«Стихи о Сталине» и «Стихи о неизвестном солдате» Мандельштама
«Стихи о Сталине» (далее — СоСт) и «Стихи о неизвестном солдате» (далее — СоНС), как известно, были созданы Мандельштамом в начале 1937 года в Воронеже. Обе вещи, следовавшие друг за другом — в январе-феврале написаны СоСт, в марте — апреле СоНС, — представляют собой последние развернутые поэтические высказывания Мандельштама на социальные темы. В работе, представившей радикально новую интерпретацию этих текстов, М. Л. Гаспаров определил их тематику как взаимосвязанную, соотнесенную друг с другом: «о вожде, который дает имя эпохе, и о бойце, который погибает безымянным»[1]. Остро-социальный и остро-политический смысл и пафос этих вещей обусловили их сложную и во многом трагическую судьбу в составе мандельштамовского наследия.
1
Первый из рассматриваемых нами текстов — СоСт — в мандельштамоведении известен до сих пор по преимуществу как «Ода». Название это было присвоено СоСт Н. Я. Мандельштам в одноименной главе ее «Воспоминаний», законченных в 1965 году и опубликованных на Западе в 1970-м. В этой главе ею впервые достоверно подтверждался факт написания Мандельштамом в 1937 году посвященного Сталину большого «хвалебного» стихотворения[2]. Описывая историю и обстоятельства создания этого текста, вдова поэта однако не приводила ни его авторского названия, ни цитат из него. Название и (ставший к тому времени под именем «Оды» легендарным) текст стали известны лишь в конце 1975 года — после анонимной публикации в американском ежеквартальнике Slavic Review[3]. В 1976 году этот же текст (в несколько более полном виде) был напечатан Бенгтом Янгфельдтом в Швеции[4]. Наконец, окончательный вариант СоСт увидел свет в 1981 году в 4-м, дополнительном томе Собрания сочинений Мандельштама под редакцией Никиты Струве[5]. Во всех этих публикациях, первые две из которых избегали указания на источник, а третья скупо обозначала его как «список, сохранившийся в архиве»[6], текст назывался «Стихи о Сталине». При републикации СоСт в СССР/России, начиная с 1989 года, авторское название не воспроизводилось — в одних случаях по небрежности[7], в других — из-за обращения к иному источнику текста[8].
Прежде чем приступить к описанию этого «иного» (и других) источников СоСт, необходимо отметить, что изучению текстологии данной вещи и ее места в наследии Мандельштама серьезно препятствует проведенная Н. Я. Мандельштам в 1939 — 1950-х годах сознательная работа по минимизации и сокрытию следов СоСт в творческом архиве поэта. Начиная с 1935 года между О. Э. и Н. Я. Мандельштамами существовало нарастающее напряжение, вызванное различным пониманием органичной для поэта социальной стратегии и приведшее к началу 1938 года «может быть, даже к разрыву»[9] их отношений. Движение Мандельштама в сторону от «отщепенства» к «ресоциализации», лояльности советской действительности и лично Сталину встречало сопротивление и неприятие его жены, достигающее апогея к середине 1937 года, отмеченной написанием «Стансов» и увлечением поэта Е. Е. Поповой, отличавшейся демонстративным сталинизмом[10]. СоСт, как центральный документ этих умонастроений Мандельштама[11], вызывали у Н. Я. Мандельштам особое раздражение и беспокойство[12]. Нам кажется, что лишь понимание поэтических достоинств этого произведения, а также память о том особом значении, которое Мандельштам придавал стихам зимы 1937 года[13], в итоге все же не позволили ей уничтожить текст[14]. Ею, однако, были, очевидно, ликвидированы все его черновики, а само стихотворение исключено из мандельштамовского архива, в 1973 году переданного на хранение в библиотеку Принстонского университета (США; далее — АМ). Упоминаний о СоСт нет ни в одном из многочисленных списков стихотворений Мандельштама, отложившихся в АМ. Вместо авторского текста СоСт в состав АМ входит сделанный рукою Н. Я. Мандельштам его неавторизованный усеченный список — без названия и первых двух строф. В отличие от первого публикатора этого списка П. М. Нерлера, мы считаем его не «первоначальной редакцией»[15] СоСт, а плодом редакторского творчества Н. Я. Мандельштам — сознательно сокращенным (в попытках придать тексту менее «ангажированный» характер) вариантом[16]. Эту же цель преследовало «переименование» СоСт в «Оду»: таким образом разрушалось подчеркнутое у Мандельштама параллелизмом названий композиционное единство СоСт и СоНС, а смысл и функция СоСт сводились к «жанровым» — ритуальному «одическому» воспеванию вождя.
Авторизованная машинопись СоСт, которая принадлежала Н. Я. Мандельштам, в начале 1970-х годов оказалась в собрании Ю. Л. Фрейдина. Именно ее мы имеем в виду, говоря об «ином источнике» текста СоСт, по которому они печатаются Ю. Л. Фрейдиным, С. В. Василенко и А. Г. Мецем с 1992 года. Что касается предположений об источнике первых (зарубежных) публикаций СоСт в 1975 — 1981 годах, то в сегодняшней ситуации (определенной, с одной стороны, работой Н. Я. Мандельштам по искажению текста СоСт и уничтожению их следов в архиве поэта, а с другой, крайним дефицитом доступной ныне информации о генезисе этих, выполненных в условиях цензурных умолчаний советского времени, первопубликаций) исключительное значение приобретает заметка К. Ф. Тарановского «Две публикации „Сталинской оды” О. Э. Мандельштама». Вышедшая в 1977 году в шведском журнале Scando-Slavica, она никогда не привлекала внимание российских исследователей[17]. Между тем, содержащиеся в ней уникальные сведения являются сегодня едва ли не единственным ключом к реконструкции археографической истории СоСт и восстановлению их аутентичного текста.
2
Текст Тарановского представляет собой короткий отклик на две первые публикации СоСт — в «Slavic Review» и в «Scando-Slavica». Самым существенным в нем является то обстоятельство, что автор заявляет о своем (независимом от публикаторов) знакомстве с имеющимися на тот момент (1977 год) списками СоСт. По сообщению Тарановского, их два; оба находятся в «Москве, в частных архивах»[18]. Он обозначает их как «список А» и «список Б». Целью автора является — на основании знакомства с двумя сохранившимися списками СоСт — устранение текстологических неточностей и лакун первых двух публикаций.
Как уже говорилось, по автоцензурным соображениям советского времени Тарановский (как и все первые публикаторы СоСт) избегает называть имена владельцев архивов, к которым восходят имеющиеся у него тексты СоСт. Тем не менее доступные нам сегодня сведения позволяют прокомментировать текст Тарановского на предмет установления принадлежности упомянутых им списков А и Б.
