«Афиша Daily», «Ведомости», «Вестник МГУТУ», «Вопросы литературы», «Горький», «Два века русской классики», «Звезда», «Знамя», «Культурная инициатива», «Литература двух Америк», «Литературная газета», «Москва», «Новое литературное обозрение», «Нож», «Урал», «Учительская газета», «Формаслов», «Studia Litterarum»
Ольга Балла. «Делание своего дела на любом переломе видится мне осмысленным». Беседовал Борис Кутенков. — «Формаслов», 2023, 15 августа <https://formasloff.ru>.
«Тут [в новом сборнике «Дикоросль-4»] все очень просто (на самом деле тут многое просто из личного бумажного дневника, потому что я там думаю, а что не оттуда — то в режиме импровизации в интернете при отвлечении от работы): для себя я оставляю то, что касается моих персональных, никому не нужных обстоятельств, а в блог выкладываю то, в чем усматриваю — или мне кажется, что усматриваю — если и не прямо общезначимость, то во всяком случае то, что вправе претендовать на значение и внимание за моими пределами (в идеале, конечно, на статус некоторой формулы, хоть бы и сиюминутной). <...> Так что я просто продолжаю там то, что делаю и для себя на бумаге: я там думаю».
«Просто раз уж существуют „ненормальные” (кто, собственно, сказал, что они ненормальны?), то есть темные, трудные, неконструктивные состояния (думаю, что они у всех бывают; „ненормально”, если человек из-за них дезадаптирован, и это уже проблема по меньшей мере психотерапевта), надо же с ними что-то делать, и идея перегнать их в работу — кажется, не самое плохое из возможных решений».
О. А. Богданова. «Дачный миф» в русской литературе рубежа XX — XXI вв.: случай Юрия Мамлеева. — «Studia Litterarum» (ИМЛИ РАН), 2023, том 8, № 2 <http://studlit.ru>.
«Дачный дом как основное место действия присутствует уже в „Шатунах”, где называется „гнездом”, не без парадоксальной интертекстуальной отсылки к „Дворянскому гнезду” И. С. Тургенева. Ведь и название у него подчеркнуто поэтическое — Лебединое, и собирается там избранное общество столичных „метафизических”, и соприкасаются они там с людьми из глубинного народа, подобно тому, как в усадьбах XIX в. европеизированные интеллектуалы-дворяне оказывались в среде русского патриархального крестьянства. Однако по степени сгущенности безобразия, грязи, порока и преступления, Лебединое и в бытовом, и в духовно-эстетическом плане — кричащая антитеза любому традиционному „дворянскому гнезду”. Это явное развенчание „усадебного мифа” Серебряного века, который в 1950 — 1960-е гг. как будто начал возрождаться в романтически окрашенной „усадебности” К. Г. Паустовского, Б. А. Ахмадулиной, Б. Ш. Окуджавы и др., а также в ностальгической музеологии пушкинского Михайловского, тютчевского Овстуга, блоковского Шахматова и других восстанавливаемых писательских усадеб XIX — начала XX в.».
«Говоря об усадебной генеалогии этого локуса, почему же мы все-таки называем его дачей? Дело в том, что соотношение усадебного и дачного топосов в литературе XX в. неоднозначно и полностью не прояснено».
Полина Бояркина. «Лолита» в эпоху #MeToo. Как современные писательницы переосмысляют набоковский роман. — «Вопросы литературы», 2023, № 4 <http://voplit.ru>.
«Однако не только журналистки и исследовательницы обращаются к размышлению о набоковском романе. Делают это и писательницы. В 2020 году в Америке выходит роман Кейт Элизабет Рассел „Моя темная Ванесса”, который сразу же характеризуют как „‘Лолиту’ эпохи #MeToo”. В 2021-м роман переводят на русский язык (перевод с английского Л. Карцивадзе), публикация вызывает как дискуссию вокруг сюжета, так и новую волну рассуждений о возможных трактовках набоковского романа. В центре обсуждений — вопрос о том, являются ли эти романы произведениями о любви — или же о насилии. В этом же году на русском языке выходят еще две книги схожей тематики: „Райский сад первой любви” тайваньской писательницы Линь Ихань (2017; перевод с китайского Н. Власовой) и „Согласие: мемуар” француженки Ванессы Спрингора (2019; перевод Ю. Аревкиной). Их объединяет то, что все три представляют собой как бы перевернутые сюжеты „Лолиты” — истории, рассказанные с точки зрения героини».
Иосиф Бродский. <Творческие задания> Публикация Майи Кучерской и Евгении Кельберт. Перевод с английского и примечания Максима Немцова. — «Звезда», Санкт-Петербург, 2023, № 5 <https://magazines.gorky.media/zvezda>.
«ЗАДАНИЕ 3
Напишите элегию. <...>
На сей раз, конечно, можно дать волю чувствам. Постарайтесь не позволить своей эмоции затмить ее адресата, постарайтесь выдвинуть его/ее/это на передний план стихотворения: себя держите в роли инструмента памяти. <...>
Не забывайте, что жанр этот — действительно дама с богатым и колоритным прошлым. Поэтому ваш выбор здесь — не столько в том, до какой степени оригинальны вы будете, сколько в том, когда или что вам надлежит имитировать или отражать. Что же до оригинальности, надежнее всего полагаться на те рифмы, какие собираетесь применить, или на размер и строфику.
Помимо того, что я вам отксерокопировал, постарайтесь взглянуть на элегию „На смерть воробушка Лесбии” Катулла, „Элегию Н. Н.” Чеслава Милоша, „По одной подруге реквием” Р.-М. Рильке.
И попробуйте придумать по крайней мере две запоминающиеся строки. Заставьте своего читателя помнить то, что помните вы.
ЗАДАНИЕ 4
Напишите политическое или злободневное стихотворение. Оно может быть о насущном вопросе, эпиграммой на какого-нибудь политического или культурного деятеля, общим рассуждением на тему несправедливости, виньеткой, описывающей прискорбное состояние государственных дел и т. п. Не ограничивайте себя жанром „протеста”; вообще-то проявление лояльности требует при письме больших изобретательности и хитрости. <...>»
О том, что это за задания и кому, см. тут же статью Евгении Кельберт и Майи Кучерской «Инструменты памяти».
Татьяна Венедиктова. Уолт Уитмен, галерист в Нью-Йорке. — «Литература двух Америк» (ИМЛИ РАН), 2023, № 14 <http://litda.ru>.
«Молодым Уитменом слово „дагерротип” воспринималось как одно из „слов Современности”, наряду с „демократическим словом” En-Masse, и в этих своих восторгах он был, конечно, не одинок».
