Пустые поезда 2022 года

Бологое — Осташков — Бологое

 

Встал в четыре тридцать утра, вызвал такси, доехал до Ленинградского вокзала, сел в поезд «Сапсан», поехали. За окном темно, но, поскольку по этой дороге приходилось ездить миллион (ну, или несколько миллионов) раз, темнота не мешает понимать, что проносится мимо поезда «Сапсан». Наверное, корректнее было бы сказать (написать) «мимо чего проносится поезд „Сапсан”», но, с другой стороны, все в мире относительно, все проносится мимо всего, поэтому можно сказать и так, и этак.

Сначала мимо долго проносится Москва, потом проносятся Химки с невидимым в темноте стадионом «Арена Химки», потом проносится сияющий огнями Зеленоград, потом проносится огромное скопление дремлющих рядом со станцией Алабушево поездов «Ласточка», потом проносятся Солнечногорск и Клин, потом проносится Московское море, потом сначала некоторое время проносится, потом на минуту перестает проноситься (стоянка одна минута), а потом снова проносится Тверь, потом проносится Волга, потом проносится Тверца, потом еще некоторое количество станций и населенных пунктов проносится, и вот уже Бологое сначала проносится, а потом перестает проноситься и стоит неподвижно.

Вышел на боковую, правую по ходу движения в сторону Петербурга, платформу. На одном из ближних путей, среди снега и зимы, стоит паровоз и испускает пар. Прошел по подземному переходу, вышел на поверхность. Вот он, паровоз серии Л, выпущенный в середине прошлого века, черный, с красными колесами. Он стоит и испускает пар, посреди снега и зимы.  К паровозу прицеплены два новеньких зеленых пассажирских вагона.

Этот поезд ежедневно следует по маршруту Бологое — Осташков и обратно. Шесть дней в неделю локомотивом поезда служит обычный современный тепловоз. А по субботам эти два вагона прицепляют к паровозу, и получается так называемый ретро-поезд. Паровозы на российских железных дорогах были окончательно вытеснены тепловозами и электровозами еще в 70-е годы. У парового двигателя КПД гораздо ниже, чем у электрического или двигателя внутреннего сгорания. Поэтому паровозы невыгодны. Тем не менее они есть, их довольно много осталось с тех давних времен, некоторые из них в работоспособном (ремонтопригодном) состоянии.  И вот РЖД устроило ретро-поезд. Чтобы люди могли развлечься путем езды в поезде, который тащит паровоз. Поезд пользуется большой популярностью, это оказалось хорошей маркетинговой идеей.

Он уже года три ходит, и все эти три года хотелось на нем проехать, но все никак, никак, и вот вдруг — получилось. Осуществляются мечты. Или можно еще сказать, сбываются. Мечты становятся реальностью. Надо не бояться мечтать. Надо разрешить себе мечтать. Надо, надо мечтать, и тогда однажды.

И тогда однажды приедешь на «Сапсане» в Бологое, сядешь в поезд из двух вагонов и поедешь в Осташков.

Перед тем, как поехать в Осташков, надо осмотреть паровоз вблизи. Постоял, походил рядом с паровозом. Паровоз стоит и дышит, вздыхает, пыхтит, постанывает. Хочется написать, что паровоз живой. А почему бы и не написать. Назвать этот объект неживым просто язык не поворачивается. Тем более, что граница между живым и неживым довольно условна и проницаема.

Сел во второй вагон (проводница сказала, что там меньше народу, чем в первом). Да, ретро-поезд обслуживают симпатичные улыбчивые проводницы в кокетливой ретро-форме.

Билеты туда и обратно были заранее куплены в интернете и распечатаны на принтере. Выглядит довольно странно: на листе А4 напечатан узенький пригородный билет, точно такой же, как выдают в пригородных кассах и билетных автоматах.

Вагоны совсем новые, их специально сделали на Тверском вагоностроительном заводе для этого ретро-поезда. Но внутри они оборудованы в олдскульном стиле, как старые советские сидячие вагоны (их еще называли «межобластные») — по два сиденья самолетного типа по сторонам от прохода. Зато — совершенно новый вакуумный туалет. Вагоны украшены разными новогодними фигнями — елочными ветками, изображениями так называемых «Деда Мороза» и «Снегурочки», елочных шариков. Потому что как бы что ли в некотором смысле еще продолжается Новый год.

Удалось найти два свободных кресла у окна, правда, против хода движения, но это ничего, ничего. Сел у окна, поставил рядом рюкзак. Удалось проехать до самого Осташкова, не убирая рюкзак с соседнего кресла.

До отправления поезда еще десять минут. Звонок в больницу (ковидный госпиталь) с целью узнать о состоянии здоровья мамы. Сотрудница колл-центра говорит, что данные о состоянии здоровья пациентов еще не поступили.

Это плохо. Дальше до Осташкова нормальной связи, говорят, не будет.

Паровоз издает специфический паровозный крик, заставляющий вспомнить произведения выдающегося русского писателя Андрея Платонова, и поезд начинает движение по направлению к Осташкову.

Паровоз тянет поезд не плавно, а небольшими рывками. Наверное, кто-то из пассажиров испытывает дискомфорт, но вообще это даже как-то странно-приятно.

За окном светает, и выясняется, что окно грязное. Фотографировать через окно не получится. Сначала возникло некое консьюмеристское возмущение — типа, не могли, что ли, помыть вагончики. Потом возникло понимание, что паровоз исторгает из себя не только пар, но и копоть (продукты сгорания угля), и эта копоть по ходу движения летит вдоль поезда и оседает на окнах, и, в общем, не намоешься.

Поезд сначала некоторое время едет вдоль основных путей направления Москва — Петербург, в сторону Москвы. Потом постепенно отклоняется в сторону юго-запада. И начинается Бологое-Полоцкая железная дорога.

Эту железную дорогу построили в самом начале прошлого века с целью подвоза неодушевленных предметов и живых существ поближе к фронту предполагаемой войны с Германией. Финансовую помощь оказывала союзная России Франция. Война очень скоро действительно состоялась.  К сожалению, ничего хорошего для России из этой войны не вышло.

Сейчас это так называемая малодеятельная железная дорога. Изредка ходят пригородные поезда, один пассажирский поезд дальнего следования, кажется, раз в неделю, какое-то количество небольших грузовых поездов. Вокруг — Тверская область, самая глухая ее часть.

Если говорить кратко, это путь среди пустоты. Закопченное оконное стекло. Снег, деревья, серое небо.

На этой малодеятельной дороге сохранилось много старых вокзальных и других служебных железнодорожных зданий. Деревянных, красивых. Модерн. Поэтому дорогу не закрыли, а, наоборот, объявили чем-то вроде железнодорожного заповедника и пустили по ней ретро-поезд.

Это очень хорошее решение.

Первая остановка — Бологое-Полоцкое. Просто безлюдное место. Здесь есть красивое вокзальное здание, но его что-то не видно. Видно только, что от главного пути ответвился еще один путь, пустой и заснеженный.

И все.

Поезд постоял полминуты и поехал дальше, кряхтя и посвистывая. Потом была еще какая-то остановка. А потом поезд прибыл на станцию Куженкино. Это единственная длинная стоянка поезда на всем пути из Бологого до Осташкова, полчаса. Здесь паровоз заправляется водой (ему надо регулярно пить воду, примерно каждые 100 километров или даже чаще), а пассажирам предлагается экскурсия по старинному вокзалу, где воспроизведена обстановка более чем столетней давности (зал ожидания, буфет, кабинет дежурного и так далее).

К этому времени с погодой произошло изменение, которое обычно обозначается словом «распогодилось», небо перестало быть серым и стало голубым, и восторжествовал жанр «мороз и солнце».

Белый (абсолютно белый) снег, голубое небо, солнце, красивое вокзальное здание, серенькая пятиэтажка, водонапорная башня. Это было прекрасно.

Поезд проехал немного вперед, к водяной колонке. Пассажиры в большинстве своем отправились на экскурсию в красивое модернистское здание вокзала. Не пошел на экскурсию — и из-за в целом нелюбви к экскурсиям, и из-за необходимости звонить в ковидный госпиталь и узнавать о состоянии здоровья мамы.

Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято.

Раньше никогда такого не было, максимум секунд через десять освобождался кто-то из сотрудниц колл-центра. А сейчас все время занято.

Пассажиры уже употребили экскурсию и потянулись к поезду.

Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято.

Обе руки дико замерзли. Что же это такое.

Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято.

Зашел в вагон. В вагоне сигнал мобильной связи вообще не ловится.

Ладно.

Теперь только из Осташкова получится позвонить.

Паровоз снова издал платоновский крик и медленно поехал в сторону Осташкова. Да, движение было либо медленным, либо очень медленным. Наверное, по Бологое-Полоцкой железной дороге нельзя ездить быстро из-за общей хлипкости верхнего строения пути (кажется, это так называется).

Поезд время от времени останавливался среди снегов и деревьев (единственный более или менее крупный населенный пункт — Фирово, там стояли не полминуты и не минуту, а целых три). Очень быстро стало понятно, что проехать по этому пути хотя бы один раз стоит не ради того, чтобы посмотреть на что-то «интересное», что-то увидеть, а ради погружения в особое неподвижное состояние. Сидишь в теплом вагоне, медленно едешь с постоянными небольшими рывками, смотришь в окно или не смотришь, глаза открыты или закрыты, это неважно, просто ты пребываешь в странном неподвижном нирваническом состоянии, и тебе постепенно становится все все равно, и даже перестаешь думать о том, что не дозвонился до ковидного госпиталя, не дозвонился, и ладно, потом, потом, а сейчас просто ехать, медленно ехать, дремать, смотреть в закопченное окно, или не смотреть, ехать, ехать, Горовастица, Черный Дор, 104-й километр, Осташков.

Нирваническое полусозерцание, полудрема заканчивается, приехали в Осташков. Ехали ровно три часа.

В Осташкове выяснилось, что этот поезд имеет сложную структуру.  Это не просто поезд Бологое — Осташков — Бологое. Все не так просто. На станции Осташков два вагона отцепляют от паровоза, паровоз уезжает куда-то далеко вперед, наверное, снова заправляется водой или, может быть, углем, или просто отдыхает от своей работы. Далее вагоны прицепляются к обычному современному серо-красному тепловозу и продолжают движение в сторону Великих Лук, уже в качестве не ретро-, а обычного пригородного поезда. Где-то через час на станцию Осташков прибывает поезд из Великих Лук — такие же два зеленых вагона, ведомых тепловозом. Тепловоз отцепляется, вместо него на вахту снова заступает паровоз, чтобы ехать обратно до Бологого в качестве ретро-поезда. Такая непростая схема.

По приезде в Осташков сразу дозвонился до ковидного госпиталя. Состояние такое же, как и было, средней тяжести. Сейчас выходные дни, врачей в больнице мало, ничего не происходит. Что будет дальше, непонятно. Ковида у мамы уже нет, зато есть инсульт, и ее надо переводить в неврологию, но неврологии разных больниц не принимают больных из ковидного госпиталя, все боятся вспышки ковида у себя в неврологических отделениях. Закончатся праздники, появятся врачи, и вроде бы есть надежда на то, что все как-то наладится. Прямо сейчас ничего сделать нельзя. В госпиталь нельзя приехать, нельзя ничего сделать, надо просто звонить, узнавать о ситуации и ждать, и надеяться на милость Божию.

Разговор с мамой, который оставляет довольно гнетущее впечатление. Зато ковида нет, это очень хорошо, глядишь, и все остальное наладится.

Осташков расположен на берегу озера Селигер, в нем есть на что посмотреть, это крупный туристический центр. Но сейчас зима, не хочется никуда уезжать со станции, как-то нет смысла, да и в целом, как уже было сказано, эта поездка не предназначена для того, чтобы увидеть что-то интересное, эта поездка нужна для погружения в состояние неподвижности и тишины, которое трудно описать, но в которое стоит хотя бы один раз погрузиться. Трудно сказать, для чего именно.

Рядом со станцией — автостанция. Кафе (так это называется). Можно (и нужно) пообедать. Солянка, мясо (кажется, это называется бефстроганов), картошка, черный хлеб. Еда.

Паровоз, трудолюбиво пыхтя, медленно, задним ходом подходит к двум зеленым вагонам, прибывшим из Великих Лук, и с тихим грохотом происходит сцепка.

Да, забыл сказать: в поезде приехало много туристов, которые истово фотографируют и снимают на видео паровоз. И обратно собирается ехать очень много туристов.

Поймал себя на мысли, что хорошо бы туристов было поменьше, потом поймал себя на осознании глубокой эгоистичности этой мысли.

Два вагона быстро заполнились. Удалось найти два свободных кресла, опять против хода поезда, с очень неудобным обзором. Почему-то в обратном направлении едет гораздо больше пассажиров, чем ехало туда.

Паровоз крикнул, поезд поехал. Медленный ход, легкие рывки.

Уже давно исчезли мороз и солнце, вернее, мороз остался, а солнце исчезло, стало серо и темновато, четвертый час, быстро темнеет. В закопченное окно можно постоянно наблюдать настоящий флаг России, с тремя горизонтальными полосами — серой, черной и белой. Небо, деревья и снег, больше ничего.

Совсем стемнело, вагон до отказа наполнился пассажирами (как ни удивительно, на остановках все время кто-то подсаживался), на соседнем кресле разместился какой-то паренек, а его вроде бы мать, или не мать, разместилась наискосок через проход, они все время переговаривались, остальные пассажиры тоже все время говорили, ели, тихонько выпивали, и нирваническая атмосфера этого странного путешествия быстро рассеялась. Теперь надо просто доехать до Бологого и вернуться домой.

Бологое-Полоцкое, платоновский крик паровоза, поехали, справа по ходу движения уже видны пути главного хода Москва — Петербург, огни, огни, вагоны, локомотивы, поезда, Бологое-Московское. Собственно, это все.

Постоял еще немного у паровоза. От него отцепили вагоны, он постоял, подышал, перевел дух, крикнул на прощание и, пыхтя и постанывая, медленно уехал куда-то в сторону Петербурга.

Как там мама. Как она там. Как там мама.

Фирменный поезд «Полярный экспресс» Апатиты — Москва сияет великолепием. Новый полупустой купейный вагон, идеальные попутчики — молодая мама и дочь-подросток. Все время читают и иногда переговариваются шепотом. Чтение книги Майи Кучерской о Николае Лескове. Николай Лесков — великий писатель, надо это признать. За окном проносятся Вышний Волочек, Волга, Тверь, Московское море, Клин, Солнечногорск, депо Алабушево со спящими поездами «Ласточка», Зеленоград, Химки (стадион «Арена Химки» не виден в темноте), дальше начинает проноситься и долго проносится Москва.

Москва.

Такси, Третье Транспортное кольцо, шоссе Энтузиастов, Северо-Восточная хорда, Кожухово, полвторого ночи.

Дома.

Для чего-то надо было это сделать, надо было совершить это путешествие по малодеятельной Бологое-Полоцкой железной дороге, проехать в поезде, ведомом черным паровозом с красными колесами. Для чего-то это было нужно. Трудно сказать, для чего именно.

 

Псков — Дно

 

Оказался во Пскове (во Пскове говорят именно так — «во Пскове», а не «в Пскове») по некоторым делам. И предстоял свободный вечер. Состоялся такой диалог с худруком и директором Псковского драмтеатра Дмитрием:

— А давай я съезжу на поезде в Дно и обратно?

— Просто так?

— Просто так.

— Давай.

И даже сказал, что организует машину для быстрой доставки обратно из Дно во Псков.

Да, здесь говорят так: «во Пскове» и «из Дно». А не «в Пскове» и «из Дна» или «со Дна».

Дима, спасибо.

При покупке билета в пригородной кассе сказал правильно: «Пожалуйста, один до Дно». А не «до Дна» и не «на Дно». Надо говорить правильно, учитывая региональные особенности.

Поезд Псков — Дно состоит из одного тепловоза и двух вагонов. И тот, и другие — на вид новые, современные. Вагоны сидячие, с сиденьями типа авиационных.

Ранний солнечный вечер. Весна. Для середины марта — очень тепло, градусов десять.

Поезд отправляется в 17:41. Идеальное время — бо́льшую часть пути будет светло, а потом стемнеет, и в Дно (не в Дне и не на Дне) будет уже темно, последняя четверть пути пройдет в темноте, что всегда создает особый поездной уют.

На том же пути, что и поезд Псков — Дно, стоял поезд Псков — Луга, такой же маленький. Они стояли на одном пути, на некотором (небольшом) расстоянии друг от друга. Ехать им было в одну сторону, но по разным линиям. Сначала отправился один, в Лугу, а минут через десять — другой. Никогда такого не видел, вот этого совместного стояния двух разных поездов друг рядом с другом на одном пути.

Поезд свистнул (хотел было написать «поезд крикнул, дернулась бровь», но не надо, не надо) и пополз по южной окраине Пскова. В окно была видна так называемая «полоса отчуждения», территория, непосредственно прилегающая к железнодорожным путям, к линии железной дороги, и, как и всякая полоса отчуждения во всяком русском городе, она уставлена странными, кособокими сооружениями, кривенькими домиками, устройствами непонятного назначения, сваленными в кучи строительными материалами, просто отдельными трудноопознаваемыми предметами, это такой особый слой реальности, который бывает только в полосе отчуждения железной дороги в России, это довольно трудно описать словами, да и не надо описывать, все это видели раз сто или тысячу, единственные слова, которые реалистично описывают эту реальность, — «непонятно, что это такое». Вот так и тут, так и тут.

Изучение Яндекс-карт показало, что где-то рядом, справа по ходу движения, протекает река Ремонтка. А за рекой Ремонткой находится улица Временная.

Потом окраины закончились, пути перестали ветвиться, и началась просто железная дорога, просто однопутная линия, ее раньше называли Бологое-Псковская железная дорога (по аналогии с Бологое-Полоцкой, поездка по которой была совершена в январе). Бологое-Псковскую железную дорогу построили в 90-х годах XIX века.

Поезд медленно идет по болотистой местности посреди унылого смешанного леса, это очень характерный для Северо-Запада России пейзаж. Поезд по-прежнему идет очень медленно, можно сказать, ползет.

В вагоне — человек семь или десять. Тишину нарушают голоса мамы и дочки. Их нельзя рассмотреть, они где-то там, за спиной. И нельзя точно определить их возраст. Кажется, дочке лет пятнадцать, а маме, соответственно, лет тридцать пять или сорок. Хотя почему «соответственно». Маме вполне может быть и лет восемьдесят. Кто знает. Да и возраст дочки не очевиден. Может быть, ей уже под полтинник, а мамой она называет, например, свою племянницу двенадцати лет, по каким-то их личным, семейным причинам. Может, такое прозвище, или, как раньше говорили, домашнее имя — Мама. Кто знает. Трудно сказать.

Дочка все время предъявляет маме какие-то претензии, что-то требует («открой окно» и что-то типа этого), и у нее требовательная и одновременно смешливая интонация, она требует, наседает, напирает и одновременно хихикает.

Напротив, через проход, сидит немолодой дядька в шапке-кепке, такая цилиндрическая, довольно высокая шапка из кожи и меха, и к ней приделан козырек, получается вот именно шапка-кепка.

Еще какие-то дядьки (кажется, их двое) вполголоса бубнят что-то где-то за спиной.

Других пассажиров не видно, да и не слышно, хотя они вроде бы существуют.

Проводница — приветливая полная женщина. Трудно сказать, в чем заключается ее приветливость, она молча проходит то и дело туда-сюда по вагону, просто у нее какое-то приятное, доброе лицо.