Список А, который, по сообщению Тарановского, лег в основу двух первых публикаций СоСт, в его руки «попал в 1972 году». В начале 1970-х годов, пишет Тарановский, этот список «распространялся между советскими и зарубежными мандельштамоведами»[19]. Речь в данном случае идет о списке из собрания Н. И. Харджиева. Именно Харджиев с начала 1970-х годов стал распространять принадлежавший ему список СоСт — несомненно, он был инициатором публикации Бенгта Янгфельдта 1976 года[20]; известно также о передаче им текста СоСт М. Б. Мейлаху[21]. Тарановскому текст СоСт был послан, по-видимому, с Хенриком Бараном, о приезде которого в СССР Тарановский предупреждал Харджиева в письме от 6 ноября 1971 года: «В феврале будущего года едет в Москву мой ученик Генрих Баран, занимающийся Хлебниковым. Он серьезный и хороший молодой человек. Искренне буду Вам благодарен, если Вы ему поможете своими советами и указаниями»[22]. Рассказывая о своем знакомстве и общении с Харджиевым зимой — летом 1972 года в Москве, Хенрик Баран вспоминает: «Поскольку я попал к Харджиеву в разгар его конфликта с Н. Я. Мандельштам, его высказывания — монологи — очень часто были посвящены автору „Второй книги” („мемуаристке”, как он ее называл). Тем не менее, иногда удавалось отвлечь Николая Ивановича от этого болезненного сюжета и переключить разговор на другое...»[23] Упоминание именно «Второй книги» здесь неслучайно — ее выход в Париже весной 1972 года, несомненно, актуализировал для Харджиева «болезненный сюжет» его взаимоотношений с Н. Я. Мандельштам. Надо думать, что именно этим обстоятельством объясняется принятие Харджиевым весьма несвойственного, судя по рассказам хорошо знавших его людей, для него решения — передать находящийся в его собрании неопубликованный текст другим филологам. Несомненно, зная об усилиях Н. Я. Мандельштам по сокрытию текста СоСт, Харджиев расценивал свой жест как ответный в их заочном противостоянии. Публикация утаиваемого вдовой поэта текста, входившего вдобавок в явное противоречие с последовательно выстраиваемым ею в своих книгах биографическим нарративом, который сам Харджиев считал ложным, стала бы, с его точки зрения, ощутимым ударом для нее.
Тарановский определяет список Харджиева (А) как источник первых двух публикаций СоСт на основании совпадения в них мест порчи текста — прежде всего, пропущенной в обоих публикациях пятой строки пятой строфы и ее (ошибочного) места в списках (она в них значится восьмой строкой). Если происхождение текста в первой публикации (Янгфельдта) очевидно, то о генезисе другой — анонимной — мы можем судить лишь с некоторой долей вероятности. Известно, что ее авторы Джон Мальмстад и Роберт П. Хьюз получили текст от своего коллеги Уильяма М. Тодда. Тот, в свою очередь, получил его в Ленинграде от Г. Г. Шмакова. Теоретически восходящим к Харджиеву источником Шмакова могла быть Л. Я. Гинзбург, причастная (как автор предисловия) на одном из этапов к подготовке книги Мандельштама в «Библиотеке поэта» и сохранявшая с Харджиевым давние дружеские отношения[24].
Сам Тарановский воздержался от полной публикации СоСт, однако в своей книге «Essays On Mandelstam», вышедшей в 1976 году, процитировал первые восемь строк текста, специально оговаривая, что, «вопреки утверждениям» Н. Я. Мандельштам, в Москве сохранился, «по крайней мере один» список текста, сделанный в 1937 году[25]. Последнее уточнение раскрывается им в заметке 1977 года — при описании лакуны (пропущенной строки) в тексте первых двух публикаций СоСт Тарановский ссылается на «примечание собственника списка»: строка «была случайно пропущена при переписке рукописи в 1937 г.»[26].
Собственником списка А был Н. И. Харджиев. Означает ли это, что в 1937 году он переписал текст Мандельштама у автора? Мог ли такой опытный текстолог, как Харджиев, допустить грубую оплошность? Некоторую ясность в разрешение этих вопросов вносит свидетельство С. И. Григорьянца, сообщившего в своих воспоминаниях о Харджиеве, что «Николай Иванович нашел второй [кроме хранившегося у Н. Я. Мандельштам] автограф „Оды” в архиве Рудакова»[27].
Речь идет о собрании мандельштамовских материалов в архиве С. Б. Рудакова — ближайшего знакомого Мандельштамов по воронежской ссылке в 1935 — 1936 годах. Харджиева познакомил с Рудаковым сам Мандельштам (в 1937 году)[28]. Однако упомянутое Григорьянцем событие, вероятно, относится к 1958/1959 году, когда по рекомендации Э. Г. Герштейн Харджиев посетил в Ленинграде вдову Рудакова Л. С. Финкельштейн и познакомился с его архивом[29]. О работе Харджиева со сделанными Рудаковым списками мандельштамовских стихотворений свидетельствуют его комментарии в издании «Библиотеки поэта»[30].
Общение Мандельштама с Рудаковым продолжилось и после отъезда последнего из Воронежа: сначала оно было эпистолярным, а потом и очным, в Москве и в Ленинграде в 1937 году. Как отмечает А. Г. Мец, «косвенное свидетельство о том, что Рудакову приблизительно во второй половине апреля 1937 года посылались новые стихи Мандельштама <...> содержится в письме поэта к жене в Москву от 4 мая 1937 г.: „Только что пришло письмо от Рудакова <...> Он пишет <...> что стихи неровные и передать это можно только в разговоре”»[31]. Осторожно предположим, что указание на «неровность» стихов и на возможность обсуждения их недостатков только при личной встрече, может свидетельствовать о том, что речь идет о посланных Рудакову поэтом только что написанных СоСт — настроенный по отношению к советской современности, в отличие от Мандельштама, скептически, Рудаков мог, как и Н. Я. Мандельштам, не принимать посвященных Сталину стихов[32], но, разумеется, избегал обсуждения этой опасной темы в переписке (заметим, что имя Сталина ни разу не упоминается в известных письмах Рудакова жене из ссылки, при том, что их разговоры с Мандельштамом не могли не касаться «сталинской» темы).
В нынешнем составе сохранившейся части архива Рудакова, поступившей на хранение в Пушкинский Дом, ни автографа, ни списка СоСт нет[33]. Однако, как показывают недавние публикации, часть рудаковских материалов оказалась у Харджиева[34].
Таким образом, список А, по всей видимости, представлял собой копию, снятую в 1937 году (с авторской рукописи?) С. Б. Рудаковым. Предположительно, им при переписке была допущена ошибка — пропущена пятая строка пятой строфы (Я у него учусь — не для себя учась). Тарановский вполне обоснованно мотивирует этот пропуск при копировании «анафорическим повтором в шестой»[35] строке (Я у него учусь — к себе не знать пощады). В конце 1950-х годов, опять же предположительно, этот список осел в собрании Н. И. Харджиева.
Список Б, который Тарановский получил «весной 1976 года», мы идентифицируем как список Н. Я. Мандельштам.
В 1976 году Тарановский «по научному обмену <...> совершил полугодовую поездку в Москву и Ленинград»[36]. По сообщению Ю. Л. Фрейдина, во время пребывания Тарановского в Москве состоялась его встреча с Н. Я. Мандельштам, после которой Фрейдин, с разрешения Н. Я., предоставил Тарановскому копию хранившегося у нее текста СоСт[37]. Благодаря указанию самого Тарановского, мы можем теперь датировать это событие весной 1976 года. На решение Н. Я. Мандельштам, с нашей точки зрения, повлияло то вероятное обстоятельство, что именно Тарановский привез ей из США только что вышедший выпуск «Slavic Review» с публикацией СоСт (или сообщил о нем), а также рассказал о полученной им от Харджиева в 1972 году неисправной копии. В этих условиях дальнейшее утаивание аутентичного текста теряло смысл.
Тарановский описывает список Б как машинопись «на четырех небольших листках (по две строфы на странице). <...> Опечатки исправлены чернилом, рукою Надежды Яковлевны, а некоторые слова подчеркнуты красным карандашом самим Мандельштамом. <...> Строфы в нем пронумерованы, как и в списке А»[38]. Обращает внимание, что в списке Б, по словам Тарановского, нет заглавия. Если список Б, действительно, авторизован, то мы склонны усматривать здесь «цензурное» вмешательство Н. Я. Мандельштам в текст уже после смерти поэта — авторское название «Стихи о Сталине» сопровождало текст не только в копии Рудакова (список А), но и в рукописи новой книги стихов, переданной Мандельштамом после возвращения из ссылки В. П. Ставскому[39]. Полагаем, что список Б соответствует списку СоСт, который хранился в собрании Ю. Л. Фрейдина и по которому им (а также С. В. Василенко и А. Г. Мецем) осуществлялись публикации этого текста, начиная с 1992 года[40].