«Всю жизнь Уитмен был одержим фотографированием и под старость утверждал: „Нет человека, которого фотографировали бы больше, чем меня”. Он принадлежал к первому в истории поколению людей, получивших возможность увидеть себя в разных возрастах и состояниях, и использовал эту возможность с редкой последовательностью. Обилие собственных фотообразов в иные моменты смущало его самого: „Я встречаю нового Уолта Уитмена каждый день. Образы меня плавают и парят вокруг. Я не знаю, который из Уолтов Уитменов — я сам”. Картинки, все по-разному верные, в совокупности демонстрировали несовпадение субъекта с самим собой, и такую же дробность, фрагментарность, „необобщаемость” приобретала — на глазах — картина мира. Уитмен был участником этого процесса и наблюдал его не только с „потребительской” стороны: правда, сам он не владел искусством дагерротипирования, но для фотопортретов позировал часто и очень сознательно, превращая их тем самым в автопортреты. В конце жизни поэт думал даже собрать их в альбом, визуальную версию „Листьев травы”, но эта идея так и не осуществилась».
«Верить людям — гораздо дешевле, чем сомневаться». Виктор Голышев о принципах и переводах. Интервью: Елена Смородинова. − «Афиша Daily», 2023, 9 августа <https://daily.afisha.ru>.
Говорит Виктор Голышев: «А я его [Достоевского] не люблю. Он на меня слишком сильно действует. <...> Просто Достоевский… когда его читаю, сам становлюсь подозрительным. Вот вы сейчас говорите о Достоевском, и я начинаю искать второе дно в разговоре. Вот он так действует на меня. Он фиксирует движение души, которое не соответствует тому, что происходит в физике, — в смысле в речи, в общении. Я очень рано перестал читать Достоевского именно из-за его заразительности, сильного действия».
«Не, Оруэлл — замечательный мужик, конечно. Но то, что у него чахотка была и что зараза эта сидит в „1984”, — это точно. Книга отравленная».
Леонид Видгоф. «Стихи о неизвестном солдате» Мандельштама и «Полковник Шабер» Бальзака. Опыт сопоставления. — «Знамя», 2023, № 8 <http://znamlit.ru/index.html>.
«В заключение приведем свидетельство о знакомстве Мандельштама с повестью Бальзака...»
Дарья Грицаенко, Валерий Есипов. Шаламов и Ахматова: почему не получился разговор? — «Знамя», 2023, № 8.
«В силу целого ряда обстоятельств исследование личных контактов и взаимоотношений В. Т. Шаламова и А. А. Ахматовой долгое время было затруднено. В наиболее известных источниках биографии А. Ахматовой (далее — А. А.) — „Записках” Лидии Чуковской, мемуарах Анатолия Наймана, Виталия Виленкина, Надежды Мандельштам, а также в «Записных книжках» самой А. А. — о каких-либо пересечениях ее с Шаламовым не упоминается. В фундаментальном исследовании Романа Тименчика „Последний поэт. Анна Ахматова в 1960-е годы”, выдержавшем два издания (2005, 2014), о встречах А. А. и В. Т. нет ни слова. Несколько странно, что обойдены — без пояснений — сведения об их встрече в конце декабря 1964 года, фигурирующие в „Летописи жизни и творчества А. А.” (о них чуть ниже). <...> В опубликованных текстах Шаламова есть сведения о двух его встречах с А. А., состоявшихся в Москве, причем эти сведения противоречивы».
Здесь же — последний или один из последних рассказов Варлама Шаламова «По способу Джанелидзе» (70-е годы).
В. М. Гуминский. Из воспоминаний о П. В. Палиевском. — «Два века русской классики» (ИМЛИ), 2023. Том 5, № 2 <http://rusklassika.ru>.
«Эти воспоминания о Петре Васильевиче Палиевском мне хотелось бы предварить своего рода эпиграфом, точнее, рассказом о сценке, свидетелем которой я невзначай стал в уже далеком прошлом. Представьте себе некую площадку (точно я уже не помню): то ли Центральный дом литераторов, то ли какое-то другое место, где собирались писатели. И вдруг из этой человеческой круговерти выделилась группа представителей так называемого „национально-государственного” направления и ринулась к Петру Васильевичу, мирно с кем-то беседовавшему в отдалении. Кто-то из них довольно бесцеремонно, но с подкупающей искренностью спросил: „Петр Васильевич! Почему Вы так мало пишете?’ Надо заметить, что среди вопрошавших присутствовали и достаточно известные в литературном мире персоны, авторы нескольких книжек, полагавшие именно такой критерий главным в своем деле. Петр Васильевич, ни на секунду не задумавшись и только блеснув глазами, ответил: „Зато я за вас думаю!” Вот, собственно, от этого я и хотел бы отталкиваться в своем повествовании».
Максим Гуреев. Моя книга про Битова построена как воображаемый фильм. Беседу вел Михаил Морозов. — «Учительская газета», 2023, № 33, 15 августа <http://ug.ru>.
«Он давал разные наименования „Пушкинскому дому”: роман-музей, роман-дом, роман-мираж, роман-фантазия и многое другое. Я довольно дерзко определил эту книгу как роман-диссертация, то есть псевдороман и даже пародия на русский роман. Размышляя о семье Андрея Георгиевича, я могу сказать, что она была в своем роде кафкианским Замком для него, из которого у Битова и получился Дом с большой буквы. В этом Доме была мечта, чтобы Андрюша стал ученым. Как известно, и сам Битов в детстве хотел стать академиком. Он происходил из академической петербургской семьи, именно петербургской, а не ленинградской. Битов не стал ученым-филологом, формат „Пушкинского дома” — это в своем роде оммаж детским воспоминаниям».
«Мало кто дочитал эту книгу до конца. Я тоже не осилил его, когда он вышел впервые. Главный герой Одоевцев — это Битов, а саму книгу можно назвать попыткой глубоко зачерпнуть самого себя. <...> Это даже не остров, а отдельный материк, где живет один Битов и не всех туда пускает. Моя книга [в серии ЖЗЛ] как раз и является рассказом об этом материке, острове».
«Дмитрий Александрович велик и прекрасен. Он не считал себя ни поэтом, ни художником, ни скульптором. Он себя называл „работник культуры”. Пригова не хватает современной русской поэзии. Чрезмерная серьезность всегда претила русской литературе и русскому человеку. Сейчас в русской поэзии все немыслимо серьезны».
Никита Елисеев. Хичкок и Набоков, или Был ли Набоков английским шпионом? — «Знамя», 2023, № 8.
«Поспешу заметить, что мое предположение, сколь бы ни было оно параноидальным и конспирологическим, нимало не оскорбительно для Набокова».