Поезд медленно ползет (ну, уже не то, чтобы ползет, не так медленно, как в самом начале, просто медленно едет) посреди унылого северо-западного пейзажа. И иногда останавливается на полминуты у неприметных полустаночков. Это даже нельзя назвать платформами, просто такие площадки утоптанного снега вдоль пути, табличка с названием «платформы» и крошечный жестяной остановочный павильончик со скамейкой внутри.

648 километр. 644 километр. Кеб (да, такое название). Дядька в шапке-кепке вышел, мама с дочкой вышли. После ухода мамы с дочкой (или дочки с мамой) в вагоне стало совсем тихо. Остался только фоновый бубнеж двух невидимых дядек.

Вспомнилась январская поездка из Бологое в Осташков и обратно. Тогда все время пытался дозвониться до больницы, узнать, как мама, долго не мог дозвониться, а потом, когда дозвонился, выяснилось, что там все не очень хорошо (все плохо). А сейчас уже не надо звонить в больницу. Не надо волноваться и заботиться. Не надо переживать, что все плохо. Теперь не плохо и не хорошо. Теперь все. Можно просто ехать, ехать себе, и не звонить, и не беспокоиться.

Платформу Гудок почему-то проехали без остановки. Хорошее название. Наверное, в честь одноименной газеты железнодорожников. Кстати, интересная газета, когда-то в юности даже ее покупал в киосках «Союзпечать», и даже сейчас иногда случается заходить на ее сайт.

Остановились у еще одной крошечной, еле заметной платформы. Немолодая женщина вышла из вагона, подошла к заваленной снегом лестнице, ведущей вниз, от железнодорожного пути к лесной тропинке. Женщина стоит в нерешительности перед этой идущей вниз скользкой опасной лестницей и медлит, и боится на нее ступить, и не знает, что ей делать. И ей ничем нельзя помочь.

Наступило блаженное состояние, ради которого (в том числе) стоит ездить на вот таких поездах по вот таким малодеятельным железным дорогам. Состояние, когда тебе на какое-то время становится все равно. Когда так называемая «реальная жизнь» ослабляет свою мертвую хватку, когда тебе становятся безразличными «новости» и «события», когда ты понимаешь, что «все ничего» и что все заботы не стоят чрезмерных забот.

И еще понимаешь, что вот в этих местах, которые ты сейчас проезжаешь, никогда ничего не изменится. Что бы ни случилось там, в так называемом «Большом Мире», здесь, на станции Карамышево, на платформе 626 километр, на станции Вешки все всегда будет так, как сейчас, не изменится и не произойдет ничего. И понимание этого простого и одновременно чудесного факта «наполняет наши сердца неизъяснимым блаженством», если воспользоваться словами мудреца Пелевина-старшего.

На станции Вешки произошло так называемое скрещение поездов. Поезд Псков — Дно постоял несколько минут, а с другой стороны к станции Вешки подъехал другой поезд, тоже пассажирский, но подлиннее, и остановился, а поезд Псков — Дно поехал дальше.

Дядьки где-то там, за спиной, продолжают бубнить. В вагоне почти никого.

Темнеет. Скоро станция Порхов. Это древний город, основан в XIII веке. Казалось, что проезжание мимо такого древнего города подарит какие-то Интересные Впечатления. Но, к счастью, ничего необычного не увидел — только скопление маленьких дачных домиков и неширокую реку Шелонь. Вспомнилось древнее новгородское слово «шелонник», которое обозначало юго-западный ветер. Это потому, что Шелонь впадает в Ильмень с юго-западной стороны.

Ничего интересного, только домики, скука и пустота.

В Порхове (моряки сказали бы «на траверзе Порхова», потому что железная дорога проходила не через город, а чуть в стороне) стало уже совсем темно, за окном ничего не видно, в вагоне горит тусклое освещение, остались только бубнящие мужики и еще, может быть, пара пассажиров. Хотя, их и в самом начале было примерно столько же. Ну, неважно.

Наконец Дно. Достигли Дна. Хотя правильно будет «достигли Дно».

Раньше не раз приходилось слышать и читать, что на станции Дно Николай II отрекся от престола. Но это не так. Его поезд стоял на станции Дно (на Дне), потом доехал до Пскова, и уже там было подписано отречение от престола и, в общем, все погибло. Но, можно сказать, что и в Дно (на Дне) уже все равно все, по сути, погибло.

Почему-то всегда хотелось побывать в этом месте. Ну вот, побывал. Получилось даже проехать тем же маршрутом, что и Николай II когда-то, только в обратную сторону. Кстати, можно предположить, что погода тогда была почти или совсем такая же, тоже лежал снег, в окно императорского вагона тоже был виден унылый северо-западный смешанный лес, и, может быть, даже на одном из мельчайших полустанков какая-нибудь женщина не знала, как ей спуститься по обледенелой лестнице, и, может быть, всероссийский император увидел ее и вяло подумал что-нибудь типа «эх, бедная».

Все то же самое.

В общем, Дно. Крупная узловая станция, красивый вокзал в сталинском стиле, с высоким шпилем. Вокзал островной, как это называют железнодорожники. То есть он располагается между двумя железнодорожными линиями — с северной стороны проходит Бологое-Псковская линия, а с южной — Санкт-Петербург-Витебская.

Вокзал большой и практически пустой. Присутствует только небольшая стайка полицейских. Они ходят туда-сюда, патрулируют.

Купил кофе в автомате. Посидел в совершенно пустом ярко освещенном зале ожидания. Хотелось сидеть здесь и сидеть, в неподвижности и оцепенении. Но позвонил водитель Илья. Долго выясняли с ним, с какой стороны он ждет. В конце концов Илья сказал: «видите одинокий пассажирский вагон? Вот я с этой стороны». Действительно, на одном из путей Санкт-Петербург-Витебской линии стоял совершенно одинокий, какой-то жалкий, потерянный серо-красный пассажирский вагон. Рядом — переход через пути и что-то типа выхода в город.

Ну, вот, собственно, и все. Быстро домчались с Ильей до Пскова, за час с небольшим, а поезд шел три часа.

Жаль все-таки Николая Второго. Наверное, неправильно так говорить. Все-таки, он святой, царственный мученик. А все равно жаль. Сидел в своем императорском поезде на этом Дне (в Дно), у северной стороны вокзала, ждал Родзянко, смотрел в вагонное окно на голые деревья. Потом во Псков по вот этому самому маршруту, по которому сейчас ходит поезд, состоящий из красного тепловоза и двух серо-красных вагонов. Императорский поезд медленно полз по южной окраине Пскова, мимо речки Ремонтка (она, наверное, как-то по-другому тогда называлась, или так же), мимо бесформенных предметов полосы отчуждения.

А потом все кончилось. Жаль, очень жаль.

 

 

Адлер — Сухум — Адлер

 

Эта поездка не очень вписывается в контекст других поездок этого цикла. Большой пассажирский поезд, следующий по очень протяженному маршруту из одной страны в другую (Москва — Сухум). Разве что сама по себе линия от российско-абхазской границы до Сухума довольно заброшенная. Нет, она в целом исправно функционирует, но некоторая заброшенность все же присутствует. В общем, имеет место некоторое отклонение от изначальной концепции.

Ну и ладно, пусть будет. Просто оказался рядом с Абхазией и захотелось проехать по этой дороге. Из Адлера до Сухума и обратно. Просто проехать, вопреки концепции. Концепции надо иногда (всегда) нарушать.

Заранее заказал такси на четыре утра. Таксист проспал, приехал полпятого. У будильника очень тихий сигнал, недостаточно сильный для пробуждения, сказал таксист. Это ничего, сказал таксист. Ничего, ничего, как-нибудь. Бывает такое — человек планирует одно, а получается совсем другое. Это силы судьбы, против них не попрешь. Как и против сил будильника (вернее, против слабости его сигнала). Рок, как говорили древние греки, которые когда-то в старину осваивали эти места. Ничего, успеем.

Дорога от Роза-Хутора до Адлера невыразимо прекрасна. Горы, река Мзымта, рассветное небо.

Успели, причем с большим запасом. Так что особых претензий к таксисту и его слабому будильнику нет.

Новый вокзал Адлер великолепен. Он построен к зимней Олимпиаде 2014 года. Это такая гигантская капсула, поднятая над железнодорожными путями. Внутри капсулы два этажа, на этих двух этажах есть все. Вообще все. Огромное сияющее пространство. Хочется купить кофе, сесть на удобную скамеечку и просто сидеть, никуда не ехать и не уходить. Но нужно все же ехать (почему нужно, кому нужно? ну ладно). Внизу пути. На третьем пути стоит поезд 305 Москва — Сухум, у него в Адлере долгая стоянка, полчаса. Отправление в 05:41.

Просыпающийся, но еще сонный плацкартный вагон, обычный, советского типа. Место 15-е, нижнее. Две соседки, едущие отдыхать в Новый Афон (не вместе, а по отдельности), они едут от самой Москвы, и все это время, весь этот долгий путь 15-е место пустовало. «Вас дожидалось», — сказала одна из попутчиц. На боковых местах — парень и девушка.

Одна из попутчиц — культурная журналистка из Ярославля (по ней как-то сразу было видно, что она культурная журналистка или кто-то еще в этом роде). Род занятий другой попутчицы остался неизвестным. Симпатичные, приятные люди, это было хорошее соседство.

Поезд очень медленно поехал сквозь специфическое сочинско-адлерское великолепие — хаотичное скопление высоких и низких, старых и новых, красивых и уродливых строений, буйную растительность, транспортные развязки. Все это на фоне мелькающего вдали моря. Постоял пару минут на станции Имеретинский Курорт (рядом стадион «Фишт», дворец спорта «Большой», ледовый дворец «Шайба» и другие олимпийские объекты), потом так же медленно доехал до станции Веселое и остановился на час. Станция Веселое — российский пограничный пункт, российская сторона российско-абхазской границы.

Веселое — не очень подходящее название для пограничной станции. Или нормальное. Трудно сказать.

Проводник сказал подготовить паспорта и несколько раз уточнил, что паспорта следует освободить от обложек.

Очень долгое время ничего не происходило, а потом в вагон пришла девушка-пограничница и стала производить пограничный досмотр. В соседнем отсеке тщательно допросила небольшого мальчика, подробно выяснила у него, с кем он едет, мальчик сказал, что с мамой и папой, зовут маму и папу так-то и так-то (девушка сверила по документам), с тетей такой-то (документы), с братом таким-то (документы), с сестрой такой-то (документы), еще каких-то родственников назвал, и все они соответствовали документам, и девушка-пограничник пришла в наш отсек.

Девушка пограничник спросила у парня на боковом месте, есть ли у него брат. Парень как-то замялся, переспросил: есть ли у меня брат? Девушка-пограничник удивилась: вы что, не знаете, не уверены, есть ли у вас брат? Парень сказал, что брата нет.

У одной из двух женщин-попутчиц девушка-пограничник спросила, почему у нее, попутчицы, на фотографии в паспорте глаза темные, а в реальности голубые. Попутчица ответила, что не знает. К другой попутчице особых вопросов не возникло.

Девушка-пограничник спросила: куда и с какой целью вы едете? Еду в Сухум, на один день, сегодня вернусь обратно в Адлер, я фанат железных дорог, давно мечтал проехать по абхазской линии, и вот, можно сказать, нахожусь сейчас на пороге осуществления мечты. Девушка-пограничник вместо того, чтобы проявить ожидаемую подозрительность, проявила, наоборот, доброжелательность, улыбнулась, о, надо же, как интересно, а вы откуда? Из Москвы. А кто вы по профессии? Писатель. Вместо того, чтобы ответить классической хармсовской репликой, девушка-пограничник еще более оживилась: о, писатель, а вы прямо вот признанный писатель? Возникло некоторое затруднение: как оценить и описать степень признанности? Сказать, что да, признанный, офигеть какой признанный, и экспертным сообществом признанный, и широкой публикой, в общем, один из ведущих (да, вот прямо так и сказать — ведущих) писателей страны, да что уж там скромничать, почему один из, ну и так далее? Или сказать: ну так, знает кто-то, в основном, такие же писатели, в общем, так себе признанность? И то, и другое одновременно соответствует и не соответствует действительности. В общем, ответил в том духе, что если погуглите, то найдете. Девушка-пограничник улыбнулась: прекрасно! А почему у вас на лице есть родинка ниже глаза, а на фотографии нет? Трудно сказать, может быть, как-то не отобразилась при фотографировании. Девушка-пограничник пожелала всем счастливого пути и перешла в соседний отсек.

Поезд еще долго стоял на станции Веселое. Пограничник сказал, что в соседнем вагоне пограничники сняли с поезда (прекрасное выражение) пять пассажиров. Потом поезд перестал стоять на станции Веселое, переехал по мосту реку Псоу, и началась Абхазия. Пейзаж существенно изменился: стало в несколько раз больше зелени и в несколько раз меньше домов, и среди них вообще не было многоэтажных, только частные одно- и двухэтажные домики, некоторые побогаче, некоторые победнее, но в целом хорошие такие домики, нормальные.

Станция Цандрыпш — тоже пограничный пункт, абхазская сторона российско-абхазской границы. Поезд стоит здесь уже не час, а полчаса. Процедура пограничного контроля отличается от российской. В отсек вошел абхазский пограничник. Не говоря ни слова, он протягивал руку поочередно к каждому обитателю отсека. Обитатель вкладывал в его руку паспорт, пограничник изучал паспорт в течение примерно половины секунды и возвращал его обитателю. Он не сличал фотографии с лицами, вообще не смотрел на обитателей отсека. Пограничный досмотр отсека (пять пассажиров) длился около 20 секунд.

Тщательность российских пограничников и нетщательность абхазских пограничников.

Постояли полчаса и поехали по Абхазии. Пейзаж красивый, но однообразный — слева зеленые горы, справа голубое море. Непрерывная цепочка небольших поселочков, небольшие и большие частные домики, в основном, опрятные и приятные, но есть и следы разрухи (мало), неудивительные для этих мест. Дикое буйство зелени.

Первая остановка после границы — Гагра, крупный (по местным меркам) курортный город, половина вагона собралась на выход. Парень и девушка тоже заранее, еще на подъезде к Гагре, пошли со своими сумками в тамбур. Пересел на одно из боковых мест, чтобы увидеть станцию Гагра, она слева по ходу движения. Со станцией Гагра связано воспоминание.

Когда-то очень давно отдыхали с мамой в Абхазии (это была еще Абхазская АССР в составе Грузинской ССР), в Новом Афоне. Мама была тогда совсем молодой, слегка за тридцать. Потом мама постепенно перестала быть молодой, стала уже немолодой, еще через некоторое время стала пожилой, потом старой, а потом умерла, это было полгода назад. А тогда, во время отдыха в Новом Афоне, мама была совсем молодой. Я тоже был тогда довольно молод (семь лет). К месту отдыха мы ехали на поезде, на таком же — Москва — Сухуми (да, тогда была буква «и» на конце). В Гагре ожидалась долгая стоянка, и мы с мамой вышли из вагона и пошли на станцию купить что-нибудь вкусное (чурчхелу, фрукты какие-нибудь и т. п.).  В процессе покупки чего-нибудь вкусного поезд поехал, простояв на станции Гагра гораздо меньше намеченного времени. Запомнилась эта картина: где-то вдалеке (аберрация детского восприятия, на самом деле близко) движется наш поезд, сейчас он уедет, а мы останемся в этой Гагре, что делать, катастрофа, катастрофа. Мама решила догонять, мы побежали за поездом и вскочили в вагон на ходу, уже за пределами платформы, в нарушение всех правил техники безопасности. Сначала в вагон залез я (мама подсадила, проводник подтянул), потом мама. На всю жизнь запомнил этот символ непоправимой катастрофы, которая чудесным образом поправилась — длинный зеленый состав где-то чуть ли не на горизонте.

Сейчас на станции Гагра ничего не продают, нет никакого подобия рынка, как тогда. Великолепное крайне неухоженное здание вокзала середины прошлого века (здесь на каждой крупной станции такие), перед ним — какая-то накрытая тентом палатка, платформа, кустики, деревья — больше ничего. Поезд тронулся, и я стал внимательно осматривать тот участок примыкающей к железной дороге земли, по которому мы с мамой бежали, догоняя поезд. Ничто не напоминало тот давний случай. Просто — платформа, параллельный путь, машины на стоянке, маленький служебный домик, дальше деревья, еще дальше горы. Больше ничего. Ничего такого, о чем можно было бы воскликнуть: вот оно!

Ничего. Ничего.

Поезд вместе с железной дорогой надолго отклонился от берега моря, поднялся ближе к горам. Где-то внизу остался знаменитый курорт Пицунда. Следующая остановка — Гудаута, это опять у моря.

Железнодорожная линия от российско-абхазской границы до Сухума устроена очень просто. Есть несколько крупных станций — Цандрыпш (граница), Гагра, Гудаута, Новый Афон, Сухум. Они работают, на них останавливаются пассажирские поезда (их два — Москва — Сухум и Санкт-Петербург — Сухум). Между этими станциями есть небольшие платформы — Чигрипш, Абаата, Гагрипш, Бзыпта, Мюссера, Звандрыпш, Цкуара, Лапста, Псырцха, Гуандра, Шицквара, Эшера, Ачадара. После того, как несколько лет назад закрыли пригородное движение, эти платформы не работают и приходят в упадок. Вокзалы крупных станций огромны и великолепны, павильончики платформ малы и изящны, и те и другие находятся в состоянии упадка разной степени (вокзалы еще как-то поддерживают, павильончики заброшены). Есть еще работающая линия Очамчира — Ткуарчала, она используется только для грузового движения (перевозка угля). Линия от Сухума до грузинской границы сильно повреждена во время войны и не действует. Больше железных дорог в Абхазии нет.

На подъезде к Гудауте поезд переехал реку с радующим названием Хыпста.

На стене огромного сараеобразного здания рядом со станцией Гудаута граффити — «АБХАЗИЯ ТОП».

В Новом Афоне обе попутчицы вышли, были высказаны взаимные пожелания успехов в журналистском и писательском творчествах. Вместе с попутчицами вагон покинули почти все пассажиры. На соседнем пути стоит древний электровоз ВЛ8, серийный номер — 1162. Проверил по базе Railgallery.ru — год постройки 1965, работал сначала на Западно-Сибирской железной дороге, потом на Грузинской, теперь вот на Абхазской. Токоприемник (пантограф) электровоза ВЛ8 поднят, он готов отправиться в путь, продолжить свой 57-летний труд.

Ехал в почти пустом вагоне, смотрел в сторону моря и пытался вспомнить, где же именно в Новом Афоне мы тогда с мамой отдыхали. Почти ничего не вспомнилось, потому что в памяти практически ничего не осталось. Смутно помнится, что перед тем, как выйти на пляж, переходили железную дорогу, и когда купались и загорали на пляже, мимо в непосредственной близости от нас проезжали пассажирские и грузовые поезда, это было интересно и волнующе. Еще смутно помнятся бетонные волнорезы, на равных расстояниях друг от друга уходящие от каменистого берега в море. Собственно, вот они, эти волнорезы. Где-то здесь, на этом участке (где железная дорога идет непосредственно рядом с берегом и где есть волнорезы) мы тогда и отдыхали. Это протяженный участок, точное место установить невозможно. И спросить теперь не у кого. Собственно, какая разница.

При виде серых корявых бетонных волнорезов, уходящих в море, внутри возникла ленивая, короткая мысль-эмоция: «вот, те самые волнорезы». Без какого-либо продолжения.

