Журнал №6 2023
Содержание
Анонс
ИЗ ЛЕТОПИСИ «НОВОГО МИРА»
Июнь
35 лет назад — в № 6 за 1988 год напечана подборка материалов «Варлам Шаламов: проза, стихи», подготовленная И. П. Сиротинской.
45 лет назад — в № 6 за 1978 год напечатан «Алмазный мой венец» Валентина Катаева.
95 лет назад — в № 6 за 1928 год напечатан рассказ Андрея Платонова «Приключение».
«НОВЫЙ МИР» № 6/2023
СТИХИ
Андрей Тавров «Из цикла «Ангелы Константина»
Стихи, уходящие корнями и ветвями за грань всех времен – далеко и глубоко в вечность. И неслучайны переклички со знаменитой книгой И-Цзин и ее бессменными истинами: поэзии, подобно священным писаниям, все ведомо, все видимо. Человек же внутри вечности – пусть это будет лирический герой, но на этом месте находится каждый из нас – проживает жизнь в постоянном поиске сути вещей и сути самого себя. Кто он? Кто он в контексте бесконечных циклов природы? Ответов много, а цель одна – восхождение к Богу и Преображение души.
…А в нас растут большие города
из света и времен неомраченных.
Течет эфир. Освещена вода.
Поет простор созвездий истонченных.
И полнится всемирных тварей ход,
дельфин в волне с закрученной ракушкой
поет в трубу, а рядом хоровод
живых существ колеблется, воздушный.
Бессмертен мир! Бессмертны вещи мира!
Орфей поет, его прозрачна лира,
как рыбий хвост, и рыба говорит
стихи и песни. Человек парит.
И Эвридика возвращается из Ада,
аэроплан летит, как легкая менада.
Лиса амброзию вкушает,
камням людские лица разрешает.
И я в ночи стою. Гляжу на мир.
Я не один. Бежит вдоль вен эфир.
И звезд великих тихие рыданья
горят в ночи, как знаки восклицанья.
Григорий Князев «Старая дача»
Стихотворения Григория Князева непривычно читать в наш век постмодернизма и поэтических экспериментов – настолько их неспешная мелодика напоминает о классике девятнадцатого века. Но этим и ценны эти стихи – попыткой обрести гармонию через слово, объединить такие разные (а разные ли?) эпохи, замедлить скорость бытия, вернуть читателя на позицию созерцателя и мыслителя – вслед за поэтом.
То, что прожито и любимо,
Называется новизной.
Не пройти бы легко и мимо -
Мимо мысли, как свет сквозной.
Вот – река. Как назвать: какая?
Как же суть уловить ее?
А она ветвится, втекая
В голубое небо свое.
И то звонкий, то тихий голос
У морей, и озер, и рек…
Как земля бы ни раскололась,
Образ каждому свой навек.
Оглядишься – и все иначе,
Чем в упор, под углом прямым.
С даром речи моя задача
Дать слова голосам немым –
И они зазвучат, польются
И найдут себя невзначай.
Так ручьем в золотое блюдце
За беседой струится чай.
Полина Лубнина «Такое чувство»
Очень дневниковые стихи, в которых прожита и прочувствована каждая буква и столько той самой детской надежды – безоглядной, неоспоримой, вытаскивающей с самого донного дна взрослой жизни. Так верят малыши в Деда Мороза. Так верят женщины в настоящую любовь. Верой и спасают внутри себя настоящее, искреннее.
Кого любить –
Это всегда найдется,
И сердце хрустнет,
Встав опять на место.
А как иначе,
Если все несется,
Как дети мимо твоего подъезда.
Чужие, быстрые.
А внутренний дошкольник,
Непозванный,
Возьмет альбом и краски,
И будем мы
(уже)
Сиять от боли
И забывать докуривать от счастья.
Глеб Михалев «Не сумели объяснить»
Эта подборка отчасти напоминает поиск радиостанции: вот ритмы детской считалки, вот мотив знакомой откуда-то из середины двадцатого века песни, вот виртуозная игра со словами и звучаниями – тонкая настройка на самое важное о жизни, взрослении и старении, смерти, надежде ( «светит вифлеемская звезда») на то, что все же «у кого-то будет завтра».
