Андрей Рубанов. Человек из красного дерева. М., «АСТ; Редакция Елены Шубиной», 2021, 507 стр.
Мощно заявив о себе в нулевые реалистическими романами «Сажайте и вырастет» (2005), «Великая Мечта» (2007), «Жизнь удалась» (2008), «Готовься к войне!» (2009), Андрей Рубанов неожиданно перешел к работе над крупной фантастической формой, где тоже показал, что не лыком шит. Достаточно вспомнить любопытное футуристическое полотно «Хлорофилия» (2009), за которым последовало его продолжение — антиутопия «Живая земля» (2010) и, годом позже, космический философский роман «Боги богов» (2011). Все эти вещи по-прежнему актуальны, особенно «Боги богов» — книга-размышление о природе и сути власти, которую можно растаскивать на цитаты, открывая на любой странице. Десятилетие назад, отзываясь на этот роман, я удовлетворенно резюмировал, что в России теперь есть кому писать большую умную фантастику. К великой моей досаде, после выхода романа «Боги богов» Андрей Рубанов от фантастической прозы надолго отошел и не особенно обещал вернуться… И все-таки разлуки с использованием необычайного писатель не выдержал и в 2019 году предъявил читателям вышедшее в «Редакции Елены Шубиной» нестандартное «славянское фэнтези» «Финист — Ясный Сокол»[1], став с этой книгой лауреатом премии «Национальный бестселлер». И вот теперь — снова в «Редакции Елены Шубиной» — остросюжетный фантастический роман «Человек из красного дерева».
Фантастика Рубанова — всегда сочетание, органичный симбиоз нескольких фантастических направлений. Упомянутая выше книга «Боги богов» — это и космический биопанк, и интеллектуальная фантастика, и НФ. А «Человек из красного дерева», если оперировать терминами жанровой литературы, одновременно — и детектив, и авантюрно-исторический роман, и мистическое фэнтези. Основа детективной составляющей книги — расследование обстоятельств смерти искусствоведа-историка Петра Ворошилова, случившейся в провинциальном городке Павлово. Ворошилов, шестидесятипятилетний местный уроженец, специалист по древнерусскому храмовому искусству, завершив ученую карьеру в степени кандидата наук, вернулся из Москвы, построил в Павлово особняк и разместил в нем внушительную коллекцию старых икон и прочих древних редкостей. Здесь и было найдено его тело с признаками обширного инфаркта. Поздним вечером кто-то разбил окно, проник в дом, сработала сигнализация, прибывшие полицейские обнаружили труп историка без следов насилия. При этом из коллекции Ворошилова исчезла деревянная женская голова, когда-то принадлежавшая дубовой статуе славянской святой Параскевы Пятницы, хранительницы семейного счастья и благополучия. Этот уникальный предмет, датируемый примерно XII веком, считали бы за честь принять в дар многие музеи, но выгодно продать украденный артефакт частным образом невозможно, нет в стране таких коллекционеров. Известно, что Параскева Пятница в синкретичных народных верованиях приняла на себя часть функций жены Перуна Мокоши — влиятельнейшего божества восточнославянского языческого пантеона. Но кому могла понадобиться голова дохристианского идола? И какое отношение к событиям имеет Антип Ильин, столяр из деревни Черные Столбы, работающий на местной мебельной фабрике? Именно от лица Ильина и ведется изложение событий.
