Сирень

_Синее

 

_1.

 

О чем писать?

Без темы

Стихи — вода.

Все мы семейные проблемы

Переживали иногда.

Наследство ссор необычайных,

То регулярных, то случайных,

Несовпаденья чуждых воль —

Для многих — головная боль.

Не как метафора поэта,

Стихи пустившего в галоп,

А медицинская примета

Руки, положенной на лоб.

За эту боль и эту руку,

Не обращённую к врачу,

Я моему плохому другу

Подумав, кое-что прощу.

  

_2.

 

Пела божья пташка, что она милашка,

Что она глупышка, всё-то ей ля-ля.

Ничего не нужно, никого не страшно,

Люди ей завидуют, честно говоря.

Мимо пролетали молча, словно в ссоре,

Соколы и совы, бравые орлы.

Пела божья пташка до-ре-ми-фа-со-ли

До судьбы, до времени, до поры.

Что же приключилось? Смолкла пташка наша.

Тем, кто не ответит, — зря — не возражай.

Ничего не нужно, никого не страшно,

Никому не больно, никого не жаль.

 

_3.

 

На свете есть одна беда:

Мы все находим то, что ищем.

Он, верно, грешен — никогда

Он не отказывает нищим.

Но это лишь самообман,

Бессмысленная трата денег,

Проси, слепой, пляши, бездельник.

Кто хочет пить, конечно, пьян.

Кто хочет, говоря: «Прости»,

Услышать лёгкое: «Прощаю»,

Тому ли ложью обещаний

Живую совесть провести.

Смешно старинное: «Подай».

Болезнь, беспомощность, дорога.

Он, верно, покупает Рай

И тем обманывает Бога.

 

 

_{Без цвета}

 

_1.

 

Мир состоит из холода и тьмы,

и, как ни верьте, что ни говорите,

а чёрный снег космической зимы

уходит вдаль, за горизонт событий.

Широк его размашистый полёт,

он закрывает, затмевает.

Так человек однажды устаёт,

и белый свет бежать не успевает.

Нам счастья сон прозрачнее стекла,

звенит его хрустальная разбитость.

Я

состою

из света и тепла.

И я могу из мира выпасть.

 

_2.

 

Если б я писал — всё равно,

что бы ни писать.

Потому

что прекраснее персидского ковра

не бывать на свете никому.

Мастерски художник передал

тайну женского печального лица.

А ковёр персидский — череда

чёрно-красных линий без конца.

Может весь мой ум

утонуть

в этой игре ума.

Написал бы я персидский ковёр,

потому что сегодня

зима.

 

_3.

 

Ломают ли музы крылья,

когда умирают дети,

когда автоматы стреляют?

От горя и от бессилья

хоть что-то в мире исправить,

может быть, музы теряют

всё,

что едва имеют?

 

_4.

 

Погода за окном всегда пустяк,

когда б не осень.

В комнате полночной

пьёт чай поэт, как мог бы пить коньяк

из трупа пьяницы,

похожего на бочку.

Уродство дней лежит в его ногах

и, рассуждая в одиночку,

так говорит: «Я суть. Я — то что есть.

Мой мир абсурд и не прийти к другому».

И плесень выдыхает, и туман

мигрени расползается по дому.

Не отвечая ничего

усмешкой, головы качаньем,

пока безумие не поглотит его,

поэт молчит и враг словам случайным.

Поэту нравится, когда позор и смерть,

законы лживы, люди злы и грубы.

Поэту хорошо, когда «о чём болеть»

само плывёт в мозолистые губы.

Надменность лиц и мнений балаган —

история, вошедшая в привычку.

И пьёт поэт один.

К его ногам

уродство дней

кладёт свою добычу.

 

_5.

 

Я не привык, что человек

Другому человеку не охотник,

Не волк, не бесконечный снег,

А просто человек. И это подвиг —

Когда не лжёт улыбчивый язык,

Не жгут глаза острей и откровенней

Углей костра. К другому я привык,

И, кажется, в другое я поверил.

 

_6.

 

Я забылся на минуту

в вечер синий, голубой,

перепутал я тебя

с самим собой.

Я сказал тебе такое —

никому бы не сказал.

А ты крикнула как будто

веткой по глазам.

 

_7.

 

Рембо, Малларме и Бодлеру

могила была в пору.

Не каждый имеет меру...

если хотите — гору.

Сиреневый цвет ни с чем

и никогда не спутать.

Гору из кирпичей,

если позволите — трупов.

Поэтому вам не стоит,

из вашего тёплого дома,

где часто бывают ссоры,

которые вас печалят,

из вашего кабинета

с портретами и цветами,

где от работы трудной,

бывает, что вы устали…

когда и темно, и поздно,

не стоит вставать с постели,

глядеть на зелёные звёзды,

вдыхать гиацинт сирени.

 

_8.

 

Возможно всё — и слов на трать,

за хлеб и плеть

заставить соловья — молчать,

а жабу — петь.

И уж не спрашивай, зачем?

И как же быть.

Огнём покажется ручей

с приказом: «Пить».

Напрасный труд, тяжёлый груз —

не принуждать, не лицемерить.

Огнём покажется Исус.

Вели же верить.

Заставить женщину — терпеть,

мужчину — кланяться.

А если выход — умереть,

то что останется?

Душа? Как сталь закалена

в огне Везувия?

Душа — последняя цена

безумия.

 

_9.

 

Там,

где цветёт Австралия,

и мало кто знает

мою страну,

с лёгкой душой оставил я

песню одну.

Там,

за семью дорогами,

там,

где не жил и не умру,

прыгала длинноногая

рыжая кенгуру.

Красивая, сильная — вон как

легко бежала, хвостом трясла,

и маленького кенгурёнка

на животе несла.

Целую жизнь — долго,

за мясом чужим,

гонит охота волка —

целую жизнь.

Волки за ней бежали

по следу не первый день.

Тени камней лежали,

волк затаился в тень.

Она закричала тонко,

в волчий попав капкан,

и маленького кенгурёнка

выбросила волкам.

Солнце в цвета пожара

окрасило гладь полей,

дальше она бежала,

и больше никто за ней.

 

_10.

 

Что-то заболело

У травы колючей.

«Господи, помилуй.

Господи, не мучай.

Я едва живая,

Злоба чьей-то страсти

Душу выпивает,

Даже солнце застит.

Не тюрьма, так келья,

Только нет покоя.

Где я или с кем я,

Что со мной такое?

Мне бы чью-то жалость,

Мне бы тише ветер».

То ли показалось,

То ли Бог ответил:

«Плачешь некрасиво,

Горем ли красуясь?

Просто ты, крапива,

До себя коснулась».