Помимо пропущенной (Рудаковым?) строки Тарановский указывает на три текстуальных отличия списка Н. Я. Мандельштам (Б) от списка Н. И. Харджиева (А) — в пятой, шестой и седьмой строфах.
Строка 8 пятой строфы списка Б читается как: Я разыщу его в случайности их чада — вместо: Я разыщу его в случайностях их чада (А).
Строка 3 шестой строфы: Как море из морщин, как завтра из вчера — (Б); вместо: Как море без морщин, как завтра из вчера — (А).
Строка 8 седьмой строфы: Воскресну я сказать, как солнце светит (Б); вместо: Воскресну я сказать, что солнце светит (А).
На наш взгляд, во всех трех случаях текст списка Б выглядит предпочтительней списка А, где он может быть следствием или порчи текста или же «упрощающей» редактуры Харджиева, известного отсутствием пиетета к авторскому материалу[41].
Напомним контекст каждого из приведенных разночтений.
а)
Несчастья скроют ли большого плана часть?
Я разыщу его в случайности их чада.
Поэт ведет речь о застилающем от него величие советской современности чаде персональных несчастий, который (чад) случаен, преходящ и не может заслонить от него грандиозный план преображения людей и страны. Множественное же число (случайности) к такому континуальному понятию как чад вряд ли применимо.
б)
Глазами Сталина раздвинута гора
И вдаль прищурилась равнина,
Как море из морщин, как завтра из вчера —
До солнца борозды от плуга-исполина.
Метафора моря без морщин (список А), означающая плоское, спокойное, гладкое пространство вступает здесь в зримое противоречие с системой образов, обыгрывающих сталинский прищур — разбегающиеся от глаз морщинки. Вдобавок авторская метафорическая конструкция (море из морщин) очевидно и сознательно усилена синтаксическим параллелизмом в той же строке (завтра из вчера)[42].
в)
Но в книгах ласковых и в играх детворы
Воскресну я сказать, как солнце светит.
Местоимение что (список А) очевидным образом упрощает и уплощает поэтический образ Мандельштама[43]. Любопытно, что хотя в списке А сохранена редакция с местоимением «что», Н. И. Харджиев был знаком с авторизованным вариантом текста, где вместо «что» стояло «как» — мы имеем в виду раннюю редакцию стихотворения «Обороняет сон мою донскую сонь…», писавшегося одновременно со СоСт. Строфа, начинающаяся со строки Уходят вдаль людских голов бугры… и заканчивающаяся строкой Воскресну я сказать, как солнце светит, первоначально входила в его состав. В черновых примечаниях к подготавливаемой им для «Библиотеки поэта» книге Мандельштама Харджиев воспроизвел эту строфу, причем слово «как» в последней строчке явно привлекло его специальное внимание — оно было от руки подчеркнуто им в машинописи[44].
Однако в изданиях Фрейдина, Василенко и Меца, следующих, казалось бы, списку Б, из трех этих разночтений учтено только одно — последнее. Ответ на вопрос о причинах такого текстологического решения (как мы пытались показать, неубедительного) мы могли бы получить, если бы список, находившийся в собрании Ю. Л. Фрейдина, был нам доступен. Однако в настоящее время его местонахождение неизвестно. В русском варианте своей книги о Мандельштаме, готовившемся в конце 1980-х — начале 1990-х годов, К. Ф. Тарановский упоминает уже о «трех списках „Оды”»[45]. Если список Б не идентичен списку из собрания Фрейдина (чего мы, в отсутствие этого документа не можем исключать), то, вероятно, под третьим списком Тарановский имеет в виду последний. (Если же список Б и список Фрейдина это один и тот же список, то тогда под третьим списком Тарановский мог иметь в виду список, легший в основу третьей по счету публикации СоСт — парижской, в 4-м томе Собрания сочинений.)
Список А в виде машинописи, соответствующей опубликованному Дж. Мальмстадом и Р. Хьюзом неполному тексту, находится в архиве Харджиева в РГАЛИ (ф. 3145, оп. 1, ед. хр. 679, лл. 52 — 55). Аналогичная машинопись с пометой «от Харджиева» находится в архиве Бенгта Янгфельдта в Гуверовском институте (США). Там же хранится и машинопись более полного варианта СоСт, собственно и опубликованного Янгфельдтом — она вклеена в авторский экземпляр его статьи для Scando-Slavica. Надо думать, что копии как списка А, так и списка Б отложились в домашнем архиве К. Ф. Тарановского: он находится в семье ученого в США и ожидает описания и изучения.
3
В том же архиве С.Б. Рудакова, где Харджиевым был обнаружен список СоСт, по счастью, сохранился авторизованный список второго из составлявших со СоСт своего рода «диптих о современности» текста — СоНС[46]. Он датирован 27 марта — 5 апреля 1937 года. Это — последняя авторизованная Мандельштамом редакция СоНС. От редакции, которую принято считать (условно: текст не закончен) окончательной, она отличается наличием 12 строк, следующих за строфой, которой заканчивается публикуемый сегодня в основном собрании Мандельштама текст (она также дана в другой редакции):
Напрягаются кровью аорты
И звучит по рядам шепотком<:>
Я рожден в девяносто четвертом...
Я рожден в девяносто втором...
И в кулак зажимая истертый
Год рожденья — с гурьбой и гуртом —
Я шепчу обескровленным ртом:
— Я рожден в ночь с второго на третье
Января — в девяносто одном
Ненадежном году — в то столетье<,>
От которого тёмно и днем.
Но окончилась та перекличка
И пропала, как весть без вестей,
И по выбору совести личной<,>
По указу великих смертей<,>
Я — дичок<,> испугавшийся света,
Становлюсь рядовым той страны,
У которой попросят совета
Все кто жить и воскреснуть должны<.>
И союза ее гражданином
Становлюсь на призыв и учет
И вселенной ее семьянином
Всяк живущий меня назовет...[47]
Источником текста редакции, принятой сегодня за финальную, является список Н. Я. Мандельштам в одном из т. н. «альбомов», состоящих из «записей, делавшихся Н. М<андельштам> после ареста поэта в мае 1938 г. и до начала войны»[48]. В этих записях приведенные 12 строк отсутствуют. Впервые опубликовавшая найденный в бумагах Рудакова текст Э. Г. Герштейн утверждала, что он записан рукой поэта[49]. Это неверно. Текст интересующих нас строф (как и весь основной текст списка) записан рукой Н. Я. Мандельштам. Однако в своем подробном текстологическом комментарии к СоНС, созданном в конце 1960-х годов, Н. Я. ни словом не упоминает о существовании «рудаковской редакции». Напротив — ею педалированно вводится тема «последней строфы» («Наливаются кровью аорты…») как «решившей все»: «После появления этой строфы — организовалось все целое и остались только незначительные сомнения»[50]. Учитывая, что сохранившийся в бумагах Рудакова текст решительно меняет предлагавшуюся самой Н. Я. Мандельштам интерпретацию СоНС, вряд ли его существование (даже в промежуточной редакции) можно отнести к «незначительным сомнениям» автора.
