ДЕТСКОЕ ЧТЕНИЕ С ПАВЛОМ КРЮЧКОВЫМ

ДЕТСКОЕ ЧТЕНИЕ С ПАВЛОМ КРЮЧКОВЫМ

_{В лесу родилась ёлочка. Четыре века русской поэзии детям. Том 1}

«Батюшка, Ваше сиятельство! побойтесь Бога: я ни Львову, ни Очкину, ни детям — ни сват, ни брат. Зачем мне sot-действовать_^[1] Детскому журналу? уж и так говорят, что я в детство впадаю. Разве уж не за деньги ли? О, это дело не детское, а дельное. Впрочем, поговорим».

^{А. С. Пушкин — В. Ф. Одоевскому, декабрь 1836 г.}

«Сегодня я нечаянно открыл Вашу Историю в рассказах_^[2] и поневоле зачитался. Вот как надобно писать! <…>»

^{А. С. Пушкин — А. О. Ишимовой, 27 января 1837 г.}

Стоит все же оговориться. Ни к каким «специалистам по детской литературе» автор настоящей рубрики себя не относил и не относит. Приступая к ее очередному выпуску, я в семнадцатый раз доволен побыть ее — детской литературы — публичным читателем; как рад и тому, что наш журнал уделяет этой теме, этому искусству, этому детскому миру толику своих страниц. Это я к тому, что надеюсь: мои непосредственные впечатления от прочитанного не смутят специалистов, но окажутся вполне любопытными для уважаемых читателей, которые, так же, как и я, дорожат свежестью своего восприятия.

Получив на одной из последних книжных выставок-ярмарок три увесистых тома под названием «Четыре века русской поэзии детям» под редакцией легендарной Евгении Оскаровны Путиловой; получив по особому списку (за что сердечно благодарю одного из ангелов-хранителей этого труда, поэта Михаила Яснова), — я долго не решился приступить к чтению. Четыре века!

И хотя был знаком и с однотомником 1989-го года, и с двухтомником 1997-го (вышедшем в питерской «Новой библиотеке поэта»), то есть — с книгами, из которых и «выросла» сия академическая антология — все никак. Я, конечно, знал, что буду представлять этот труд в своем «Детском чтении…», все эти две с лишним тысячи страниц. Но как? Ценность труда — очевидна, его достижения и недостатки есть удел как раз специалистов. А мне был очень нужен импульс, что-то личное.

Итак, однажды я потянул к себе первый том и стал перелистывать его с некоторым страхом, изредка заглядывая в примечания, то есть понемногу двинулся от народной поэзии и первого печатного словаря Василия Бурцева (1634) — к веку Серебряному.

И все ждал: где же он, мой личный детский читательский подарок?

Он нашелся. Даже — два.

В книге Лидии Чуковской «Памяти детства» дочь постоянно вспоминает, как ее отец все время цитировал в своем повседневьи строчки из стихов классических и современных поэтов, естественно, не называя авторов. Со временем — а я эту книгу читал не один раз — все эти строчки и строфы для меня «опознались» (кстати, искать их по сети мне никогда не хотелось, неинтересно). Но вот одна цитата никак не давалась. Она мерцала в том самом месте, где дочь участвует в «усыплении» отца — чтением вслух (известно, что Корней Иванович страдал сильными бессонницами, и только чье-нибудь чтение помогало ему иногда войти в сон).

«…А я читаю, и читаю, и читаю, то борясь с дремотой, то в самом деле захваченная интересом, но упорно следя за собой и за ним: читать не слишком быстро, чуть монотонно, и вглядываться в его лицо, и слушать его дыхание.

— Бедный я мальчик! — говорит он минут через двадцать, перебрасывая подушку на другую сторону и снова горестно утыкаясь в нее лицом: — „Бедный мальчик весь в огне, все ему неловко…” Который час?

Я взглядываю на круглые черные часы, которые обычно он носит в кармане, и говорю на полчаса меньше, чтобы он не пугался».