В Сухуме немногочисленные оставшиеся пассажиры поезда были быстро разобраны местными таксистами. Огромный пустой белый вокзал, огромная пустая платформа под палящим солнцем. Нужно было провести здесь три с половиной часа до обратного поезда (того же самого). Гулять по городу (его центр довольно далеко) в этих условиях едва ли возможно. Договорился с одним из таксистов о часовой автомобильной экскурсии по городу. Просто поездить по Сухуму, насквозь, вдоль и поперек, и вернуться на вокзал. Конечно, брат! Штука, брат, нормально? Штука — нормально.

Это была хорошая поездка по хорошему городу. За час, вернее, за 40 минут, понять что-то о городе невозможно, но он как-то странно понравился. Много красоты (море, набережная, отдельные здания), много типичного южного хаоса, много следов войны. Бывшее здание правительства Абхазии стоит посреди города высоченной пустой руиной. И много еще такого. Да, 40 минут — это ничто, а все-таки и не совсем ничто. Хороший город. Проникся к нему большой симпатией.

Водитель-абхаз непрерывно и очень эмоционально говорил — о тотальной коррупции и воровстве, об ужасах прошедшей войны, о вражде и дружбе народов (с одним вражда, с другим дружба), об упадке местного футбола, о том, как играл когда-то давно за «Динамо» Батуми и «Торпедо» Кутаиси на профессиональном уровне, о бюджете республики в пять миллиардов рублей, о том, что если бы не воровали, из Сухума можно было бы сделать чудо-город («смотри, какой красавица!» — это о Сухуме). Из динамиков лились современные песни на абхазском языке (на слух очень гортанный, но довольно красивый). Когда лень было стоять в пробке, водитель-абхаз спокойно ехал по встречке, непрерывно сигналил и страшно орал встречным машинам «поворачивай». Мне по <…>, улыбаясь, сказал водитель-абхаз.

Вернулись на привокзальную площадь. Спасибо, брат, приятно было поговорить с нормальным человеком. Спасибо, взаимно.

Пусто, солнечно-бело, как на картинах Джорджио де Кирико сюрреалистического периода. Купил в палатке стаканчик сваренного на песке кофе и бутылку ледяной воды, сел за пластиковый столик под грибообразным навесом (хоть какая-то тень). В тени не так жарко, иногда дует небольшой ветерок. Кофе крепчайш, вода освежающа, вокруг белая, палящая южная неподвижность. Как это было прекрасно.

Нашел в себе силы, поднялся на пешеходный переход через пути, долго фотографировал сверху вокзал, пути, стоящие на путях пассажирские и грузовые составы и отдельные вагоны. Вагонов много, станция вполне живая.

Потом вернулся к палатке, купил еще кофе и воды и снова сидел в белой знойной неподвижности.

Это были какие-то очень хорошие минуты, десятки минут, час с небольшим.

Вокруг вокзала стали постепенно собираться будущие пассажиры поезда Сухум — Москва. Никаких объявлений на вокзале нет. Люди просто ждали, когда проводники начнут открывать двери вагонов. И вот двери начали открываться, пора расплатиться с продавщицей-официанткой и идти к своему вагону.

Собственно, больше ничего не было, просто возвращение обратно в Адлер в вагоне СВ (других билетов не было) без попутчиков в купе. Ехал, наслаждаясь результатами работы кондиционера, вяло смотрел в окно. Море, горы, бедные и богатые домики, буйная растительность. Нетщательный пограничный контроль на абхазской стороне границы, тщательный пограничный контроль на российской стороне границы (цель поездки? просто так проехать туда и обратно? любите железные дороги? хм, хм, ладно, счастливого пути). Адлер, огромный уютный вокзал, висящий над путями. Приехали.

Все-таки, немного странно. Семь лет — не младенческий возраст, можно было бы и запомнить какие-то подробности того давнего отдыха летом в Новом Афоне. Как ехали, где жили (вообще отшибло), о чем говорили с мамой, что еще было, кроме долгого, часами, бултыхания в море. Ничего, только бег за поездом в Гагре, только поезда, проезжающие мимо пляжа, и серые корявые бетонные волнорезы, на равных расстояниях друг от друга уходящие от каменистого берега в море.

Больше ничего.

 

 

Подольск — Нахабино — Курский вокзал

 

Московские центральные диаметры — это маршруты электричек, пронизывающие Москву — от одного пригорода до другого, через центр. Ехать от конечной до конечной два часа с лишним. Пока работают два маршрута — МЦД1 (Одинцово — Лобня) и МЦД2 (Подольск — Нахабино). Уже много раз ездил по ним, в основном, просто так, ради медитативного удовольствия и даже какого-то счастья проезжания Москвы насквозь. Но вдруг подумал, что никогда это не было рано утром, а ведь это нечто совсем другое, чем поздно вечером. Выяснилось, что поезда МЦД начинают ходить в начале пятого, когда Москва еще только недавно заснула (условно заснула, потому что Москва, как известно, никогда не спит). Надо проехать сквозь Москву рано утром, вернее, глубокой ночью, это ведь интересно, надо попробовать.

Был выбран МЦД2, Подольск — Нахабино, просто потому, что он лучше, потому, что он больше нравится, потому, что он роднее.

13 сентября, ночь, такси, Косинское шоссе, МКАД, Симферопольское шоссе, дороги пустые, скорость, мчание. Такси проезжает мимо поселка Быково (в просторечном словоупотреблении Быковка), мимо дома 7 (улиц в Быковке нет), где наша семья жила с 2002 по 2006 годы. Деревня Стрелково с белой церковью, поворот на Подольск, промзона, Подольский ДСК, который когда-то построил тот самый дом 7 в поселке Быково, вход на станцию Подольск с ее изнаночной стороны, можно назвать его «черным ходом», проезд по мосту через железную дорогу, Революционный проспект, привокзальная площадь, парадный вход на станцию Подольск, спасибо большое, вам спасибо, хорошего дня, и вам тоже, спасибо, если не трудно, поставьте, пожалуйста, оценку в приложении, да, конечно, обязательно, спасибо еще раз, и вам спасибо.

Подольск погружен во тьму и сон, а станция светится, работает киоск с шаурмой, самсой и сопутствующими шаурме и самсе товарами, бродят люди в количестве нескольких человек. Кому-то нужно ехать из Подольска в Москву или, может быть, даже в Красногорск, Опалиху, Аникеевку или Нахабино, кто знает.

Электропоезд «Иволга» стоит на втором от вокзала пути. Отправление в 04:21, это первый поезд, самый ранний. На станции Подольск теперь светло и удобно, работают лифты и эскалаторы, отовсюду струится мягкий свет.  А раньше это было мрачноватое место. Наблюдаются позитивные перемены.

Электропоезд «Иволга» еще более удобен и светел, чем станция Подольск. Удобные мягкие синие кресла, места для велосипедов, световые табло, объявления приятным женским голосом. Раньше, еще не так давно, здесь ходили грязноватые темноватые электрички с плохо закрывающимися дверями, холодные зимой и жаркие летом, с неудобными скамейками, а объявление «станция Подольск» в исполнении усталого машиниста и системы громкоговорения звучало как «таээ Поо». А сейчас вот так — тепло, прохлада, свет и уют. Реальность меняется к лучшему.

Электропоезд «Иволга» постоял, постоял, да и поехал, отправился со станции Подольск в 04:21, по расписанию. В вагоне было человека примерно три. Или примерно четыре.

Высокий мост через Пахру. Станция Силикатная. Вошел, кажется, один человек. Станция Остафьево, новая, ее раньше не было. Еще кто-то вошел. Станция Щербинка, вошло человека два или три. Поезд отъехал от станции Щербинка, и хотелось увидеть среди скопления домов один унылый бело-серый четырех- (или пяти-?) этажный домик, старенький и страдающий, очень давно его приметил, лет двадцать с лишним назад, он прямо такой какой-то трагический и жалкий, сердце сжимается, но темно, и унылый страдальческий домик не видно. Вообще мало что видно, только темнота и отражение вагонного пустынного белого света.

После Щербинки уснул. Выше было сказано, что МЦД2 роднее, чем МЦД1. Это действительно так. Маршрут от Подольска до Тушино знаком до мелких деталей, до малозаметных черточек, пройден (или проехан, можно так сказать?) множество раз, начиная с детства. Можно сказать, что этот маршрут — одна из самых любимых реалий в окружающей повседневной реальности. Да, как-то так.

От Текстильщиков до Подольска и обратно много раз ездил сначала к просто болеющему, а потом умирающему другу Толику. Он под конец жизни болел так, что единственное, что можно было для него сделать — это просто приезжать к нему и проводить с ним некоторое, небольшое время. Я ехал из своего замкадного Кожухово на автобусе до Выхино, потом на метро до Текстильщиков, потом на электричке до Подольска, на троллейбусе 1 или 2 доезжал до микрорайона Беляево (да, называется так же, как московский район), звонил Толику. Толик выходил к остановке, мы сидели почти молча (ему было трудно говорить) минут двадцать, он быстро уставал и уходил домой, а я ехал обратно на троллейбусе до станции Подольск, на электричке до Текстильщиков, и домой.

Да и раньше, когда Толик еще не болел, тоже ездил иногда к нему.

В общем, знакомый путь, знакомый до какой-то дрожи. Грустный, но какой-то очень ценный для меня путь, да, вот как-то так.

Что-то есть особенное в том, чтобы ехать в пятом часу утра в пустом сияющем электропоезде «Иволга» через московские пригороды.

В общем, после Щербинки уснул. Да и ладно. Тут ведь важно не смотреть в окно, тем более что в него практически ничего не видно из-за внешней тьмы и внутреннего света. Тут важно просто ехать через это родное пространство, ощущать езду, а спать при этом или бодрствовать — не так уж важно.

Разлепил глаза уже после Текстильщиков, на платформе Калитники. Сейчас эта платформа располагается под огромной развязкой на пересечении Нижегородской улицы и Третьего Транспортного кольца. А раньше это было очень захолустное место, и платформа называлась 4-й километр. Впервые увидел ее из окна поезда, когда ехали с мамой отдыхать на море, в Новый Афон. Поезда кавказских направлений отправлялись тогда не с Казанского вокзала, как сейчас, а с Курского, через Украину: Тула — Орел — Курск — Белгород — Харьков — Ростов — Армавир (да, приходилось делать такой крюк, линии через Краснодар и Горячий Ключ еще не было) — Туапсе, и дальше по берегу моря. Сидел на боковой полке, вернее, на части полки за столиком. Неудобное для взрослого человека место, а для невзрослого очень удобное. Был совершенно захвачен только начавшейся очень долгой поездкой (вечер — ночь — день — ночь — утро, это казалось чем-то типа вечности). Смотрел в окно и по сторонам, впитывал впечатления, в детстве это неплохо получается. Запомнилась эта самая платформа 4-й километр, осталась в памяти табличка «4 км» в фирменном советском железнодорожном стиле — белые фанерные буквы рубленых очертаний на черной деревянной основе. Запомнилась даже глуповато-смешная детская мысль-эмоция: как несчастны люди, которым надо ехать всего-навсего на расстояние четыре километра, до этой жалкой платформы 4 км. А я счастливый, я только начал свой огромный путь, и ехать мне еще практически целую вечность. Потом каждый раз, проезжая мимо, вспоминал эту мысль-эмоцию из детства. А потом платформу переименовали в Калитники, построили развязку, и детская мысль-эмоция окончательно отвалилась куда-то в прошлое, в небытие.

Снова уснул, разлепил глаза на путепроводе через постепенно просыпающуюся в темноте площадь Трех Вокзалов (хотя, она, конечно, никогда не спит). Дальше — бывшая платформа Каланчевская, которую теперь переименовали в Площадь Трех Вокзалов. Это уже другой очень хорошо знакомый отрезок пути — от Курского вокзала до Тушино. По этому маршруту ездил еще чаще, чем от Подольска до Текстильщиков. В детстве и юности жил у Курского вокзала, а в Тушино жила бабушка, в школьные годы очень часто ездил к ней на выходные и каникулы (это было что-то вроде дачи). Знал (да и знаю) все подробности этого пути — мостики улиц Казакова, Старой и Новой Басманной над железной дорогой сразу после отъезда от Курского вокзала, уже упомянутый путепровод через Комсомольскую площадь (она же Трех Вокзалов), царский павильон на платформе Каланчевская (ныне Площадь Трех Вокзалов), огромное электровозное депо за Каланчевской, казарма воинской части справа по ходу движения (обшили сайдингом и изуродовали красивое здание), билдинг Росатома (не знаю, что там было раньше, может, всегда и был какой-нибудь -атом), трамвайное кольцо у платформы Дмитровская (а вот забыл, было раньше кольцо, или трамваи просто проезжали под железнодорожным мостом?), виднеющийся за деревьями регбийный стадион «Локомотив» у платформы Красный Балтиец (сейчас не виднеется), Тушинский аэродром, вид на белеющее Строгино вдали. В общем, хорошо (как некоторые говорят, «до боли») знакомый путь. В этот раз он почти весь пройден во сне, ну и ладно, когда едешь в тысячный (условно) раз по пути, можно проехать его и во сне.

Уснул, разлепил глаза — Дмитровская. Светает. Уснул, разлепил глаза — Трикотажная, уже почти светло. Народу в вагоне по-прежнему мало, почти никого. Все-таки, мало кому нужно ранним утром ехать из Москвы в Нахабино.

В Нахабино уже совсем светло. Это конечная. Не стал выходить, остался сидеть у окна, теперь уже окончательно проснувшись. В электропоезд «Иволга» вселилось сразу много людей. Очень многим людям нужно ехать утром, пусть и ранним, из Нахабино в Москву.

Маршрут Нахабино — Тушино тоже неплохо знаком, хотя и не так близко, как линия Подольск — Тушино.

Платформа Аникеевка. Вокруг тишина, лес. Вспомнил, как в не помню каком детском возрасте взял и проехал один от Тушино до Аникеевки. Иногда позволял себе такое, хотя мама это не одобряла (не говорил ей). Вышел в Аникеевке и просто стоял на платформе, глядя на лес (такой же, как сейчас) и раскаленные летним Солнцем сверкающие рельсы. Была тишина, летний сияющий морок, странное состояние, оно почему-то запомнилось до сих пор.

Станция Павшино. Ездил сюда в середине 90-х, когда торговал чаем вразнос (удавалось что-то продать, бродя среди торговцев пристанционного рынка и предлагая им чайную продукцию). В последние годы иногда ездил сюда на хоккей с мячом — московское «Динамо» выселили из дворца спорта «Крылатское», и оно теперь играет на красногорском стадионе «Зоркий». А во дворце спорта «Крылатское» оборудовали ковидный госпиталь. За долгие годы заметил закономерность: на одном из путей станции Павшино всегда стоят два или три товарных вагона, таких, открытых, в которых обычно возят сыпучие грузы (на железнодорожном сленге они называются «полувагоны»). Это каждый раз разные вагоны, но в каком-то смысле они одинаковые. Они там стоят все время.

Справа по ходу движения — гигантский жилой район Павшинская Пойма, вдали виднеются огромные суперсовременные здания Правительства Московской области и Московской областной думы.

Платформы Пенягино и Волоколамская. Раньше их не было. Дальше уже Москва.

Народу уже реально много, некоторые стоят.

Станцию Тушино переименовали в Тушинскую. Раньше была железнодорожная станция Тушино и метро «Тушинская». Теперь обе — Тушинские. Это вызывает грусть.

Платформа Щукинская. Раньше ее не было. Можно выйти, пройти совсем чуть-чуть и пересесть на станцию метро «Щукинская».

Платформа Покровское-Стрешнево посреди одноименного парка раньше была, а теперь ее нет. Осталось только прекрасное станционное здание начала XX века.

Платформа Ленинградская раньше тоже была, а теперь ее тоже нет. Теперь между этих двух бывших платформ располагается платформа Стрешнево, которой раньше не было. С нее можно удобно пересесть на одноименную станцию Московского центрального кольца (МЦК), которой тоже раньше не было.

Много чего в этих местах раньше не было, а теперь есть, и наоборот.

Зато на своих прежних местах находятся платформы Красный Балтиец, Гражданская, Дмитровская, Рижская. Каланчевская тоже на своем обычном месте, но ее как-то перестраивают, и, как уже было сказано, называется она теперь Площадь Трех Вокзалов.

И Курский вокзал тоже стоит на своем месте. Но все на нем изменилось. Раньше здесь было одиннадцать путей у платформ плюс, кажется, два технических (точно не помню, но порядок такой). Сейчас большинство путей разобрано, вместо них — поверхность Земли, покрытая свежим, чистым песком. Прежних платформ нет, осталась только первая, примыкающая к вокзалу, и еще одна или две. Наверное, здесь снова уложат пути и построят новые, удобные, современные платформы. Но пока все выглядит жалко и заброшено.

Вышел из электропоезда «Иволга» на вторую платформу, сел на скамеечку, достал небольшую бутылочку виски, отхлебнул.

Справа виднеется край родного дома номер 23 по улице Земляной Вал, высокого, сталинского, красивого со стороны улицы и довольно уродливого со стороны двора. В младшем школьном возрасте часто гулял с мамой по Курскому вокзалу. Мы ходили вдоль платформ, встречали и провожали поезда и электрички. Все, связанное с железными дорогами, вызывало экстатические эмоции. Простой, в сущности, процесс отправления поезда дальнего следования от Курского вокзала в южном направлении был дико интересен. Курский вокзал был грязен, неуютен, набит людьми. У касс было дикое столпотворение, процесс приобретения билетов на поезда дальнего следования был тогда чем-то вроде осады или ожесточенной битвы. Люди выстаивали огромные очереди, летом все это превращалось в полный кошмар. В общем, сейчас понятно, что это было не самое приятное место. Но тогда оно было почти волшебным. Поезда, электрички, гудки, объявления по громкоговорителям, запах креозота, запах дыма из топящихся вагонных печек, разговоры с мамой (она не особо интересовалась железными дорогами, но легко и охотно втягивалась в их обсуждение). Что-то в этом было такое… как всегда, толком и не объяснишь, какое, и не надо объяснять.

Вспомнилось вдруг, как стояли с мамой у одного из тупиков Горьковского направления. Был вечер, уже темно, в тупике стояла круглолицая электричка ЭР2. На окне кабины машиниста висела тряпичная табличка с указанием конечного пункта — скорее всего, на ней было написано «ЖЕЛ-ДОР» или «БАЛАШИХА», это были самые распространенные маршруты. Фары электрички светились зловещим тусклым красным светом, и мама сказала: смотри, у нее глаза, как у марсианина.

Действительно, было в них что-то марсианское.

Сделал еще несколько глотков, спустился в подземный переход, прошел через почти пустое огромное здание Курского вокзала, вышел на почти пустую привокзальную площадь, вызвал такси и поехал домой.

 

 

Владимир — Тумская

 

Много лет назад, в один из приездов во Владимир, видел на станции маленький утлый поезд, состоящий из чехословацкого маневрового тепловоза ЧМЭ3 и трех пыльных старых зеленых пассажирских вагонов. На вагонных бортах были закреплены кривенькие белые таблички с черными надписями «Владимир — Тумская». Почему-то запомнился этот маленький утлый поезд, и уже тогда зародилась мысль когда-нибудь проехать на нем. Посмотрел на карте — ну да, есть такой маршрут, тупиковая ветка до станции Тумская, это уже соседняя с Владимирской, Рязанская область. Раньше это была знаменитая, воспетая Паустовским, Рязанско-Владимирская узкоколейка. Ее построили на рубеже позапрошлого и прошлого веков. В 20-х годах участок Владимир — Тумская (около половины трассы) перешили на обычную, широкую колею, а другая половина, от Тумской до Рязани, оставалась узкоколейной и работала до 90-х годов, потом была разобрана.