«Оговорюсь, я не знаю и знать не могу, в чем именно выражалось сотрудничество с английской разведкой выпускника Кембриджа и однокурсника будущего министра иностранных дел и потом еще и премьер-министра Великобритании, которого Набоков назвал Бомстоном. Рискну предположить, что это были аналитические отчеты о настроениях русской эмиграции, о настроениях немецкого общества накануне торжества нацизма и в первые годы нацистской диктатуры. В энтомологических кругах Набокова недаром ведь называли „сплиттер” — рассекатель — аналитик. Набоков-энтомолог не упускал ни одной детали, первым стал подсчитывать чешуйки на крыльях бабочек. Такой проанализирует как следует. Без гнева и пристрастия. Ничего не упуская. Замечу, что предполагаемый мной интерес английской разведки к студенту-эмигранту совершенно естественен...»
Андрей Зорин. Женское пение, эрос и насилие в мире Л. Н. Толстого. Статья первая. «Crudele affetto» в доме Ростовых. — «Новое литературное обозрение», 2023, № 3 (№ 181) <https://www.nlobooks.ru>.
«В процессе переработки текста Толстой меняет не только хронологию и обстоятельства событий, но отчасти и саму концепцию отношений героев. Чувственная составляющая увлечения князя Андрея отходит на второй план, а духовная усиливается. В сцене их встречи в Отрадном, происходящем теперь двумя годами позднее, весь фрагмент с Наташей в мужском костюме отброшен, а увидев ее за обедом, Болконский не „обращает на нее ни малейшего внимания”. Переворот в его душе совершается, только когда он случайно подслушивает ночной разговор Наташи и Сони. Точно так же Толстой снимает все намеки на Наташино кокетство — в кульминационной сцене она вообще не догадывается, что Болконский может ее слышать. При этом переживание, которое испытывает князь, сохраняется и даже оказывается парадоксально усилено тем, что он не видит Наташу, а только слышит ее голос. Болконский различает „какую-то музыкальную фразу, составлявшую конец чего-то”, „какую-то тихую мелодию”, но решающую роль в неосознанно пробудившемся в нем чувстве играют Наташино восхищение необыкновенной ночью за окном и стремление улететь и слиться с окружающим миром, которые оказываются столь созвучны томящейся в нем потребности в духовном преображении. Разумеется, в сцене бала, описывая первый танец Андрея и Наташи, Толстой сохраняет эротическое напряжение, но и здесь оно существенно ослаблено, вместо эпатирующих слов „оголенная девочка” появляется более осторожное определение „тонкий, подвижный, трепещущий стан”, а вместо „ее оголенного тела” — „ее оголенные шея и руки”».
Дмитрий Иванов, Дмитрий Лакербай. Актуализация литературной классики в интернете. На примере блогов платформы «Яндекс.Дзен». — «Вопросы литературы», 2023, № 4.
«Высокотехнологичная тотальная медиатизация порождает информационный обмен, нивелирующий значимость настоящего профессионала. Это означает радикальное расширение диапазона кандидатов на роль „транслятора символических ценностей”: новый популярный „культуртрегер” — кто угодно, но обязательно тот, кому удается привлекать виртуальную аудиторию (единственное условие, выполняемое с необходимостью)».
«Эта „динамичная сетевая социальность” не могла не впитать в себя перманентную борьбу за символические ценности, в которую на микроуровне включились креативные частные лица, получившие благодаря интернет-площадкам возможность через аудиторию подписчиков, читателей и комментаторов формировать собственные локальные культурные зоны. Как следствие, усложняется картина поддержки или „индоктринации” традиционных символических ценностей (вроде пантеона литературных классиков), поскольку „они не то чтобы исчезают, но слабеют, если не кодируют себя вновь в новой системе” [Кастельс]».
О. Б. Кафанова. Первый образец «толстого журнала» в России: к 220-летию со времени издания «Вестника Европы» Н. М. Карамзина. — «Два века русской классики» (ИМЛИ), 2023. Том 5, № 2.
«Именно благодаря переводам Карамзину и удалось создать лучшие на то время периодические издания в России. <...> Переводной характер любого произведения, опубликованного Карамзиным, был им четко идентифицирован. В этом состояло принципиальное отличие его деятельности от практики, принятой в XVIII в.».
«Таким образом, перепутать оригинальное и переводное произведение в практике Карамзина невозможно; он демонстрирует не только высокую для своего времени филологическую культуру, но и открывает новый этап в истории перевода в России. Оригинал для Карамзина — некая суверенная данность, в отличие от принятой в классицизме возможности „бытия произведения, не проецированного ни на какую индивидуальность”. Известно, что в классической эстетике переводчик ставился в один ряд с автором, что было совершенно неприемлемым для Карамзина. Он постоянно подвергал критике переводчиков, которые неверно называли источники или вообще умалчивали о переводном характере произведения».
Константин Кравцов. Поэзия как противоядие. В отчаянье, в приют последний. — «Учительская газета», 2023, № 34, 22 августа.
«Отчаяние претворяется в свою противоположность — смирение, становясь, таким образом, из самого тяжкого греха наивысшей добродетелью, а тем самым и спасением. В сущности, опыт Георгия Иванова — опыт обретения веры от противного: через отрицание. Апофатическое богословие в своем роде. Бог есть, есть и Россия, жив, разумеется, и царь-мученик. Ничто никуда не делось, просто переместилось из временного в вечное. И вот это-то вечное (Иванов говорит о нем как о сиянии) просвечивает через все временное, включая отчаяние.
28 августа — 65 лет со дня ухода Георгия Иванова из жизни».
Павел Крючков. Сын большого дома. Геннадию Русакову — 85! — «Литературная газета», 2023, № 32, 16 августа <http://www.lgz.ru>.
«Это все он — Геннадий Русаков. Строчки его стихотворений — старинные и новейшие — текут сквозь меня, сменяя одна другую, как скупые субтитры в счастливой и горькой кинокартине под названием „жизнь”, не дают себя забыть, тревожат и утешают, зовут собраться и распрямить спину, настроить дыхание и укрепить слух».
«Поэзия сегодняшнего юбиляра подравнивала нас по ей одной известной зарубке на дверном косяке столетия, в котором выпало прожить большую часть нашей жизни. Горько и странно думать, что сегодня я — ровесник безвременно ушедшего в позапрошлом году Эмиля Сокольского, умеющего сопричастно читать и говорить о прочитанном. В 2017-м он негромко отозвался на одну из последних русаковских книг — сборник „Дни”, где, перекликаясь со своим земляком Владимиром Козловым из Ростова-на-Дону, коснулся важной для понимания поэта темы: его „неизменной монотонности”, в которой растворена животворная осязаемость этой единственной стихотворной речи. Горькая полынь не должна пахнуть лавандой, у нее другое предназначение».
