Темнота и тишина
Я — тишина. Слепоглухота в текстах современных авторов. Антология.
Редактор-составитель В. Коркунов. М., «Ugar», 2021, 360 стр.
Двоеточие. Русско-ивритский журнал литературы. № 38. Иерусалим, 2022 <https://dvoetochie.org/category/двоеточие-38>
Проблематизация иного, того, что находится за пределами восприятия отдельного субъекта и уж тем более не является видимой частью коллективного опыта, для литературы не является чем-то принципиально новым. Романтизм, а затем модернизм традиционно имели дело с самыми затейливыми соотношениями ощущаемого и воображаемого — с исследованием зон иррационального, субъективным временем, перцептивными сдвигами, ойнерическими и солипсическими логиками, трансгрессивными идентичностями и т. д. В иные времена запрос на иное запечатывался в гетто неподцензурной литературы, но никуда не исчезал — об его интенсивности и актуальности в разных литературных полях написано немало. Но что очевидно и о чем хотелось бы поговорить: поле новейшей поэзии, особенно та ее часть, которая декларирует установки на инновативность — именно здесь в последние несколько лет интенсифицировалось исследование зон иного. Это в немалой степени связано и с общественной повесткой, формируемой «новой этикой», установками на инклюзию, деколониальность и проч., хотя не только ими. К примеру, запрос на иное в определенном смысле фиксируют сборник статей и рецензий поэта и философа Виталия Лехциера «Поэзия и ее иное» (2020) — здесь имеет значение как название книги, так и декларируемая установка автора на следование постметафизической философии. Другой пример — статья Ольги Балла («Знамя», 2019, № 7), предлагающая обзор иноэстетики и иноэстетического поведения в литературной периодике первой половины 2019 года и сосредоточенная на высказываниях, идущих преимущественно от тех, кто профессионально занимается поэзией и философией. «Все они пересматривают нормы, проблематизируют привычное (в утопическом идеале этим занимается всякое искусство Нового времени, но есть те, кто в этом особенно радикален), действуют на границах освоенного культурного поля, прорывают эти границы. Впускают в культуру то самое Чужое, Другое / Иное, о котором так любили рассуждать интеллектуалы второй половины XX века…»
Запрос на иное не всегда порождает иноэстетические практики, иногда он ограничивается разносторонним и разнообразным исследованием областей, которые плохо поддаются рационализации и подчас не выходят из зон умолчаний. Как подобного рода исследования имеет смысл рассматривать два недавних литературных проекта: «онейрический» номер альманаха «Двоеточие», подготовленный Гали-Даной Зингер и Некодом Зингером, и посвященный слепоглухоте альманах «Я — тишина», составленный и выпущенный Владимиром Коркуновым. Оба проекта отчетливо феноменологичны, т. е. представляют собой попытку многоаспектного описания явления, вокруг которого выстраиваются нарративы. Оба в некотором роде перцептивны, имеют дело с вербализацией физиологического опыта. Они пересекаются по составу авторов, а также уверенно вписываются в ряд подобных же феноменологических художественных исследований последнего времени, собирающих большое количество поэтов и писателей и пытающихся не то чтобы уйти от очевидных смыслов, но в какой-то степени аккумулировать максимальное количество как стереотипного, так и странного: от сборников «Под одной обложкой» (2018, квир-поэзия) и «Культура путешествий в Серебряном веке» (2020) до антологии «Когда мы были шпионами…» (2021, тексты про шпионов).
«Онейрический» номер «Двоеточия» — это как раз подобного рода аккумуляция, поскольку понятно, что сомнология предельно широко представлена в рефлексивных и художественных опытах новейшего времени, сновидческие практики при всей инологике вполне представимы и даже прогнозируемы, прорывов в невербализированное и невербализируемое, здесь вряд ли стоит ожидать. В таких случаях на первый план выходят личностные смыслы, разного рода нюансы и инверсии: именно ими наполнены подборки самых разных авторов — от открывающего номер Адама Загаевского в переводах Анны Гальберштадт до автора, скрытого под псевдонимом Arthénice, выбравшего эпиграф: «Одиночество — это когда некому рассказать сон». В номере также опубликованы Ольга Брагина, Мария Галина, Леонид Георгиевский, Алла Горбунова, София Камилл, Ия Кива, Мария Малиновская, Татьяна Скарынкина, Хельга Ольшванг, Валерий Шубинский и др. — вплоть до нобелиата Луизы Глик.
Примеров художественного освоения пространства сна здесь достаточно. К примеру, сны вписываются в автофикциональные нарративы и подсвечивают сюжеты модусами возможного, как в тексте Елены Фанайловой:
Много дней и лет я ждала, чтобы ты снова приснился. Вернулась в Москву, легла в свою жесткую койку. Смотрю во сне во окно айпада, думаю, где ты, Александр Белослудцев, кого обманул, а мне давно в сновиденьях известно, что ты меня обманул и не умер, просто ушел в другие крутые тусовки, и со мной не хочешь больше работать, не замечаешь, когда я тебя отчетливо вижу, притворяешься мертвым или слишком живым, когда я тебя встречаю, занят другими делами. Навсегда покинул, не отвечаешь на смс-ки, а в фб и телеге тебя еще не было в старые годы. И тут ты сразу являешься, говоришь, да ты что, я тут, я с тобой, чего психовала? Говоришь: ты по-прежнему моя героиня. Тут ты как ты есть, мой герой…
Сны как равноправные элементы встраиваются в созерцательные ландшафты Павла Баскова:
Тишина, сон.