В общем, мысль проехать по этой ветке тлела в голове многие годы, в качестве вялой необязательной полумечты. И вот пришло время ее осуществить.

Начало путешествия было комфортным. Зимний вечер, Восточный вокзал, полупустая нижегородская «Ласточка», Владимир, гостиница «Золотое Кольцо», уют, комфорт, сон. Зимнее холодное утро, вскакивание с удобной гостиничной кровати, торопливый завтрак, такси, вокзал. Пригородный поезд Владимир — Тумская будет отправляться от первой платформы с первого пути. Это хорошо, не надо идти по лестницам и длинному переходу. Отправление в 08:59.

Как и тогда, много лет назад, поезд Владимир — Тумская состоит из чехословацкого маневрового тепловоза ЧМЭ3 и трех вагонов. Но поезд теперь не выглядит утлым. Он окрашен в красно-серые корпоративные цвета РЖД, а вагоны сверкают новизной и чистотой. Вагоны сидячие, с удобными креслами. Туалеты, кажется, не гравитационные, а вакуумные. Гравитационный туалет — официальный железнодорожный термин, он обозначает вагонный туалет, при пользовании которым жидкости и предметы, выливающиеся и вываливающиеся из пассажиров, проливаются и падают на железнодорожное полотно под действием гравитации. Земля притягивает к себе продукты человеческой жизни, и они притягиваются. А вакуумный туалет более современен и экологичен, в нем продукты жизни приводятся в движение при помощи вакуума и не падают на железнодорожное полотно, а скапливаются в специальном сосуде. Поэтому вакуумными туалетами можно пользоваться на всем протяжении маршрута поезда, в том числе и на остановках.

В общем, вагоны хорошие. Сел у окна, поехали.

Как обычно бывает в таких поездах, народу мало. Вагон не то, чтобы пустой, скорее полупустой, занято около четверти мест или еще меньше.  В вагоне тихо, но не совсем. Тишину нарушают два молодых парня, сидящие в самом конце и непрерывно бубнящие. Они разговаривали на протяжении почти всего пути (вышли незадолго до Тумской), все их слова были различимы в звуковом плане и совершенно неразличимы в плане содержательном. Лишь иногда до сознания долетали их отдельные реплики типа «ну, он, в общем, поехал», «да ладно», «да ты гонишь», «она ему сказала», «ну а он чего», «ну они там все такие» и тому подобные, а в единый связный разговор все это не складывалось. В общем, их непрерывное говорение было подобно тишине и не мешало погружению в приятную атмосферу этой бессмысленной поездки.

Поезд сначала ехал вдоль основного хода Владимир — Москва, в вышине проплыли Дмитриевский и Успенский соборы. От этих соборов открывается один из лучших видов России — вид за железную дорогу, за Клязьму, на бесконечные леса, в сторону Рязани. Поезд еще некоторое время ехал вдоль главного хода, а потом стал постепенно отклоняться влево, проехал под объездной дорогой (вокруг Владимира), переехал по довольно длинному мосту неширокую замерзшую Клязьму и углубился в леса, которые так завораживающе выглядят от смотровой площадки рядом с Успенским и Дмитриевским соборами Владимира.

Как всегда бывает в подобных поездках, смотреть было особо не на что. Тем не менее сидеть у окна все равно имело смысл — было приятно расфокусированным взглядом смотреть на мелькающий лес, редкие поля, деревеньки и поселочки. Ничего интересного, ничего примечательного, смотреть не на что, важен и нужен сам факт вот этого скользящего равнодушного смотрения. Поездки в таких поездах чем-то подобны так называемому флоатингу, или сенсорной депривации, когда человек помещается в специальную камеру и покоится в воде с температурой, равной температуре тела, без проникновения света и звука, и расслабляется, и отдыхает, и на некоторое время отвлекается от мучительного ощущения себя и собственной жизни. Вот так и тут, в этих поездах. Ничего нет, только мелькающие за окном деревья (равное отсутствию зрительных впечатлений), только стук колес (равный тишине) и бубнение парней (тоже равное тишине), и труднопереносимое ощущение своей так называемой личности, переживающей какие-то, если можно так выразиться, переживания ослабляет свои вечные клещи, и можно просто ехать и ехать посреди этого — нет, не «Ничто», а «ничего».

Нитчево, нитчево, как любил говорить объединитель Германии Отто фон Бисмарк.

Бытие и ничего.

Ничего ненадолго нарушилось в Гусь-Хрустальном (или Гусе-Хрустальном? Как правильно?), единственном более или менее крупном населенном пункте на этой тихой дороге. Какое-то количество пассажиров вышло, и какое-то количество пассажиров вошло. Среди вошедших была женщина, которая, устроившись на своем месте, начала подчеркнуто громко, на весь вагон, говорить по телефону. Содержание ее устного телефонного послания можно передать одной фразой «мы в поезде, едем домой», она громко говорила минут пятнадцать, и содержание ее речи не выходило за пределы одной этой фразы, это был прекрасный, даже мастерский пример многократного вариативного повторения одного простого сообщения. Весь вагон слушал ее торжествующую речь, чем-то напоминавшую выступления М. С. Горбачева. А потом она перестала говорить о своем вечном возвращении домой, умолкла, и снова наступило ничего.

На одном из поворотов поезд вдруг запел — колесные пары терлись о рельсы и издавали прекрасные, чарующие звуки, это был не скрип и не скрежет, а какая-то сложная мелодия, и один из бубнящих парней сказал: «звуки — как похоронный марш», это было очень странно, потому что вообще-то ничего общего с похоронным маршем у этой мелодии не было, но вот такие ассоциации возникли у этого парня.

На станции Великодворье, перед Тумской, из вагона вышли почти все пассажиры, и один вошел. Таким образом, от Великодворья до Тумской в вагоне ехало всего три пассажира.

На подъезде к станции Тумская поезд снова запел на повороте, и машинист стал гудеть людям, стоявшим вдоль дороги, а люди в ответ на гудки махали поезду руками.

Станция Тумская. Поезд шел три часа семь минут.

Вышел из вагона. Узкая платформа, небольшое здание вокзала. Рядом с платформой — музей узкоколейной железнодорожной техники. На отдельных кусках узкоколейных путей стоит узкоколейная железнодорожная техника: красный тепловозик, зеленый пассажирский вагончик, вагончик-платформочка и крошечный желтый снегоочиститель (у этого существительного нет уменьшительной формы, а жаль). Все маленькое, кургузое, по-хорошему убогонькое. Особенно трогателен снегоочиститель — деревянный, слепой (без окон, но с маленькой дверцей) остроконечный вагончик. Его прицепляли спереди к локомотиву (вот к такому красному тепловозику) и расталкивали им упавший на узкоколейку снег. Тепловозик тоже очень трогательный, жалкий и тоже слепой — окна кабины почему-то заварены стальными листами, и в облике тепловозика сквозит потерянность и инвалидная беспомощность.

Посмотрел, пофотографировал. Был такой план: доехать на автобусе или такси до соседнего исторического города Касимова (когда-то он был центром Касимовского ханства), подождать на автостанции и ранним вечером отправиться на таком же маленьком тихом местном поезде от Касимова до станции Шилово (Касимов — такая же, как и Тумская, тупиковая станция, конечный пункт малодеятельной линии). Но этим планам не суждено было осуществиться. Дальше главным героем повествования будет лед, как в известной трилогии писателя В. Сорокина.

Сначала нужно было дойти от платформы станции Тумская до автостанции, это плюс-минус двести метров. Платформа покрыта льдом, но идти не трудно, можно держаться за металлическое ограждение. А вот дальше задача усложнялась. От платформы к пристанционной площади (назвать ее привокзальной было бы некоторым преувеличением) вела ледяная тропинка посреди снежной целины. Лед не ровный, а бугристый. То есть продвигаться методом скольжения, не отрывая ног от Земли, нельзя, надо шагать. Каждое наступание на лед вело к соскальзыванию стопы с ледяной неровности. Лед ничем не посыпан. Держаться не за что. Попытки идти по снегу приводят к проваливанию почти по колено.

Доковылял до торца станционного здания. До входа со стороны платформы ковылять очень далеко, и по всему видно, что вход закрыт — к нему не ведет даже тропинка, сплошной снег без следов человека. Дверь в торце здания закрыта. Кажется, здание просто не открывают из-за малого количества пассажиров — приехавшие моментально разбредаются по поселку, а уезжающие приходят на станцию непосредственно перед отправлением и сразу садятся в поезд. Станционным зданием просто никто не пользуется.

Доковылял до пристанционной площади. Пристанционная площадь представляет собой сплошное поле голого бугристого льда. До автостанции еще метров сто. Медленное ковыляние, каждый шаг может привести к падению. Очень не хочется падать на этот бугристый лед. Очень не хочется ломать себе что-нибудь и оказываться в больнице поселка городского типа Тума. Очень трудно идти.

Наконец автостанция. Расстояние в двести метров преодолено за полчаса.

Внутри автостанции нет ничего, кроме кассы и железных сидений. Автобус до Касимова будет часа через полтора, он проходящий, когда точно будет — неизвестно. Но должен быть. Если ехать на этом автобусе, получится приехать в Касимов практически впритык к отправлению поезда, а до железнодорожной станции надо еще ехать минут двадцать, она располагается на некотором расстоянии от города.

Кстати, туалета на автостанции Тума тоже нет.

Посидел немного на железном сиденье, выглянул на улицу, обнаружил машину ВАЗ-2110 с сидящим внутри водителем, подковылял к машине, здравствуйте, вы работаете, да, куда надо, до Касимова, тысяча, поехали.

Быстро (меньше чем за час) доехали до касимовской автостанции. Машина остановилась посреди площадки, покрытой сплошным льдом, тоже бугристым, как в Туме. Ближе подвезти не могу, вы уж извините, да, вот такая у нас тут хрень, ничего не чистят, всем по барабану, только деньги воруют, да, понимаю, ну, что делать, спасибо, вам спасибо, до свидания.

Доковылял до автостанции. Это гораздо более продвинутая автостанция, чем в Туме. Тут есть не только касса и железные сиденья, но и туалет, кофейный автомат и церковь. Да, не просто часовенка, какие иногда бывают на больших вокзалах и в аэропортах, а настоящая церковь, с алтарем. Вход в церковь — прямо из помещения автостанции, выходить на улицу не надо. Нигде больше такого не видел. Зашел, совершил малое молитвенное делание, поставил несколько свечей, посидел в тишине на скамеечке.  И пошел решать транспортные проблемы.

До поезда еще часа два с половиной. Заранее ехать на станцию Касимов не имеет смысла — скорее всего, там, как и на станции Тумская, негде посидеть в ожидании поезда, придется сидеть или даже стоять просто на улице. Надо туда приехать перед отправлением поезда. До станции Касимов ходят местные автобусы, но до остановки надо далеко идти по голому бугристому льду и потом долго ждать автобус, стоя на голом бугристом льду. Не стоит этого делать. Посоветовался с женщиной, собирающей плату за посещение туалета. Выяснилось, что никаких проблем с вызовом такси нет, есть несколько таксистских компаний, вот их телефоны. Еще работает Яндекс-такси. В общем, надо посидеть часа два, попить кофе, почитать, а потом вызвать такси, доехать до станции Касимов, сесть в поезд и тихо ехать до станции Шилово, а оттуда — электричкой до Рязани, а в Рязани или сесть в один из многих проходящих поездов в сторону Москвы, или переночевать в гостинице «Форум», предварительно забронированной.

Посидел, почитал, попил кофе из автомата. Позвонил в одну таксистскую компанию — свободных машин нет. Позвонил в другую таксистскую компанию — свободных машин нет. Позвонил в третью таксистскую компанию — ваш заказ принят, ждите звонка. Через десять минут звонок от автоматической женщины — ваш заказ все еще обрабатывается, ждите звонка. Попытался вызвать такси через Яндекс. Найдена единственная машина, и она ехать отказывается. Вернее, не она отказывается, а ее водитель.

Несколько раз выходил на улицу — ни одного бомбилы.

Новогодние дни, никто не хочет работать.

Если прямо сейчас не появится такси, можно будет уже не ждать, будет уже поздно.

Звонок из предыдущей таксистской компании. Промелькнула слабая надежда. Автоматическая женщина сообщила: ваш заказ все еще обрабатывается. Для отмены заказа нажмите два.

Нажал два. Все, красивый план с двумя поездками подряд потерпел крах. Очень жаль.

Поплелся к расписанию междугородных автобусов. Сейчас пять, ближайший автобус до Рязани будет через два часа, едет он до Рязани часа три с половиной. Ну, что делать. Надо ждать два часа в пустой автостанции, потом ехать хрен знает сколько в ночи. Ладно.

Купил билет, позвонил жене, поделился своим провалом. Жена примерно за сорок секунд дозвонилась до одной из касимовских таксистских компаний и нашла свободную машину, которая согласилась поехать в Рязань. Вернее, не машина согласилась, а ее водитель.

Собственно, это и все. Домчался до Рязани, послушал рассказы приятного интеллигентного водителя о нелегкой водительской доле. Решил не заморачиваться с проходящими поездами и снова устроил себе комфорт, как в начале путешествия — переночевал в прекраснейшей гостинице «Форум» и днем вернулся в Москву на поезде Уфа — Москва в свободном купе вагона СВ (билет стоил ненамного дороже, чем в обычный купейный вагон). Это довольно приятно — ехать на втором этаже вагона СВ по Подмосковью, отхлебывать виски из термоса, любоваться пролетающими мимо Луховицами, Коломной, Воскресенском, Раменским, Малаховкой, Красково, Люберцами, Выхино, Вешняками, Перово, Авиамоторной, Электрозаводской, как же прекрасна дорога Рязань — Москва, въезжать под дебаркадер Казанского вокзала, как же прекрасен Казанский вокзал, ехать потом на такси в обратную сторону — по Третьему кольцу, по шоссе Энтузиастов, по Северо-Восточной хорде, как же прекрасна Северо-Восточная хорда, въезжать в родное Кожухово, как же прекрасно родное Кожухово, и оказываться дома.

Жаль, конечно, что в Касимове вот так получилось. Вернее, не получилось. Или не жаль.

 

 

Кисловодск — Тихорецкая

 

Место временной дислокации — Ставропольский край, КМВ (район Кавказских Минеральных Вод), Ессентуки. Цель — отдых и восстановление (хотя, можно было написать просто «отдых» или просто «восстановление», потому что это, в общем-то, одно и то же). В регионе КМВ и вокруг него как-то совсем плохо с малодеятельными железными дорогами и тихими маленькими пустыми (полупустыми) поездами. Дороги все какие-то многодеятельные — большие магистрали с интенсивным движением дальних и пригородных поездов. Есть и ответвления, например, ветка до Нальчика. Но по ней ходит только поезд Москва — Нальчик, происходит это раз в сутки, это очень большой и непустой поезд. По линии Минеральные Воды — Кисловодск то и дело снуют электрички и, опять-таки, дальние поезда до Москвы, Петербурга и других далеких городов (есть, например, поезд Кисловодск — Тында). Ничего маленького, тихого, полузаброшенного и полупустого тут нет.

Зато на некотором расстоянии есть станция Тихорецкая, известная всему бывшему советскому народу по знаменитой песне из знаменитого фильма «Ирония судьбы, или С легким паром». Туда идет поезд «Ласточка» сообщением Кисловодск — Ростов. Отправление в 06:12. Ехать пять часов в одну сторону. Потом ждать в Тихорецкой почти шесть часов и еще пять часов ехать обратно. А что, неплохой вариант. Немного смущала, конечно, перспектива шестичасового сидения на станции Тихорецкая в ожидании обратной «Ласточки», но, с другой стороны, почему бы и нет.

В общем, поехал.

Не хотелось садиться в проходящую «Ласточку» в Ессентуках, что было бы естественно и разумно (от гостиницы до вокзала всего 600 метров ходьбы). Хотелось доехать в ночи до Кисловодска на такси и сесть в поезд именно на конечной станции. Тем более что почему-то понравилась эта недолгая дорога от Ессентуков до Кисловодска.

Подъем в пять утра, вызов такси (в районе КМВ очень хорошо работает соответствующая служба Яндекса), мчание по почти пустой трассе в Кисловодск. Где-то там, впереди, возвышается Эльбрус, его видно днем, а ночью не видно, жаль, что его не подсвечивают какими-нибудь космическими мегапрожекторами. У безлюдной платформы кисловодского вокзала стоит почти пустая «Ласточка». На лбу головного вагона светится слово «Краснодар». Как Краснодар, почему Краснодар, а не Ростов. Подданный железнодорожного царства объяснил: «Ласточка» состоит из двух пятивагонных частей, на одной из станций поезд будет расцеплен, и одна часть «Ласточки» отправится в Краснодар, а другая умчится в Ростов. Вы идите дальше, вон туда, к мосту, в начало состава, в Ростов — это туда.

В вагоне никого. То есть буквально ни одного человека. Стал единственным пассажиром. Это хорошо. Пусть с маленькими тихими поездами здесь напряженно, но вот хотя бы некоторое время удастся проехать в полупустом поезде и в совсем пустом вагоне.

Купил билет подороже, в вагон, так сказать, повышенной комфортности. Удобнейшее одиночное (без предполагаемого соседа) кресло у окна. Уютный свет, тьма за окном. Тихие, но хорошо различимые объявления (маршрут поезда, остановки, как следует себя вести, чего следует избегать, чтобы сохранить остатки жизни, здоровья и самоуважения, и так далее). Тишина, покой, блаженство. Поехали.

До Ессентуков так и ехал один в вагоне. В Ессентуках село человека три или четыре, потом еще прибавилось пассажиров в Пятигорске, но они тихо входили, садились на свои места и сидели тихонько, не нарушая тишины.

За окном темно, смотреть не на что. Делать, к счастью, тоже нечего. Думать в данный момент тоже не о чем. К счастью. Просто — ехать. Чистое наслаждение движением.

В Минеральных Водах количество пассажиров увеличилось. Уже рассвело, все видно. Ближе к станции Курсавка взошло Солнце и осветило степь. И дальше была стремительная езда по солнечной степи.

Можно было бы описать степь и езду по ней, ощущения, которые вызывает созерцание степи у созерцающего, описать красоту и величие степи, оттенки ее цветов и так далее, но, наверное, не нужно. Уже написано огромное количество текстов про степь, например, знаменитая одноименная повесть А. П. Чехова, и зачем добавлять к ним еще один текст, что тут писать, степь вот именно такая, как во всех текстах про степь, и добавить к этому в общем-то нечего.

Одинокий мощный самосвал стоит посреди (бескрайней, зачеркнуто) степи на подъезде к станции Курсавка.

Дальше все время была степь и крупные железнодорожные станции — Невинномысская, Армавир, Гулькевичи, Кавказская. Везде садились пассажиры, вагон из пустого превратился в почти полный. Но тишина и покой сохранялись. Все молчали и ехали.

На Кавказской «Ласточка» стояла чуть дольше, чем на остальных станциях. Сначала постояла, а потом проехала примерно метр и еще постояла. Это одну часть «Ласточки» отцепили от другой, и одна часть поехала в Краснодар, а другая в Ростов.

Эта тихая стремительная езда была так прекрасна, что было даже немного жаль, когда поезд «Ласточка» остановился у платформы № 1 станции Тихорецкая.

Ровно одиннадцать. Обратная «Ласточка» отправляется в 16:46. Почти шесть часов нужно провести здесь, на станции Тихорецкая, в городе Тихорецк Краснодарского края.