«Я счастлив, что застал и эти, и те времена, когда нам случалось окликать друг друга русаковскими строчками, когда мы обрели понимание их жизнеспасительности».
Вячеслав Курицын. Две истории из «Войны и мира». — «Урал», Екатеринбург, 2023, № 8 <https://magazines.gorky.media/ural>.
«Судьба позволила мне сочинить две книги, посвященные „Войне и миру”. Начало одной, строгого исследования структуры эпопеи Толстого, опубликовано в журнале „Новое литературное обозрение” (№ 5, 2020 и № 5, 2022), книга готовится к выходу в московском „Новом издательстве”. Другая еще сочиняется, это цикл очерков свободной формы, беллетризованные комментарии, попытка „сопрягать” (слово Пьера Безухова!) факты из „Войны и мира” с широким историко-литературным контекстом. Данная публикация представляет два очерка, которые откроют вторую книгу».
Из очерка «Бедная Соня»: «Болконские не только богаты, но и безумно родовиты, происходят, возможно, от Рюрика, легендарного властителя, стоявшего у истоков Руси. У Пьера Безухова 50 000 крепостных крестьян, он один из богатейших людей империи. Князь Курагин-старший, отец Элен и Анатоля, влиятельный царедворец, заседает в Государственном совете. Ростовы — разоряющийся, но в недалеком прошлом весьма обеспеченный московский род, до сих пор имеющий ресурсы в виде имений и графского титула. Если фантазировать о машине времени, то придется сделать вывод, что все или почти все эти люди не пустили бы меня, писателя-разночинца, даже, как говорится, и на порог. Это не мешает мне, как и сотням миллионов других нетитулованных читателей со всего света, всей душой сопереживать приключениям Пьера Безухова и Наташи Ростовой. Во-первых, Толстой так гениально выписал чувства этих аристократов, что каждый легко прикладывает их к себе. <...> Во-вторых, это в принципе закон искусства — читатель и зритель отождествляет себя с тем, кто в центре повествования. Но мне всегда было особо обидно за Соню, которую обижает судьба».
«Мы остались такими же людьми, какими были древние греки». Интервью с филологом-классиком Борисом Никольским о современности античной трагедии и философии. Беседу вел Тимофей Ануфриев. — «Нож», 2023, 15 августа <https://knife.media>.
Говорит Борис Никольский: «С другой стороны, в трагедии есть аспект, который я для себя открыл намного позже: когда они ставились, они были политически злободневны. К этой гипотезе я пришел вопреки своему желанию, потому что я как филолог, а не историк, был настроен читать текст исходя только из него самого. Произведение литературы я хотел видеть самодостаточным и автономным. В случае с „Ипполитом” [Еврипида] мне удалось увидеть в трагедии вневременной и общечеловеческий смысл. Но когда я стал подробно изучать другие трагедии, выяснилось, что некоторые произведения хоть и обладают очевидной структурной цельностью, их смысл не проясняется, если пытаться его извлечь только из них самих».
«От самих стоиков до нас почти ничего не дошло, а Цицерон в своих произведениях излагает стоическое учение, оказываясь одним из главных и самых ранних источников для реконструкции стоической философии. В диалоге „О пределах блага и зла” им излагаются идеи и других эллинистических школ. Насколько точно и достоверно Цицерон передает учения эллинистических философов — это сложная, даже не историко-философская, а филологическая проблема. Филологическое изучение трактатов Цицерона дало возможность выяснить, каким образом и по каким причинам Цицерон искажает идеи греческих школ, определить, какова была та „призма”, сквозь которую он на них смотрел, и, сняв эту „призму”, в какой-то степени увидеть их истинный смысл».
«Из психологов, которые обращаются к античным философским идеям, мне близок Виктор Франкл, который напоминает своими рассуждениями стоиков. Он противопоставлял себя Фрейду, нередко ровно на тех же основаниях, на которых стоиков можно противопоставить эпикурейцам».
Николай Мельников. Анатомия литературного успеха. О первом бестселлере русской эмиграции. — «Вопросы литературы», 2023, № 4.
«И хотя книги многих писателей русского зарубежья были переведены на основные европейские языки, добиться у иностранцев настоящего успеха (то есть получить отнюдь не только символический капитал в виде признаний литературных экспертов, но и вполне реальный — благодаря солидным тиражам), стать автором бестселлера в межвоенное двадцатилетие смог только один писатель. И счастливчиком этим был…
Нет, не Алданов. Один из самых плодовитых, популярных (и предприимчивых) прозаиков русского зарубежья <...>.
И не Бунин. На Западе переводы его книг не пользовались спросом у широкого читателя и безоговорочной поддержкой критиков. Нобелевская премия (врученная ему, что называется, по совокупности заслуг) лишь на короткое время привлекла к нему внимание публики, но не смогла обеспечить „надежной славы” на Западе. <...>
Не был этим счастливым избранником и Владимир Сирин, „единственный большой русский писатель нашего столетия, органически сроднившийся с Западом и новой западной литературной культурой” (Г. Адамович), с конца 1920-х активно продвигавший свои произведения на западный, прежде всего англоязычный книжный рынок... <...>
В 1930-е годы международной славы добился дебютный роман пятидесятилетнего литератора без имени, до изгнания из России „известного и ценимого в основном как журналист и автор милых, но не слишком значительных рассказов” [Поликовская], — писателя, который и сейчас едва ли пользуется такой популярностью на родине, как Набоков и другие представители первой волны русской эмиграции: Бунин, Шмелев, Георгий Иванов, Ходасевич, Цветаева, Газданов…
Речь идет (пора раскрыть карты!) о Михаиле Осоргине и его романе „Сивцев Вражек”, начатом еще в казанской ссылке, в 1921 году, и завершенном уже в эмиграции, в начале 1928-го».
На какой язык мы переводим пьесы Шекспира? Михаил Савченко — о работе над новым переводом «Короля Ричарда III». Текст: Лена Ека. — «Горький», 2023, 14 августа <https://gorky.media>.
Издательство «Наука» выпустило в серии «Литературные памятники» новый перевод шекспировской пьесы «Король Ричард III».