Автор недолго держит нас в неведении. Здесь следует сделать краткое историческое пояснение. После крещения Руси древнерусские деревянные скульптуры, ведущие свое начало от славянских языческих статуй, какое-то время дозволялось ставить в церквях, позднее православными иерархами было принято решение о недопустимости размещения в христианских храмах объемных изображений святых. Постановление Святейшего Синода от 21 мая 1722 г. запрещало «иметь в церквах иконы резные, или истесанные, издолбленные, изваянные». В петровскую эпоху почти все деревянные фигуры были из церквей вынесены и уничтожены: порублены или сожжены. И все-таки часть храмовых скульптур, спрятанная фанатичными почитателями, тайно хранящими верность языческим богам, в пору геноцида идолов уцелела, а некоторое число статуй, выполненных из наиболее ценных и твердых пород дерева, сохранилось до наших дней. И вот эти деревянные фигуры — далее отечественную историю пишет Рубанов — присутствуют в сегодняшней действительности не только в виде полусгнивших безжизненных чурбанов. Антип Ильин рассказывает художнице Гере Ворошиловой, пытающейся разобраться в причинах смерти отца, о присутствии в нашем мире вполне живого деревянного народа — истуканов, произошедших от древнерусских храмовых скульптур. Часть статуй триста лет назад ожила самостоятельно, остальным для этого нужна помощь: существует тайный ритуал, проведением которого можно вдохнуть в древние фигуры жизнь, то есть «поднять» их. Антип, высококлассный мебельщик-краснодеревщик, помимо основной работы как раз и занимается реставрацией тел истуканов, готовит их к обряду «поднятия». В первой части романа Ильин представляется нам старательным, работящим, доброжелательным и почитающим Господа человеком. Ну, почти человеком, ведь Антип не человек. Он — деревянный. Деревянные люди не болеют, отлично видят в темноте, не стареют и не умирают, они могут лишь сгореть или погибнуть от незаживающей трещины. «Мне не нужно ни есть, ни пить, ни спать, живу силой Святого Духа. Мы называем его по-гречески „Невма”», — говорит Антип, «поднявшийся» триста лет назад из деревянного святого образа Ильи-пророка (отсюда его фамилия Ильин).
Антип выписывает с острова Цейлон кусок ствола неимоверно дорогого сандалового дерева, бревно весом едва ли не в четверть тонны, вырезает из него тело для головы Параскевы (именно он украл ее из дома Ворошилова), искусно соединяя части скульптуры. Остается лишь «поднять» отреставрированную статую. Ильин и его давний, тоже деревянный, друг Читарь, хранитель священных книг и мастер ритуала поднятия, приступают к оживлению Параскевы. Закончить обряд им мешает приезд полицейских, подозревающих Антипа в убийстве искусствоведа. Друзья прячутся в специально оборудованном схроне, Ильин сжигает свой дом с секретной мастерской-подвалом. После пожара выясняется, что ожила небольшая модель статуи Параскевы Пятницы, заготовка из красного дерева, «поднявшаяся» в симпатичную девочку-подростка. Антип делал этот макет с большой любовью, и вот результат… Страницы романа, связанные с деревянной девочкой Дуняшкой, нечаянной дочкой Ильина, чрезвычайно занятны, о ее дальнейшей судьбе Рубанову следует еще одну книгу написать. Впоследствии «поднимут» и основную скульптуру, что приведет к появлению значительных проблем, поскольку статуя возродится не доброй Параскевой, а своенравной и грозной Мокошью. Антип, совсем недавно с заботливым тщанием вырезавший ее тело, будет болезненно переживать «разногласия» со своим созданием, соединяя в своей рефлексии хорошо известные нам по литературным памятникам терзания Пигмалиона, Франкенштейна и Бен Бецалеля. Читая о «поднятии» храмовых скульптур, которое осуществляли с помощью крови, жира и молитв Антип и Читарь, я вспомнил отдаленную литературную аналогию: пример использования намоленных, священных деревянных предметов для изготовления человекоподобных существ. В конспирологическом и очень постмодернистском романе Тони Барлама «Деревянный ключ» (2010) автор подводит читателя к мысли, что Буратино (Пиноккио) на самом деле был сделан не из обычного полена, а из кедрового обломка Креста Господня. Но у Барлама Буратино — голем, искусственное существо, тогда как у Рубанова Антип и прочая деревянная братия — живые создания, имеющие душу (Невму), хотя само «поднятие» истуканов внешне очень похоже на оживление магами-кабаллистами подручного материала с помощью тайных знаний.