и случайно мимоходом
в облаках перед народом
или где-нибудь в вк
жизнь пройдет и станет лишней
потому что так уж вышло
словно в прежние века
словно пламенем и сталью
потому что все устали
не сумели объяснить
потому что будет завтра
у кого-то будет завтра
у кого-то
может быть
Валерий Шубинский «Тоже мне песня»
Воистину очень музыкальные стихотворения. Уже сами названия («Танец», «Цой», «Тоже мне песня») задают определенные ритмы и мелодии, созидают неповторимое звучание. Правда, танец – это безумный, почти хтонический «данс-макабр инфузорий», в котором «пляшут мертвые с живыми»; стихотворение о Цое с ритмами его песен – это memento mori, напоминание о смерти и смертности всего сущего, это и русские народные мотивы, и городской романс… И все это едино в одном «августиновском» припеве: «все пройдет, все». И хорошо, если останется «порядковый номер на рукаве». Хоть что-то.
…крик грачиный
там на горе
крик совиный
в лесополосе
пожелай мне
злого встречного в темном дворе
пожелай мне
задремать на рассветном шоссе
вот так номер
смерти-то две
твой порядковый номер
на рукаве
Игорь Вишневецкий «MMXXII»
Эта поэма ценна и как отдельное творение, и как часть большого замысла Игоря Вишевецкого (если читатель еще об этом не знает или не помнит, в № 2 за 2020 год выходила поэма «Виде́ние», тематически связанная с опубликованной в этом выпуске).
Поэма – о любви во время войны, о любви и войне, о любви вопреки войне, о любви, возможной всецело только в пространстве за пределами всех войн и разногласий. У Вишневецкого это легендарный Париж, превратившийся в поэме почти в мифологический образ, город-символ, некое подобие еще сохранившегося рая на Земле.
Французский, процветший английским. Итальянский, процветший французским. А ты, мой русский язык, чем ты тщишься процвесть? Только самим собой, своими тенями и лозами: сквозь солнце и сушь, сквозь дождь и снег. Только своим благодатным, хмелящим вином.
***
Я не знаю, что мой читатель почерпнет из вот этих страниц. Где нет места ни стоптанным тапкам, ни даже тусклой чернильнице. Может быть, только то, что все на этом свете конечно. Даже самое сильное чувство. Даже самая ясная мысль.
Так что я предпочел бы язык: вбирающий, преображая, мир, но особенно – вечер в Париже через два часа после прилета, ноябрьский совсем непрохладный, с трепетом в кронах на улицах, полный любви, теплоты. Когда между мной и миром совсем исчезла граница, и слова были не вариацией, а действительностью как они есть.
Лишь рыжеватый струны натянутой светотени. Лишь блеск ноябрьского солнца. Лишь шелест Другого в листве.
ПРОЗА
Максим Гуреев «Могилы моей не ищите»
Главы из повести
Повесть о Григории Распутине, действие которой почти сюрреалистично – между сновидениями и явью. Распутин предстает не в привычном демоническом облике проходимца, а в образе самого настоящего святого старца, берущего на себя чужие болезни, способного предчувствовать собственную гибель и даже после смерти не оставляющего верных ему людей.
Когда еще Григорий жил у себя в Покровском и ходил на богомолье с иеромонахом Даниилом по окрестным храмам и монастырям, то слышал от него, что многие священники, приняв на себя во время исповеди многие грехи и душевные болезни исповедников, могут страдать корчами, потому как не всегда имеют силы совладать со злыми демонами, что, выйдя из пришедшего в храм, с великой яростью набрасываются на пастыря и готовы растерзать его, разорвать на части, надругаются, глумятся над ним, спасшим чужую душу, но погубившим свою, познавшую многое и оттого умножившую скорбь.
Александра Жуковская «Мать порядка»
Роман
Окончание романа (начало в майском номере). Действие происходит в крупном региональном городе в «альтернативном 2015 году», когда четверо анархистов решаются на акцию протеста в государственном учреждении. Как часто и происходит, одного участника «закладывают». Кто из троих – «иуда»? Перед читателями мелькают портреты совершенно разных молодых людей, но совершенно четко одно – каждый из них не столько верует в «анархию – мать порядка», сколько просто придерживается правил почти детской игры в «крутого героя» со вполне себе взрослыми последствиями, за которые каждому по-своему приходится отвечать – и не только в кабинете следователя. Мы слышим голоса многих персонажей:
Я не люблю Россию – это факт. Но я люблю великую русскую литературу, и это абсолютли ризонабл. Европейцу или американцу, чтобы написать рилли криповую антиутопиую, надо поработать брейном и что-то такое придумать. Русскому достаточно просто высунуть голову на стрит, и вот она, антиутопия. Никакой мейдапный голливудский блокбастер не сравнится с нормальной жизнью даже подмосковного российского тауна, а провинция – вообще готовый хоррор.
