Чужое слово «весна»

Севастьян

 

Он проснулся во сне среди ночи

Ощутив словно бы стрел тупые удары

Отмечавшие каждую гибель еще одного человека где-то

          чаще, чем сердца удары его

 

Он хотел бы проснуться, но знал, что не должен

Пусть хотя б этой ночью должен со всеми

                                       так быть

 

Зная, что утром очнется

И забудет на миг все свои раны

Только после в конторе он увидит как смутные стигмы проступают

                                          на голубой его или белой рубашке

 

И к начальнику вызванный

Забудет свой запахнуть пиджак

Тот, едва побледнев, вручит ему сводки

Мировой смертности за ночь

С немым упреком, что он немыслимо уменьшил все

                            показатели

 

Велит ему встать напротив рамы окна

И достанет из ящика письменного стола свой арбалет

 

 

Ревакция

 

ГУМ … Гастроном номер one …

 

А за ревакцину причитается «Чистая линия»

 

Через тончайший укол в левое плечо

                            через него ты очутился в нескольких временах

Гардеробщику позавидовав — охраннику, хранителю

                                                                    этого мгновения

Ты стал им на миг, приняв у себя

                                 номерок 

     видя, как бледнеет, выцветая эта

                                      невечин’а

 

Но нам ли жалеть о том, что

          мы не в миге одном

Оказавшись в кафе под цветными

                            пятью лепестками

Где юный тот фестиваль

Под названием «First of all»

 

В огненный экспрессо макая иней гранитного эскимо

 

Чувствуя, как за спиной оживают на стенах

Рисунки из пятидесятых из почти доселе

                       непробудного льда годов?

 

Но почему показалось

Под знакомые ноты зазвучавшего со стены аккордеона

Что в воздухе там был и над входом

           висел шестой лепесток?

Или то был уже зримый тогда континент пингвинный?

Или коснулся ты пуговицы не застегнутой

           до конца рубашки?

Вынырнули из под застенка людей пингвины и

                                        снова туда ушли

 

Женственное время, расплавленное

                              под теплыми часами запястье

Руки, что держит руку твою

Когда мы неуклюже танцуем

В тесном кафе

Под музыку из времени того случайно разлитую

И третьим явственно с нами рядом раскачивается

                                        ластоногий пингвин

И по-видимому он такой не один

 

 

*  *  *

 

Ты на Центральном рынке

Стал на мгновенье тем, кто

         был за прилавком и перед ним

Оказавшись в каком-то клоунском костюме

Ты стал их клоуном в самом высшем смысле

 

Зачем в тебе блуждают сближенные

                             острова:

Цветной бульвар и кинотеатр «Мир» и Цирк

 

Но можно ли стать другим как по звонку

 

Вот ты позвонил

Но оказалось, что ты звонишь

                             перед дверью в коммунальную

                                                   квартиру

 

Тебе открыл артист без намалеванного

           грима

Которого ты узнал

Но узнал кого?

 

Он сам тебя узнал

И побледнел сильней, чем если

          все белила, которые каждый вечер он смывал

                             легли бы снова на лицо

 

Чужую жизнь не пришпилишь, не

               прикрепишь, словно бумажную

                     маску на арене

Он отступил, но пришел в себя и проводил меня в свою комнату

По поворотам коммуналки, которые я не

                                          запомнил

 

          дверь распахнул передо мной

И открылся огромный кубометр

Его комнаты

Который вынул гигантский, но какой-то

                   детский экскаватор

Из времен по-видимому бывших

Я видел несколько открытых и закрытых книг

И фотографии, зачем-то прикрывающие стены

И в углу руины одежды

 

И вдруг в руке его возникла

           будто бы в улыбке движенья —

           в артистичном жесте

           на сковороде еда

      готовая вот-вот исчезнуть

 

Я понял, что он мне внушает

  умоляюще глядя мне в глаза

своими глубокими очами с появившимися вдруг

              огромными клоунскими кругами вокруг глаз

 что быт его здесь — значит бытие

 что надо не споткнуться о него

                   ботинком, взглянуть в глубь его

 

   я видел, что он стал зрителем — на миг огромный —

   и опершись на пыльный бархатный барьер

 что закругляясь шел, не уходя, в цирковую тьму

и видит меня и себя этим вечером в глубине моих глаз.

 

 

Военный сон

 

То был трамвай

В асфальте прорезавший рельсы

Перед собой

Он шибко шел по ним

Но медленно скользил

 

На его задней площадке

Меня мотало и качало

Словно в люльке или колыбели

 

И вдруг мелькнула мимо

Женственным видением

Мимо меня и нас она

Ее хотел окликнуть я: «Гражданка!»

Но онемел во сне

Но она оглянулась и вскрикнул я: «Испанка!»

 

Но то не была она

То в облике другом была иная Война

 

С прекрасной головы она сняла цветную ленту

В руках она держала эту ленту сна

На которой все наши были сны запечатлены

 

И вместе с ней шептали мы: «Инна, иная сейчас война»

 

Сон не закончился

И между ним и явью

Лег рельс стальной, переходящий в ров

Но ее пальцы нежно без иглы

Его стянули суровой шелковою нитью

Наверно памяти

И снова скрыли под асфальтом шов

 

 

Primavera

 

Зачем посуду мыл, зачем перевернул

Тарелку

Чтоб надпись там на оборотной стороне увидать, увидеть:

Primavera

Откуда залетела к нам она

Из-за какого, из какого

Окна

Размытой кремовою надписью

Из неразбитых из времен

Из губ живых еще

Чужое слово

«Весна»

 

Январь — март 2022