Огромное здание вокзала огорожено забором, входа нет, ремонт. Возникли панические опасения, что на станции нет работающего зала ожидания, и непонятно тогда, где ожидать. Зал ожидания обнаружился на привокзальной площади — маленькое здание с кассами, железными сиденьями и банкоматом ВТБ. Зал ожидания — это хорошо. Есть, где ожидать.

Прежде, чем начать ожидать, было решено ознакомиться с городом Тихорецк путем проезжания по нему на кольцевом автобусе 8. На конечной привокзальной остановке есть удобная длинная скамейка и информационные щиты с информацией об истории города Тихорецка. Есть интересные старые фотографии. Ожидание автобуса 8. На Яндекс-картах не отображается движение городского транспорта Тихорецка в реальном времени (как на картах крупных городов). Отображается только расписание. Ближайший автобус 8 прибудет в 11:35. Отлично, это совсем скоро.

11:35. Автобуса нет, Яндекс-карты сообщают, что ближайший автобус отправится в 11:50.

11:50. Автобуса нет, Яндекс-карты сообщают, что ближайший автобус отправится в 12:00.

12:00. Автобуса нет, Яндекс-карты сообщают, что ближайший автобус отправится в 12:20

12:20. Автобуса нет, Яндекс-карты сообщают, что ближайший автобус отправится в 12:35.

Стало как-то все равно, и возникла даже мысль, что, наверное, автобус 8 просто не существует, и что можно, в принципе, и дальше сидеть здесь, на конечной остановке «Станция Тихорецкая», наблюдать за прохожими, за ожидающими пассажирами, за тишиной и неторопливостью тихого неторопливого города Тихорецк.

Но реальность показала, что автобус 8 все-таки существует, он внезапно соткался из тихорецкого воздуха, было занято место у окна, и состоялась поездка по городу Тихорецк. Автобус 8, петляя, доехал до церкви Иоанна Русского на окраине города и, петляя, вернулся другим путем к вокзалу.

Из разговора водителя с пассажиркой выяснилось, что еще два круга, и вся Тихорецкая встанет, газа нет, заправка не работает, два баллона осталось, а что нам эти два баллона.

В автобусе ощутимо пахнет газом.

Поездка длилась полчаса. Или минут сорок. Город порадовал своими крепенькими, основательными домиками обширнейшего частного сектора. Домики, за редчайшими исключениями, кирпичные. Ни одной развалюхи, «заброшки», кругом крепкие хозяйства, руководимые крепкими хозяйственниками. Красот особых не заметно, но вот эта крепко-хозяйственность бросается в глаза.

Прошло уже два с лишним часа. Осталось три с лишним.

Вышел на платформу. Никого нет, кроме группы подданных железнодорожного царства, в синей форме с ядовито-желтыми жилетами. По привычке сделал смартфоном несколько снимков общего вида станции и стоящего на пути бесконечного, уходящего к горизонту, состава цистерн. Подошел подданный железнодорожного царства. Здравствуйте, здравствуйте, а вот вы сейчас фотографировали, ну да, фотографировал, а что, у нас нельзя фотографировать, почему нельзя, станции ведь можно, нельзя только мосты и туннели как стратегические объекты, у нас специальное распоряжение, что фотографировать на станции нельзя, можем принести вам, если хотите, да нет, не надо, но вообще странно, ни на одной станции никогда не запрещали фотографировать, только в московском метро, у вас такая знаменитая станция, как же ее не сфотографировать, да, понимаю (улыбка), но все-таки фотографировать нельзя, ну хорошо, ладно, и фотографии удалите, пожалуйста.

Демонстрация экрана, нажимание кнопки с изображением корзины, вот, видите, да, хорошо, спасибо, в общем, не фотографируйте, пожалуйста.

Ладно.

Чуть поодаль на платформе обнаружилась скамейка. Сел и долго смотрел на стоящий напротив бесконечный состав цистерн. Тихорецкое январское солнце создало почти летнюю погоду, тепло, в осенней куртке даже жарко.

Долгое сидение на безлюдной платформе в ожидании поезда (или не в ожидании, просто так) — драгоценное время, драгоценные моменты жизни. Вспомнилось долгое сидение теплым зимним вечером 2011 года в Брянске на платформе станции Орджоникидзеград в период написания книги «Описание города». Тогда тоже была пустынная платформа, бесконечный состав цистерн и долгое ожидание электрички до Брянска-Орловского, только было темно и довольно холодно. И вот сейчас было похоже.

Драгоценные моменты одинокого сидения на безлюдной платформе в ожидании неизвестно чего.

Подошел полицейский. Здравствуйте, документики, пожалуйста. А вы что сидите? Ждете поезд? До Кисловодска? Ну, это вы рано пришли, он только в 16:46 будет. Вы тут снимали, а у нас тут снимать нельзя. Ну, это раньше можно было. У нас распоряжение, снимать вообще нельзя. Технику возят, понимаете. Нельзя. (По рации.) Проверь человека. Данилов Дмитрий Алексеевич, шестьдесят девять. (Пауза.) Все нормально, пожалуйста, ваш паспорт. В общем, не надо фотографировать, поймите правильно. Всего доброго, счастливого пути.

Бдительность.

Зашел в мини-кофейню, купил стаканчик флэт-уайта (отличного качества), решил сменить дислокацию, пошел к привокзальному скверику с памятником Ленину, хотел сесть на одну из скамеек, но рядом с ней валялась мертвая черная птица, и отошел подальше, к другой скамейке.

Сидел, читал в скверике с памятником Ленину. Солнце опустилось ниже крыши вокзала, стало холодно. Сидел, читал в зале ожидания. Вышел на платформу. Подошел поезд «Ласточка» — тот же самый. Сел в тот же самый вагон с той же самой проводницей и поехал обратно.

Тут надо оговориться. Имеется в виду тот же самый поезд в физическом смысле, то есть тот же самый набор (состав) красно-серых сверкающих металлических вагончиков. Но в железнодорожном смысле это был уже другой поезд, обратный. Тот, предыдущий, был поезд 809, а этот — поезд 810.  И вагон был тот же физически, но теперь это был не вагон 1 поезда 809, а вагон 1 поезда 810. И проводница была той же самой в телесном и, так сказать, личностном плане, у нее были те же фамилия, имя и отчество, та же дата рождения, тот же адрес постоянной регистрации и фактического проживания (возможно, эти адреса совпадают), тот же нрав и та же судьба. Но в железнодорожном смысле это была не проводница вагона 1 поезда 809, а проводница вагона 1 поезда 810, то есть уже другая железнодорожная сущность.

Та же самая (другая) проводница сказала: и снова здравствуйте.

В вагоне было полно людей, в том числе целая компания подданных железнодорожного царства, едущих по своим служебным делам на разные станции маршрута. Люди разговаривали, смеялись, выбегали покурить, ходили вдоль вагона с чемоданами, в общем, было много звуков и суеты, и не было того пустого спокойствия, которое было по дороге из Кисловодска до Тихорецкой. И кресло было уже не одиночное, а с соседом-железнодорожником. Но все равно приятно было смотреть на вечернюю степь, на высокое закатное небо, а потом — на темноту с мелькающими в ней огоньками.

Хорошо, что поэт-песенник Михаил Львовский и композитор Микаэл Таривердиев в начале 60-х сочинили песню «На Тихорецкую состав отправится», хорошо, что ее в 70-х годах закадрово спела Алла Пугачева в фильме «Ирония судьбы, или С легким паром», хорошо, что эта песня стала всесоветски знаменитой, а с ней и станция Тихорецкая. Если бы не эти факторы, наверное, не возникла бы идея взять и поехать на эту станцию и просидеть там почти шесть часов. Все-таки, хорошо, что эта идея возникла. Спасибо, Михаил Львовский, спасибо, Микаэл Таривердиев, спасибо, Алла Пугачева, спасибо, Тихорецкая.

 

 

Москва — Савелово — Углич — Савелово — Москва

 

На станции Савелово был обретен практически идеальный поезд малодеятельной линии — состав из тепловоза ДМ62 и одного плацкартного вагона. Совсем идеальным его можно было бы назвать, если бы локомотив был не магистральным, а маневровым. В этом смысле ближе к идеалу был описанный в одном из предыдущих текстов поезд Владимир — Тумская, ведомый маневровым тепловозом ЧМЭ3. С другой стороны, тот поезд отдаляли от идеала слишком большое количество вагонов (три) и их подчеркнутая, сверкающая новенькость. А тут — классический олдскульный плацкарт, вагон не нов и идеально одинок. Да и тепловоз ДМ62, в общем-то, прекрасен, почти совершенен. Это модификация знаменитого тепловоза М62, «Машки», как его называют железнодорожники. Модификация создавалась в 80-е годы специально для использования в составе боевых железнодорожных ракетных комплексов (БЖРК), проще говоря, эти специальные «Машки» таскали ракеты. Потом БЖРК расформировали, и «Демобилизованные Машки» (так называют иногда конкретно эту модификацию) перешли на обычную железнодорожную работу.

Википедия сообщает, что венгерские, чешские и словацкие железнодорожники дали тепловозам М62 прозвище «Сергей». Ну, здравствуй, Сережа.

Нет, все-таки будем называть этот заслуженный тепловоз «Машкой», как и положено в наших краях. «Сергей» — это как-то слишком вычурно и даже вызывающе. Какая-то ненужная перемена пола.

В данном случае состоялось знакомство с тепловозом ДМ62-1738. Выпущен на Ворошиловградском тепловозостроительном заводе в 1985 году. До 1988-го таскал ракеты, потом передан в депо Малая Вишера, в 1997-м — в депо Хвойная, с 2009-го приписан к депо Волховстрой. 38 лет, солидный возраст (это была фраза, не имеющая смысла, и так ведь понятно, что если тепловоз построили в 1985 году, то ему 38 (или 37) лет, и что значит «солидный», где проходит граница между солидностью и несолидностью возраста, непонятно, в общем, это действительно совсем бессмысленная фраза, ну ладно, пусть будет).

Приехал на станцию Савелово на электричке, которая идет от одноименного московского вокзала два с половиной часа, чуть не опоздал на нее (успел где-то за 40 секунд до отправления). Электричка шла со всеми остановками, кроме Депо, Луговая, Некрасовская, Трудовая, Морозки, Турист. Перечисление этих станций звучит как стихи. Рэп, своего рода.

Депо Луговая Некрасовская

Трудовая Морозки Турист

Депо Луговая Некрасовская

Трудовая Морозки Турист

Слава РЖД! Слава РЖД!

Депо Луговая Некрасовская

Railways not dead! Railways not dead!

Трудовая Морозки Турист

Ну и дальше еще можно продолжить (хотя, наверное, не нужно).

Вышел в Савелово в 11:26. Сразу увидел далеко впереди близкий к идеалу поезд Савелово — Углич. Вернее, пока вдалеке виднелся только торец того самого одинокого вагона. Подошел и обнаружил, что вагон пока не прицеплен к локомотиву, стоит просто один-одинешенек рядом с крошечным вокзальчиком. По параллельному пути неторопливо ехала «Машка». Она уехала куда-то вдаль, на Север, там остановилась, невидимый диспетчер перевел невидимую стрелку, «Машка» вернулась обратно и слилась в единый поезд с одиноким плацкартным вагоном, тем самым прервав его одиночество.

Надо сказать несколько слов о станции Савелово. Это крупная станция на линии Москва — Калязин — Сонково — Пестово — Мга — Санкт-Петербург. Своего рода, резервная линия между двумя столицами. Основная трасса МСК — СПБ прямая (почти прямая, строго говоря), а Савеловская линия изгибается дугой. По основной мчатся с дикой скоростью «Сапсаны», а по однопутной тихой Савеловской не спеша ездят крошечные пассажирские и некрошечные грузовые поезда. Сейчас дорогу реконструируют, сюда переводятся большие объемы грузового движения с основной трассы, чтобы не мешать «Сапсанам». Савелово — окраина Кимр, основная часть города расположена на другом берегу Волги. Линия Москва — Савелово электрифицирована, а дальше начинается тепловозное царство.

Вагон полупуст. Вернее, заполнен процентов на 20 или меньше. В каждом отсеке кто-то сидит, но этих кого-то совсем мало, один-два-три человека на отсек. Две приветливые проводницы. Сел на боковое место, потому что таких небоковых мест у окна, чтобы напротив никто не сидел, не было, а сидеть напротив кого-либо не хотелось.

«Машка» (Демобилизованная) тихонько свистнула, поехали. Путей по сторонам становилось все меньше, они очень быстро слились в один путь, тот, по которому ехал поезд Савелово — Углич. Пригород Кимр (Савелово) тоже быстро закончился. Проводница объявила, что следующая остановка — Белый Городок.

По этому пути ездил раньше три раза.

Первый раз в подростковом возрасте с мамой. Захотели съездить на родину предков по бабушкиной линии. Если говорить точно, родина предков бабушки, прабабушки и так далее — не сам Углич, а деревня под Угличем (не помню, как называется). В этой деревне тоже приходилось бывать, года в два или чуть раньше, но ехали как-то по-другому, не поездом (кажется, водным путем, по каналу имени Москвы и Волге). С деревней связано первое в жизни отчетливое воспоминание — сидение на песчаном дне реки и, так сказать, утопание. Мама отвлеклась от меня на секунду, и я не придумал ничего лучшего, чем упасть в реку (что за река? не знаю), плюхнуться на дно и начать тонуть. Поверхность прозрачной воды плещется где-то над головой, встать почему-то не получается, вообще ничего с этим всем сделать не получается и невозможно, сейчас просто придется умереть (понимание этого почему-то уже присутствовало), ну а что делать. Ничего не поделаешь. Тут мама заметила мое погружение и быстро меня вытащила. Кстати, не факт, что это была мама. Просто чьи-то руки. Так что смерть на некоторое время отступила.

Первое воспоминание в жизни — «должен был умереть, но оказался спасен». Причем, спасен не собственными усилиями (тщетными), а внешней силой. (Тут можно было бы порассуждать о том, что это повлияло в дальнейшем на так называемую «личность», но, наверное, не стоит.)

В общем, решили с мамой поехать на родину (в широком географическом смысле) предков. Середина 80-х. Ехали ночью на поезде дальнего следования с Савеловского вокзала. Сейчас уже не помню, был ли это поезд Москва — Углич или прицепной вагон в составе поезда до Рыбинска. Места у нас были в общем вагоне. Такая разновидность размещения пассажиров в вагонах в РЖД уже почти или совсем не практикуется, а тогда практиковалась повсеместно. Это крайне мучительный, дикий способ рассадки. По планировке — плацкартный вагон, только не с мягкими, а с жесткими, деревянными лавками. В каждый из девяти отсеков продавалось не шесть, как в плацкартных вагонах, а девять билетов. Все билеты по умолчанию считались сидячими, предполагалось, что на каждой лавке (на двух обычных и одной боковой) будет сидеть по три пассажира. Верхние полки тоже присутствовали, но на них не продавали билеты, их занимали наиболее наглые или раньше других пришедшие пассажиры. Некоторые особо ловкие и гибкие залезали на третьи (багажные) полки, в нарушение правил железнодорожных пассажирских перевозок. Матрасы и белье не выдавались. И вот в нашем с мамой случае это был именно такой вагон. Лето, вагон переполнен, жара, духота, вонь физических тел. Нам с мамой каким-то образом удалось лечь, хотя нас нельзя было отнести к категории наиболее наглых пассажиров, скорее наоборот. Даже и не помню, как мы заняли эти привилегированные (смешно звучит) места. Мама разместилась на обычной верхней полке, я на боковой. Внизу бесконечно суетились, шумели и ругались какие-то пассажиры с ребенком, ребенок постоянно чего-то громко требовал, это был тихий (громкий) ужас, и я вдруг, к своему полнейшему удивлению, издал удивительный набор звуков «а-можно-потише», и к моему совсем уж тотальному изумлению внизу действительно сделалось потише и даже почти совсем тихо. Мама потом тоже высказалась в том смысле, что не ожидала от меня такого выступления, ей это очевидно понравилось.

Я обожал железные дороги, любая поездка была прекрасным приключением, но конкретно эта была сильно омрачена лютой трэшовостью общего вагона. Почти никакого железнодорожного очарования в этом путешествии не было. Хотя, все равно было. Запомнилось чудесное название Белый Городок. Еще до поездки нашел эту станцию на карте и очень хотел мимо нее проехать, и вот среди ночи проводница крикнула «Белый Городок», поезд остановился около каких-то тусклых огоньков, и был в этом какой-то тревожный ночной железнодорожный кайф. И потом утром, после Калязина, лежал на неудобной жесткой боковой верхней полке и пытался смотреть через верхнюю часть окна на проплывающие мимо деревья, траву и крошечные полустанки (просто кривенькие таблички у земляных площадок-платформ) — Чигирево, 12-й километр, Кулишки, и было приятно и странно-интересно ехать по этой крайне малодеятельной линии, по которой поезд ехал с черепашьей скоростью, покачиваясь на древних, раздолбанных рельсах.

Потом погуляли по Угличу, посетили достопримечательности (запомнилась церковь Димитрия на Крови), доехали на автобусе до Ярославля, там тоже погуляли и вернулись ночным поездом в Москву. Это уже был нормальный плацкартный вагон, снова верхняя полка, но уже не боковая и не деревянная, а обычная, мягкая, с матрасом и бельем. Запомнилась далекая лента Волги, пылающая в закатном свете, и сладчайшее засыпание после долгого, физически тяжелого путешествия. Тогда организм был способен сладко засыпать на верхней полке. К сожалению, эту способность он уже очень давно утратил.

Второй раз ездили этой дорогой с женой в 2006 году. Тоже летом, тоже ночным поездом. Это уже точно был прицепной вагон поезда Москва — Рыбинск, отправлялся он не с Савеловского, а с Белорусского вокзала. На Савеловском вокзале к тому времени оставили только пригородное движение. Белорусский вокзал связан с Савеловским соединительной линией вдоль Бутырского вала, вот по ней этот поезд и шел. На этот раз мы ехали в нормальных, хоть и все равно несколько стесненных условиях. У этой поездки тоже не было особого железнодорожного очарования, вернее, вообще никакого, — отъезд был омрачен довольно сильным опьянением и начинающимся мучительным трезвением, а приезд в Углич — не менее сильным похмельем. Дело в том, что вечером перед поездкой происходило очень многолюдное праздничное литературное мероприятие с интенсивным употреблением алкоголя. Оно запомнилось знакомством с Юрием Витальевичем Мамлеевым. Меня ему представили, и я подарил ему свою недавно вышедшую маленькую книжечку «Дом десять» (как всякий начинающий автор, я таскал с собой некоторый запас своих книжечек и дарил их окружающим, не без некоторой навязчивости). Когда я подписывал книжечку, Юрий Витальевич вдруг сказал: «а напишите там свой телефон, я прочитаю и позвоню вам». Я написал и подумал, что это просто такая форма вежливости. Наверняка он через десять минут забудет и о книжке, и о знакомстве, и книжка будет потом отправлена куда-нибудь к другим таким же подаренным ненужным книжкам, или сразу в мусорную корзину. В общем, я был страшно рад просто самому факту знакомства с кумиром моей юности, с человеком, тексты которого когда-то давно были для меня переворотом реальности, открытием нового мира, импульсом для того, чтобы начать писать самому. О подаренной книжке быстро забыл.