Сугубую значительность новонайденного текста подтвердили первые исследовательские реакции на него — самой Э. Г. Герштейн и много занимавшейся текстологией СоНС И. М. Семенко. Обе предложили идеологизированное объяснение генезиса этих стихов Мандельштама. «Есть вариант более поздний (?) рукой Н. Я. М. с поправками О. М., 1937, март 27 — апр. 5 <...> но он цензурный и с попытками „гражданской” поэзии»[51], — отмечала Семенко. «В трагической картине мира, изображенной в „Стихах о неизвестном солдате”, эта строфа выглядит как остаточный элемент. Понятно, почему она осталась незавершенной и была отвергнута автором»[52], — утверждала Герштейн.
В свете собранной на сегодняшней день совокупности данных о динамически-противоречивом отношении Мандельштама к социальной реальности 1930-х годов и об отражении этой реальности в его поэзии представления о том, что Мандельштам был способен на создание «цензурных» вариантов своих стихов, стилизованных под официальную «гражданскую» поэзию, выглядят, по меньшей мере, наивными. Объяснительный потенциал подобного рода «внешних» мотивировок применительно к текстам Мандельштама исключительно мал[53]. Та же неосновательность отличает и суждение Герштейн, фактически подменяющей систему доказательств утверждением факта — факта отказа Мандельштама от редакции «рудаковского» списка.
Посвятивший детальную работу СоНС М. Л. Гаспаров, отмечая неудовлетворительность ответов Герштейн и Семенко (он называет их интонацию «как бы извиняющейся»[54]), в своем изложении логики смены редакций СоНС идет, по сути, в том же фарватере. Он априори принимает за данность факт отказа Мандельштама от «рудаковской редакции», объясняя его попыткой поэта (после получения ответа из журнала «Знамя», куда были посланы СоНС) создать текст, «который был бы понятен не только ему самому, но и его официальным редакторам»[55]. Следствием этой попытки стал, по Гаспарову, «переход на такой публицистический язык, от которого резко нарушалось единство стиля»[56], не удовлетворивший поэта.
Неубедительность этих (исходящих из инерционно-упрощенного представления о Мандельштаме, «наступающем на горло собственной песне») объяснений становится ясна при простом обращении к тексту «отброшенной» строфы. Ее метафорика и лексика никак не контрастируют ни с остальным текстом СоНС, ни в целом с мандельштамовской поэзией и поэтикой. Более того, основной мотив этих строк — мотив «самоумаления», растворения поэта среди нового поколения советских людей, и их нового языка —
Я — дичок<,> испугавшийся света,
Становлюсь рядовым той страны,
У которой попросят совета
Все кто жить и воскреснуть должны<.>
И союза ее гражданином
Становлюсь на призыв и учет <...> —
прямо перекликается с центральным «персональным» мотивом СоСт, первоначально возникшем в черновиках стихотворения «Обороняет сон мою донскую сонь…»:
Уходят вдаль людских голов бугры:
Я уменьшаюсь там. Меня уж не заметят.
Но в книгах ласковых и в играх детворы
Воскресну я сказать, как солнце светит.
В написанном в дни работы над СоСт письме Ю. Н. Тынянову Мандельштам другими словами говорит о том же: «Вот уже четверть века, как я, мешая важное с пустяками, наплываю на русскую поэзию; но вскоре стихи мои сольются и растворятся в ней, кое-что изменив в ее строении и составе»[57]. «Растворяясь» в народе, которому «нужен стих таинственно-родной», становясь по «выбору совести» и во имя памяти павших в войне и революции (по указу великих смертей) подлинным гражданином новой «страны совета» (СССР), одним из ее рядовых призывников — то есть фактически тем самым Неизвестным солдатом, которому посвящено стихотворение — герой, по мысли автора, парадоксальным образом обретает бессмертие как поэт. На последнее прямо указывает аллюзия на пушкинский «Памятник»[58] в заключительных строках: Слух обо мне пройдет по всей Руси великой, / И назовет меня всяк сущий в ней язык — И вселенной ее семьянином / Всяк живущий меня назовет…
Таким образом, рассматриваемый фрагмент «рудаковской редакции» позволяет трактовать весь текст СоНС как еще один мандельштамовский вариант «Памятника», «рассыпанного», по выражению И. З. Сурат, «по нескольким стихотворениям 1935 — 1937 годов»[59] — в данном случае это памятник Неизвестному (советскому) солдату; одним из таких солдат числит себя поэт. Это происходит в полном соответствии с мандельштамовским восприятием поэзии как «военного дела»[60], выразившимся, в частности, в милитарных автометаописательных метафорах «Разговора о Данте» и в созданном за год до него стихотворении «К немецкой речи» (1932), где поэзия оказывается персонифицирована «немцем-офицером» — прямо названным в черновиках по имени «стихотворцем Христианом Клейстом», становящимся однако в итоговой редакции, по меткому замечанию К. А. Осповата, своего рода «неизвестным солдатом»[61]. Также чрезвычайно органичный для Мандельштама (в этот период) мотив «деперсонализации», напрямую связанный с прокламируемой им идейной солидарностью с подавляющей (во всех смыслах) массой советских людей и их вождем, соотносит СоНС со СоСт, подтверждая их (подчеркнутое параллелизмом названий) композиционное и смысловое единство. Уточняя мысль М. Л. Гаспарова, связавшего СоСт со СоНС, можно сказать, что если первые это, действительно, памятник «вождю, дающему имя эпохе», то вторые — памятник поэту, присягающему этой эпохе на верность. В то же время финал СоНС, принимаемый сегодня за окончательный, с его «романтически» индивидуализированным образом окруженного «огнями столетий» поэта — резко контрастирует с этими умонастроениями Мандельштама[62].
Все эти соображения, вкупе с содержащейся в тексте пронзительной автохарактеристикой (дичок, испугавшийся света)[63], а также пушкинским подтекстом финальных строк — учитывая ту «сакрализацию» Пушкина, которая, по многочисленным свидетельствам[64], была свойственна Мандельштаму — никак не позволяют квалифицировать фрагмент из списка Рудакова, как это делает Гаспаров, в качестве эпизодической «агитки»[65].
Ситуация проясняется, если мы обратим внимание на то, что у нас нет ни одного документального свидетельства отказа Мандельштама от «рудаковской» редакции СоНС. Повторим: список из ИРЛИ — хронологически последний завизированный Мандельштамом текст СоНС. Все утверждения о, якобы, отказе Мандельштама от этой редакции основываются исключительно на факте существования в АМ позднейших списков, сделанных в «альбомах» Н. Я. Мандельштам.
Однако, как мы видели по тем манипуляциям, которые вдова поэта предприняла с текстом СоСт, целью Н. Я. Мандельштам было не посмертное сохранение, а именно разрушение поэтической конструкции Мандельштама — диптиха, образуемого СоСт и СоНС. В этой паре СоСт, переименованным в «Оду», приписывалось узкофункциональное значение — текст преподносился как вынужденная (и вымученная) попытка поэта спасти себя от неизбежного будущего ареста[66]. СоНС, напротив, трактовались как «драгоценный противовес „Оде” и соответственно интерпретировались: в „Оде” Мандельштам принудил себя прославлять вождя, в „Солдате” без принуждения, от души пожалел жертв и этого вождя, и всех вождей одичалого ХХ века»[67]. «Рудаковская» редакция категорически мешала построению такой схемы.