А мальчика-то в огне сочинил в 1861 году Аполлон Николаевич Майков. Евгения Путилова сообщает, что семья поэта была очень литературна: отец, мать и два сына (наш Аполлон и Валериан) создавали сообща рукописные журналы «Подснежник» и «Лунные ночи». Спустя двадцать лет их третий брат, Владимир Майков, стал издателем профессионального периодического издания для детей и юношества «Подснежник» (1858 — 1862), в котором Аполлон опубликовал свою лучшую пейзажную лирику. Позже, в 1884-м (Чуковскому тогда было два года), составляя первый том своего Полного собрания сочинений, Майков сгруппировал стихи, относящиеся к детской теме, и расположил их таким образом, что они составили тематические циклы.

«Бедный мальчик…» открывает цикл «Дома». Мать расхаживает по комнате с больным дитятей на руках: то сказку пытается ему рассказать, то песню спеть — лишь бы мечущийся в жару сынок забылся и задремал. Ближе к концу этого стихотворения мать вдруг начинает понимать, как много в ней любви и «чудных сил», могущих отклонить удар смерти.

В «Четырех веках…» представлено девять стихотворений Аполлона Майкова для детей.

Вторая приятная неожиданность оказалась уже моей домашней историей. В 1903 году, когда Раиса Кудашева (1878 — 1964) написала свою пьеску-утренник «Елка» — внутри которой и «пряталась» знаменитая «В лесу родилась елочка», — родилась моя бабушка, которой нет на свете уже более тридцати лет. Помню, как в свои школьные годы я однажды стал выспрашивать у нее, какие стихи она читала, будучи девочкой, и даже записал этот рассказ на магнитофон.

Вдруг она припомнила одно стихотворение и, волнуясь, начала декламировать:

Часто ты шепчешь, дитя, засыпая

В теплой и мягкой кроватке своей:

«Боже, когда же я буду большая?..

О, если б только расти поскорей!

Скучных уроков уж я б не учила,

Скучных бы гамм я не стала играть:

Всё по знакомым бы в гости ходила,

Всё бы я в сад убегала гулять!»

Я стал выспрашивать, кто же написал эти трогательные стихи, но бабушка никак не могла вспомнить. «Очень известный, он еще так рано умер… Господи, этот стишок был в каждом выпуске „Чтеца-декламатора”!..»

Так и не вспомнила.

А то был Семен Яковлевич Надсон, этим единственным стихотворением «У кроватки» он и представлен здесь, в антологии. «Стихи его часто перепечатывались в детских журналах, — сказано в примечаниях, — но специально для детей он почти не писал».

Удивительно думать, что первый и единственный прижизненный надсоновский сборник «Стихотворения» (1885) за оставшиеся два года его короткой жизни издавался пятижды, а впоследствии — до 1917 года — книжка этого «нытика» и «пессимиста», которого Маяковский предлагал попросить «куда-нибудь на Ща», вышла еще 29 (!) раз.

«Многие годы мои публикации были связаны с интересом к творчеству современных писателей, к вопросам истории и теории детской литературы 1920-х — 1980-х годов, обращалась я и к именам прозаиков XIX века. Но, начиная с восьмидесятых годов мой интерес сосредоточился на поэзии, журналах и именах, выброшенных диктатом пролетарской идеологии из истории детской литературы», — написала Евгения Путилова в короткой автобиографической заметке. Тогда же, в 2005 году, она выпустила книгу из тридцати семи статей «Детское чтение для сердца и разума», где были разделы «Возвращенные имена» и «Забытые авторы знаменитых детских стихов».

В истории детской литературы должна сохраниться реплика академика Дм. Лихачева о профессоре Российского государственного педагогического университета имени Герцена Ев. Путиловой: «Путилова вернула русской поэзии сотни забытых строк и десятки потерянных биографий»…

В прошлом году составитель «Четырех веков русской поэзии детям» отметила свое 90-летие.

