Андельская область

*  *  *

 

Излучине реки

 

Пересохла река.

Делай с руслом безликим что хочешь,

Осуши берега, перейди её, переступи,

Походи по воде без воды, что до одури синяя

Приходила в дома — видно, так и осталась в щелях.

 

Рыжий пёс у реки.

Нет воды, но отчаянно тянется,

Просто глупый, не знал, что бывает река без воды.

Посиди у реки, за лугами дожди собираются.

За поточной водой, видно, вместе мы будем стоять.

 

Боже, помнишь суда?

Пароходную музыку, танцы,

Мы не жили тогда, но река оживала весной.

Еле помню живой нашу реку, но, кажется, тоже

Опускаю к реке без воды пересохший язык.

 

 

Картошка

 

Бабушка вечером чистит картошку,

Клеит крахмалом семейный альбом,

Дети и внуки сидят на ладошке,

Будто все вместе — в доме одном.

 

Жёлтый пейзаж в пожелтевшем окошке,

Жёлтое поле пора бы копать,

Едет подмога — осталось немножко,

Раз — и приехали. Людно опять.

 

Съехались дети, съехались внуки,

Год не видались. Борька подрос,

Ваня женился, Аня в науке,

Братья да сёстры — скромный колхоз.

 

Брякают вёдра, светятся земли,

Фото на память — ехать пора.

Клеит картошка по осени семьи

В старых альбомах, на жёлтых полях.

 

 

Во раю, да на самом краю

 

То ли снегом, то ли платком пуховым укрыты дома на краю.

На краю бесконечно белого моря я белый свет смотрю.

Островами сияют обжитые земли, тьмой нежилое спит,

Но падает снег и на тьму, и на свет,

Без разбора, на каждый остров — каждый с утра умыт.

 

Убаюкал бы вечер, да только села женщина возле меня.

— Говорю, сколько снега не хожено. Я люблю, когда тропы звенят.

— Глуховата я, громче скажи-ко.

— Во раю мы живём, говорю.

— Во раю-то оно во раю… Во раю, да на самом краю.

 

 

Слепая лошадь

 

Замело на Матрёны зимние.

Ребятня обгоняет в санях.

Я за ними по свежей тропке —    

Пусть выводит она меня.

 

К белой церкви тропинка вывела.

Люди сыплют со всех сторон.

Только лошадь стоит, не движется —

Будто слушает снежный звон.

 

А хозяин до дрожи сердится.

Злое слово кнутом сорвалось.

Не гневись на слепую лошадь —

Она видит тебя насквозь.

 

 

Ни цвета глаз, ни имени

 

Летели над полями чёрными,

Лесами чёрными и городами.

Погасшие края — о чём они

Смотрели сны под нами.

 

Бессонный самолёт в зените.

Вдруг рядом голос — мягкий порох:

Вы на плече моём поспите,

Ложитесь, прилетим нескоро.

 

Зачем летела я, парнишка тот — зачем?

В ответ густая тьма и тишина — сквозная.

 

Я засыпала на его плече,

Ни цвета глаз, ни имени не зная.

 

 

Семейный сервант

 

Моя семья — расколотые блюдца,

Никак не соберутся за столом.

Лишь над столом белеют лица наши,

Но даже на несчастной фоторамке

Треснуло стекло. 

 

Я мыла блюдца — кипяток насквозь,

И вкривь и вкось текла вода в тазах.

Водой не склеить стебель, лепесток —

Те блюдца впрок пророщены в серванте,

И наша жизнь текла на их глазах.

 

Я так хочу горячий чай из блюдца.

Студить его дыханием своим,

Дыханием соседним отогреться.

Осколки сушатся на полотенце

И дальше, кажется, не бьются.

 

 

Андельство

 

«Анделы, какая лепота», —   

Отзывались бабушки на чудо,

Память сердца сберегая будто

Странным словом, словом от души.

 

Ледоходный снег не жжёт ладони.

Впитываю голыми руками.

Помню, речка морщится, а я

Щёки и ладони распахнула.

              

От собак обычно убегаю,

Но не убежать — река и только.

Помню, протянула хлеб в ладони,   

Пёс умыл её второй водой.     

 

Помню, вышло солнце над снегами.

До чего же щиплет первый свет глаза.

Андельство! Иначе не назвать,

Лишь одну слезу сняла и всё,

Не щиплет.

 

Я не вспомню точный день и месяц,

Речка переменит русло, воду,

Но возникнут три воды апреля —

Андели! И правда сбереглось.

 

 

*  *  * 

      

Васе Нацентову

 

Распахнуты глаза, 

Распахнутые строки —

Так жить, мой друг, нельзя, 

Но непременно стоит. 

Распахивать поля — 

Пусть говорит земля, 

А мы её слова 

Тихонечко запишем. 

 

Как ни старались мы — 

Не всё вместит окно,

И что-то всё равно 

Останется за гранью. 

Но мы возьмём с собой 

Воронежский чабрец 

И пинежский чабрец 

Заварим, не оставим. 

 

Ты прав, конечно, прав. 

Не здесь и не сейчас 

Мы снова побежим 

Под ливнем и сиренью. 

И зацветут на ней, 

Конечно же, стихи,

На веточке с моим

Твоё стихотворенье.

 

 

 

Простой четверг, но к чистоте стремится

 

Открыла шкаф, как будто в первый раз:

Недельный хлеб, прилипшая конфета,

Мука просыпана, и перец, и укроп.

А хлеб — ещё живой! Крошу его на блюдце,

Голубки под окном, и ледоход трещит.

 

Неделя или две, по-прежнему живётся.

Да только поутру стучится голубок.

Своих зову за стол, и он зовёт голубок,

Воркуют под окном, и на реке покой.