Представляется глубоко неслучайным, что текст обсуждаемой нами редакции сохранился, как и СоСт, в составе архива С. Б. Рудакова — то есть в месте, недоступном для Н. Я. Мандельштам и неподконтрольном ей. Очень характерно, что Н. И. Харджиев, знакомый с материалами архива Рудакова и, соответственно, с хранившейся там рукописью СоНС, по сообщению самой Н. Я. Мандельштам, «опасался „альбомов”» «по отношению к „Солдату”», ставя под сомнение именно последнюю строфу. Пересказ позиции Харджиева в комментариях Н. Я. Мандельштам к СоНС отмечен яркой (и негативной) оценочностью и, очевидно, полон неточностей и умолчаний, но один факт в нем несомненен: Харджиев настаивал на публикации СоНС не по списку из «альбомов», а по «своему списку»[68]. Мы предполагаем, что это был список Рудакова. Дополнительным доводом в пользу этого предположения может служить то, что Харджиев предполагал опубликовать СоНС в составе издания «Библиотеки поэта»[69], а значит был уверен в их цензурной проходимости. СоНС в «рудаковской» редакции, действительно, могли не встретить цензурных затруднений в СССР конца 1960-х годов.
Вопрос о публикации СоНС в нужном ей варианте был для Н. Я. Мандельштам абсолютно принципиальным. Именно решение Харджиева отказаться от «альбомов» применительно к тексту СоНС привело к разрыву их почти сорокалетних отношений: «Разговор относительно последней строфы привел меня в такой ужас, что я поспешила забрать материалы [у Харджиева]», — пишет Н. Я. Мандельштам[70]. В пользу нашего предположения о центральной роли именно рудаковских материалов в этом конфликте косвенно свидетельствует уже цитировавшееся нами воспоминание С. И. Григорьянца. По его словам, Н. И. Харджиев «считал, что именно этого [находки СоСт в архиве Рудакова] ему не может простить Надежда Яковлевна»[71]. Несмотря на то, что сведение причин конфликта исключительно к СоСт выглядит, на наш взгляд, упрощением мемуариста, важна четко зафиксированная здесь роль доступа Харджиева к архиву Рудакова в конфликте между ним и вдовой поэта. Отсюда — настойчивое повторение ею в заметках, касающихся Харджиева, определения «бесконтрольный». Именно независимый от ее текстологических решений, имевших часто внелитературную мотивацию, источник (и доступ к нему Харджиева) внушал ей обоснованную тревогу. Кажущаяся внешнему наблюдателю немотивированной резкость ее разрыва с Харджиевым становится понятна, если учесть, что ради создания нужной ей редакции СоНС Н. Я. Мандельштам пошла, по-видимому, на многое — на уничтожение части их текста, на переименование СоСт в «Оду» и разрушение диптиха, на удаление СоСт из АМ, создание их «усеченной» версии и сокрытие даже ее от читателей[72]. «Бесконтрольное распоряжение стихотворным наследством»[73] Мандельштама, как именует Н. Я. Мандельштам отказ Харджиева от предлагаемых ею текстологических решений, грозило свести на нет все многолетние усилия по, как точно выразилась Э. Г. Герштейн, «восстановлению ею авторитета Осипа Мандельштама как поэта и общественного деятеля»[74] — в том виде, который она (справедливо) считала созвучным новой, послесталинской эпохе и трагической судьбе поэта, убитого советским режимом.
4
Изложенное нами выше позволяет сделать вывод о том, что «постсоветский» период, в который уже давно вступило изучение биографии и творчества Мандельштама, должен, наконец, ознаменоваться критическим пересмотром некоторых эдиционных решений 1960-х — 1980-х годов. «Стихам о Сталине» должно быть возвращено имя и их законное место в основном корпусе произведений Мандельштама, рядом со «Стихами о неизвестном солдате». Тексты обоих стихотворений должны публиковаться — а) с учетом указанных К. Ф. Тарановским поправок (применительно к СоСт) и б) по последнему авторизованному списку из собрания Рудакова (в случае СоНС)[75], восстанавливающему композиционное и смысловое единство двух последних масштабных поэтических высказываний Мандельштама. Текстология и особенно мемуаристика Н. Я. Мандельштам, «подчиняющаяся», по замечательному определению С. С. Аверинцева, «скорее законам метафизического памфлета, нежели законам мемуарной литературы»[76], должны быть осмыслены и описаны как идеологически окрашенный проект, направленный на создание посмертного мифа о поэте, соответствовавшего общественной обстановке и чаяниям конца 1950-х — 1970-х годов. Современный читатель нуждается в подлинном Мандельштаме, чей литературный статус уже никак не зависит от реконструкции тех или иных обстоятельств его писательской и житейской биографий.
[1] Гаспаров М. Л. О. Мандельштам. Гражданская лирика 1937 года. Изд. 2-е. СПб., 2013, стр. 9.
[2] О существовании неких стихов Мандельштама, «где он хвалит Сталина», впервые стало известно из воспоминаний Анны Ахматовой: Ахматова А. Мандельштам (Листки из дневника) — Воздушные пути: Альманах. Ред.-изд. Р. Н. Гринберг. Нью-Йорк, 1965. [Вып.] IV, стр. 38. Ахматова датировала эти стихи предположительно 1935 годом.
[3] Mandelstam’s «Ode» to Stalin. — «Slavic Review». 1975. Vol. 34. № 4. Р. 683 — 691. Авторами публикации были Джон Мальмстад и Роберт П. Хьюз (подробнее об этом см.: Морев Г. Осип Мандельштам: Фрагменты литературной биографии. 1920 — 1930-е годы. М., 2022, стр. 9).
[4] Jangfeldt B. Osip Mandel’stam’s Ode to Stalin. — «Scando-Slavica». 1976. Vol. 22. № 1. Р. 35 — 41.
[5] Мандельштам О. Собрание сочинений. Под ред. Г. Струве, Н. Струве, Б. Филиппова. Paris, 1981. [T.] IV, доп., стр. 23 — 26.
[6] Там же, стр. 174.
[7] См.: Мандельштам О. Ода Сталину. Публ. П. Нерлера. — «Советский цирк», 1989, 12 — 18 октября. № 41, стр. 15; Мандельштам О. Сочинения: в 2 т. Сост. П. М. Нерлера; подгот. текста и коммент. А. Д. Михайлова и П. М. Нерлера. М., 1990. Т. 1, стр. 311.
[8] См.: Мандельштам О. Собрание произведений. Стихотворения. Подгот. текста и примеч. С. В. Василенко, Ю. Л. Фрейдина. М., 1992, стр. 223; Мандельштам О. Полное собрание стихотворений. Сост., подгот. текста и примеч. А. Г. Меца. СПб., 1995, стр. 359; Мандельштам О. Полное собрание сочинений и писем: в 3 т. Сост., подгот. текста и коммент. А. Г. Меца. М., 2009. Т. 1, стр. 308.
[9] Мандельштам Н. Об Ахматовой. Сост. П. Нерлера. М., 2009, стр. 154.
[10] Подробнее см.: Морев Г. Осип Мандельштам: Фрагменты литературной биографии, стр. 155 — 157, 162 — 167.
[11] Отметим, что о существовании другого «лоялистского» манифеста Мандельштама — «Стансов» 1937 года — Н. Я. Мандельштам не знала: поэт счел нужным скрыть от нее это стихотворение. Можно предположить, что в противном случае его текст был бы впоследствии уничтожен Н. Я. Мандельштам.