Марианна Яцышина «Свороток»
Рассказ
Свороток – по-сибирски поворот. Поворот дороги – поворот, отрезающий от прошлого и ведущий совсем в другую жизнь. Рассказ, вначале напоминающий очерк, незаметно превращается в маленькую сибирскую сказку, пахнущую морозом и Рождеством, сомнениями и теплым уютом, домашней кухней, добрым словом (интересно, а у него какой запах?). Может быть, так и спасаются от горестей и сожалений – созерцанием жизни, неба, людей, осознанием того, что так бывает: прилетаешь, точно «на звездолете и еще не стряхнула космическую пыль с серебристого скафандра» - а обрела новый дом, новую себя и вечность – в совсем простых вещах, лицах, явлениях. Так бывает – по-сказочному, по-светлому. Если вовремя повернуть.
Не могу отвести взгляд от окна. Там просто лес, просто солнце. Оно медленно утопает в хвойной глубине. Я напилась травяного смолистого чаю. Прошлое прямо на глазах отслаивается от меня, как та штукатурка от стены. Куда я бегу, зачем, от кого…
…
Оказывается, тишина гудит. Словно гигантская невидимая турбина. В вихре этой тишины вращаются и перемешиваются истории, меняя свои направления, наталкиваясь друг на друга, взрываются, клокочут, исчезают. Неизменны только звезды. Безмолвно глядят сквозь морозное окно старого дома. И переливаются.
Елизавета Волынская «Папа не умер»
Рассказ
Первая публикация автора в «Новом мире» в рамках проекта «Мастерские» Ассоциации союзов писателей и издателей России.
Это скорее рассказ-портрет – настолько живыми оказываются и главная героиня, и ее папа (ни разу не отец, только папа, потому что родной, теплый), и уютные бытовые мелочи, в которые обрамляется жизнь семьи. Это портрет жизни во всей ее полноте – и попытке понять смерть. Только вот когда она приходит, наступает подлинно христианское осознание: «Что вы ищете живого между мертвыми? Его здесь нет». И жизнь побеждает – а вместе с ней и любовь.
Папа умер от нервов. Это я его довела. Мои бурные подростковые годы отразились на нем больше, чем на мне. Отразились первым инфарктом, когда меня забрали в полицию за распитие спиртных напитков на детской площадке, и сильно упавшим зрением после шунтирования.
Зрение упало до минус восьми. Врачи говорили, что так бывает в его состоянии. Но я думаю, он просто не хотел меня больше видеть.
Не хотел видеть моих татуировок на запястьях. А я нарочно била всякую дичь. Черепа, кости, змей, ползущих по рукам вверх.
Папа был очень верующий. Для него мои татуировки были как отречение от бога, от семьи, от него.
Мама относилась проще, говорила папе:
- Ничего, перебесится и сведет.
Мама была права. Я свела. Но руки помнят еще, как по ним ползали змеи. Сейчас от них остались лишь едва заметные извилистые следы, похожие на неотмытые чернила, и привычка нервно потирать запястья.
Руки помнят. Папа тоже…
Владимир Варава «Новые некросюрреалистические рассказы»
Продолжение цикла «тех самых» рассказов на грани смерти и жизни – очень психологических, очень натуралистичных, очень философских – впрочем, и автор-то сам философ, так почему бы и да? «Капелька крови» – о безвинно убиенном, как говорят в подобных случаях, человеке, который, благодаря той самой единственной живой капельке крови в теле, способен еще не до конца быть мертвым и влиять на жизнь своих близких, а особенно любимой – и даже возлюбленной сестры – той же самой мертвой и одновременно живой капелькой крови. «Биолог» – о даре осознавать смысл жизни и смысл смерти как два главнейших мерила бытия – и о даре уважать смысл чужой (и, конечно, своей) жизни. И тем более смерти.