Через месяц мне позвонили с незнакомого номера. «Дима, здравствуйте, это Юрий Витальевич». И дальше Юрий Витальевич минут пятнадцать говорил мне о том, как ему понравилась моя книжка, говорил с подробностями (то есть действительно прочитал). Это очень хорошо запомнилось — сияющий летний день, двухэтажный кирпичный домик внутри гигантского авиационного ангара аэропорта Домодедово (в этом домике было мое рабочее место), я стою на галерее второго этажа и говорю с Юрием Витальевичем, прямо передо мной стоит красивый зеленый самолет авиакомпании S7, огромные ворота ангара открыты, за ними вдалеке видна взлетно-посадочная полоса, то и дело взлетают и садятся самолеты — и абсолютное ликование, ощущение триумфа, «жизнь удалась» и «можно спокойно помирать». Это, конечно, очень глупо и смешно, особенно слово «триумф» тут нелепо выглядит, ну а что делать, было это, было ощущение триумфа у автора двух мало кем замеченных тоненьких книжечек. Правда, очень быстро прошло.

Третья поездка по Савеловской дороге была совсем нелепой. Летом 2008-го мы отправились с моими друзьями Сашей Курбатовым и Толиком Монаховым по маршруту Москва — Калязин — Сонково — Бологое — Москва. Такой был план, но он потерпел крах. На поезде Савелово — Углич мы доехали до Калязина (то есть вышли раньше), потом на автобусе сначала до Кашина, потом до Сонково. Уже отъехав от Савелово, начали интенсивно употреблять алкоголь, в Сонково нас не пустили в поезд до Бологого, пришлось ночевать на вокзале и возвращаться похмельным утром обратно в Савелово и в Москву. Как-то все это было уныло и плохо, хотя ничего прямо уж совсем плохого в той поездке не произошло.

Через несколько лет Толик умер.

Это все были летние поездки, и все они были в значительной степени лишены железнодорожного очарования. А эта поездка — зимняя, и у нее было железнодорожное очарование.

Да, опять все то же, что и в других поездках по малодеятельным линиям — движение в тихой пустоте. Да, одно и то же. Но это какое-то прекрасное одно и то же. Да, это опять движение мимо мест, которые были такими же десять, пятьдесят и сто лет назад (ну, почти такими же). И будут такими же еще долго, всегда.

Но, кстати, некоторые изменения происходят и в таких местах. Например, на станции Белый Городок то ли в 90-х, то ли в нулевых построили современное и избыточно большое вокзальное здание. Раньше его не было, а теперь оно есть. Изменение.

Но в целом изменений здесь мало.

На станции Белый Городок, как и на других остановочных пунктах, поезд стоял одну минуту, даже меньше.

Проводница прошла по вагону, собирая плату за проезд. Можно заплатить наличными, а можно по карте. Лучше наличными, потому что для оплаты картой нужна мобильная связь, а ее обычно в этих местах нет, только иногда мерцающе появляется. Заплатил наличными небольшое количество рублей.

Какой-то парень в соседнем отсеке собрался платить картой, связь вроде бы была, но в процессе оплаты оборвалась. Парню пришло сообщение о списании денежных средств, но кассовый аппарат эти деньги зафиксировать не успел, платеж повис в воздухе. Появилось сообщение «платеж не прошел». Проводница сказала, что будет оформлять возврат, и что это очень неудобно и долго, в том числе потому, что связи все время нет. Парень сказал, что он мог и наличными заплатить. Ну что же ты, а, сказала проводница беззлобно. Да вот как-то так, растерянно сказал парень. Какой-то ты не такой, беззлобно сказала проводница и засмеялась.

151-й километр. Стрельчиха. Скнятино. «Машка» свистнула, и тут же в окне промелькнул столбик с буквой «С» (подать сигнал). То есть «Машка» увидела столбик, послушалась и подала сигнал.

Многие пассажиры покинули поезд Савелово — Углич. А некоторые продолжают ехать. Например, продолжает ехать группа из трех любителей подледного лова. Они разговаривают, обсуждают какие-то свои общежитейские и конкретно рыбные дела. В частности, обсуждают легкость отрывания голов у тех или иных видов рыб. У одних рыб головы отрываются легко, а у других с трудом, прямо хрен оторвешь. Еще обсуждают способы приготовления разных видов рыб. Это логично: после отрывания головы рыбу нужно приготовить.

Потом и рыбаки вышли. Новокатово, 177-й километр. Поезд идет вдоль Волги, периодически переезжая по мостам ее притоки. При переезде через какую-то широкую реку на ее берегу была видна огромная тарелкообразная радиолокационная антенна.

Калязин. Маленькая, но узловая станция. Вокзальчик, магазинчик. Стоянка целых три минуты. В вагоне уже почти совсем никого.

И дальше поезд пошел по тупиковой ветке на Углич. На основной линии уложен путь с железобетонными шпалами, и там можно ехать не то, чтобы очень быстро, но с нормальной скоростью, а здесь, кажется, путь совсем старый, и поезд едет очень медленно.

Снег, лес, больше ничего. Чигирево, 12-й километр, Кулишки.

Просто смотреть в окно на проплывающие мимо одинаковые вещи, ни на что конкретно не обращая внимания. Смотреть остановившимся взглядом и ехать, ехать.

Приехали в Углич. Этот же поезд через полчаса должен идти обратно в Савелово. Вышел пройтись, размяться.

Пустой белый зимний день. Небольшой вокзальчик, пустая платформа. Немногочисленные пассажиры моментально разошлись. «Машка» отцепилась от вагона, поманеврировала по станции и снова приникла к вагону с другой стороны. Прогулялся по платформе. На станции четыре пути, на некотором отдалении стоит одинокий темно-коричневый товарный вагон, символ потерянности, заброшенности и уныния. Фон — серое небо, черный лес и белый снег, цвета нашего тайного, настоящего русского флага. Долго фотографировал этот вагон, не хотелось отрывать от него взгляд и объектив смартфона. Он был прекрасен, этот вагон. Он, скорее всего, и сейчас стоит там же. На пустом дальнем пути. Стоит светлым днем, в мрачные сумерки и страшной черной ночью. Стоит всегда, вечно.

Интересно было бы увидеть этот одинокий вагон ночью.

Вокзал, как ни странно, открыт, в маленьком зале ожидания несколько железных скамеек, расписание, девушка с рюкзаком стоит у окна и наблюдает за маневрами «Машки» и ее слиянием с вагоном. Больше ничего в зале ожидания нет, в том числе кассы. Зачем касса, билет можно купить прямо в поезде.

При посадке в вагон проводницы спрашивают: «Ну как же так, вам наш город не понравился? Даже не посмотрели? Сразу обратно едете? У нас такой чудесный город! Что же вы! Погуляли бы, посмотрели бы, у нас столько достопримечательностей, вот церковь Димитрия на Крови посмотрели бы!» Сказал, что был в их прекрасном городе несколько раз, и как раз особенно запомнилась церковь Димитрия на Крови, а сейчас несколько другие планы.

И обратно, в Савелово. Все то же самое, блаженная неизменность. Народу почти никого. После Калязина стало темнеть. Белая пустота за окном превратилась в сине-черную. В очередной раз стало понятно, что главное в таких поездках — не смотрение в окно, не наблюдение каких-то интересных объектов (их нет).

Скнятино, Белый Городок. У современного, избыточно большого здания вокзала стоит дежурная с флажком в руке.

Савелово. Вот, собственно, и все. Проводница меняет табличку на вагоне: вместо «Савелово — Углич» появляется надпись «Савелово — Сонково». Сейчас «Машка» отцепится, совершит свой маневр и присоединится к вагону с другой стороны, и поезд поедет в Сонково.

Станция Савелово ярко освещена многочисленными станционными прожекторами. На многочисленных путях стоят бесконечные грузовые составы. Да, здесь теперь интенсивное грузовое движение.

До московской электрички час, можно посидеть внутри вокзальчика и даже попить кофе (есть автомат). Хорошо, тепло, уютно.

Надо как-то закруглить текст, но зачем, чего его закруглять. Дождался электрички, сел и доехал до станции Окружная, пересел на МЦК, доехал до станции Локомотив (она же Восточный вокзал), а там на такси уже совсем близко до дома. Вот и все закругление.

Кажется, эти поездки (не вообще, а в рамках проекта, цикла) скоро закончатся.

 

 

Москва — Александров — Иваново — Кинешма — Иваново — Тейково — Иваново — Москва

 

Никогда за все время вот этих поездок по малодеятельным линиям мне не было так хорошо, как в поезде Александров — Иваново.

Хотя, начиналось все не очень хорошо. Поехал до Александрова на электричке, которая должна была прибыть в 16:03, а ивановский поезд отправляется в 16:47, очень удобно, можно не спеша прогуляться по вокзалу, купить попить и поесть, и так далее. Но немного не доезжая Софрино электричка встала. Постояла минут двадцать, пропустила пассажирский поезд и поехала. В Сергиевом Посаде простояла на станции еще минут десять, пропустила «Ласточку» и поехала (надо было ехать на «Ласточке»). И еще где-то стояла минут десять. Опоздание было практически неизбежным.

Отказываться от поездки не хотелось. Возник план: в Александрове выйти на привокзальную площадь, договориться с бомбилой и догнать поезд. Например, в Кольчугино. Железная дорога описывает в этом направлении дугу, а автомобильная идет почти прямо. Должно получиться. Хотя, это, конечно, не то, совсем не то. Ну, что делать.

Электричка медленно (очень, очень медленно) проползла через окраины Александрова и остановилась у платформы в 16:42. Надеялся, что ивановский поезд будет стоять где-то рядом, но нет. Его вообще нигде не видно. Ладно. Пошел вперед, к вокзалу, уже не особо спеша. Собственно, вот он — ивановский поезд, так называемый рельсовый автобус РА3 (последний знак — не буква «З», а цифра три). Новенький, сверкающий, он стоял далеко впереди, у низкой платформы. Уже 16:45. Сейчас рельсовый автобус РА3 свистнет, тронется и проедет мимо. Очень жаль. Каких-то трех или четырех минут не хватило.

Тем не менее шел, ну так, просто из чувства какого-то долга. Шел, шел. Прошел через турникет, высокая платформа стала низкой. Перешел через путь, пошел по другой платформе. Шел, шел и дошел до рельсового автобуса РА3, который все это время тихо стоял. Было как раз 16:47.

Сел у окна. В вагоне практически никого, через проход сидит женщина, и в соседнем отсеке, за спиной, сидит женщина. Еще в вагоне присутствует молодой контролер-билетер с билетным терминалом. Больше никого.

Рельсовый автобус РА3 постоял еще пару минут, свистнул и поехал. Успел. Еду. Счастье.

Тепло, светло, удобные сиденья, световое табло. Рельсовый автобус практически идеален. В нем прямо вот хорошо. Особенно хорошо (можно сказать, грустно-хорошо) оттого, что предстоит проехать по очень важной, ценной для меня дороге. По тихой, малодеятельной линии Александров — Иваново. Ехать почти четыре с половиной часа. Сначала в сумерках, потом в темноте.

Ездил по этой дороге с мамой в 1981-м и 1982 годах, летом, в театральный дом творчества «Щелыково». Мама не имела отношения к театру, но их издательство каким-то образом сотрудничало с ВТО (Всероссийским театральным обществом) и можно было с большой скидкой купить туда так называемую «путевку». Щелыково — бывшая усадьба драматурга А. Островского посреди глухих лесов Костромской области, за Волгой. Оно, кстати, и сейчас существует, в том же качестве, как дом творчества, но уже не ВТО, а СТД (Союза театральных деятелей).

Несколько лет назад собирался вступить в СТД, так пока и не собрался, может, уже и не нужно.

Ехали на ночном поезде Москва — Кинешма. Он отправлялся из Москвы около десяти вечера, прибывал на берег Волги утром, часов в восемь или девять, уже не помню. Этот поезд ходит и по сей день, в то же время суток.

Почему-то сразу влюбился в эту линию. Особенно в ее рассветный участок, примерно от Юрьева-Польского до Тейково.

Тогда, в 1981-м, ехал на нижней боковой полке. Но не спал, а сидел и смотрел в окно. Собственно, сначала за окном мало что было видно. Но после Александрова поезд часто останавливался, и можно было рассмотреть платформы и маленькие вокзальчики в тусклом свете станционных фонарей. А потом стало светать, и. А что, собственно, «и»? Даже и не объяснишь. Хочется написать что-то про «предрассветный туман», «особую тишину», «замершую природу», но это все какая-то ерунда. Непонятно, и невозможно объяснить, что такого особенного было в эти пару рассветных часов, пока поезд Москва — Кинешма медленно ехал по тихой однопутной дороге в сторону Волги.

Это все, наверное, аберрации подросткового восприятия, когда какие-нибудь самые обыденные вроде бы вещи вызывают болезненно яркие эмоции и кажутся каким-то, что ли, чудом.

Особенно запомнилось: станция Гаврилов Посад, часа четыре утра, да, собственно, «предрассветный туман», мимо окна по дощатой платформе идет дядька в кепке и плаще или какой-то накидке и ведет рядом с собой велосипед. И маленький станционный домик. И еще какие-то домики маленького населенного пункта Гаврилов Посад. И туман. А в вагоне все спят. И да, в этом было какое-то чудо. Глупо, конечно, звучит, а что делать.

Потом, ближе к Иваново, вся эта, извините за выражение, «особая рассветная атмосфера» рассеялась. Пассажиры начали просыпаться, поезд стал суетливым и скучноватым, хотя ехать все равно было интересно.

Приехали в Кинешму, на автобусе доехали до пристани, на маленьком суденышке переправились через Волгу, в город Заволжск. Там сели в другой автобус (запомнил — ПАЗ) и по страшно раздолбанной дороге поехали в Щелыково.

Само Щелыково не особо запомнилось. Просто приятное место среди природы. Много приятных людей вокруг — актеры, режиссеры, помощники режиссеров, художники-постановщики, художники по костюмам, художники по свету, завлиты, завтруппами, администраторы, начальники цехов, монтировщики, кто там еще, а, да, забыл, худруки и директора театров и их заместители, самых главных-то забыл, в общем, люди театра.

Какая-то актриса в холле у телевизора рассказывала, как знаменитый артист Дикий выпивал залпом стакан водки и закусывал одной крошечной земляничкой.

Все это было приятно и здорово, но как-то не особенно отложилось в памяти, просто слиплось в такой приятный летний ком с театральным привкусом. А запомнилась почему-то экскурсионная поездка в поселок Островское. Ехали в дождливый день на автобусе по невероятно раздолбанной дороге. В поселке Островское нет совершенно ничего экскурсионного, сейчас трудно сказать, зачем вообще была организована эта поездка. Помнится, пассажиры автобуса вышли у большого современного уродливого кубического бетонного серого здания, где был магазин, и некоторые пассажиры что-то купили. Хотя в магазине практически ничего не продавалось, он зиял почти пустыми полками, и трудно сказать, что именно покупали некоторые пассажиры. Возможно, алкоголь, на который тогда как-то не обратил внимания, он еще не входил в сферу жизненных интересов. И вот это запомнилось: колдобистая поселковая улица, уродливое серое кубическое здание, дождь, грязь, маленькие избушки, все утлое, маленькое, серенькое. Почему-то остро подумалось: как же это прекрасно, и как же ужасно здесь жить, не приведи, Господи. Что в этом было прекрасного — и тогда не мог объяснить, и сейчас не могу.

Мама обещала, что следующим летом опять поедем в Щелыково. И я весь год этого с нетерпением ждал. Одним из любимейших занятий было изучение различных карт, особенно схем железных дорог, и очень нравилось в советском железнодорожном атласе разглядывать разворот вот с этой линией — от Александрова до Кинешмы. Выучил наизусть последовательность станций — Александров II, Карабаново, Бельково, Кипрево, Желдыбино, Коробовщинская, Кольчугино, Бавлены, Юрьев-Польский, Леднево, Старково, Осановец, Гаврилов Посад, Нерль, Тейково, Иваново (сейчас набрал эту последовательность почти наизусть, только один раз заглянул в Яндекс-расписания, немного сбился после Юрьева-Польского).

И мы на следующий год опять поехали в Щелыково, опять поезд Москва — Кинешма, опять не спал и смотрел в окно, опять был рассвет после Юрьева-Польского. Но это уже было что-то не то. Тоже здорово, даже прекрасно, но не то. Все как-то изменилось. Когда тебе сначала двенадцать лет, а потом становится тринадцать, это колоссальное расстояние, огромный переход, реальность очень сильно меняется, и вот она изменилась, и чудо куда-то ушло.

В Щелыково в тот раз сложилась какая-то хорошая компания, из которой не запомнился ни один человек. Каждый вечер собирались в холле и смотрели чемпионат мира по футболу в Испании, вторую его половину. Прекрасно запомнилась унылая победа сборной СССР над Бельгией 1:0, и унылая нулевая ничья с поляками, когда обязательно нужна была победа. Сборная СССР вылетела, и мы всей компанией смотрели великий матч Италия — Бразилия, великий полуфинал ФРГ — Франция и скучноватый финал Италия — ФРГ. Это очень хорошо запомнилось, а вот поездка по маршруту Москва — Кинешма уже как-то не очень. Да, все изменилось.

И больше с мамой уже никуда не ездили, кроме описанной в предыдущем тексте поездки в Углич и Ярославль. Но это уже было что-то совсем другое — просто туристическая поездка двух (ну, полутора) взрослых людей. Другая уже жизнь. Дальше ездил уже без мамы.

Рельсовый автобус РА3 медленно ехал мимо перечисленных выше станций, чья последовательность была когда-то давно выучена наизусть. И не то чтобы были какие-то воспоминания. Просто давно хотелось проехать по этой дороге, это было почему-то важно, и, и. И все. Сказать больше и нечего. Просто было хорошо ехать в уютном светлом пустом рельсовом автобусе РА3, как в капсуле тепла и света среди зимнего холода и темноты. И было странное ощущение какого-то правильного завершения — завершения чего? Трудно сказать. Чего-то.

В Иваново посидел немного в великолепном, огромном и почти пустом зале ожидания вокзала, переночевал в гостинице, и почти весь следующий день провел в рельсовых автобусах РА3, которые ходят из Иваново во всех направлениях этого железнодорожного узла.

Сначала, не ранним утром, поехал в Кинешму, чтобы завершить весь тот давний путь. Ничего особенного в этой поездке не было. РА3 был так же прекрасен, как и вчерашний, но был день, было довольно много народа. В общем, обычная поездка, ничего особенного. В Кинешме обнаружился небольшой современный вокзал, рядом — автостанция и биржа бомбил. Подошел и договорился о поездке в Заволжск и обратно. Захотелось, как тогда, переехать на другой берег Волги, даже трудно сказать, зачем именно. Заказ довольно странный, водитель удивился, объяснил: умерла мама, и езжу по местам, связанным с ней. Жила здесь? Нет.

Раньше, тогда, в 80-х, Волгу нужно было преодолевать на маленьком суденышке. Двадцать лет назад открыли Кинешемский мост, и теперь добраться до Заволжска стало просто.

Кинешемский мост упоминается в великой книге Дениса Осокина «Овсянки».

Сначала поехали на кинешемскую набережную со знаменитой беседкой (ее связывают с именем Островского, с какой-то его пьесой, то ли «Гроза», то ли «Бесприданница»). Что сказать. Вид на Волгу прекрасен. Как и вообще любой вид на Волгу, в любом волжском городе. Потом поехали к мосту, расположенному в стороне от города. Переехали Волгу по мосту. Оказались на окраине Заволжска. Водитель: наверное, хотите на Кинешму с другого берега посмотреть? Ну в общем да. Выехали на какую-то площадку перед промышленным зданием. Волга, за Волгой Кинешма. Что сказать. Красиво. Можно ехать обратно. Поставлена какая-то галочка, почему-то важная.