Говорит переводчик Михаил Савченко: «Никогда прежде эта трагедия Шекспира не издавалась на русском языке с таким объемом комментариев и не сопровождалась дополнениями с текстами, повлиявшими на Шекспира. Это совершенно недавняя для русских изданий Шекспира практика: только вышедшая пару лет назад в „Литературных памятниках” книга „Ромео и Джульетта” содержит переводы источников. Можно еще вспомнить „Троила и Крессиду” в той же серии, где под одной обложкой с Шекспиром были собраны еще два средневековых памятника на тот же сюжет. Именно с этим изданием (2001) Шекспир вошел в „Литературные памятники”, несмотря на то, что проекты издавать Шекспира в этой серии существовали еще в советское время. В наши дни Шекспир издается в „Литературных памятниках” достаточно активно. Вышли „Король Лир” и „Пустые хлопоты любви” в новом переводе (Г. М. Кружкова), вышел том „Сонетов” с несколькими полными сводами переводов на русский язык».
«Возвращаясь к пьесе, хочу сказать, что в нашем издании проставлены номера стихов. Это означает, что в моем переводе ровно столько же стихов, сколько их в оригинале Шекспира. Перевод выполнен строго тем же размером, с соблюдением мельчайших нюансов. Шекспир пишет пятистопным ямбом, белым стихом, но при этом нередко использует рифмы. Рифмующиеся стихи особенно часты в конце сцены, когда герой произносит какую-нибудь лапидарную реплику, которая должна особо запечатлеться в памяти зрителей».
«Прежде чем предлагать читателю новый перевод, задаешься вопросом: на какой язык мы переводим пьесу Уильяма Шекспира? Надо иметь в виду, что Шекспир писал на языке хотя и очень архаичном для современного читателя и зрителя, но все же с точки зрения лингвистики на современном английском языке. Язык изменился изрядно, но не настолько, чтобы в принципе быть непонятным образованному читателю. Он устарел гораздо меньше, чем русский язык соответствующей эпохи. Конечно, немыслимо было бы переводить Шекспира на язык времен Ивана Грозного. Можно было бы попытаться это сделать в виде эксперимента, но это был бы совершенно сумасшедший буквализм, который никак не приблизил бы нас к пониманию Шекспира... <...>».
Игорь Немировский. Капитан Лебядкин и его литературное окружение. — «Новое литературное обозрение», 2023, № 3 (№ 181).
«В русской культуре сложилось отношение к поэзии капитана Лебядкина (далее — КЛ) как к самостоятельному культурному феномену, существующему независимо от романа Достоевского „Бесы”. Примером тому может служить вокально-инструментальный цикл „Четыре стихотворения капитана Лебядкина” (1974), написанный Д. Д. Шостаковичем в те же годы, когда композитор создает циклы на стихи Пушкина, Лермонтова, Блока, Цветаевой, Микельанджело. Исследователи спорят относительно того, может ли КЛ быть вписан в этот ряд реально существовавших поэтов или же вокальный цикл на его стихи относится к числу пародийных произведений композитора, также создаваемых в последние годы его жизни».
«Сложное отношение к поэзии КЛ нашло отражение и в статье В. Ф. Ходасевича „Стихи Игната Лебядкина”. Характерно, что в названии статьи исследователь использовал почти не употребляемое в романе имя КЛ — Игнат. Тем самым Ходасевич хотел подчеркнуть определенное стилистическое родство между именами Игнат Лебядкин и Козьма Прутков. Это должно было указывать на принадлежность КЛ к числу „мнимых” поэтов, притом что Ходасевич определил и глубокие различия между КЛ и Козьмой Прутковым. Статья Ходасевича закрепила за КЛ статус амбивалентного явления: с одной стороны, его поэзия рассматривается как независимый от романа историко-литературный феномен, а с другой стороны — как средство пародии на литературные явления, находящиеся за пределами романа и прямо не связанные с задачами, стоявшими перед Достоевским во время работы над этим произведением».
«Представляется тем не менее, что в настоящее время превалирует тенденция не просто рассматривать стихи КЛ в одном ряду с творчеством настоящих поэтов, но и считать его поэзию своего рода предвестием русского поэтического авангарда, полем экспериментальной поэзии, не ограниченной рамками традиционных канона и вкуса. Так, И. З. Серман увидел в поэзии КЛ корни поэзии ОБЭРИУ, прежде всего Даниила Хармса и Николая Олейникова, а А. К. Жолковский поставил поэзию КЛ в один ряд с поэзией Велемира Хлебникова и Эдуарда Лимонова».
М. Г. Павловец. Русскоязычный поэтический неоавангард второй половины ХХ в.: к вопросу о границах применимости понятия. — «Studia Litterarum» (ИМЛИ РАН), 2023, том 8, № 2.
«Говоря о поэзии, „ориентированной на активные языковые поиски и языковые преобразования”, [Людмила] Зубова называет имена авторов, многие из которых обычно проходят по разряду не авангардистской, но скорее „неоклассической”, „неотрадиционалистской” поэзии (например, И. Бродского, О. Охапкина или Е. Шварц), что заставляет нас уточнить критерии определения неоавангарда. Однако, как напоминает Александар Флакер об авангарде, „…как только его разрастающиеся вширь ‘обнаженные приемы’ (в соответствии с термином русских формалистов обнаженный прием) внедряются в другие жесткие структурные образования, они перестают быть авангардными, хотя мы можем их в качестве таковых воспринимать, если они все еще отмечены ‘обнаженностью’, а потому и интерпретировать соответствующим образом”. А значит, для того чтобы говорить о принадлежности не конкретного произведения, но конкретного автора (или хотя бы значимого периода его творчества) к неоавангарду, следует поставить вопрос о степени радикализма „языковых поисков” и „языковых преобразований”, а также о радикализме поисков в ряде других аспектов того, что традиционно относится к „художественной форме” или „плану выражения” произведения. И исходить при этом из ключевого тезиса, разделяемого большинством исследователей авангарда, что в основе авангарда как особого типа творчества лежит доминантная установка на формальный эксперимент».
Памяти Владимира Захарова (21 сентября 1967 — 21 января 2023). [Вячеслав Куприянов, Алексей Алёхин, Леонид Костюков] — «Культурная инициатива», 2023, 24 августа <http://kultinfo.ru>.
«Я многие годы печатал его стихи в „Арионе”. И думаю, некоторые из них имеют право войти в гипотетическую Антологию будущего. Из массы написанного Захаровым я выделяю верлибры. Не потому, что являюсь приверженцем именно этой поэтической техники, а потому что в них он освобождался от инерции потока русских стихов и делался, как мне кажется, полностью самим собой. Эти его вещи умны, наблюдательны, пластичны, за что я их люблю. Захаров был не только стихотворцем, но верным адептом поэзии, ее человеком. Помнил сотни стихотворений и с наслаждением их читал собеседникам. Ныне, когда наш поэтический круг сузился, такие его служители редки и необходимы. Его будет недоставать» (Алексей Алёхин).
Пришедшие в литературу. Об идущих в литературу. Отвечают Алексей Алёхин, Сергей Беляков, Денис Драгунский, Илья Кочергин, Александр Марков, Артем Скворцов. — «Знамя», 2023, № 8.