[12] По воспоминаниям С. В. Василенко (личное сообщение, 2022), в 1970-е годы в присутствии Н. Я. Мандельштам разговор на тему «Мандельштам и Сталин» был возможен только в контексте обсуждения инвективы 1933 года («Мы живем, под собою не чуя страны…»). Тем не менее во время своего последнего в жизни интервью, данного в октябре 1977 года Элизабет и Эрику де Мони, Н. Я. Мандельштам в ответ на вопрос о «стихотворении о Сталине» немедленно уточняет: «— Это первое стихотворение?» (Интервью с Надеждой Яковлевной Мандельштам. — «Континент», 1982, № 31, стр. 399). Память о втором — СоСт — актуализированная в 1977-м его недавней публикацией на Западе, никогда не отпускала ее — что вполне проявилось и в этой непроизвольной оговорке в интервью, отмеченном, в целом, заметным ослаблением самоконтроля и автоцензуры (откровенность суждений Н. Я. потребовала специального «Послесловия редакции» «Континента», констатировавшего неуместность посмертного спора с Н. Я., «даже когда этот голос несправедливо зол или несправедливо наивен»).
[13] «В последнюю зиму в Воронеже <...> Ося говорил, что он должен был дожить до этой зимы, несмотря ни на что, чтобы сделать свое жизненное дело. Что он „торопится” (очень много писал) — потому, что может не успеть» (письмо Н. Я. Мандельштам Б. С. Кузину от 14 января 1940 года. — Кузин Б. Воспоминания. Произведения. Переписка; Мандельштам Н. 192 письма к Б. С. Кузину. Сост. Н. И. Крайневой и Е. А. Пережогиной. СПб., 1999, стр. 609).
[14] Как ею было уничтожено последнее стихотворение Мандельштама, о котором у нас есть сведения: написанный в конце лета — осенью 1937 года текст о канале Москва — Волга (см.: Мандельштам Н. Собрание сочинений: в 2 т. Сост. С. В. Василенко, П. М. Нерлер, Ю. Л. Фрейдин. Екатеринбург, 2014. Т. 2, стр. 813). Уничтожению в разное время подверглись также фрагмент 8 главы «Четвертой прозы» (сохранен и восстановлен А. А. Морозовым в 2002 году) и, по-видимому, письмо-заявление Мандельштама Минскому пленуму Союза советских писателей (1935). Также Н. Я. Мандельштам сознательно исказила при передаче в печать текст финальной строки стихотворения «Если б меня наши враги взяли…» (1937; «Будет будить <...> Сталин» заменено на «губить»; в таком виде текст публиковался до 1980 года). «Варианта „губить” не было. Он был придуман Н. Я. М.», — свидетельствовала близкая к ней И. М. Семенко (Жизнь и творчество О. Э. Мандельштама: Воспоминания. Материалы к биографии. «Новые стихи». Комментарии. Исследования. Воронеж, 1990, стр. 171; выделено автором).
[15] Мандельштам О. Сочинения: в 2 т. Т. 1, стр. 587. А. Г. Мец также говорит применительно к данному тексту о «ранней редакции» (Мандельштам О. Полное собрание сочинений и писем: в 3 т. Т. 1, стр. 690).
[16] Об этом, как представляется, говорит и загадочная фраза Н. Я. Мандельштам в главе «Ода», противопоставляющая «спасенные» ею СоСт («Оду») «диким бродячим спискам 37 года» (Мандельштам Н. Собрание сочинений: в 2 т. Т. 1, стр. 291). Под «дикими списками», по-видимому, имеются в виду копии полного текста СоСт, в исчезновении которых Н. Я. не могла быть уверена. Они, таким образом, заранее (превентивно) объявлялись дефектными по сравнению с сокращенным ею текстом, сохраненным в АМ.
[17] При подготовке русского, расширенного и дополненного, издания своей книги «Essays On Mandelstam» (1976) Тарановский не включил в него ссылку на эту работу. Она была учтена лишь в вышедшей посмертно «Библиографии работ Кирилла Тарановского», составленной его сыном Федором: Тарановский К. О поэзии и поэтике. Сост. М. Л. Гаспаров. М., 2000, стр. 429. Вероятно, оттуда указание на статью Тарановского перекочевало в новейшую библиографию Мандельштама (см.: Мандельштам О. Э. Произведения: стихотворения. [Сост.] С. В. Василенко, О. А. Лекманов, П. М. Нерлер, В. А. Плунгян. — Мандельштамовская энциклопедия: в 2 т. М., 2017. Т. 2, стр. 105). Ни одной содержательной ссылки на работу Тарановского в отечественной исследовательской литературе о Мандельштаме нам обнаружить не удалось. На Западе на статью Тарановского указал в своей книге о Мандельштаме лишь Г. М. Фрейдин (Freidin G. A Coat Of Many Colors: Osip Mandelstam And His Mythologies Of Self-Presentation. Berkeley, Los Angeles, London, 1987. P. 379).
[18] Тарановский К. Ф. Две публикации «Сталинской оды» О. Э. Мандельштама. — «Scando-Slavica». 1977. Vol. 23. № 1. Р. 87.
[19] Там же.
[20] Об отношениях Харджиева и Янгфельдта, оборвавшихся в 1977 году, см.: Мейлах М. Кража века, или Идеальное преступление: Харджиев против Янгфельдта. — «OpenSpace.ru». 2012, 12 апреля.
[21] Устное сообщение М. Б. Мейлаха (2021).
[22] РГАЛИ. Ф. 3145. Оп. 1. Ед. хр. 276. Л. 5 об.
[23] Баран Х. «Сверхповесть» Хлебникова «Дети Выдры» (об одной архивной находке). — «Новое литературное обозрение», 2005, № 5 (75), стр. 185.
[24] Любопытно, однако, что Г. Г. Шмаков мог иметь и независимый от Харджиева канал получения мандельштамовских текстов. Речь идет о его старшей коллеге и учителе С. В. Поляковой, которой были доступны материалы архива Н. С. Тихонова, с которым она была знакома с довоенных лет. В 1982 году под псевдонимом «Серафима Полянина» Полякова опубликовала письмо Мандельштама к Тихонову от 6 марта 1937 года (Семь писем. Публ. С. Поляниной. — Часть речи: Альманах литературы и искусства. Ред.-изд. Г. Поляк. Нью-Йорк, 1982, стр. 9 — 10) по копии, «сделанной при жизни адресата». К письму Мандельштама были приложены «совершенно новые неизвестные» Тихонову стихи, «переписанные Н. Мандельштам» (в том числе одна из ранних редакцией СоНС). Представляется чрезвычайно вероятным, что одновременно со СоНС Тихонову из Воронежа были посланы и только что законченные СоСт, которые впоследствии могли оказаться в распоряжении Поляковой. Этому, казалось бы, в высшей степени правдоподобному предположению противоречит то обстоятельство, что в перечне приложенных Мандельштамом к письму стихов, сообщенном Поляковой в комментариях к публикации в «Части речи», СоСт не значатся. Однако в уточненном варианте публикации 1982 года С. В. Полякова не только исправляет свою первоначальную датировку письма Тихонову (на «<середину марта 1937 г.>»), но и отказывается от воспроизведения списка приложенных к письму стихотворений (Письма О. Э. Мандельштама Н. С. Тихонову. Публ., предисл. и коммент. С. В. Поляковой. — Слово и судьба. Осип Мандельштам: Материалы и исследования. М., 1991, стр. 32). Тем не менее против версии о происхождении «шмаковской» копии из архива Тихонова говорит характер порчи текста — в нескольких местах идентичный повреждениям копии Харджиева. Дефекты копии Шмакова (в ней отсутствовали в общей сложности семь строк) заставляют предполагать, что перед нами список, восходящий к харджиевскому, но дошедший до Шмакова «через третьи руки» и испорченный в процессе копирования.
[25] Taranovsky K. Essays On Mandelstam. Cambridge, MA; London, 1976. P. 113.
[26] Тарановский К. Ф. Две публикации «Сталинской оды» О. Э. Мандельштама. Р. 87.
