ДЕТСКОЕ ЧТЕНИЕ С ПАВЛОМ КРЮЧКОВЫМ

ДЕТСКОЕ ЧТЕНИЕ С ПАВЛОМ КРЮЧКОВЫМ

Олег Кургузов. Сказочное поминание

«...Проснулся я от того, что пришли мама и папа. И дверью хлопнули.

Я им тут же свой сон рассказал.

— Да-а-а, — сказал папа, почесав затылок. — Чувствуется, что сын по нам соскучился.

— Да-а-а, — согласилась с ним мама, потерев подбородок.

— Это все оттого, что мы давно не прижимались друг к другу... Давайте встречать Новый год в обнимку!»

Олег Кургузов.

«Мы так давно не прижимались друг к другу»

«Это было давно, когда все мы жили без электронной почты, и чтобы человек прочел твои рассказы, надо было их ему передать лично, из рук в руки».

Ксения Драгунская. «Про Олега Кургузова»

Один мой товарищ, который хорошо знал и автора и героя вышедшей в прошлом году книги «Сказки Олега. Сказки об Олеге»^[1] (там есть и его, этого товарища, текст) любезно доставил увесистый фолиант в редакцию нашего журнала.

Чтобы отнести авторский экземпляр моего доброжелателя к себе домой, я основательно разгрузил свой рюкзак, оставив на работе почти все, кроме зонта и ежедневника. В перегруженной электричке раскрыл гигантскую книжищу, изданную В. Мещеряковым, то есть одноименным издательским домом, начал читать и довольно скоро заметил, что по крайней мере шесть глаз подсматривают за мною: соседи справа и слева, и кто-то сзади. При подъезде к моей станции я начал, извиняясь, пробираться к выходу: «Разрешите… Спасибо…» А в спину вдруг отчетливое: «Вам спасибо». Я резко обернулся: смотрят на меня сияющие, благодарные глаза с легким, извиняющимся туманцем — прости, мол, что подсмотрел, очень уж ты большие книги возишь, как тут не подсмотреть?

Ну, вышел я на своей остановке, иду вдоль вагона, а подглядыватель мой церемонный уже в окне торчит: «Слышь, а что за Олег-то такой? Олег Попов?» — «Кургузов».

И поезд двинулся дальше.

Уже после прочтения я сел перекапывать интернет, набирая в поисковике нужные мне имя и фамилию.

Легендарного прозаика и редактора Олега Кургузова, очень точно названного «одним из последних лириков в детской литературе», я лично не знал и никогда не видел. В середине 1990-х новая детская литература была мне малоизвестна, если и слышал об именах, то лишь от Валентина Дмитриевича Берестова, с которым изредка встречался у него дома и в музее Чуковского. Но мы говорили в основном о поэтах.

Из нынешнего дня грустно, например, думать, что в те годы мимо меня проплыли-проехали эпохальные детский журнал «Трамвай» и газета «Маленькая тележка» (а ведь именно Олег Кургузов их и редактировал). А еще были направляемые им «Улица Сезам», «Куча мала», «Трамплин», «Синдбад». Теперь все это — история современной детской литературы, как и тот факт, что за книгу «Солнце на потолке» (выпущенную силами знаменитой «Черной курицы»), сборник с подзаголовком «рассказы Маленького мальчика», — Олег Кургузов получил Международную литературную премию имени Януша Корчака.

«За удачное изображение взаимоотношений между детьми и взрослыми и за искрящийся юмор».

Нашим престижную корчаковскую премию давали очень редко.

Писатель и ученый Юрий Нечипоренко поместил в этой огромной книге, посвященной Олегу Кургузову, действительно, что-то вроде сказки — «Олег и его друзья», поведав, что когда мальчик Олег стал писателем, ему страшно помог опыт дружбы с людьми самых разных специальностей — Трубочистами, Десантниками (теми самыми, что прыгают с деревьев с мамиными зонтами над головой), Отличниками и Визионерами.

А в сети я нашел и маленький грустный мемуар Юрия Дмитриевича об Олеге Флавьевиче.

«…Мы пересеклись в „Веселых картинках” — куда я всячески хотел его заманить, когда сам уходил оттуда. Уходил, потому что не хватило запаса тепла и терпения, — а у Олега все это было: имея свой уникальный, невероятный запас доброты, он был на редкость уживчивым человеком.