А я лежу и думаю, умираю и думаю, и чувствую, как кровь из меня вся вытекает. Вытекает, и никак ее не остановить. Много крови из меня вытекло с тех пор, но вся не вытекла, капелька все-таки осталась, поэтому я и не умер до конца, а так полуживой и полумертвый остался. Но с виду мертвый, совсем мертвый. Но все ж капельку живой, думать-то я могу.
***
Вообще-то нельзя у людей спрашивать, зачем они живут. Это против правил, против заведенного порядка. Как-то незаконно это. Все равно, что смертельно больного спрашивать о его болезни. Или пожизненно заключенного о досрочном освобождении. Или у обманутого мужа о добродетелях его жены. … Нельзя спрашивать, зачем люди живут, никак нельзя, вкус к жизни пропасть может. Коварство есть в этом вопросе…
Владимир Рецептер «Тени. Лица. Голоса»
Роман
Окончание романа-мемуаров (начало в майском номере). Каждая глава – это автобиографический очерк о встрече с внутренне близкими людьми – будь то современники, или художники ушедших столетий. Во второй половине книги это воспоминания о дружбе и фрагменты переписки с Виталием Коротичем, Натаном Эйдельманом, Еленой Боннэр, Виктором Кривулиным, Владимиром Бортко, Джуной, Вячеславом Зайцевым, Юрием Изотовым и другими. А еще пронзительные мысли о Блоке и особенно о его трагической кончине – или убийстве – как кому понятнее – с отрывками из документов, писем, постановлений. Невероятно живые портреты людей – ныне живущих и уже почивших – настоящая летопись русской культуры.
Нет, друг-читатель, поверь мне, мой роман – вовсе не сочинение, а попытка закрепить в тексте то, что не имею права забыть.
…
Скажу своему читателю прямо: я люблю, когда роман начинает быть похож на устный рассказ и становится чуток сбивчив. Якобы. Важно не упустить чего-то прячущегося. Поворотного. Важно не упрекать. Не судить. Не прятать своей любви…
НОВЫЕ ПЕРЕВОДЫ
Квинт Гораций Флакк «Римские оды. III. 1 – 6»
Перевод третьей книги од Горация, выполненный Сергеем Завьяловым. Сергею Завьялову же принадлежат обстоятельные комментарии к каждой оде. Подборка сопровождается небольшим предисловием, в котором переводчик рассказывает о непростой судьбе этих стихотворений, об их особенностях и о нюансах переводческой работы над ними.
У читателя, безусловно, знакомого с русскими переводами Горация столетней давности (как правило прекрасными), возникнет вопрос: зачем его переводить заново? Не сродни ли это «режиссерской» опере, презревшей великую музыку?
Но нет; эта работа скорее должна вызвать ассоциацию с аутентичным исполнительством: я постарался убрать «новодел» спекулятивных метрических теорий эпохи Просвещения, полвека назад отмененных возмужавшим стиховедением. Увы, передать античное метрическое стихосложение средствами силлабо-тоники оказалось невозможно по «естественным» лингвистическим причинам – отсутствия в нашем языке долгих и кратких слогов: в результате подобных экспериментов гексаметр (гомеровский героический марш), например, превратился, по словам А. Н. Егунова, в вальс. К счастью, сегодня силлабо-тоника и различные формы свободного стиха уравнены в правах и внимание читателя больше сосредоточено на слове, а не на размере.
ОЧЕРКИ НАШИХ ДНЕЙ
Андрей Аствацатуров «Осенний Краснодар»
Очерк
Литературовед и прозаик Андрей Аствацатуров вспоминает свою первую поездку в Краснодар, вдохновением для которой послужили три случайно подаренных сборника статей с одной из краснодарских конференций. В Краснодаре Аствацатуров читал лекции об образовании, модернизме, рассказывал о себе и своих взглядах на книги, людей, жизнь: «…в Краснодаре ценят искренность, и здесь можно говорить без оглядки». А еще были прогулки с друзьями и новыми знакомыми. Удивительно: Краснодар в очерке непривычный – осенний, пасмурный, неожиданно прохладный, слегка дисгармоничный – и при этом очень красивый, тихий и гостеприимный. Место, куда хочется возвращаться.
