Андрей Зорин. Жизнь Льва Толстого. Опыт прочтения. М.,
«Новое литературное обозрение», 2020, 248 стр. 3000 экз.
Жанр своей книги Андрей Зорин определил
как «опыт прочтения». И тут сразу же возникает вопрос: опыт прочтения чего —
жизни Толстого? Или — его творчества? Ответом на этот вопрос становится все
содержимое книги, которую мы можем читать, во-первых, как жизнеописание
Толстого (то есть здесь содержится огромное количество биографических сведений
о жизни Толстого, но скажу сразу, тщательно отобранных автором) и, во-вторых, —
как «чистое литературоведение», где исследователь, анализируя художественные
произведения Толстого, формулирует свое развернутое определение его творчества
как феномена эстетики, вырастающего, в свою очередь, из системы философских
взглядов Толстого. То есть перед нами «прочтение творчества»? И что здесь
главнее? Для автора нераздельны оба подхода к явлению Толстого — это определяла
для Зорина сама личность Толстого, для которого писательство отнюдь не было
главной профессией в его жизни. В том смысле профессией, в каком (воспользуюсь
замечательной легендой об Агате Кристи) профессионал, дописав последнюю строку
романа и убедившись, что отпущенное на сегодня рабочее время еще не
закончилось, выводит на следующей странице название нового романа.
Работа над художественной прозой была для Толстого
одним из способов жить, что означало для него поиск собственных
«экзистенциальных опор». И именно —
«одним из способов»: когда Толстому казалось, что он нашел другой способ
самореализации, ну, скажем, педагогику, он без колебаний отодвигал литературу в
сторону. Именно поэтому в разговоре о Толстом невозможно отделить «жизнь»
писателя от его «творчества» — эта установка и определяет построение книги
Зорина: «…произведения великих писателей и мыслителей не столько „отражают”
жизнь их создателей, сколько составляют их».
Свое повествование Зорин выстраивает как развернутое
исследование «узловых» для Толстого проблем, разрешение которых, по сути, и
формировало сюжет его жизни. Прежде всего это проблема внутреннего
самосовершенствования, которая занимала его с самого отрочества, диктуя в
разное время разные «правила жизни», то есть попытки Толстого понять, кем он,
Лев Толстой, был изначально задуман и, соответственно, как он должен жить.
Далее — тема литературы в жизни и в творчестве Толстого, с далеко не очевидным
на самом деле содержанием. Тема любви и тема секса в жизни Толстого, которая,
кстати, прорабатывается в книге с особой тщательностью, поскольку Толстой
уделяет ей значительное внимание в своих записях, и которой в отечественном толстоведении обычно старались избегать. Тема семьи. Тема
религии. И так далее.
Замах автора, как видно уже из перечисления,
внушительный, особенно если учесть погружение в огромный массив
литературоведческой литературы о Толстом. Однако автор обошелся объемом в
пятнадцать печатных листов (скажем, ЖЗЛ-овская
биография Льва Толстого в исполнении Виктора Шкловского занимает 864 страницы)
и при всем при этом «опыт прочтения» Зорина не производит впечатления конспекта
ненаписанной книги, отнюдь — перед нами вполне законченная работа. И еще —
чтение книги Зорина дает возможность почувствовать сегодняшнюю актуальность
толстовской концепции жизни и литературы. Толстой по-прежнему остается живым
собеседником и оппонентом в нашем сегодняшнем размышлении и о предназначении
человека, и о том, что принято считать «народом» и «народной мудростью», и о
том, что касается любви и секса в сегодняшней культуре, и о том, какие у нас
сегодня складываются отношения с Иисусом (хотя бы как с самым великим мифом в
истории человечества, зачем-то ему до сих пор необходимым), да наконец, в тех
же сегодняшних воспаленных боданиях вокруг «гендера»
и «феминизма». Книга Зорина при использовании ее автором приема эссеистского построения текста отнюдь не вольное эссе, это
абсолютно академическая работа — но не в смысле сухости повествования и
отделенности ее материала от жизни, а в строгости и четкости мысли, и уже
поэтому читается еще и как интеллектуальная провокация.
Гийом
Аполлинер. Конец Вавилона. Перевод с французского, предисловие и комментарии
Михаила Яснова. СПб., «Лимбус
Пресс», 224 стр., 1000 экз.
Первый перевод на русский язык романа Гийома Аполлинера (и последняя прижизненная книга
питерского поэта Михаила Яснова). В своем предисловии
Яснов охарактеризовал роман как своего рода
эстетическую декларацию «нового сознания» и, соответственно, «новой эстетики»
во французской прозе начала ХХ века, предложенных Аполлинером, — литературного
течения, которое «намерено прежде всего унаследовать от классиков твердое
здравомыслие, убежденный критический дух, цельный взгляд на мироздание и
человеческую душу». Опорой для этой эстетики должна была стать классическая
традиция, и в качестве оной Аполлинер, примерявший в те годы самые разные
эстетические одежды (футуризм, кубизм, сюрреализм), выбрал для романа
стилистику чуть ли не прозы XVIII века, возвращая нас к повествовательной
манере вольтеровского «Кандида», и проигнорировав
традиции Бальзака, Стендаля, Флобера и других. Однако похоже, что претензии
«новой эстетики» Аполлинера на лидерство так и остались одним из эпизодов
насыщенной жизни французского авангарда начала прошлого века — внятного
продолжения и развития предложенной Аполлинером концепции не последовало, ну а
«Конец Вавилона» читается сегодня как исторический роман, написанный в жанре
романа-фельетона, сориентированного на влиятельные в среде авангардистов
традиции либертинажа.