Говорит Денис Драгунский: «Что такое „интернет-революция”? Это, как я уже не раз говорил, — реванш неграмотных. В том числе и реванш непризнанных. Реванш тех, кто раньше запрещал себе даже мечтать о писательстве».
Говорит Александр Марков: «...авторы, которые сейчас идут в литературу, традиционны институционально: они делают то же самое, что авторы 1973 года, читавшие стихи для друзей, иногда поступавшие не с первого раза в Литинститут, но и после этого известные только немногим. Как и тогдашние авторы, которые прямо выстраивали сообщества (Леонид Губанов — с нонконформистской живописью, а не с литературой), молодые тоже говорят, что они будут одновременно художниками, перформансистами, журналистами, кураторами или копирайтерами. Это примерно тот же разброс вариантов, что и тогда — читать стихи в мастерской непризнанного художника из МОСХа или же, как нынешние копирайтеры, приноровиться к господствующим способам речи и, например, стать хорошими популяризаторами науки, биографами или радиосценаристами. В этом смысле традиционалисты вполне вписываются в ту же модель, просто они становятся не художниками или редакторами, а, допустим, руководителями местного культурного проекта или дизайнерами среды».
«Если же говорить об особой мотивации нынешних молодых поэтов, прозаиков и драматургов, то это, конечно, участие не только в трендкэтчинге, но и в трендсеттинге (Шишков, прости…). К этому толкает сама ситуация, в которой выход книги — не итог, а только начало поездок, презентаций, стримов и акций по продвижению».
Говорит Артем Скворцов: «Многолетнее наблюдение за „пишущей молодежью в рамках литературных семинаров” позволило сделать следующие выводы. На мой взгляд, на подобных мероприятиях аудитория разделяется на две неравные части. Одна (заметно большая) стремится прежде всего к общению, и скорее к неформально-тусовочному, чем к профессиональному. Уже сам факт попадания на некий форум, краткое пребывание в одном пространстве со множеством таких же пишущих субъектов, встречи с мэтрами и соприкосновение со всевозможными литучебами — и есть их цель. <...> Фактически, таких людей интересует не столько искусство как таковое, сколько литбыт (причем некоторые даже не отдают себе в том отчета). Кому-то этого более чем достаточно, и тут нет места иронии — почему бы и нет, цель очень понятная и по-своему достойная. Другая часть аудитории, меньшая, — это, собственно, и есть те, кто искренно хочет свершить нечто именно в литературе. Вот их-то мотивация и вызывает самые интригующие вопросы. Конечно, подобно их предшественникам, они стремятся к признанию и успеху, мечтая о доблестях, о подвигах, о славе. Но что есть литературный успех (не говоря уже — слава) в России сейчас? Как его измерить, по каким критериям? Думается, специфика нынешней ситуации в том, что отсутствуют общие представления о сути этого пресловутого „успеха” и даже о конечной цели».
Иван Родионов. Почти полное собрание сочинений. (Алексей Пурин. Утраченные аллюзии. — М.: ОГИ, 2022). — «Литературная газета», 2023, № 32, 16 августа.
«„Утраченные аллюзии” известного петербургского поэта и эссеиста Алексея Пурина — это такой мини-трехтомник под одной обложкой: биографические заметки, эссеистика, рецензии. Таким могло бы быть „Избранное”, составленное на основе последних пяти-шести книг гипотетического полного собрания сочинений автора».
«Вторая глава дала название всей книге — „Утраченные аллюзии”. В этой главе собраны короткие лирические эссе о литературе. Но не только о ней. Здесь и первая авторская „Лолита” (и дальше — много околонабоковского), и нежность к Бродскому, и внезапный Тредиаковский, и дидактическая Ахматова, и неуловимый Кузмин, и статичные обэриуты, и конечно, Иннокентий Анненский. А рядом — личные воспоминания, невольно подслушаный в трамвае разговор, филологические каламбуры, ворох „странных” (и закономерных) сближений... Короб листьев лавра — что-то розановское чудится здесь как на уровне стилистики, так и в беспощадных авторских интонациях, в каком-то немного ворчливом лирическом педантизме».
«Есть во второй главе и еще один классический жанр — „ответ на будущие критики”».
Ирина Роднянская. О литературных итогах первой половины 2023 года. — «Формаслов», 2023, 15 августа <https://formasloff.ru>.
Среди много прочего интересного: «Новостью же для меня оказалась поэма Сергея Завьялова „Я видел Иисуса: и он был Христос” („Новый мир”, № 1); из предисловия к ней Игоря Вишневецкого я заключила, что впервые знакомлюсь с ее автором с непростительным опозданием. Впрочем, мне повезло, что я прочитала поэму прежде предисловия к ней, чересчур, на мой слух, „пафосного”: заявления, что автор — „один из самых резких критиков любого эстетического эскапизма” и что ему свойственно „уникальное сочетание марксистского анализа с христианством”, могли бы меня и отпугнуть, а в успешность того, что „поэма утверждает абсолютную необходимость веры внутри мира, расколотого нашим собственным неправильным пониманием цели существования”, я могла бы авансом и не поверить. Но, к счастью, я читала с чистого листа и, кажется, сумела оценить задачу апологетики, решенную в сюжете. Это пять евангельских событий, открывшихся взору свидетелей, вымышленных или домышленных автором. Каждому из эпизодов предпослана цитата из новозаветного первоисточника на церковнославянском и каждый завершается текстом подобающего песнопения из богослужебного чина. Смысл же в том, что свидетели эти: косвенный очевидец Преображения Господня, исцеленная кровоточивая, богатый юноша, не решившийся раздать свое имение, милосердный самарянин, поставленный на ноги расслабленный, Симон Киринеянин, несший крест до места распятия Иисуса, — все они, вспоминая провиденциальную встречу, принесшую им метанойю (перемену ума) и перемену жизни, осознают, что то была встреча с истинным Мессией, — и вслух исповедуют это (см. название поэмы). Евангельские и литургические письмена излучают со страниц любимого мною журнала такую поэзию, что я охотно соглашаюсь с достоинствами слитной здесь с нею поэзией самого Сергея Завьялова. А за восстановление изначального текста тропаря на Крестовоздвижение, с неизбежностью отредактированного нынешним священноначалием, отдельное спасибо: „Спаси, Господи люди Твоя, и благослови достояние Твое, Победы царем на сопротивныя даруя, и Твое сохраняя крестом твоим жительство”».
Александр Сегень. За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове. — «Москва», 2023, № 8, 9, 10, продолжение следует <http://moskvam.ru>.