Тут течёт — сон. Другой цвет:
как вчера — над озёрами.
Онейрическая логика формирует смысловую архитектуру текстов Альбины Борбат:
снится —
прикладываю лёд
к сбитым о стену костяшкам
мысли исчерпавшей себя до аффекта —
румяная китайская груша
и в темной полосе оторопи
как бы сепии
предсердие колибри
Продолжать можно долго, замечу лишь, что выразительной манифестацией сновидческих инверсий стали названия рубрик в номере: «Ынс», «Нсы», «Ныс», «Сны».
Антология «Я — тишина» посвящена менее артикулированному в литературе явлению — слепоглухоте, причем воспринимающейся, как правило, не как феномен, распадающийся на глухоту, немоту и слепоту (которые, кстати, были не единожды отрефлексированы в русскоязычной поэзии), но вполне целостно, как физиологический комплекс, который нарушает основные коммуникационные каналы и инструменты взаимодействия с миром. Книга, подготовленная при участии фонда поддержки слепоглухих «Со-единение», в котором работает поэт и редактор Владимир Коркунов, социально значима и направлена на повышение видимости людей с определенным типом инвалидности. К тому же это не первый литературный сборник фонда, т. е. не начало, а продолжение. Однако в конкретной антологии имеет смысл зафиксировать уникальное сочетание литературной авторитетности (к работе над проектом привлечены 131 автор и переводчик из разных стран, и много стоят слова на обложке от Людмилы Улицкой) и узкоспециальной темы, которая выводится из довольно ограниченной медицинско-бытовой области в самые широкие литературные контексты.
Такое расширение становится возможным в первую очередь за счет рецептивных практик, поскольку большая часть участников проекта — поэты (и прозаики, но прозы и эссе здесь немного), не имеющие соответствующего физиологического опыта, но выстраивающие различного рода проекции и реконструкции. К примеру — Полина Андрукович в тексте № 45 с подзаголовком «глухослепые» из книги стихотворений «глубоко куда-то», наполненном характерными для Андрукович паузами, которые однако приобретают дополнительные смыслы депривированной коммуникации в условиях слепоглухоты:
атмосферное ваше знаю наощупь
сексуальное свое знаю наощупь
не хватает наощупь общего божественного,
но и оно будет известно — наощупь,
когда и атмосферное, и
сексуальное окончатся,
тьфу-тьфу
Или Ростислав Ярцев, выстроивший текст как монолог слепоглухого, обращенный к собаке-поводырю (два иных субъекта) и утверждающий «кентаврическое» единство говорящего (но не произносящего) и воображаемого собеседника:
колючий воздух и снега
податливые до падения
благоухают навсегда
и студят подступы последние
туда где выступы совсем
как поручни не насовсем
и стены с тем перетасованы
провалом клавиш двери сорванной
за поводок тебя тянуть
но заходи со мною внутрь
ты всё что у тебя с собой
и я с тобой но ты со мной
иди за мной я свой я твой
Текст Андрукович открывает антологию, Ярцева — финализирует, однако большое количество авторов, среди которых есть некоторое количество слепоглухих людей, представляет множественность художественных решений в рамках темы. Они позволяют не только увидеть и выделить слепоглухого субъекта среди прочих, но фактически оказаться внутри него, производящего речь хотя бы на какое-то мгновенье (вот она — попытка принятия иной субъектности). «та-ту-ту / та-те-те / ветер / трогает пустоту» (Катя Иоффе), «Аура темной, синусной волны / тебя окутывает и на мгновенье / ты ткань, ты кокон тьмы» (Владислав Семенцул). «Темнота включает в себя все» (Елена Дорогавцева). «Те, кто смог почувствовать — собраны под этой обложкой», — пишет в предисловии исполнительный директор «Со-единения» Наталья Соколова, говоря о всепроникающей эмпатии в антологии. Александр Марков в еще одном предисловии рассуждает о «новом каноне ролевой лирики».
Но что помимо эмпатии стоит отметить в проекте, причем в качестве незапрограммированного эффекта речи на заданную тему, так то, что она всячески инициирует поэтические интервенции в зоны неявленного в опыте (как персональном, так и коллективном) и потому находящегося в смутном статусе невыразимого, т. е. обнажает некоторые поэтические функции. Не случайной, например, кажется здесь метатекстовая работа ряда авторов и попытки поэтической самоидентификации: «в полированной статуе отражается / то чего уже не боюсь — / молчание хромой прозы» (Станислав Бельский); «Лишенный глухоты и слепоты, / я шепотом выращивал мосты — / меж двух отчизн, которым я не нужен. / Поэзия — ордынский мой ярлык, / мой колокол, мой вырванный язык; / на чьей земле я буду обнаружен?» (Александр Кабанов).
Все это плюс объем книги и ее социальная актуальность позволяют рассматривать ее как самую большую и, как бы это неожиданно ни звучало, репрезентативную поэтическую антологию 2021 года, к тому же демонстрирующую (опять-таки незапланированно), что потенциал поэтических антологий как инструмента актуализации иных зон культурного и поэтического не исчерпан.