КОНТЕКСТ
Мария Гельфонд, Анна Мухина «Повесть Ю. В. Трифонова «Другая жизнь»
Опыт исторической реконструкции
В 1975 году в журнале «Новый мир» впервые была опубликована повесть Юрия Трифонова «Другая жизнь» - книга, которую сам автор называл для себя поворотной. Сюжет повести незамысловат – женщина, недавно потерявшая любимого мужа, пытается воссоздать их совместную жизнь со дня первой встречи до момента смерти. В статье об особенностях сюжета рассказано довольно подробно и в контексте исторических событий, на фоне которых происходят основные сцены (1950-е и 1960-е годы). Авторы уделяют особое внимание образу Сергея, главного героя (того самого покойного мужа), разбирая его на фоне двух диаметрально противоположных исторических эпох, которые проживает Сергей, – сталинской и «оттепельной».
Повествование о супругах Троицких – историке Сергее, специалисте по Февральской революции, и его жене Ольге Васильевне, занимающейся проблемами биологической совместимости, – разворачивается из финальной точки развития событий. Оно полностью представляет собой несобственно прямую речь Ольги Васильевны, несколько месяцев назад потерявшей мужа и пытающейся ретроспективно восстановить «их жизнь» – с первой встречи до смерти Сергея «в ноябре прошлого года в возрасте сорока двух лет от сердечного приступа». В повести почти не названы даты (о двух исключениях речь пойдет ниже), но большую их часть и исторический контекст в целом можно реконструировать благодаря трифоновской поэтике умолчаний, расчету на того «внимательного читателя», который «сам поймет, о каком времени говорится», поскольку поглощен узнаванием не только реалий, но и недомолвок, неясных слухов, смутных предчувствий – всего того, что называется атмосферой времени. Попытка соотнести «Другую жизнь» с историческими реалиями и событиями была предпринята в начале восьмидесятых американской слависткой Татьяной Патерой, но в ее поле зрения попали главным образом начальные эпизоды повести, мы же постараемся рассмотреть в этом аспекте все произведение.
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
Ирина Сурат «Бабочка»
Бабочка – один из самых мистических символов в культуре: одновременное сочетание хрупкости, эфемерности человеческой души, ее смертности – и тут же бессмертия. Ирина Сурат рассказывает об этом удивительном и таком разном образе бабочки в русской поэзии, сопоставляя его у таких не похожих друг на друга авторов, как Гаврила Державин, Василий Жуковский, Мацуо Басё, Афанасий Фет, Владимир Набоков (страстный ценитель бабочек), Иван Бунин, Велимир Хлебников, Осип Мандельштам, Арсений Тарковский.
Таким образом, сюжет «Бабочки в госпитальном саду» прочитывается как история узнавания: в начале бабочка лишена примет, но постепенно в ней проступают черты давней возлюбленной, затем поэт вспоминает ее особый язык, ее непроизносимое имя – и в конце узнает в ней свою цветную душу, с которой так не хочет расставаться. Узнает – и взывает: «Не улетай!».
Бабочки очень разные в стихах Тарковского, и ведут они себя по-разному – то вьются хороводами и «хохочут как безумные» («Бабочки хохочут, как безумные…», 1978), то ходят «по ступням света», напоминая «фараона с ноготь» («Мотылек», 1958), то участвуют в ночном бдении героя как «соглядатай, часовой» («Ночная бабочка „Мертвая голова”», 1966)… Но так или иначе их приносит в стихи «белый сквозняк» другого мира.
РЕЦЕНЗИИ. ОБЗОРЫ
Александр Марков «Поэтическое предприятие будущего»
Рецензия на поэтический сборник Александра Ожиганова «Треножник»
Александр Ожиганов был «поэтом будущего», который всегда смотрел дальше традиционных представлений о поэзии, создавая новый опыт через необычные стихотворные решения.
Серия «Пальмиры» предназначена для знакомства с «другой» поэзией, которая в эпоху Самиздата не могла быть известна читателю, а в период свободного книгоиздания отчасти оставалась в кругу тех же читателей, что прежде. Огромные усилия нескольких литературтрегеров позволили книгам этих поэтов не теряться на магазинных полках, сделавшись заметными; но при той пестроте читательских ожиданий, которая только возрастает с приходом новых поколений, требуются новые режимы видимости. Подробнейшее предисловие Сергея Стратановского, «Поэмы», казалось бы неосимволистские, но мы еще об этом скажем, медитативно-саркастическая книга «Подвал», «персидская» книга «Баян» и «античная» книга «Треножник» – все это позволяет читателю не останавливаться на отдельных образах или решениях, говоря, что «это похоже на то», «это стилизация», «это жанр элегии», «это сатира», но всякий раз двигаться дальше, оставляя все клише далеко за спиной.