«Глава четвертая
Нецелесообразность
1939
— Никуда не поеду. Я болен. Я умер. Меня нет, — сказал Булгаков, проснувшись.
Она хотела расшторить окна, но он остро почувствовал, как снаружи сразу хлынет Москва, прильнет к окнам, примется глазеть, что там Булгаков, жив, прохвост, али уже сдох...»
М. В. Скороходов. Поэма Есенина «Ус»: материалы к историческому и литературоведческому комментарию. — «Studia Litterarum» (ИМЛИ РАН), 2023, том 8, № 2.
«Среди произведений С. А. Есенина середины 1910-х гг. заметную роль играют поэмы, позднее названные самим автором маленькими, т. е. занимающие промежуточное положение между лирическими стихотворениями и написанными в первой половине 1920-х гг. „большими” поэмами, отличающимися эпичностью и значительным объемом».
«[Атаман] Ус упоминается в разных по типу изданиях второй половины XIX — начала XX в., некоторые из которых могли привлечь внимание Есенина. Круг чтения поэта был в то время достаточно широким, кроме того, в 1913 — 1915 гг. он посещал занятия историко-филологического цикла академического отделения Московского городского народного университета им. А. Л. Шанявского. В частности, в поле зрения поэта могла оказаться книга „Рассказы по русской истории: Общедоступная хрестоматия”, выходившая в 1909 и 1912 гг. в московском издательстве И. Д. Сытина (напомним, что в начале 1913 г. Есенин устроился на работу в сытинскую типографию). В хрестоматии упоминаются как Разин, так и Ус: „В апреле месяце 1670 года под предводительство Стеньки набралося 7000 войска. Стенька решил идти прямо на Царицын для того, чтобы захватить его в свои руки. По дороге, еще на Дону, пристал к нему знаменитый волжский разбойник Васька Ус со своей шайкой”. И далее: „К январю 1672 года волнение в Поволжье почти повсюду было подавлено. Оставалась только Астрахань, где народ и казаки под начальством атамана Васьки Уса, а после его смерти Федора Шелудяка, упорно вели борьбу”».
Странно избранные — всех дороже. Об узорах, которые плетут жизнь и поэзия. Беседу вел Юрий Татаренко. — «Литературная газета», 2023, № 31, 9 августа.
Говорит Дмитрий Воденников: «Я понял, каким бы я хотел быть насекомым — пауком. Все! (Смеется.) Я хотел бы плести паутину… И когда ты плетешь свой текст, ты ни на кого не обращаешь внимания. Моя задача — вытянуть звук. И сплести нечто. Какую-то невидимую очень легкую ткань. И поэтому я думаю, что поэт, прозаик — это в некотором смысле паук. И о чудо: неожиданно на рассвете эта ткань становится еще более прекрасной — выпадает роса, и она блестит на твоей паутине».
«Я не хочу нравиться. Вернее, я хочу нравиться — но не хочу, чтобы мне диктовали, как я должен нравиться. Понимаете, да? <...> Я не хочу „ловить заказ”. Я хочу заниматься магией, понимаете?»
Сергей Стратановский. Мандельштам: четыре стихотворения об Аниме. — «Звезда», Санкт-Петербург, 2023, № 5.
«По мере занятий творчеством Мандельштама я пришел к выводу, что понимание некоторых его стихов будет неполным, если не прибегнуть к психоанализу. Сразу скажу, что фрейдовский психоанализ дает в этом случае крайне мало, другое дело Юнг с его понятиями коллективного бессознательного и архетипов. Именно выявление архетипических образов помогает понять некоторые „непонятные” стихи Мандельштама и увидеть в новом ракурсе „понятные”. В этом новом ракурсе я и предлагаю интерпретацию четырех стихотворений поэта, написанных в разные периоды его творчества: „Раковина” (1911), „Сестры — тяжесть и нежность, одинаковы ваши приметы…” (1920) и два стихотворения 1937 года, обращенные к Наталье Штемпель. Все эти тексты объединяет архетип Анимы».
Павел Успенский, Андрей Федотов. Быть женщиной в «Современнике»: поэзия и правда в беллетристике Авдотьи Панаевой. — «Новое литературное обозрение», 2023, № 3 (№ 181).
«Среди женщин из круга Белинского Панаева — единственная писательница. Беллетристика не была для нее досуговой практикой, — Панаева относилась к писательству профессионально, в том числе как к источнику заработка. Конторские книги „Современника” свидетельствуют, что за свой труд Панаева получала гонорары наравне с другими контрибьюторами журнала. Профессионализация была важна для нее и потому, что она подтверждала социальный статус писательницы — творческую, финансовую и человеческую самостоятельность, к которой Панаева стремилась. Вполне автономным деятелем эпохи (а не просто гражданской женой выдающегося издателя и поэта) Панаева была и для других, более младших участниц женского движения. Так, Л. П. Шелгунова воспринимала Панаеву как фигуру уровня французской феминистки Ж. Д’Эрикур».
«Для „Современника” она не была рядовым автором. Об этом говорит хотя бы ее готовность жертвовать творческой свободой в интересах журнала: упомянутые выше „Три страны света” и „Мертвое озеро” создавались с единственной целью — заполнить страницы прозаического отдела и сохранить лицо издания в глазах подписчиков в ситуации существенной нехватки материалов. такая неблагодарная цель предполагает работу к сроку, труд, регулируемый не вдохновением или внутренними потребностями, а необходимостью. Эта работа, в свою очередь, невозможна без самоидентификации с журналом, о которой в случае Панаевой можно говорить с уверенностью. Она по праву могла считать себя членом редакции „Современника”. Именно поэтому „реальность” Панаевой — в отличие от подчас закрытого для исследования мира русских писательниц середины XIX века — доступна исследовательскому взгляду: по стечению ряда исторических обстоятельств быт „Современника” был не просто изучен, но изучен лучше быта любого другого журнала».
См. также: Павел Успенский, Андрей Федотов, «„Вчерашний день, часу в шестом...” Н. Некрасова. Альбомное стихотворение о государственном насилии, квартале красных фонарей и поэтической немоте?» — «Новый мир», 2022, № 8.
«Чем уродливее слово, тем больше оно мне нравится». Писатель-драматург Дмитрий Данилов рассказал, как путевые заметки превратились в прозу. Текст: Наталья Ломыкина. — «Ведомости», 2023, 4 октября <https://www.vedomosti.ru>.