Олегу не повезло — расцвет его творчества пришелся на период безвременья, и наступившая эра дурновкусия украла у него славу, тиражи, премии — все воздаяния, которые за свое творчество мог бы получить прозаик его дарования, живя в другой стране, или хотя бы в другое время… Общая фраза „Писатель в России должен жить долго” очень подходит для Олега — я уверен, что его книги будут востребованы, оценены по достоинству — и Кургузову принадлежит будущее. Уже пробудилась та тяга к норме, к светлой доброте, к взаимопомощи, которой полны его вещи, которой был полон он сам».

Олег Кургузов умер на сорок пятом году жизни, ровно десять лет тому назад.

В родовом поселке Столбовое (Чеховский район Московской области) его именем назвали поселковую библиотеку. Для наших дней и столь современного имени — событие почти невероятное.

…Ну, пора почитать из рассказа «Солнце на потолке». Итак, маленький мальчик любил греться на солнышке. Особенно во дворе, в лесу или на пляже. Всюду — солнце. Но зимой — это совсем другое дело.

«…Это летом так хорошо. А зимой на пляже не согреешься. И в лесу снега полным-полно.

Увязнешь по горлышко и... И привет!

Зимой я греюсь на солнышке дома. Жаль только, что стены мешают солнцу осветить комнату целиком. Вот луч и прорывается сквозь окно, греет комнату по кусочкам. Сначала кресло, потом пол, потом шкаф. И я догоняю солнечный луч, сижу то в кресле, то на полу, то на шкафу.

И вдруг луч ложится на стену. Как же быть?! Ведь так хочется погреться на солнышке...

— Эх!

И я забираюсь на стену!

Там тепло-тепло, даже спать хочется. Я засыпаю и не слышу, как в комнату входит мама.

— Ты зачем на стену забрался?! — спрашивает она.

— На солнышке греюсь, — говорю я, открывая глаза.

— Солнце уже на потолке, — говорит мама.

И правда, пока я лежал на стене, солнце на потолок убежало.

В новой рубашке на потолок не лезь, — строго говорит мама. — Перепачкаешься в побелке.

Ладно, — соглашаюсь я. И надеваю старую, рваную рубаху».

Близкий друг Кургузова Андрей Петров (в «Сказках об Олеге» он назван «эксквайром, блоггером, земледельцем и эссеистом) написал в своем ЖЖ, что на журфаке МГУ Олег защищался по Андрею Платонову.

Я вспомнил об этом, перечитывая сказочный рассказ «Тепло наших чувств». В семью пришло письмо от отцовской родни, мама заявила, что они совсем сели на шею, папа — парировал, и тогда его родню обвинили в полном бесчувствии… Короче говоря, они решили измерить и сравнить теплоту родственных чувств и начали, безумствуя, прикладывать термометр к листочкам бумаги. Цифры были разные, Торжествовала то одна, то другая сторона.

«Но тут среди кучи писем им попался затертый конверт. Термометр показал ноль.

— Ха-ха! — сказал папа. — Наверняка весточка от твоей родни.

Мама развернула письмо и тихо сказала:

— Это написал мне ты, когда мы еще не были женаты. Какие здесь удивительные слова!

Но, оказывается, в письме не было тепла ни на грош?!

— Ну что ты! — сказал папа. — Наверно, письмо просто остыло за эти годы...

Тут они оба погрустнели и совсем притихли. Им было уже не до споров. Они сидели на диване раздельно, как два каменных острова в тумане.

Тогда я тоже сел на диван и заполнил пустоту между ними».

Вот после этой самой последней фразы я и вспомнил о Платонове.

Кургузовских интервью, кажется, и не существует.

Правда, в сети отыскалась архивная расшифровка его разговора с Маргаритой Федоровой, сделанная, вероятно, в конце 1990-х и опубликованная когда-то «Московским литератором». Олег там, в частности, говорит, что у него неплохо получаются импровизации на темы жизни и выражает неуверенность в «корнях» полюбившегося ему сюжета о «воскрешении» человека по тексту — то ли он его сам выдумал, то ли вычитал.

Эта рефлексия — понятна. Читая, например, рассказ «Мальчик-папа», мне, может, на секунду и показалось, что подобное где-то уже встречалось (или просто вспомнилось название книги Александра Раскина «Когда папа был маленьким»). Но — как показалось, так и отказалось.

Маленький герой увлеченно играет со своим папой, чудесным образом превратившимся в его одногодку, они борются друг с другом, отважно сражаются с хулиганами, пытающимися отобрать у них мелочь (подоспевшая мама «едва успела им нашлепать») и… «Тут опять что-то тренькнуло, грохнуло, зашипело и вспыхнуло. Когда дым рассеялся, передо мной снова стоял взрослый папа».

