Привратник солнца

*   *   *

 

«Нет, весь я не умру…» В заветной мандолине

Останется души какой-то слабый вздох.

Фантомный визави в фасонистом цилиндре

В 12:35 включает монолог,

Который молча я поддерживаю, ибо

Сказать вполне бы мог подобное, когда

Кошмарное плывёт в пределах манускрипта…

На стуле ночь сидит в подсветке колдовства.

И замираю я. Виденье замирает.

И лучше смерть, что вне трактовок и т. д.

Да, лучше бред химер, в который вырастает

Планида, что стоит, как сторож в темноте:

Качает торрент свой из разных файлов неба,

Чтоб автору стиха нарисовать финал

И что-то там ещё в иллюзионе Феба —

Субстанцию души входящую в астрал?..

Нет, весь я не умру, когда идёт кругами

И плющит жизнь двора Октябрь-Мальчиш-Плохиш,

И выдыхает тьму, и мокрыми губами

Ещё живой листве приказывает: «кыш»,

И накрывает дождь, как алфавит писаку-

Мараку, что сказал, да что он может ска…

Оракул? Идиот, камлающий бумагу?

«Умрёшь, тогда поймёшь», — вышёптывает мгла…

 

 

*   *   *

 

В пятом, шестом ли, десятом, двенадцатом сне

Старый знакомый советовал: не выходи

Ни за стихами, что тупо сгорают в огне,

Ни за огнями из грустных сердец. Погляди,

Как их костёр оплетает, полена в огонь

Серый привратник гадеса бросает смеясь,

А за окном беспризорный ребёнок ладонь

Тянет за чудом, в котором, как в сказке, пропасть

Можно не в шутку, когда он и сам Муми-тролль —

Маленький зверь, потерявшийся в трудных местах.

Ветер вдыхает кошмар, выдыхает бемоль,

А на поверку выходит иголкой в мозгах.

Маленький тролль... Где-то слышится выстрел: бабах!

Где твоя мама? И сам я без мамы давно.

Так мы и смотрим в неясных до боли мирах

Белый арт-хаус: в снежинках и мраке кино.

Тут и сказать бы: о чём эта лента, о чём?

Выйти из дома, ребёнка от стужи спасти,

Вымести вьюгу метёлкой, разжиться огнём,

Призраков ночи смахнуть до последней звезды.

 

 

Тихая бухта

 

…То с торбой, то с теорбой^[1], то опять

Он с детской рифмой бродит по прибрежью:

Заносит солнце в местную тетрадь,

И отправляет ангелам депешу

На angel.ru? Пусть думает, что так.

А море, в цвет индиго, то бамбуку,

То яркой птичке посылает знак.

Порхает птичка, собираясь к югу,

Где Ялта всё по-чеховски молчит,

То шепчет на бутылочном Мисхору,

Мисхор русалке плачется навзрыд,

Али-Бабой притискиваясь к молу.

…В реальности — бамбук и севера,

Два корабля воткнули серьги-якорь,

Легко легла бамбуковая мгла,

Перешепнулся с волнами оракул,

Шаман-туземец закружил слова! —

Тут поживёшь и сам шаманом станешь,

Протянет листик конопля-трава,

И не в Коцит, скорей в безумье канешь.

…Ты видишь, в сочинителе растёт

Магический кристалл и лунный камень,

Нефритовый зверёк, янтарный кот,

А демон-кошка выдыхает пламень…

Всё остальное — финиш, эпилог.

Захочешь — нагадай, хоть на кофейной…

За выдумкой пойдёт хоть птичий бог,

Хоть муравьи тропинкой нелинейной.

Неисцелимые

 

              Курит В. Ходасевич,

              Поплавский плывёт за буйками…

 

Лепрозорий встаёт с петухами в колониях жарких.

Колокольчик с другим колокольчиком только на «ты».