И еще одно «семейное» впечатление принес мне первый том антологии. Здесь, в первой, фольклорной части, вослед «Шуточным и небыличным песням» («Ехала деревня / Мимо мужика…» и прочих) следует раздел «Дразнилки». Каково же было мое удивление, когда я увидел, что он открывается старомодным стишком, который мой младший сын приволок в свое время из музыкальной школы и долго распевал его на все лады:

Андрей-воробей, Не гоняй голубей. Гоняй галочек, Из-под палочек…

Справочный аппарат книги сообщает, что пиеса сия — из сборника «Русских народных песен» (1870), собранных этнографом-самоучкой Павлом Васильевичем Шейном.

Читая детские стихи, созданные в позапрошлом веке, стихи, переполненные то мягкой, то суровой дидактикой, тем самым «вирусом воспитания», я не раз вспоминал — ничего не поделать — о том же Чуковском. Сколько же зримых и незримых «кирпичей» уложено в фундамент знаменитого «Мойдодыра» (1923), с которым мне еще предстоит встретиться во 2-м томе антологии!

Вот, в 1847 году, в «Сборнике детских песен дедушки Иринея, составленном князем В.Ф. Одоевским» (князь написал, кстати, и музыку ко всем им) появляется «Утренняя песня»: «Встань поутру, не ленись! / Мылом вымойся, утрись. / Кто растрепан, не умыт, / Тот собой людей смешит. // Зубы, десны крепче три, / И снаружи и снутри; / Чистым гребнем причешись, / Да и Богу помолись…» — и далее еще шесть строф, где встречаются и книжка и тетрадь, конечно же. Забавно, что сегодня первая строфа этой песни часто встречается на сайтах, посвященных развитию речи нынешних малышей, и в сценариях детсадовских утренников.

…Спустя без малого сорок лет поэт К. Льдов (К. Н. Розенблюм)^[3] складывает своего «Сашу-Замарашку» (1883), который кончается, по-моему, ужасно смешно:

…Как ни билась с ним родня, Выходило проку мало, — Он боялся, как бывало, Мыла, щетки и гребня!

Кто ж виной, судите сами, Что немил наш мальчик всем, Что, обросши волосами, Стал барбоскою совсем?

Выписав сюда из антологии эти строки «российского скальда», я вспомнил свое посещение одного почти научного семинара, посвященного детской литературе. И услышал, как одна ученая дама рассказывает вольнослушателям и коллегам о том, что «до революции» детской литературы почти что и не было… Вспомнил, и подумал, что если я только перечислю здесь основные названия периодических изданий для детей, а также авторские и коллективные сборники, скажем, за один только XIX век, — о которых узнал, читая первый том путиловской антологии, — то еще неизвестно, хватит ли мне отдельной новомирской страницы. То же — и к списку стихов, ставших песнями; на иные (как у того же Надсона) писали такие люди, как Сергей Рахманинов, Антон Рубинштейн и Цезарь Кюи.

Я уже как-то вспоминал слова Чехова: «Администрация делит на податных и привилегированных… Но ни одно деление не годно, ибо все мы народ и всё то лучшее, что мы делаем, есть дело народное». Вот, тот самый народ (см. сайт http://ten2x5.narod.ru) составил, например, свою миниантологию «Да здравствует мыло душистое!» («поучительные стихи о необходимости умываться») и включил туда, помимо Генриха Сапгира, Эммы Мошковской, Владимира Орлова и прочих, — «Сашу-Замарашку» К. Льдова.

Подробная вступительная статья Евгении Оскаровны к этому тому занимает пятьдесят страниц убористого текста, примечания — сто. Я догадываюсь, что любознательный и любопытный читатель заметит, как часто поэты обращались к жанру колыбельной, как важен и интересен им был образ матери, как постепенно стихотворцы научились заходить к своим и воображаемым детям в их детскую комнату.

И как поразительны иные истории, посвященные авторам тех самых народных стихов — будь то этюд Фета «Кот поет, глаза прищуря», петерсоновское «Вечер был; сверкали звезды; На дворе мороз трещал…» (этих Карлов Александровичей Петерсонов в Петербурге вообще было двое; Путилова провела целое расследование), миллеровские «Подписи к картинкам» («Раз-два-три-четыре-пять, / Вышел зайчик погулять…») и, конечно, кудашевская «В лесу родилась елочка»^[4].