А началось-то все с папиной воспитательной укоризны:

— В твоем возрасте я был серьезнее!..

И все-таки Олег Кургузов опознается не по языку, а по — воспользуюсь платоновским словом — своему удивительному веществу любви. Об этом его сердечном даре так или иначе пишут все, кто передал оригинальные сочинения о нем в поминальный раздел книги, в «Сказки об Олеге».

Даже не говоря об этом впрямую.

Добрая четверть его друзей и коллег тем или иным способом, более или менее сказочно, уклончиво или напрямую — рассказывает о чудесном свойстве его душевного таланта, о его приземленной неотмирности.

Невероятнее всех написал сказочник Сергей Седов (кстати, Кургузов однажды с ним подрался). Он написал, что Олег — обыкновенный посланец, «ангельского», так сказать, «полку» человек. То же и у Валерия Роньшина, и у волгоградского Сергея Васильева, у Тима Собакина, у Марины Москвиной (она просто написала Олегу письмо отсюда, из сегодняшнего дня).

А стихотворное сказочное воспоминание Михаила Яснова («О. К.») кончается так:

Листочек, белее снега,

Слетел с небесных ветвей.

Я видел подпись Олега:

Мол, всё в порядке — О. К.

Ну, да, это была его подпись. И когда они с друзьями отбирали для какого-нибудь конкурса чужие тексты, эти две буквы были знаком его редакторского одобрения.

В мои планы не входило рецензировать «Сказки Олега. Сказки об Олеге». Книга и так совершенно замечательная (правда, говорят, что очень дорогая), чтение избранных произведений из кургузовских циклов «Рассказы маленького мальчика», «Все сказки» и «Корова Атлантида» подарило мне несколько вечеров абсолютного счастья; чтение двадцати девяти сказок об Олеге — породило много печальных мыслей об отсутствии Кургузова в нашем читательском поле.

Кланяюсь жене Олега — Ольге Шальневой и его сыну Павлу.

И вот еще что.

Я уверен, что сборник «Солнце на потолке» (как раз об этом говорил в последнем выпуске нашего «Семинариума»^[2] Лев Яковлев) должен продаваться в каждом книжном магазине, что именно книги Олега Кургузова могут оказаться и противоядием и поддержкой.

И еще я мечтаю о той славе Олега, которую гениально описал-придумал в своем сочинении под названием «Как Олег стал писателем» Артур Гиваргизов.

Вернусь к сохранившемуся архивному интервью Кургузова — Маргарите Федоровой.

Вот, Олег фантазирует о том самом будущем «синтезаторе воскрешения»:

«Мы все состоим из частиц. У каждого писателя есть своя индивидуальность письма, текста. Чем ты более искренен, тем точнее в словах заложена твоя суть, код сознания, духовный мир. И предположим, будут восстанавливать Семена Бабаевского или тех, кто работал на соцзаказ. Так это получатся какие-то монстры, чудовища. Код лжи тоже сохраняется.

— Детский писатель — на всю жизнь? Или ты хочешь перейти во взрослую литературу?

— Наверное, на всю жизнь. Думаю, что взрослых вещей писать не буду. И не потому, что мне хочется, чтобы меня читали только дети. А потому, что это определенный взгляд на мир.

— Детский?

— Да. Несмотря на то, что я все чаще думаю о смерти. А для детей смерти нет».

P.S. Об этом «определенном», «кургузовском» взгляде на мир стоило бы когда-нибудь завести отдельный разговор.

О том, как «всехний» «реализм» в его рассказах плавно, незаметно, «без шва» — превращается в сказку, в сюрреалистическую реальность, соприродную фантазирующему ребенку.

Об отражении нашего полуисчезнувшего быта прошлого века — в его сюжетах.

О его тоске по полноценной семье: мама, отец и дитя (знаменитая формула героя — «Круговорот любви в семье»). По — той самой, изначальной, Божественной гармонии.

И тут я вспомнил, что взглядом Творца прямо заканчивается его более чем семейный рассказ маленького мальчика «Душа нараспашку»: «…с огромной высоты, задумчивый и грустный, как пингвин в ожидании северного сияния, на нас с надеждой глядит наш…»

Читатели нашей колонки могут попробовать вспомнить или догадаться, какое именно слово Олег Кургузов подобрал сюда — вместе со своим героем.