[27] Григорьянц С. В преддверии судьбы: Сопротивление интеллигенции. СПб., 2018, стр. 280.
[28] Письмо Н. И. Харджиева к Э.Г. Герштейн (1985). РГАЛИ. Ф. 3145. Оп.2. Ед. хр. 148. Л. 5.
[29] См. об этом: Герштейн Э. Мемуары. СПб., 1998, стр. 82.
[30] Мандельштам О. Стихотворения. Вступ. ст. А.Л. Дымшица, сост., подгот. текста и примеч. Н. И. Харджиева. Л., 1974, стр. 299, 300.
[31] Мец А. Г. «Флейта»: проблема текста и новый источник. — Мец А. Г. Осип Мандельштам и его время: Анализ текстов. СПб., 2005. стр. 145.
[32] В 1936 году он отозвался на публикацию обращенных к Сталину стихов Пастернака в «Известиях»: «А Пастернак в „Правде” или „Известиях” за 1-е [января] дрянь напечатал. Тоже „большевеет”» (О. Э. Мандельштам в письмах С. Б. Рудакова к жене (1935 — 1936). Вступ. статья Е. А. Тоддеса, А. Г. Меца; публ. и подгот. текста Л. Н. Ивановой, А. Г. Меца; коммент. А. Г. Меца, Е. А. Тоддеса, О. А. Лекманова. — Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1993 год. Материалы об О. Э. Мандельштаме. СПб., 1997, стр. 121; закавычена отсылка к мандельштамовским «Стансам» 1935 года).
[33] РО ИРЛИ. Ф. 803.
[34] Например, выполненные Рудаковым портреты Ахматовой (1936; см.: Рубинчик О. Е. Осип Мандельштам и Анна Ахматова глазами Сергея Рудакова — Анна Ахматова: Эпоха, судьба, творчество. Крымский Ахматовский научный сборник. Вып. 10. Симферополь, 2012, стр. 186 — 198) и Мандельштама (1935; см.: Левинтон Г. А. И мои архивные фрагменты — Габриэлиада: К 65-летию Г. Г. Суперфина <http://www.ruthenia.ru/document/545663.html>). О свойственном Харджиеву «пренебрежении к стандартным этическим нормам при общении с коллегами и в процессе аккумулирования и преумножения <...> сокровищ» его собрания см. в воспоминаниях о нем Е. Ш. Финкельштейна: «Он дружил с художниками, поэтами и их наследниками, получал от них бесценные подарки, брал рукописи для снятия копий, картины на хранение и вмертвую не возвращал хозяевам» (Финкельштейн Е. Ш. К истории московской художественной жизни. Публ. и коммент. И. И. Галеева — «Сюжетология и сюжетография», 2020, № 2, стр. 605 — 606).
[35] Тарановский К. Ф. Две публикации «Сталинской оды» О.Э. Мандельштама. Р. 88.
[36] Тарановский К. О поэзии и поэтике, стр. 9.
[37] Личное сообщение Ю. Л. Фрейдина (август 2021).
[38] Тарановский К. Ф. Две публикации «Сталинской оды» О. Э. Мандельштама. Р. 87.
[39] Хотя рукопись сборника не дошла до нас, «Стихи о Сталине» упоминаются во внутренней рецензии П. А. Павленко на нее (см.: Нерлер П. «Слово» и «Дело» Осипа Мандельштама. М., 2010, стр. 98).
[40] Издания под редакцией П. М. Нерлера (Мандельштам О. Сочинения: в 2 т.; Мандельштам О. Собрание сочинений: в 4 т. М., 1994. Т. 3, стр. 113 — 114) следуют тексту 4 тома парижского Собрания сочинений, который, в свою очередь, следует списку Харджиева (список А). По нашим предположениям (см.: Морев Г. Осип Мандельштам: Фрагменты литературной биографии, стр. 10; ранее ту же версию высказал Г. М. Фрейдин: Freidin G. A Coat Of Many Colors: Osip Mandelstam And His Mythologies Of Self-Presentation. Р. 252), получив разрешение Н. Я. Мандельштам на публикацию СоСт, Н. А. Струве должен был бы воспользоваться текстом, предоставленным ею (список Б). Однако источник парижской публикации (список А) ставит эту логику и, прежде всего, сам факт разрешения Н. Я. Мандельштам под сомнение. Ответом на вопрос послужило бы обнаружение в парижском архиве Н. А. Струве источника текста СоСт, которым он пользовался при составлении 4 тома Собрания сочинений Мандельштама, и/или документального подтверждения разрешения Н. Я. Мандельштам на публикацию этого текста (если таковое все-таки было дано — обратим внимание, что 4-й том вышел после ее смерти). Лаконичное указание на источник в комментариях к этому изданию (печатается «по списку, сохранившемуся в архиве») не позволяет сделать никакого однозначного вывода о происхождении текста.
[41] Об особенностях отношения Харджиева к находившимся в его распоряжении документам см.: Переписка В. И. Гнедова и Н. И. Харджиева. Публ., вступ. статья и коммент. А. В. Крусанова. — Владимир Федорович Марков: первооткрыватель и романтик. Сост. А. В. Крусанов, Н. Г. Фиртич. СПб., 2019, стр. 589 и след.
[42] Забавно, что этот — самый несомненный из трех — случай порчи мандельштамовского текста был или проигнорирован исследователями и интерпретаторами СоСт, или послужил основой для самых экзотических толкований (см., например: Месс-Бейер И. Мандельштам и сталинская эпоха: Эзопов язык в поэзии Мандельштама 30-х годов. Helsinki, 1997, стр. 182; Лахути Д. Образ Сталина в стихах и прозе Мандельштама. М., 2009, стр. 175).
[43] Характерно, что эта строка в редакции списка А (что солнце светит) остановила внимание Иосифа Бродского, высоко ценившего СоСт, как «совершенно бессмысленная» (Павлов М. Бродский в Лондоне, июль 1991. — Сохрани мою речь: Воспоминания. Материалы к биографии. Современники. М., 2000. Вып. 3/2, стр. 49).
[44] РГАЛИ. Ф. 3145. Оп. 2. Ед. хр. 99. Л. 53 об. В издание 1974 года это стихотворение не вошло. Н. Я. Мандельштам в очерке «Конец Харджиева» отдельно упоминает конфликт вокруг черновика этого стихотворения, обвиняя Харджиева в присвоении текста (Мандельштам Н. Собрание сочинений: в 2 т. Т. 2, стр. 868). Текст ныне входит в состав АМ.
[45] Тарановский К. О поэзии и поэтике, стр. 152; курсив наш.
[46] РО ИРЛИ. Ф. 803. Оп.1. Ед. хр. 27.
[47] Мандельштам О. Полное собрание сочинений и писем: в 3 т. Т. 1, стр. 504 — 505; с уточнением по автографу (воспроизведен в издании: Мец А. Г. Тенишевское училище и другие работы об Осипе Мандельштаме и его времени. Изд. 2-е, доп. СПб., 2022, стр. 280).
[48] Комментарий А. Г. Меца: Мандельштам О. Полное собрание сочинений и писем: в 3 т. Т. 1, стр. 656 — 657.
[49] Герштейн Э. Новое о Мандельштаме. Paris, 1986, стр. 199; Герштейн Э. Мемуары, стр. 127.
