Конец прекрасной эпохи

   …нас сразил испугом твой конец,

   и оглушил, и, прерывая, лег

   зияньем меж текущим и былым…

                                           Р. М. Рильке

20 ноября 2020 года умер Николай Алексеевич Богомолов.

В это трудно поверить, настолько его присутствие в нашей жизни было привычным, настолько надежным казалось его богатырское сложение и несокрушимым здоровье. Он был скалой, поддерживавшей основания многих зданий, защищавшей от разрушительных ветров, могучим деревом, пустившим свои корни глубоко в землю и высоко поднявшим ветви. Эти сравнения годятся для всех областей, для которых было так же значительно его появление, как и катастрофичен уход: науки, университета, семьи. Ощущение конца эпохи испытывают сейчас все, кто был связан с Николаем Алексеевичем профессиональными и человеческими отношениями.

Значение сделанного Н. А. Богомоловым в науке сейчас еще невозможно оценить вполне: с течением времени весь этот гигантский объем станет более очевидным. Хотя уже и ныне понятно, что область отечественной филологии, связанная с Серебряным веком (термин, который Н. А. не очень жаловал), не представима без его исследований и публикаций. Главные фигуры, с которыми были связаны его интересы, — Кузмин, Вяч. Иванов, Ходасевич. О каждом Богомоловым написаны не только фундаментальные статьи, но и монографии, введены в оборот многочисленные документальные материалы, откомментированы тома художественных произведений, дневников, эпистолярия, сделано сотни открытий. Фантастическая память, исключительное знание эпохи, редкая филологическая одаренность позволили ему увидеть не самые очевидные закономерности и связи, понять глубоко скрытые смыслы. «Сопряжения далековатых», как сам он назвал свою книгу о Ходасевиче и Вяч. Иванове, определяли многое из сделанного им.

Центральные персонажи эпохи начала века: Блок, Белый, Брюсов, Зинаида Гиппиус, Бальмонт, Балтрушайтис, Сологуб, конечно, тоже не могли остаться без внимания. Чего стоит подготовленный совместно с С. В. Шумихиным легендарный дневник М. А. Кузмина, или недавно вышедший 106-й том «Литературного наследства», с академическим комментарием Богомолова к двадцатилетней переписке З. Н. Гиппиус и Д. С. Мережковского с А. С. Сувориным, или, наконец, буквально перед смертью законченный труд по составлению и комментированию дневников И. Н. Розанова, над которым Н. А. работал уже несколько лет.

Не «проскочили» мимо него и Сергей Ауслендер, и Лидия Рындина, и Михаил Семенов, и Алексей Боровой, и многие другие фигуры третьего и т. д. рядов, незаметные делатели культуры начала века. В работах Богомолова нашли место все литературные течения и школы XX столетия, все значимые споры и столкновения поколений, символисты, акмеисты, футуристы, обериуты, Ахматова, Гумилев, Пастернак, Цветаева, Хлебников, Бабель, Ерофеев, Галич, Окуджава, Высоцкий и прочие, прочие, прочие. А начинал он… с Пушкина: как рассказывал сам Н. А., учительница литературы называла его «Коля-пушкинист». И пушкинскую эпоху он знал превосходно.

Помимо традиционной филологии Н. А. занимался историей литературной критики, его пособие «Печать русского символизма» вышло в издательстве МГУ в этом году. А год назад мы отмечали рождение особой книги Богомолова «Бардовская песня глазами литературоведа». Ее особость объясняется просто: бардовскую песню Н. А. не только изучал, но и страстно любил не как исследователь, а как слушатель и отчасти даже исполнитель, поэтому его голос здесь звучит очень лично. Научная объективация отступает на второй план, на первый выходит эмоциональная пристрастность критика.

Перечислить все то, чем был увлечен, что изучал, чего достиг Н. А. в науке, невозможно — для этого надо написать отдельное большое исследование. Но совершенно очевидно, что это был ученый самой высокой пробы, один из столпов филологии. Не случайно имя Богомолова было значимо для разных стран и континентов и его спокойный голос раздавался с кафедр крупнейших американских и европейских университетов.

Николай Алексеевич был университетским профессором, заведующим кафедрой литературной критики. Уникальным профессором и уникальным заведующим. Я бы сказала, что он представлял собой идеал человека академической среды, облеченного ответственностью перед коллегами и студентами. Он не был авторитарен, но был тверд в своих решениях, он умел разговаривать с людьми так, что они мгновенно ощущали его внутреннюю силу, перед ним робели, авторитет его был очень высок. Но при этом ирония и даже скрытая веселость промелькивали постоянно, отражались во взгляде. Он был остроумен, он умел смеяться над собой. Студенты любили его, а коллеги… О коллегах больно говорить: острое ощущение сиротства внезапно обрушилось на нас.

Если попытаться отделить главное от второстепенного, что при таком масштабе личности сделать довольно сложно, то в первую очередь среди качеств Н. А. нужно назвать исключительную порядочность. Порядочность он больше всего ценил в людях, остро ее чувствовал в них. Он никогда ничего не делал ради своей известности, никакого самовосхваления, саморекламы, ничего на потребу — только кропотливый труд, скрытый от посторонних глаз, только исполнение своего долга, только оправдание своего призвания. «Почему Вы не хотите подать на членкора? Вас бы обязательно избрали!» — пренебрежительный взмах рукой, означающий «лишняя суета».

Николай Алексеевич не был сухим человеком, как нередко представляют академических ученых. Он любил многое: футбол, розовые вина, хорошие коньяки. Любил ходить пешком. Путешествовать. Он был библиофилом, собирал старые и редкие издания. Он был очень щедр — умел делать фантастические подарки. Он был чрезвычайно наблюдателен, подмечал мелочи, хорошо разбирался в людях. Они его интересовали. С какой охотой Н. А. принимал в дар от автора его книгу, всегда прочитывал ее сразу, внимательно, от корки до корки, всегда мог выдать подробную и основательную рецензию, а в случае надобности и список исправлений. Качество, редко встречающееся сейчас в филологической среде. Он был необыкновенно добрым человеком, именно в смысле отношения к другим, близким и далеким, — снисходительным, доброжелательным, приемлющим. Никто никогда не мог бы обвинить его в высокомерии или заносчивости. И еще: он был человеком удивительной чистоты. В его взгляде было что-то детское: любопытство и искренний интерес к миру. Как ни парадоксально это звучит, но именно неизжитое любопытство делает из человека ученого. И главное — Николай Алексеевич был необычайно живым, полным жизненных сил, казалось, что он просто не может умереть.

«Без смерти жизнь не жизнь», как сказал один поэт, и это, конечно, верно с точки зрения философии бытия, но смириться с тем, что Николая Алексеевича больше никогда не будет рядом, совершенно невозможно. Однако есть возможность понять, какое счастье было дано в жизни тем, кто знал его, работал с ним, учился у него. С нами остается благодарная память о нем. Вечная память.