СЕРИАЛЫ С ИРИНОЙ СВЕТЛОВОЙ
Мысли мои как тени в ночи
Новая статья Ирины Светловой посвящена немецкому сериалу «1899» (2022 года). Героиня сериала Мора всю свою жизнь ищет некую истину, при этом проходя сквозь сюрреалистический бред, борьбу с застарелыми душевными травмами и прочие «потемки души». Мора вместе с другими персонажами отправляется на корабле-ковчеге с угрожающим названием «Цербер» в Америку – в предвкушении новой счастливой жизни. При этом все участники плавания так же, как и главная героиня – заложники собственных кошмаров подсознания, от которых просыпаются каждое утро. В пути героев ждут необыкновенные, практически психоделические происшествия, где каждый из персонажей раскрывается по-своему. И, конечно, сериал дает ответ и на то, что же случилось с Морой, почему ей необходимо каждый раз проходить через безумие – точнее, умопомрачение. Где в ее путешествии иллюзии, где реальность – большой вопрос, да и сериал, судя по всему, ставит во главу угла не столько именно сюжет и его достоверность, сколько поиск человеком самого себя, своей подлинной сути.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ ЛИСТКИ
Книги
Июньский номер «Нового мира» обращает внимание на интересные новинки. Среди них сборник стихотворений Ирины Ермаковой (с 1987 по 2020 годы), четыре книги Ирины Полянской («Как трудно оторваться от зеркал…», «Прохождение тени», «Горизонт событий» и «Читающая вода»), а также литературоведческое исследование Ксении Филимоновой «Эволюция эстетических взглядов Варлама Шаламова и русский литературный процесс 1950-1970-х годов».
Периодика
Например:
Е. Ю. Нагаева. Тысячелетнее царство: историческая политика в российских сериалах о вампирах. – «Шаги/Steps» (журнал Школы актуальных гуманитарных исследований), 2023, том 9, № 1.
«Вампиры – одни из самых востребованных и воспроизводимых персонажей массовой культуры. Однако до недавнего времени они не так часто становились героями российских фильмов и сериалов. Тем больше внимания привлекает недавний всплеск их популярности: меньше чем за год, с апреля 2021 по март 2022 г., на российских стриминговых платформах вышли сразу три крупных сериала о вампирах. <...> Но обращает на себя внимание специфический характер российских сериалов об упырях. От аналогичного опыта зарубежных коллег их отличает гораздо меньшая тематическая и сюжетная вариативность, с одной стороны. С другой стороны, само использование нарративного потенциала историй о вампирах становится здесь более инструментальным. И в „Пищеблоке”, и в „Караморе”, и в „Вампирах средней полосы” крайне значимо обращение к истории России – точнее, как мы постараемся продемонстрировать, по-новому понимаемой истории России».
SUMMARY
This issue publishes chapters from a short novel by Maksim Gureyev «Do not Look for a Grave of Mine», a final part of the novel by Aleksandra Zhukovskaya «The Mother of Order», short story by Marina Yatsyshina «A Turning», a short story by Elizaveta Volynskaya «Dad is not Dead», also a final part of the novel by Vladimir Retcepter «Shadows. Faces. Voices» and «New Necrosurrealistic Stories» by Vladimir Varava.
A poetry section of this issue is composed of new poems by Andrey Tavrov, Grigory Knyasev, Polina Lubnina, Gleb Mikhaylov, Valery Shubinsky and also a long poem by Igor Vishnevetsky «MMXXII».
Section offerings are following:
New translations: Quintus Horatius Flaccus, «Roman Carmina» (III. 1 — 6) in Sergey Zavyalov’s translation.
Essays of Nowadays: Andrey Astvatsaturov, «Autumn Krasnodar».
Context: Maria Gelfond, Anna Mukhina, «Yu. V. Trifonov’s Longstory ‘The Another Life’. An Attempt of Historical Reconstruction».
Literature studies: Irina Surat, «Butterfly». On the motive of a butterfly in Russian Poetry.