Потом обратно в Иваново, на таком же рельсовом автобусе РА3. Опять скучновато и обычно. В Иваново перешел на другую платформу и сел в такой же рельсовый автобус РА3, идущий в Тейково (соседний городок, ехать меньше часа). Просто чтобы ехать, чтобы не сидеть на вокзале в ожидании вечерней московской «Ласточки»). Доехал до Тейково, посидел в маленьком зале ожидания, попил кофе, дождался обратного поезда до Иваново (это снова был рельсовый автобус РА3). Функции контролера-билетера выполнял тот же молодой парень, что и в поезде Александров — Иваново. Возможно, это был тот же рельсовый автобус РА3.

Наверное, стоит напомнить: рельсовый автобус — это то, что раньше называли дизель-поездом. Состав из трех вагонов, выглядит очень современно, внутри крайне удобный и уютный.

Вернулся в Иваново, посидел в великолепном огромном зале ожидания, дождался московской «Ласточки» и поехал в Москву. «Ласточка» прибыла на Курский вокзал, но не на основные пути, а в один из тупиков Горьковского направления. Долго сидел на скамейке, просто так. Хотелось побыть некоторое время на родном Курском вокзале, рядом с родным домом, который не был виден за зданием вокзала и «Атриумом».

Посидел, посидел, вызвал такси и поехал домой, в, так сказать, актуальный дом, который за долгое время тоже успел стать родным, но в другом смысле.

 

 

Москва — Черусти — Вековка — Муром — Ковров

 

Маршруты предыдущих поездок возникали как-то сами собой, просто всплывало в памяти какое-то направление, про которое знал и которое хотелось изучить, собирался и ехал. А тут возникла какая-то заминка — куда бы еще поехать? Было в этом что-то глуповатое — если не знаешь, куда ехать, то и не надо никуда ехать. Но нет, нет, все же надо куда-нибудь съездить.

Полистал железнодорожный атлас и придумал красивый, как казалось, маршрут — на электричках от Москвы до Черустей, оттуда до Вековки, потом до Мурома (это все большая магистраль, Казанское направление). Из Мурома до Коврова на чем-то дизельном (скорее всего, это будет рельсовый автобус), и из Коврова на «Ласточке» вернуться в Москву. Такое симпатичное кольцо получается. И поезда так хорошо согласуются друг с другом, нигде не надо долго ждать. Едешь себе целый день, пересаживаясь из одного поезда в другой. И финальное отдохновение в комфортной, уютной «Ласточке». Отличный маршрут, надо ехать.

Правда, получилось все немного по-другому.

Начиналось все хорошо. Как говорят медики, планово. В 08:55 на платформе Косино рядом с домом сел в электричку до Черустей. Утро воскресенья, электричка полна, свободных мест исчезающе мало. На одной из скамеек два свободных места из трех. На свободных местах лежат какие-то трудноопределимые предметы — то ли пустые пакеты, то ли какие-то тряпочки. «Занято!» — резко сказала тетька, сидящая у окна. Ладно, занято так занято, может, люди в тамбур вышли незаконно покурить. Нашел неудобное тесное место между двумя пассажирками, сел. Проблема в том, что на этом направлении очень долго нет крупных населенных пунктов, первый — далекая Куровская, до которой ехать больше часа. И до Куровской мало кто выходит, подавляющее большинство пассажиров обычно едет здесь до Куровской, Шатуры и Кривандино. Значит, надо будет как минимум час ехать в этой тесноте. Ладно.

Все бы ничего, но несколько беспокоит сердечная аритмия и слишком частый пульс (так называемая частота сердечных сокращений, ЧСС). «Умные» (смарт) часы, способные к приблизительным медицинским измерениям, показывают на своем круглом табло что-то несусветное. Самочувствие при этом нормальное, даже бодрое. Никаких затруднений при ходьбе, подъеме по лестницам не наблюдается. Ладно, может быть, как-нибудь рассосется.

На подъезде к Люберцам (то есть через четыре минуты тесной езды) сидящая с краю женщина вдруг неожиданно пошла к выходу. И получилось удобно сесть и даже расположить рядом рюкзак. Удача.

В Люберцах в вагон вошло некоторое количество людей, и два или три из них тоже пытались занять занятые тетькой свободные места, и она каждый раз рявкала «занято», и какой-то дядька сказал: «У вас с Казанского вокзала все занято и занято, совсем уже охамели, хозяева (ударение на а) нашлись тоже». Тетька рявкнула: «Да, занято, сейчас в Овражках сядут, а ты не лезь, куда не просят, сиди спокойно». И дядька стал сидеть спокойно, и свободные места рядом с тетькой продолжали оставаться занятыми.

В Овражках к тетьке действительно подсели два пассажира — небольших размеров женщина протиснулась к окну напротив тетьки, а два занятых свободных места занял мужчина ростом примерно три метра и в поперечнике метра полтора, он с трудом уместился на двух свободных занятых местах, так что тетьке пришлось вжаться в вагонную стену. Казалось бы, они должны были поприветствовать тетьку, сказать какие-то слова типа привет, спасибо, что придержала места, и тетька тоже должна была как-то словесно отразить их появление. Но они не сказали друг другу ни слова. Просто сели и молча поехали. И вжавшаяся в вагонную стену тетька тоже ехала молча, и так они молчали до самой Куровской, а потом молча, не переговариваясь друг с другом, покинули вагон.

Идут годы и десятилетия, и по-прежнему никуда не девается жанр электричечной торговли. Продавцы предметов и веществ сменяют друг друга. Вашему вниманию предлагается супер-клей, работающий на молекулярном уровне (почему не на атомарном?). Склеивает намертво. Не надо ни зачищать, ни обезжиривать. Просто капаете клей и приклеиваете. Вот, видите, я капаю каплю клея на вот эту вот хреновину и приклеиваю эту хреновину к другой хреновине. Прошло три секунды — и не оторвешь. Вот видите, я пытаюсь оторвать, и не получается. Супер-клей, работает на молекулярном уровне.

Тигровый пластырь от натоптышей. Приклеиваете пластырь, и натоптышей как не бывало. Натоптыши полностью исчезают под воздействием тигрового пластыря. Интересно, в каком смысле пластырь тигровый. Наверное, его делают из тигров. Берется тигр, помещается под мощный пресс, под давлением пресса из тигра вытекает много тигровой жидкости, получается что-то типа «жидкой матери» из романа В. Сорокина «Сердца четырех». Потом эту жидкость намазывают на пластырь, приклеивают пластырь к натоптышам, и натоптыши в панике бегут под воздействием тигровой жидкости, которой пропитан тигровый пластырь.

Средство для очистки выгребных ям. Устраняет все твердые компоненты, остается только вода.

«Твердые компоненты». Можно использовать в качестве эвфемизма. Ну как вам фильм? — Ну как вам сказать, знаете, ну в общем, это такие, я бы сказал, твердые компоненты.

Через полчаса езды было обнаружено отсутствие паспорта. Перед выходом надел другую куртку, не ту, которая используется повседневно. И забыл переложить паспорт. Все переложил, кроме паспорта. Кажется, это первый подобный случай в жизни. Бывало, что забывал взять с собой ключи, деньги, телефон, карту «Тройка», билет на поезд или самолет. Все, что угодно, кроме паспорта. Паспорт всегда, неотменяемо, нерушимо с собой. И вот паспорта нет. Вернее, он есть, но он остался дома, во внутреннем кармане куртки, которая используется повседневно.

Значит, не получится сесть в «Ласточку». На эту «Ласточку» куплен билет на определенное место, на входе надо показать паспорт, а его нет.

Сначала накатила паника и появилась тоскливая мысль вернуться обратно. Быстро успокоился и решил ехать по намеченному плану. Скан паспорта есть в смартфонном приложении «Госуслуги», в сочетании с распечатанным билетом должно прокатить. Объясню, что так мол и так, забыл, но вот, смотрите, официальный документ в официальном приложении «Госуслуги», ничем от физического паспорта не отличается. Должно прокатить. Ну не может быть, чтобы не пустили. Если что, на электричке до Владимира можно будет доехать, а там уже и до Москвы недалеко. Что-нибудь придумаем. Но, скорее всего, не нужно будет ничего придумывать, просто поеду на «Ласточке». Не могут ведь взять и не пустить.

В Куровской вышла половина пассажиров, в Шатуре еще многие вышли, а после Кривандино в вагоне осталось только два пассажира. Минут за пятнадцать до Черустей пошел в первый вагон с целью воспользоваться туалетом (они, как известно, располагаются в первых и последних вагонах электричек). Третий по ходу движения вагон был уже далеко не пуст, все отсеки были заняты. Во втором вагоне народу было еще больше. Первый был практически набит, минимум свободных мест, то есть картина почти такая же, как в самом начале пути. В переднем тамбуре стоит несколько человек. Это очень странно, ведь ехать еще довольно долго, что они здесь стоят, непонятно.

При выходе из туалета выяснилось, что тамбур набит просто битком.  А ехать еще минут десять. Можно было бы проехать эти минуты, спокойно сидя в вагоне. Но нет, люди плечом к плечу стоят в тамбуре и молча, стоически едут. Пришлось тоже молча стоически ехать вместе с ними в тамбуре, потому что протиснуться обратно в вагон нет никакой возможности.

Почему они так делают, почему они не едут там, в вагоне, сидя на сиденьях, можно ведь приехать в Черусти, спокойно встать и спокойно выйти из вагона. Загадка.

Электричка прибыла на конечную станцию Черусти, и вся эта толпа почти бегом устремилась к стоящей на соседнем пути электричке до Вековки. Она отправляется через пятнадцать минут, идти до нее минуты две, если совсем не торопиться, но все почему-то прямо вот бегут и судорожно лезут в эту вековскую электричку, торопят друг друга, в спешке втаскивают в тамбуры свои сумки и рюкзаки. И потом просто сидят в течение тринадцати или двенадцати минут, ожидая отправления. Ради того, чтобы просто так сидеть и ждать отправления, было вот это долгое, задолго до конечной, стояние плечом к плечу в тамбуре, вот эта беготня с кошелками по заснеженной платформе. Вся вот эта суета была ради того, чтобы теперь просто сидеть и ждать, пока электричка отправится по маршруту Черусти — Вековка. Может быть, люди стремились занять свободные места. Но свободных мест было довольно много, и так торопиться было совершенно незачем. Это очень странное поведение.

Можно было бы и не идти вместе с этой спешащей толпой, оглядеться вокруг, сделать пару фотографий. Но нет, нельзя — платформа узкая, отойти в сторону просто некуда, толпа несет тебя, и ты несешься вместе с толпой, и влезаешь с низкой платформы в электричку Черусти — Вековка, и тупо сидишь тринадцать или двенадцать минут в ожидании отправления. Такова психология толпы.

Еще в детстве название Черусти производило странное, какое-то даже угрожающее впечатление (похоже на челюсти), что-то в этом названии было дремуче-лесное, и на карте это место выглядело как полнейшая глухомань. И тогда, в детстве, хотелось побывать на этой станции. Вот, побывал. Детская мечта осуществилась после примерно сорокапятилетнего ожидания. Ничего интересного на станции Черусти обнаружено не было.

Сел у окна, напротив — два подростка, у одного из них на коленях плетеная корзина, такие используются для сбора ягод и грибов. Мимо ходят торговцы чаем или кофе. Ничего другого не продают. Спросил: а воды нет? Нет, воды нет, только чай или кофе. Хотите воды, спросил подросток и достал из корзины бутылку минералки. Да нет, спасибо большое, у меня есть, хотел про запас купить. Подростки вышли на одной из промежуточных станций и сказали «до свидания».

После ухода подростков на их места сели две не очень молодые женщины, одна интеллигентного вида, в очках, другая выглядела более простовато. Они сразу начали говорить о какой-то третьей женщине, их знакомой, которая должна вот-вот к ним присоединиться, но что-то никак не придет. Что она там, тормоза включила, что ли, сказала женщина интеллигентного вида, и ее собеседница откликнулась, ага, тормоза включила. И выражение «тормоза включила» еще несколько раз прозвучало в их речи. Потом эта ожидаемая третья женщина все-таки пришла, и они все втроем еще раз семь или восемь по очереди и перебивая друг друга произнесли выражение «тормоза включила».

Женщина интеллигентного вида в очках активно использует в своей речи нецензурную брань. В частности, женщина интеллигентного вида в очках говорит: пусть они, <…>, бегут, на <…>, а мы, <…>, встанем в тамбуре и будем, <…>, стоять, и они нам ни <…> не сделают, <…> такие.

Платформа платформы Струя полностью завалена снегом. Если кто-то из пассажиров решит выйти здесь, он провалится в снег буквально по колено. Но никто не выходит. (Слово «платформа» обозначает как физический объект, станционное сооружение для посадки и высадки пассажиров, так и тип остановочного пункта, по аналогии со станцией, «станция Тушино», «платформа Трикотажная»; в данном случае речь идет о платформе Струя.)

В Вековке произошла такая же пересадка из электрички в электричку, только уже без беготни, интервал между электричками уже не пятнадцать минут, а двадцать три. На электричке Вековка — Муром написано ГРК. Это уже Горьковская железная дорога, она началась сразу после Черустей. А Московская железная дорога закончилась.

В вагоне много людей в форме РЖД. Но в целом людей немного.

Остановки объявляет машинист, а не автоматическая звонкая женщина, как в электричках Москва — Черусти и Черусти — Вековка. Расслышать объявления машиниста практически невозможно.

В конце вагона в одном из отсеков расположилась группа женщин. Они непрерывно и громко хохочут. А ты помнишь, как ты ходила, орет одна из женщин, и вся их компания страшно, истерично хохочет (ржет).

Станция Бутылицы. Просто фиксация названия.

Фиксация того факта, что атмосфера поездок в электричках, следующих по крупным магистралям, сильно отличается от атмосферы поездок в местных поездах, следующих по малодеятельным линиям.

Прибытие в Муром. Путь до Мурома занял пять с небольшим часов.

В облике муромского вокзала присутствует отдаленный намек на что-то отдаленно древнерусское. Рядом с вокзалом — маленькая часовня.

Сидение в зале ожидания. До поезда на Ковров час пятнадцать. Зал ожидания тих, светел и уютен. При помощи смартфона посмотрел вторую половину первого тайма и начало второго тайма матча Российской премьер-лиги «Динамо» — «Крылья Советов». «Динамо» играло чудовищно. «Крылья Советов» играли раз в десять или пятнадцать лучше, то есть просто несравнимо лучше, хотя по меркам лучших образцов мирового футбола тоже чудовищно. Если сравнивать с лучшими образцами мирового футбола, никакой разницы в уровне игры «Динамо» и «Крыльев Советов» не было. «Крылья Советов» забили два гола, оба были отменены судьей после консультаций с арбитром VAR. Счет 0:0.

Объявили посадку в рельсовый автобус РА3, следующий по малодеятельной линии Муром — Ковров. Это такой же рельсовый автобус, как и в поездках в Иваново и Кинешму. Двухвагонный, новенький, блестящий, красно-серый, как положено. Он свистнул и поехал по направлению к Москве, но быстро отклонился вправо по ходу движения и поехал по малодеятельной линии Муром — Ковров. Мобильный сигнал очень быстро пропал, и просмотр матча «Динамо» — «Крылья Советов» стал невозможен.  А потом мобильный сигнал снова появился, удалось запустить трансляцию, и как раз ровно в этот момент «Динамо» забило. Судья долго совещался с арбитром VAR, после чего отменил гол из-за фола «Динамо» в атаке. Счет так и остался 0:0. После чего мобильный сигнал пропал.

Вагон был заполнен где-то наполовину, сел у окна по ходу движения. Среди пассажиров выделялась группа громко разговаривающих молодых людей (старшеклассники или студенты начальных курсов) и мама с тремя детьми начально-школьного возраста. И та, и другая группы производили шум.

Мобильный сигнал ненадолго снова возник посреди муромских лесов, и новости Гугл сообщили результат закончившегося к тому времени матча «Динамо» — «Крылья Советов». «Динамо» победило со счетом 1:0, гол на первой добавленной минуте забил Тюкавин. Позже на сайте «Спорт-Экспресса» прочитал, что во второй половине второго тайма «Динамо» стало играть менее чудовищно, чем в первом и начале второго тайма, зато «Крылья Советов» резко прибавили в чудовищности, то есть команды как бы поменялись местами в плане чудовищности игры, и за счет этого «Динамо» смогло в концовке переломить ход матча.

Три ребенка начально-школьного возраста и их мама непрерывно о чем-то говорили, вернее, дети в большей степени просто что-то вякали, а мама изрекала какие-то увещевания типа сиди спокойно, хватит вертеться, ешь аккуратно, еще тридцать минут. Вдруг один из мальчиков громко и четко, на весь вагон произнес: через тридцать минут мы успеем обосраться.

За окном был сплошной, подступающий к самой дороге лес. Вскоре после отъезда от Мурома повалил густой снег. И вот теперь он падал сплошным белым потоком на лес, рельсовый автобус РА3 и попадающиеся на пути крошечные платформы. Собственно, платформ не видно, они полностью погребены под снегом, из которого торчат только таблички с их, платформ, названиями.

Группа молодых людей (включая, кажется, одну девушку) сначала долго спорила о деньгах, кто по сколько скинулся и кто кому сколько должен. Слышались слова сто семьдесят рублей, восемьдесят рублей, сорок пять рублей, два раза по двести рублей, триста пятьдесят минус сто семьдесят рублей. Один из молодых людей сказал: ладно, я из-за восьмидесяти рублей не буду спорить.

Рельсовый автобус РА3 остановился у почти несуществующего остановочного пункта, и в окно был виден крошечный остановочный павильончик на некотором отдалении от пути, посреди сплошного снежного поля, а за ним — голые чахлые деревца, а за ними белое поле, а далеко за полем черный лес.

Рядом с другим почти несуществующим остановочном пунктом над толщей снега виднелась верхушка могильного креста, была видна его верхняя маленькая перекладина, а большая перекладина, можно сказать, лежала на снежной поверхности, весь остальной крест был под снегом. Наверное, здесь, у этого почти несуществующего остановочного пункта погиб человек.

Молодые люди уладили денежные вопросы и стали играть в «шляпу». Доносились реплики: я Егор и ты Егор, мы кто? Тезки. Я шпион, я работаю где? В разведке. Есть добро, а есть? Зло.

Стало темнеть, снег не прекращался. На станции Волосатая на параллельном пути стоял длинный состав зеленых товарных вагонов.

Когда ехал от Александрова до Иваново в таком же рельсовом автобусе РА3, тоже в сумерках, ощущалось какое-то почти счастье. А сейчас — скука, переходящая в тоску, маета, тревожность (неприятная тревожность, а бывает приятная).

«Умные» (смарт) часы по-прежнему показывают какой-то совершенно дикий сердечный ритм (страшно смотреть на дергающуюся красную линию) и ненормально высокую частоту сердечных сокращений (ЧСС). Самочувствие нормальное.

И удастся ли сесть в «Ласточку». Непонятно. Но должны вообще-то пустить по скану паспорта, не звери ведь какие.

В Коврове больше часа сидел в зале ожидания. Изучил варианты добирания домой в случае непопадания в «Ласточку», которая отправляется в 19:41. Электричка до Владимира будет в 20:47, ехать час. Ближайшая после этого электричка из Владимира в Москву отправится завтра в шесть утра. Ладно, можно, в конце концов, переночевать в гостинице и утром уехать.

Осознание того факта, что не получится переночевать в гостинице без паспорта.