Сюжет романа выстраивает история путешествия его
главного героя, молодого человека середины первого тысячелетия до новой эры,
жителя кельтского поселения Лютеция, которому в далеком будущем предстоит стать
Парижем, на Ближний Восток, через Грецию и Кипр, чтобы увидеть центр тогдашней
цивилизации — Вавилон. Однако на статусе
«исторического романа» автор особенно не настаивает — с историческими
преданиями Аполлинер обходится с демонстративной свободой, с легкостью сводя
своего героя с самыми разными знаменитостями из истории мировой культуры: с
поэтессой Сапфо, например, и ее интимной подругой, ставшими для героя «близкими
попутчицами» в морской части путешествия, ну а в Вавилоне у него возникают
взаимоотношения со знаменитой Сусанной, известной нам из библейского сюжета
«Сусанна и старцы», но Сусанной уже в более поздний период ее жизни, в котором
она, став супругой уважаемого в Вавилоне человека, активно предается тем формам
«жизнелюбия», от которых отказывалась в ранней молодости. Финальной точкой
романа становится пир (последний, с огненной надписью на стене) Валтасара.
Автор откровенно иронизирует здесь над приемами исторических повествований
своего времени и одновременно — что, на мой взгляд, придает особый шарм этой
прозе — немного и над самим собой. Дело в том, что сама ситуация
путешествующего героя здесь выглядит предельно условной: герой романа совершает
путешествие не столько географическое, сколько во времени. Уж очень
«европейскими», я бы сказал, парижскими начала XX века оказываются реакции
героя на изображаемое в романе — Восток V века до нашей эры предстает здесь как
время на редкость экзотичное, время дикой, необузданной дикости и жестокости,
почти всегда переплетаемой с разгулом сексуальных страстей немыслимой
изощренности, от которых содрогнулся бы и сам де Сад и от которых, в свою
очередь, завороженный автор не в силах оторвать взгляд. Слишком чувствуется,
что, пересказывая в романе историю Вавилона и Израиля в контексте бесконечных
ближневосточных войн, автор ориентируется на восприятие читателей начала ХХ
века. И кстати, в некоторых
эпизодических героях романа, скажем, в поэтах, встреченных героем в Вавилоне,
современники Аполлинера легко угадывали его литературных друзей и врагов.
Что же касается «Конца Вавилона» как эстетического
феномена, то здесь следовало бы вспомнить еще один жанр, в котором отметился
Аполлинер — журналистика. Как раз наличие в романе журналистских приемов
письма, в частности художественно отрефлектированной
«репортажности», и создает эмоциональный напор его
повествования. Журнализм возникает у Аполлинера как некая форма искусства, и
вот в этом действительно автор предвосхитил многое в прозе наступающего века.
Из пропущенных книг
Фалкс
Марк Сидоний. Как управлять рабами. Перевод с
английского Л. Пирожковой. М., «Олимп-бизнес», 2019, 240 стр., 2000 экз.
Неожиданное по форме и, судя по откликам, очень даже
толковое руководство для тех, кто озабочен вопросами организации труда в
руководимом им хозяйстве (фирме, компании, корпорации и т. д.). Автор книги: «Я
— Марк Сидоний Фалкс,
благородного происхождения, чей прапрадед был консулом, а мать происходит из
древнего сенаторского рода. Моя семья владела бессчетным количеством рабов во
многих поколениях. Нет ничего такого, что было бы нам неизвестно об управлении
ими». Ну а к сказанному — небольшое дополнение: Фалкс
Марк Сидоний — это Джерри Тонер, британский филолог-античник, профессор, руководитель исследований по античной
филологии в Кембриджском университете; но при этом — человек, имеющий опыт
десятилетней работы инвестиционным менеджером и управлявший активами на 15
миллиардов долларов, так что перед нами и на самом деле «Фалкс
Марк Сидоний». Фалкс
детально прорабатывает множество аспектов римского рабовладения: приобретение
рабов; первичное обучение и подходы к профориентации; систему мотиваций, роль и
место семейных отношении. Автор ставит перед собой задачу помочь в поиске
правильных решений, которые требуются от грамотного и креативного менеджера в
вопросах поощрения, поддержания дисциплины, наложения взысканий, способах
избавления от ненужных работников и так далее. И все это — на материале древней
римской жизни. И книгу эту, соответственно, с интересом прочитает и тот, для
кого особо актуальна ее деловая сторона, и просто интересующийся историей
Древнего Рима, тогдашними нравами, тогдашним стилем жизни, социальной
психологией, в частности тем, как римляне относились к руководству и лидерству,
какие качества в хозяине-управляющем ценили больше всего. Книга, повторяю, написана
профессиональным историком, и в изображении устройства жизни в Древнем Риме
автор следовал тогдашним реалиям. Но, помимо намерения продемонстрировать
уровень античного менеджмента, автор ориентирует свое повествование для нужд
уже нашего века. В результате нынешний читатель с изумлением констатирует:
«Мало что изменилось с тех пор»; или (цитата с сайта «ЛитРес»):
«Когда читаешь в книге, что рабовладельцу более выгоден не раб, выросший в его
хозяйстве (и знающий всю подноготную), а раб купленный, свежая глина, из
которого можно вылепить все что угодно... И когда практически одновременно на
совещании в федеральной компании слышишь от начальника отдела кадров, что, мол,
нам неинтересны давно работающие тут люди с опытом… а интересен зеленый
пластилин, из которого мы вылепим, что нам нужно... понимаешь, что в этом мире
меняются только ширмы…»