[50] Мандельштам Н. Собрание сочинений: в 2 т. Т. 2. стр. 800. Впервые строки «…и столетья / Окружают меня огнем» появляются в неавторизованном списке рукой Н. Я. Мандельштам из собрания Б. И. Маршака. М. Л. Гаспаров, следуя нумерации П. М. Нерлера (Мандельштам О. Сочинения: в 2 т. Т. 1, стр. 563), помещает эту редакцию под номером V и датирует (предположительно) «серединой марта 1937 года» (Гаспаров М. Л. О. Мандельштам: Гражданская лирика 1937 года, стр. 32, 47). Однако список из собрания Маршака не датирован и у нас нет никаких оснований считать его предшествующим датированной 27 марта — 5 апреля 1937 года VI-й, «рудаковской» редакции. Список Va (в нумерации Нерлера), также содержащий эти строки и датированный «2 — 15 марта 1937 года» (Мандельштам О. Сочинения: в 2 т. Т. 1, стр. 563), создан в Ташкенте, в 1943 году. Таким образом, доказательств существования варианта «Окружают меня огнем», как написанного ранее последней авторизованной Мандельштамом редакции, нет.
[51] Жизнь и творчество О. Э. Мандельштама: Воспоминания. Материалы к биографии, стр. 171.
[52] Герштейн Э. Новое о Мандельштаме, стр. 199.
[53] Это не значит, что Мандельштам никак не учитывал внешние обстоятельства при рассмотрении возможной судьбы своих новых текстов. Но, на наш взгляд, степень готовности пойти им навстречу ограничивалась у него сугубо техническими деталями. Так, при отправке в журнальные редакции у стихотворения «Не воздушной бабочкою белой…» появляется посвящение «Памяти В. Куйбышева» (см.: Левинг Ю. Поэзия в мертвой петле: Мандельштам и авиация. М., 2021, стр. 77). Применительно к СоНС такую «внешнюю» мотивировку может иметь зафиксированное в одной из ранних редакций «загадочное», по слову М. Л. Гаспарова, посвящение М. В. Ломоносову: в ноябре 1936 года в СССР отмечалось его 225-летие.
[54] Гаспаров М. Л. О. Мандельштам: Гражданская лирика 1937 года, стр. 17.
[55] Там же, стр. 33.
[56] Гаспаров М. Л. О. Мандельштам: Гражданская лирика 1937 года, стр. 17.
[57] Мандельштам О. Полное собрание сочинений и писем: в 3 т. Т. 3, стр. 548.
[58] Отмечено О. А. Лекмановым: Лекманов O. A. Книга об акмеизме и другие работы. Томск, 2000, стр. 552.
[59] Сурат И. Мандельштам и Пушкин. М., 2009, стр. 253.
[60] Из инскрипта Мандельштама В. Луговскому на книге «Стихотворения» (Л., 1928) — «с воинским салютом, ибо поэзия — военное дело» (Мандельштам О. Полное собрание сочинений и писем: в 3 т. Приложение: Летопись жизни и творчества. Сост. А. Г. Мец и др. М., 2014, стр. 347).
[61] Ospovat K. Doublespeak: Poetic Language, Lyric Hero, and Soviet Subjectivity in Mandelshtam’s „K nemetskoi rechi”. — «Slavic Review». 2019. Vol. 78, № 1. Р. 136. Ср.: «Я спросила О. М.: ”На что тебе сдался этот неизвестный солдат?” <...> Он ответил, что может он сам — неизвестный солдат» (Мандельштам Н. Собрание сочинений: в 2 т. Т. 2, стр. 798). «Героем „Стихов о неизвестном солдате” оказывается их автор», — замечает, применительно к «рудаковской» редакции СоНС, А. А. Морозов (Морозов А. К истории «Стихов о неизвестном солдате» О. Мандельштама — Стих, язык, поэзия. Памяти Михаила Леоновича Гаспарова. М., 2006, стр. 436).
[62] Эту очевидную в данной редакции финала «обращенность [поэта] на себя» отмечает и И. М. Семенко, характерным образом считая, однако, что комментировать ее «излишне» (Семенко И. М. Поэтика позднего Мандельштама: От черновых редакций — к окончательному тексту. Изд. 2-е, доп. М., 1997, стр. 105).
[63] Метафорическое уподобление «дичок», уникальное у Мандельштама («Возможна ли женщине мертвой хвала?…», 1935), сигнализирует о предельно неформальном, фактически интимном семантическом контексте данного словоупотребления.
[64] См., например: Мандельштам Н. Собрание сочинений: в 2 т. Т. 1, стр. 105; Ахматова А. Сочинения: в 2 т. Т. 2. М., 1990, стр. 209 — 210.
[65] Гаспаров М. Л. О. Мандельштам: Гражданская лирика 1937 года, стр. 17.
[66] О несостоятельности утверждений Н. Я. Мандельштам о СоСт как написанных в ответ на некое внешнее «требование» см.: Морев Г. Осип Мандельштам: Фрагменты литературной биографии, стр. 160.
[67] Гаспаров М. Л. О. Мандельштам: Гражданская лирика 1937 года, стр. 19.
[68] Мандельштам Н. Собрание сочинений: в 2 т. Т. 2, стр. 806. Н. Я. Мандельштам описывала этот список, как, якобы, привезенный ею из Воронежа в 1937 году. П. М. Нерлер указывает, что местонахождение такого списка «в настоящее время неизвестно» (Мандельштам Н. Об Ахматовой, стр. 323).
[69] Там же.
[70] Мандельштам Н. Собрание сочинений: в 2 т. Т. 2, стр. 806.
[71] Григорьянц С. В преддверии судьбы: Сопротивление интеллигенции, стр. 280.
[72] Со своей стороны, Харджиев не скрывал отрицательной оценки попыток идеологической цензуры по отношению к наследию поэта со стороны его вдовы и не делал из них секрета: несомненно, к информации, полученной от Харджиева, восходит упоминание об «уничтожении [Н. Я. Мандельштам] рукописи ряда стихов мужа на советские темы и написанных с решительно революционных позиций» в письме автора предисловия к изданию Мандельштама в «Библиотеке поэта» А. Л. Дымшица к Н. М. Грибачеву от 29 сентября 1973 года (Огрызко В. Восславим, братцы, сумерки свободы. — «Литературная Россия», 2016, 11 — 17 марта, стр. 11).
[73] Мандельштам Н. Собрание сочинений: в 2 т. Т. 2, стр. 861. Ср. «бесконтрольное пользование архивом Мандельштама» (Там же, стр. 806).
[74] Герштейн Э. Мемуары, стр. 435.
[75] Отметим, что на необоснованность отказа от «рудаковской» редакции при выборе окончательного текста СоНС ранее осторожно указывал А. А. Морозов (Морозов А. К истории «Стихов о неизвестном солдате» О. Мандельштама, стр. 439). Оговоримся однако, что, на наш взгляд, предложенные им интерпретации СоНС в целом являются, к сожалению, примером предельно идеологизированного волюнтаристского подхода к тексту Мандельштама.
[76] Аверинцев С. «Были очи острее точимой косы…». — «Новый мир», 1991, № 1, стр. 240.
Морев Глеб Алексеевич — литературовед, журналист. Родился в 1968 году в Ленинграде. Окончил Тартуский университет. Автор многочисленных статей и книг, посвященных русской литературе. В том числе: «Поэт и Царь: Из истории русской культурной мифологии (Мандельштам, Пастернак, Бродский)» (М., 2020), «Осип Мандельштам: Фрагменты литературной биографии» (М., 2022). Живет в Москве.
Текст написан на основе доклада, прочитанного в Мандельштамовском центре НИУ ВШЭ 10 февраля 2022 года. Автор благодарит за помощь в работе Е. В. Берштейна, И. А. Паперно, А. Л. Соболева и А. Б. Устинова.
Опубликовано в Журнале №5