Не факт, что удастся пересидеть ночь на вокзале, возможно, его на ночь закрывают.

Вариант с такси представляется малореальным — в такой дикий снег никто в Москву не поедет ни за какие деньги.

Но нет, ну должны же пустить, должны. Все будет хорошо.

Прибытие «Ласточки» к первой платформе, стоянка одна минута, третий вагон, здравствуйте, вот мой паспорт, смотрите, это Госуслуги, официальное приложение, я паспорт дома забыл, нет, что вы, ни в коем случае, без паспорта не пущу, это совершенно невозможно, это запрещено, не мешайте посадке, а где начальник поезда, в шестом вагоне, хотите, идите к нему, но вас все равно не пустят. Шестой вагон, начальник поезда наблюдает за посадкой, здравствуйте, вот билет, а вот паспорт, вы можете пустить по скану паспорта, я паспорт дома забыл, вот мой билет, смотрите, вот место, вот паспорт, вот мое лицо, смотрите, это совершенно официальное приложение, какая вам разница, бумажный паспорт или скан, да вы что, нет, ни в коем случае, даже не думайте, без паспорта я вас не посажу, блин, ну я же не уеду отсюда, ничего не могу поделать, извините, запрещено, слушайте, ну как же так, знаете, не мешайте пожалуйста, отправлению, вон, видите, полиция стоит, будете мешать отправлению, позову полицию, без паспорта посадка в поезд невозможна, все, отправляемся, отправляемся.

Не пустили.

Вернулся в пустой зал ожидания, тупо сидел. Надо теперь ждать час и ехать на электричке во Владимир. А там надеяться непонятно на что (в общем-то, особо не на что).

Как уже было в Касимове, выручила жена. Она очень быстро дозвонилась до какой-то ковровской таксистской фирмы и заказала машину до Москвы за десять тысяч. Да ладно, никто сейчас не поедет, сказал я жене. Через пять минут позвонили и сказали, что машина выехала, ожидайте. Еще через десять минут позвонили и сказали, что машина Лада Гранта номер такой-то ожидает, выходите.

Вышел. Да, Лада Гранта ожидает. Здравствуйте, я к вам, до Москвы, правильно? Да, правильно, до Москвы, садитесь. Десять тысяч, правильно? Да, десять тысяч, только заплатите сразу. Так сказать, деньги вперед. Заплатил. Поехали.

Чувство тревоги не уходило. Не было такого: ну хорошо, нормально, можно выдохнуть, проблема решена. Было ощущение, что неприятности не закончились, что еще что-то может случиться. На выезде из Коврова машину остановил сотрудник ГИБДД. Вот сейчас он проверит документы водителя и попросит документы у меня. И придется опять что-то мямлить про скан на Госуслугах и про забытый дома паспорт. Человек без паспорта едет почти ночью на такси до Москвы. Задержание неминуемо.

Инспектор проверил документы водителя, выяснилось, что страховка просрочена, с вас штраф 800 рублей, я пойду выпишу, вы пока подождите здесь, ушел куда-то во тьму. Ждали минут двадцать, пришел, вернул документы. Пассажир и его документы инспектора не заинтересовали.

Собственно, это все. Доехали до Москвы за пять часов без приключений. Водитель — зубной техник по специальности, наполовину лезгин, наполовину азербайджанец. Приятный человек, с юмором, разве что под конец поездки немного утомил рассказыванием подряд большого количества анекдотов. Например, такой анекдот. Летят в самолете богатый адвокат и блондинка. Адвокат говорит: давайте загадывать загадки. Если вы мою загадку не отгадаете, платите мне пять долларов. А если я вашу не отгадаю, плачу пятьсот. Могу себе позволить. Давайте, говорит блондинка. Адвокат предлагает загадку: какие животные хвойные? Блондинка не знает, отдает пять долларов. Адвокат: это ежи. Теперь ваша очередь. Блондинка: на трех ногах поднимается, на четырех спускается. Кто это? Адвокат не знает, отдает пятьсот долларов и спрашивает: так кто это? Блондинка дает ему пять долларов и говорит: да я сама не знаю.

Вот в таком примерно ключе. Отсутствие выраженной смеховой реакции не останавливало этот анекдотический поток.

(Кстати, не очень понятно, почему героиня этого анекдота — блондинка. Она вполне могла бы быть, например, шатенкой, брюнеткой или вообще без волос, то есть лысой. Но почему-то блондинка. Какая-то избыточная деталь.)

Подъехали к дому, спасибо большое, вам спасибо, рюкзачок не забудьте, удачи вам, и вам удачи, хорошей обратной дороги.

Какое-то противное ощущение осталось от этой поездки. И от показателей «умных» (смарт) часов, фиксирующих аритмию и дикий пульс. И особенно от собственного метания вдоль «Ласточки» и беспомощного тыкания в лицо проводнику и начальнику поезда смартфоном с отображенным на его экране сканом паспорта. Неприятно быть просителем и не иметь возможности требовать, особенно неприятно, когда прошения остаются без ответа. Неприятно чувствовать себя идиотом. Да и вся поездка была какой-то натужной, скучной. Не было в ней специфического железнодорожного очарования, которое имело место во всех предыдущих поездках. «Динамо», правда, выиграло. Это хорошо.

Кажется, пора заканчивать этот цикл.

 

 

Бологое — Осташков — Бологое

 

Закончить, наверное, нужно тем, с чего начал. Поэтому повторилось примерно то же самое, что было чуть больше года назад.

Встал в пять утра (в прошлый раз было четыре тридцать, но расписания поездов за это время несколько сдвинулись). Доехал на такси до Ленинградского вокзала. Сел в «Сапсан», поехал. За окном проносилась сначала Москва, потом Химки с невидимым в темноте стадионом «Арена Химки», сияющий огнями Зеленоград, Алабушево со спящими на путях «Ласточками», в общем, все те же реалии, которые были упомянуты в первом тексте этого цикла. Как и год с небольшим назад, вышел в Бологом на боковую платформу. Как и тогда, спустился в подземный переход, вышел на другую платформу, рядом с которой, как и тогда, стоял ретро-поезд «Селигер» — два новых зеленых вагона во главе с паровозом серии Л, но уже другим. Тогда это был Л с номером 2198, а сейчас — 2351. Как и тогда, пассажиров встречают улыбчивые проводницы в красивой форме.

Но были и отличия. Тогда были новогодние каникулы, и пассажиров было много, а сейчас — обычная суббота, и вагон был полупустым. Было и другое отличие: в отличие от прошлого раза уже не нужно было безуспешно дозваниваться до ковидного госпиталя, потому что через три недели после той, первой поездки, мама умерла. Не от ковида.

Дальше все опять было, как в прошлый раз. Паровоз издал особый, ни с чем не сравнимый гудок, вызывающий в памяти произведения выдающегося писателя А. Платонова, и отправился в свой неторопливый путь до Осташкова.

Это было светлое, почти ясное морозное утро, и стекла вагонов, в отличие от прошлого раза, были чистыми, все видно, можно фотографировать.

Первая остановка — Бологое-Полоцкое. Теперь удалось разглядеть старое вокзальное здание — кирпичное, красивое. Оно, как ни странно, не закрыто, вход расчищен от снега, внутри горит свет. Как ни странно — потому что место совершенно пустое, безлюдное. Из поезда вышел один пассажир и пошел куда-то в сторону от железной дороги. На параллельном пути стояла длинная последовательность давно умерших электричек ЭР2 (старых, круглолицых, и более современных).

Как и в прошлый раз, поезд на целых полчаса остановился на станции Куженкино, паровоз долго пил воду из паровозной водяной колонки. Вышел, пофотографировал процесс паровозного стояния и питья. В отличие от прошлого раза, в Куженкино не нужно было безуспешно дозваниваться до ковидного госпиталя с целью узнать, как там мама. Мама уже не там.

Проводница проверила билет, вручила сувенирный картонный билетик с дырочкой посередине (раньше, до начала 80-х, такие билетики повсеместно использовались на железных дорогах), буклет о ретро-поезде, пакетик с наушниками и предложила посмотреть фильм о Бологое-Полоцкой железной дороге. Фильм показывали на подвешенных к потолку экранах. Для получения звукового сопровождения нужно вставить наушники в специальный терминал между кресел и выбрать при помощи клавиш четвертый канал. Решил воспользоваться предложением и поступить, как турист (можно приставить к слову «турист» слово «заправский», но не нужно).

Фильм довольно точно, хотя и не идеально, синхронизирован с движением поезда по маршруту. Приятные женский и мужской голоса рассказывают о реалиях, мимо которых проходит сейчас поезд. Станции, платформы, деревни, поселки, реки, мосты.

На станциях Куженкино и Баталино до революции работали туалеты разного уровня комфортности для разных категорий пассажиров. Для состоятельных — чистенький теплый туалет, для простонародья — дырка в полу в неотапливаемом помещении. Таково классовое и имущественное неравенство в Российской империи. Это стало известно из фильма о Бологое-Полоцкой железной дороге. Вообще, фильм, надо сказать, интересный и качественный.

Ехал, смотрел и слушал фильм о железной дороге. В прошлый раз было что-то необыкновенное в езде по тверской глуши, не хотелось смотреть фильм, хотелось просто неподвижным взглядом смотреть в окно и наслаждаться вот этой пустотностью, ни на что не отвлекаясь. А сейчас уже не было такого. Как-то оно ушло. Просто надо проехать снова по этому маршруту и тем самым завершить проект. Пусть и без ощущения чуда.

И не хотелось вслушиваться в разговоры пассажиров, подмечать какие-то детали вагонного быта. Только один раз, когда случайно соскочили наушники, услышал молодой мужской голос где-то за спиной: знаете, у меня такая насыщенная жизнь, один день перетекает в другой, без остановки.

После платформы 62 километр приятный женский голос, озвучивающий фильм о Бологое-Полоцкой железной дороге, сообщил, что слева по ходу движения, за небольшим лесом, располагается деревня Кострубле. Происхождение названия деревни неизвестно. Возможно, оно происходит от слов «костер», «рубить» или от фамилии Рублев. А может быть, оно обозначает жестокое, хищное начало в человеке.

На платформе 104 километр долго стояли, хотя должны были стоять всего минуту. Группа местных жителей, севшая в поезд на платформе Горовастица, в своих обсуждениях предположила, что паровоз сломался. Один из мужских голосов произнес: может, там путя́ заминированы. Другой мужской голос через несколько реплик произнес: все-таки понимает что-то этот еврей. Третий мужской голос произнес: в этих поездах дураков нет. Да, не было намерения вслушиваться в реплики пассажиров, но фильм о Бологое-Полоцкой железной дороге к тому времени уже закончился, и пришлось вслушаться.

Приехали в Осташков не в 12:49, как того требует расписание, а с опозданием минут на двадцать. Пошел фотографировать паровоз. В процессе съемки оказался рядом с каким-то человеком в шапке с логотипом РЖД, который тоже фотографировал. Человек спросил, специально ли я приехал на этом поезде ради вот этого паровоза. Ну да, специально, уже не первый раз. Это очень приятно, сказал человек. Разговорились, и в ходе разговора и обмена контактами выяснилось, что это Алексей Вульфов, очень известный в железнодорожных кругах человек, прекрасный писатель, автор книг о железных дорогах (уже была скачана, но еще не прочитана его интереснейшая книга «Повседневная жизнь российских железных дорог»). Очень приятный в общении человек. Ценное, важное знакомство. Договорились поддерживать связь.

Паровоз отделился от вагонов и уехал куда-то в сторону Великих Лук. В прошлый раз было так же. Вагоны остались на месте, спросил у проводницы, можно ли посидеть в вагоне до отправления в обратный путь, проводница сказала, что нет, нельзя, сейчас надо выйти, а посадка начнется в 14:37 (какая точность), а отправление будет в 15:07.

Посидел в зале ожидания. Ехать в город не имеет смысла — на улице сильная метель, да и времени до отправления остается немного.

В прошлый раз тоже сидел в зале ожидания и дозвонился наконец до ковидного госпиталя. Состояние по-прежнему средней тяжести, ковида уже нет, надо переводить в неврологию и лечить инсульт, но сейчас праздники, и никто не хочет принимать больных из ковидного госпиталя, все боятся ковида. В общем, мы не знаем, что пока делать, посмотрим. Дозвонился до мамы на мобильный. Маме плохо там, она просит забрать ее оттуда. Но это, увы, невозможно.

Это было в прошлый раз. В этот раз уже не нужно дозваниваться до ковидного и любого другого госпиталя, не нужно интересоваться состоянием больного и прогнозом дальнейшего восстановления, не нужно безуспешно пытаться договориться о переводе в неврологию, не нужно безуспешно пытаться успокоить и подбодрить маму. Ничего не нужно.

Можно просто сидеть в совершенно пустом просторном зале ожидания станции Осташков и ждать посадки на ретро-поезд Осташков — Бологое.

Мимо окон зала ожидания проехал одинокий тепловоз ТЭП70. Интересно, зачем.

Вышел на платформу и увидел, что теперь вагоны ретро-поезда прицеплены к тепловозу ТЭП70 (точнее, ТЭП70БС), а паровоз прицеплен тендером вперед к хвосту поезда. То есть паровоз будут буксировать назад, в Бологое. Наверное, он действительно сломался, как и предполагали пассажиры, севшие в Горовастице. Да, паровоз сломался, сказала проводница.

На обратном пути увидел на подвешенном к потолку экране Алексея Вульфова, знакомство с которым состоялось на станции Осташков. Надел наушники, стал смотреть и слушать. Алексей очень интересно рассказывал о семафорах, электрожезловой системе и других железнодорожных реалиях, ушедших в историю.

Это был прекрасный небольшой документальный фильм. Когда он закончился, просто ехал и читал книгу Евгения Водолазкина «Чагин». Поглядывал в окно, но неотрывно смотреть в окно не хотелось. За прошедший год с небольшим очень много смотрел в окна разных поездов, и сейчас хотелось просто посидеть и почитать интересную книгу.

На платформе в Бологом снова встретился с Алексеем Вульфовым, спросил его, что случилось с паровозом. Оказалось, что паровоз вполне исправен, но уголь оказался некачественным, плохо горел, и не удавалось создать нужное давление пара (по этой же причине стояли на 104-м километре), решили не рисковать и позвать на помощь тепловоз.

В «Ласточке» до Москвы пытался, когда появлялся мобильный сигнал, смотреть матч «Краснодар» — «Динамо». Начал смотреть при счете 1:1, при следующем подключении «Динамо» уже играло в меньшинстве, при следующем — пропустило гол, а потом, в самом конце, пропустило еще один.  И проиграло со счетом 1:3. Как обычно и бывает.

Москва, Ленинградский вокзал, такси. Дома.

На этом, кажется, можно и нужно закончить. Больше года ездил на маленьких (и не только) поездах по малодеятельным (и не только) линиям. Очень полюбился этот процесс, и есть большой соблазн продолжить все это. Но не стоит. Есть ощущение, что дальнейшие поездки будут нарочитыми и избыточными. Важно вовремя остановиться, не длить приятный и даже какой-то дорогой процесс, закончить, поставить точку. Собственно, можно и дальше время от времени совершать такие вот поездки в маленьких тихих поездах по тихим полузабытым железнодорожным линиям. Например, давно хочется проехать по Кругобайкальской железной дороге, и надо будет это сделать. Можно будет даже об этом что-то писать. Или не писать, а только фотографировать. Или не писать и не фотографировать, а просто ехать в тишине, наслаждаясь пустотой глухих мест. Но это уже будет за рамками этого цикла. А цикл нужно признать и объявить законченным. Все, цикл окончен.

 

 

* * *

 

Поскольку цикл посвящен моей маме, и она часто упоминается в этом тексте, надо, наверное, сказать о ней несколько слов.

Моя мама, Галина Ивановна Власова, умерла 29 января 2022 года. Ей было 79 лет. Мне позвонили из реабилитационного центра, где она лежала, в 07:40 утра. Я уже знал, что мне сейчас скажут. И да, мне сказали слово «скончалась». С тех пор известная песенка «Семь-сорок» вызывает у меня печальные ассоциации.

Мама была успешным человеком. Не в смысле внешнего громкого успеха (его не было), а, может быть, в более важном смысле этого слова. Ее успех заключался в том, что она в очень трудных условиях сумела отстоять свое право заниматься тем, чем ей хотелось заниматься. Ее мама (моя бабушка), суровая деревенская женщина из угличских крестьян (на меня ее суровость не распространялась ни в малейшей степени), хотела для моей мамы простого городского счастья, в своем понимании, — закончить какой-нибудь вуз по надежной технической специальности и работать на условном заводе условным инженером. (Тут надо отметить некоторую прогрессивность моей бабушки — задуманная для дочери жизненная траектория не предусматривала расчетливого выгодного замужества или устройства на работу в какой-нибудь «мясной отдел»; нет, только высшее образование и самостоятельный честный труд, моя бабушка молодец.) Вместо гипотетического инженерства мама сначала выучила испанский язык (ее, юную, сразил наповал своими пламенными выступлениями испанский аристократ и по совместительству коммунистический диктатор Ф. Кастро), а потом устроилась на работу корректором в испанскую редакцию огромного издательства «Мир». Моей бабушке это все не очень нравилось, какая-то непонятная «редакция» с «иностранцами» представлялась ей чем-то в высшей степени подозрительным. Но моя мама, робкая тихая женщина, сумела этот свой выбор отстоять. Уже в зрелом возрасте я в полной мере оценил важность этой ее жизненной победы и много раз говорил ей об этом своем отношении. Ей действительно очень нравилась ее работа, несмотря на маленькую зарплату, бедность и все другие незавидные бытовые обстоятельства ее (нашей с ней) жизни.

Моя мама прожила трудную жизнь — сначала бедность и сведение концов с концами, потом, уже за сорок, когда ей удалось выйти — нет, не на «хорошие деньги», а просто на нормальные, средние советские заработки, — тяжелейший труд на двух работах сутками напролет. Но она, как мне кажется, стала победителем в жизненной игре-стратегии. Я уверен, что это главная победа в жизни — добиться возможности заниматься тем, чем хочется, тем, что приносит радость, драйв и кайф. Она и меня этому научила, я сейчас это понимаю.

Другой огромный успех моей мамы — то, что она сохранила здравый рассудок и интерес к жизни почти до самого конца, за исключением последних суток (от повторного инсульта до смерти). Это, как мне кажется, тоже большое достижение, не всем оно дается.

Я часто огорчал ее, вел слишком вольную, по ее представлениям, жизнь (хотя казалось бы), не реализовал некоторые ее ожидания — не стал ни музыкантом, ни переводчиком или лингвистом, не получил высшего образования (она всего этого очень хотела). Но... что тут скажешь. Огорчать наших родителей — это часть нашего сыновнего/дочернего долга. Если мы совсем не огорчаем своих родителей — это значит, что мы живем какой-то совсем уж идиотской жизнью.

Но моим, если так можно выразиться, успехам она искренне радовалась. Когда я позвонил ей из коридора Большого театра и сказал, что только что получил «Золотую маску», по ее голосу я понял, что она абсолютно счастлива.

Мы очень мало (почти ничего) знаем о Боге, но мне кажется, что Он любит таких людей, как моя мама, и что у нее все есть и будет хорошо.

Мама, покойся с миром. Прости, что я тебя огорчал, но так было надо, так устроена наша так называемая жизнь. Думаю, что ты на меня уже не сердишься.

Упокой, Господи, душу усопшей рабы Твоея Галины, прости ей всякое согрешение, вольное и невольное, и даруй ей Царствие Небесное.

 

11 января 2022 года — 12 марта 2023 года