Деревянный народ, тайно проникший во все страты российского общества, заботится о собственной численности и процветании: коалиция истуканов, привлекая при необходимости специалистов-людей (таким был искусствовед Ворошилов) разыскивает и реставрирует сохранившиеся древние храмовые скульптуры, заряженные за века своего святослужения молитвами церковной паствы, осуществляет их «поднятие» и помогает скорейшей социализации новых членов. О какой-то отдаленной цели сообщества истуканов писатель не сообщает, основная задача деревянных с момента их появления в русской истории — сохраниться и умножиться. Истуканы шифруются, соблюдают конспирацию, минимизируют контакты даже друг с другом. Они сплочены, «все ребята очень надежные, живут по заповедям, братьям помогают», в их среде есть мудрые и могущественные руководители-наставники, вроде владыки Николая Можайского, ночью восстающего из деревянного резного образа святого Николая. Но есть и раскольники, не стремящиеся подчиняться общим правилам: например, московский знакомый Антипа с говорящей фамилией Отщепенец — йони-массажист и блогер, предпочитающий вести в столице беззаботную жизнь альфонса.
Авторский месседж этого большого романа, насыщенного разнообразной информацией (чего стоит только потрясающая история железнодорожных шпал, изготовлением которых когда-то занимался Антип), мне показался несколько туманным. Сам Рубанов пишет: «Автор хотел сказать очень многое. Причем когда он начинал делать книгу, он хотел сказать одно, когда заканчивал — совсем другое. А читатели потом видят нечто совершенно третье». Действительно, присутствие в романе деревянных изделий позволяет интерпретаторам иронически оперировать аллюзиями хоть на сказку Толстого о Буратино, хоть на повесть Волкова о деревянных солдатах Урфина Джюса, но сам Рубанов обходится практически без шуток и намеков на мрачно сдвигающуюся окружающую деревянность, лишь мельком упоминая в связи с этим супергероев из американских фильмов-комиксов, одиозных телевизионных ведущих и некоторых известных исторических персон.
Но вернемся к Антипу, к его нетленности и молодости. Ильин выглядит примерно на тридцать пять, неприхотлив, неутомим в труде и сексе. Казалось бы, все замечательно — живи да радуйся, но Антип почему-то хочет стать человеком. Я давно заметил, что с вечностью у писателей и проблемы вечные: их герои почему-то не желают наслаждаться бессмертием, подавай им жизнь человеческую — полную страданий, грешную и конечную. Даже энергичный Остап Бендер в свое время декларировал: «Мне не нужна вечная игла для примуса, я не хочу жить вечно…» Вот и Рубанов так развернул события с участием Антипа, так выстроил его долгое и непростое существование (текст перемежается любопытными главами-воспоминаниями о знаковых событиях в почти трехсотлетней жизни героя), что Ильину чрезвычайно трудно в предложенных обстоятельствах оставаться бессмертной отстраненной деревяшкой, строго соблюдающей христианские заповеди, как того требует его добродетельное прошлое статуи в православном храме. В конце концов, еще раньше Антип мог быть и языческим идолом на древнеславянском капище… Автор не скупится на сюжетные сюрпризы, часть их связана с появлением на страницах женщин из лучших древесных пород и породистых женщин из плоти, а где женщины — там страсти и любовь. Антипа тянет к Гере Ворошиловой, а он девушку просто пугает. И чем больше герой ощущает себя человеком, тем настойчивее искушают его мирские соблазны, тем сильнее сбивается он с пути истинного, деревянного христианина, совершая цепь грехов: от самых безобидных до страшных, смертных. Не оправдывая и не осуждая своего героя, Рубанов описывает жизнь Ильина: и отягощающее его зло, и возвышающую его любовь. Размышляя вместе с Антипом над сложностями человеческого бытия, автор показывает мучительную дихотомию его духа, настоянного на православных молитвах и глубинном язычестве. И этим всем обосновывает, объясняет отчаянные, но просчитанные действия героя в финале романа…
P. S.
Я не поклонник романных циклов, но в «Человеке из красного дерева» Рубанов развернул настолько захватывающий веер возможностей дальнейшего развития событий, что хотелось бы продолжения. Да и книга кончается словами: «Пока прощайте». Без запятой между ними.
Санкт-Петербург