Что же до Серебряного века, то, перелистывая включенные в этот том обильные подборки Константина Бальмонта, Марии Моравской, Саши Черного, Бориса Пастернака и других, — я не мог не радоваться тому, что в новом веке их детские книги выпущены отдельными изданиями. Выпущены не раз, и с отличными рисунками. Во всяком случае, бальмонтовы «Фейные сказки», блистательные моравские «Апельсинные корки» и книжки Саши Черного в нашей домашней библиотеке имеются. Правда, собранную Корнеем Чуковским книгу детских стихов Саши Черного (с фантастическими рисунками Александра Аземши) «Астрель» выпустила впервые только в прошлом году.

Живой голос Евгении Оскаровны Путиловой хорошо слышен тут в иных примечаниях. Вот она роняет по поводу мерзляковского «Хора детей маленькой Наташе», точнее по поводу примечания М. А. Цявловского о «питательной почве» этих стихов для схожих сюжетов у Пушкина и Катенина: «примечание обсуждалось с В. Э. Вацуро».

А вот, публикуя детские стихи Ильи Эренбурга, пишет: «…судя по его более позднему высказыванию: „Я в жизни многое перепробовал, но для детей никогда не писал” (Люди, годы, жизнь // Собр. соч. М., 1966, т. 8. С. 294) — он об этих стихах забыл».

Я упомянул в самом начале, что сей трехтомник оказался у меня в чтении благодаря поэту и переводчику Михаилу Яснову. Помню, что первый живой разговор об этой, тогда еще не вышедшей книге был у нас с ним и Сергеем Махотиным в прошлом году, в Одессе (см. «Новый мир», 2013, № 10). В свое время мы расскажем и о его участии в этом замечательном проекте, когда заговорим об уникальном третьем томе.

Пока хочу лишь сказать, что на каждой книге этой антологии, собравшей в себе более двухсот авторов, начертаны слова как раз М. Яснова. Его рекомендация на обороте каждого тома заканчивается так: «…Это необходимое и увлекательное чтение не только для педагогов, библиотекарей, воспитателей, филологов, но и для всех родителей, ценящих традиции семейного воспитания, для всех, кому дорога память детства и кто еще не забыл и любит детские стихи»^[5].

Между двумя эпиграфами к этим заметкам о первом томе «Четырех веков…» есть, кажется, свое силовое поле. Кстати, заметно, что некоторое раздражение по поводу просьбы Владимира Одоевского дать что-нибудь в детский журнал (т.е. в «Детскую библиотеку, посвященную ее Императорскому Высочеству великой княжне Марии Михайловне», издаваемую литератором и цензором А. Очкиным вместе с князем Вл. Львовым) — наш поэт, находящийся в нескольких неделях от роковой дуэли, микширует изящным «деловым оборотом», который, впрочем, ни к чему ни привел. Ведь с «Детской библиотекой» Пушкин сотрудничать не стал. Видимо, было уже не до того.

Но вот — в свой дуэльный день — он посылает детской писательнице и переводчице Александре Ишимовой просьбу: перевести англичанина Барри Корнуолла, «пьесы, отмеченные карандашом». И тут же спонтанно хвалит ее собственный труд для детей, который оказался, судя по всему, его последним чтением. Хвалит искренне. К его словам «вот как надобно писать!» поневоле так и хочется прибавить: «…для детей».

А ведь прямо для них Пушкин все-таки и писал.

В детский альбом семилетнему Павлуше Вяземскому, например. За десять лет до дуэли. «Душа моя Павел, / Держись моих правил: / люби то-то, то-то, / Не делай того-то. / Кажись, это ясно. / Прощай, мой прекрасный». Разве это не великие стихи для детей, разве в них — не весь Пушкин и все его понимание таких вещей, как воспитание ребенка и любовь к нему? Вспоминается, как Симон Соловейчик замечательно писал об этом элегантном послании. Но это уже другая тема, я лишь по-детски жалею, что этих стихов нет в антологии. Впрочем, отсутствие Пушкина в этой книге и объяснимо и объяснено^[6].