Говорит Дмитрий Данилов: «Юрий Мамлеев был кумиром моей юности. Его книги вдохновили меня стать писателем. Это один из тех авторов, которых я читал в юности, в конце 80-х — начале 90-х, и которые перевернули мои представления о литературе. Я познакомился с Мамлеевым в 2006 г. на каком-то большом литературном мероприятии, про которые говорят: там была вся Москва. Там нас представили общие знакомые, и я подарил ему свою книгу „Дом 10”. Он попросил меня написать на книге телефон и сказал: „Дима, я прочитаю и вам позвоню”. Я написал, но не ожидал, что он позвонит на самом деле. Спустя три недели раздался звонок с неизвестного номера: „Дима, здравствуйте, это Юрий Витальевич”. Он хорошо отозвался о моей книге, причем говорил с подробностями, т. е. он действительно ее прочел. <...> После этого звонка я неделю ликовал, что жизнь удалась».
«Чехова я очень люблю, а Набокова скорее уважаю».
«Конечно, обидно проигрывать. Но нужно не обесценивать неполученную премию, а просто честно признать: я проиграл и мне неприятно. Когда я не получил в прошлом году „Большую книгу”, мне было очень неприятно».
Валерий Черкасов. «Консонанс понятий» «бормочет — пророчит» в романе В. Набокова «Дар». — «Вопросы литературы», 2023, № 4.
«„Консонанс понятий” стал известен благодаря футуристу Василиску Гнедову, который сформулировал этот прием в своем манифесте „Глас о согласе и злогласе” (1914). Насколько мы можем судить по тексту Гнедова, под „консонансом понятий”, или „рифмой понятий”, подразумевается объединение различных слов по их общему, парадигматическому значению. Например, Гнедов допускает объединение таких разных слов, как „хрен”, „горчица”, „молочай”, по признаку горького вкуса: в его формулировке это так называемые „вкусовые рифмы”. Следует заметить, что Гнедов допускал „совпадение звуковой рифмы и понятий” типа „рог и лог”. Однако он, в отличие от ведущего теоретика „зауми” В. Хлебникова, отнюдь не отводил омофонам решающей роли для определения семантики одинаково звучащих слов. В нашей работе мы намереваемся показать реализацию приема „консонанс понятий” в романе В. Набокова „Дар” на примере понятий „бормочет — пророчит”, установить их интертекстуальные связи, определить конструктивное значение этого приема в идейном замысле писателя».
А. Е. Чернова. Образ журналиста в современной художественной прозе. — «Вестник МГУТУ. Серия общественных наук» (Московский государственный университет технологий и управления имени К. Г. Разумовского), 2023, № 1 <https://mgutm.ru>.
«„Человек обрюзглый, сырой и тусклый” — таким предстает журналист в рассказе Чехова „Два газетчика”. Сотрудников газеты интересуют прежде всего непроверенные сенсации и „жареные” сплетни. Журналист Шлепкин не только не мешает своему другу газетчику Рыбкину совершить самоубийство, но и пишет в один миг „заметку о самоубийстве, некролог Рыбкина, фельетон по поводу частых самоубийств, передовую об усилении кары, налагаемой на самоубийц и еще несколько других статей на ту же тему”, а затем весело бежит в редакцию: его ждут „мзда, слава и читатели”. Времена меняются, но духовно-нравственные проблемы остаются прежними».
Дина Шулятьева. Кинематограф в новеллах из цикла «Возвращение Чорба» В. Набокова. — «Вопросы литературы», 2023, № 4.
«Цикл новелл Владимира Набокова „Возвращение Чорба” был опубликован в 1929 году — к этому времени кинематограф успел не только заявить о себе как о новом искусстве, но и пройти важный этап развития: от „кино аттракционов”, чистых зрелищных эффектов, связанных с магией движения картинки на экране, перейти к визуальному повествованию, тем самым значительно сблизившись с литературой как искусством, способным рассказывать истории. Интерес Набокова к кино подтверждался неоднократно — писатель был замечен даже в фильме В. Пудовкина „Шахматная горячка”, принимал участие в съемках фильмов в качестве статиста. Откликами на фильмы наполнены его письма и критические статьи; в его художественной прозе, от „Машеньки” до поздних романов американского периода, нередко (хотя и не настойчиво) упоминается кинематограф — отдельные ли фильмы, или кинозалы, или кинематографические образы».
«В данной работе мы сознательно не обращаемся к понятию кинематографичности применительно к новеллистике Набокова. Акцент делается на попытке сравнения двух искусств (литературы и кинематографа) и поиске в кинематографе ресурсов для пересмотра возможностей слова и литературы в целом. Причем таким источником для себя писатель выбирает именно кинематограф, а не другое визуальное искусство, например фотографию. Это связано, как отмечает О. Аронсон, с набоковским восприятием и литературы, и кинематографа как движения, в отличие от фотографии, в которой он видит „остановку времени и движения, где взгляд омертвляется полнотой зрения”. В этом движении, таким образом, для писателя важен и сам длящийся опыт смотрения, и движение взгляда, и описание возможностей „киновзгляда”, подчас недоступных человеческому (и в этом видится близость набоковских поисков экспериментам 1920-х годов Дзиги Вертова с его „киноглазом”, превосходящим по силе изображения и восприятия человеческий глаз)».
«Я погрузился в XVIII век и начал в нем жить». Интервью с литературоведом Александром Строевым. Текст: Тимофей Ануфриев. — «Горький», 2023, 23 октября <https://gorky.media>.
Среди прочего Александр Строев рассказывает: «В начале Второй мировой Мережковский с женой приезжают на лето на юг Франции, в Биарриц, а затем снова отправляются туда после немецкого вторжения в 1940 году. В небольшой курортный город хлынул поток беженцев. Однако Биарриц, поскольку он располагается на берегу Атлантического океана, оказался в зоне немецкой оккупации (немцы укрепляли побережье, опасаясь высадки британского десанта). Мережковский удивительным образом обнаружил там в 1940 — 1941 годах внимательную аудиторию, состоявшую из богатых, знатных, образованных людей, бежавших на юг. В местной прессе печатаются многочисленные беседы с ним и пересказы его публичных лекций. Журналисты помогают организовать торжественное празднование 75-летия писателя. Рассказ о жизни Мережковского во время немецкой оккупации Франции — самая важная глава моей новой книги».
«Рассказ из мемуаров Юрия Терапиано о том, что Мережковский, выступая по радио в 1941 году, прославлял Гитлера и сравнивал его с Жанной д’Арк, недостоверен. Текст лекции, прочитанной Мережковским в Биаррице и в Бордо, был опубликован на французском в 1942 году, после смерти писателя, в нем нет никаких восхвалений. Что же касается его выступления по радио, то все свидетельства о нем противоречивы. В 1944 году обратный перевод с французского был напечатан в русской эмигрантской газете: в редакционной врезке действительно прославляется фюрер, но к Мережковскому это никакого отношения не имеет».
Составитель Андрей Василевский