Просыпается Лазарь Святой, чтоб кормить этих жалких,

Этих сильных: в глазах расцветают пустые цветы.

 

Забирают у девочки бедной здорового сына:

К островному посту Спиналонга^[2] приплыл катерок.

В небе синего — пропасть, закатного много жасмина,

В бледно-розовом облаке прячется греческий бог.

 

Прокажённые смотрят на мир не твоими глазами,

Что им птицы метафор и ящеры метаморфоз?

Курит В. Ходасевич, Поплавский плывёт за буйками…

Ангел мятую розу на каменный берег принёс.

 

Прокажённые видят любовь не твоими глазами,

Что им праздник метафор, животные метаморфоз?

Курит В. Ходасевич, Поплавского метит стихами

Божий Дух или демон, кто больше в Борисе пророс?

 

Почему Б. Поплавский плывёт за буйками? Не знаю.

Да и сам Ходасевич какого хераскова тут?

Так и тянется адский стишок к виноградному раю,

Там грехи отпускают, и солнце к столу подают.

 

…Эксцентричный дурак всё расскажет, конечно, случайно,

Прокажённые спят: видят жизни другой оборот.

Докурил Ходасевич... На пасеке необычайной

Б. Поплавский в аду собирает поэзии мёд.

 

 

Местный

 

Вряд ли закончится эта зима в четверг,

Денег всё меньше. Опять снегопад с ума

Сходит по Фрейду. Какой бы привесть пример? —

Думает местный. В сюжете снегов дома,

В окна заходит Аид в балахоне мглы.

Ну не Аид, но тогда почему черно? —

Думает здешний, глядя, как плывут дворы,

Чувствуя жабрами мрака какое дно?

Смотрит на всё Неизменный оттуда, где

Души в сосудах не вянут, равно цветы:

Духи гуляют с лейками на высоте,

Где дотянуться легко до любой звезды.

Кто говорит? Постоянный. Который взял

Местных немало, а этого как-то нет…

«Пусть поживёт ещё, Я его пеленал,

С маленькой лирой его выпускал на свет».

 

 

*   *   *

 

Не выходи из гаджета, не совершай оплошности.

Ветер гоняет жёлтые. Красным пришли кранты.

Двор, как площадка съёмочной в свете тупой киношности,

А в подворотнях прячутся маленькие коты.

Не выходи из осени: осень в наколках старости,

На переходе в зимнее мёртвых не сосчитать.

Небо, сложилось в сумерки, видимо, от усталости,

(Господи, всякий умерший вписан в твою тетрадь?)

…Скоро снежинки двинутся на головах автобусов,

Мир превратится в праздничный маркет: огни, шары.

Взгляды имущих шарятся по магелланам глобусов,

Видятся путешествия, встречи, тепло, дары.

Не выходи из прошлого, видишь, волхвы вдоль улицы

Едут в «шестёрке»^[3], видимо, будут подарки всем.

Окна открою — слышится лучший мотив Кустурицы,

Свет из любой окраины тянется в Вифлеем.

 

 

*   *   *

 

Человек, считающий несчастья

Не по пальцам, а — по облакам,

Говорит дворовой кошке: «Баста,

Больше не хожу по докторам.

Двери Фрейда: морок подсознанья

Я закрыл и — потерял ключи,

Оставляю сумеркам посланья,

Вырываюсь камнем из пращи…

Снег во мне нападал за неделю,

Сердце скрыл, во мне белым-бело.

Эскулапам ни на грош не верю,

Вот куда по жизни занесло.

Снег во мне слепил больную маму,

Я её давно похоронил…

Я не стану вам про „мыла раму”,

Не было у мамы больше сил.

Скоро мне сыграют сына Польши,

По мозгам валторнами пройдут…»

Человек напутал: трубы больше

Горлом Фридерика не поют.

Человек меняется… Всю зиму

Прилипает к полночи сюжет:

Тянет мама руки-плети к сыну,

Тушит и опять включает свет.