Гайрат

Гайрат наконец-то фермер. Всю жизнь на земле, в деревне, а фермер только сейчас. Он и на тракторе, и хлеб убирал на СК-3 — большая такая дура. Свиней держал, коров и кроликов; морковку гектарами сажал. Это совхоз был.

Сосед, вечно на корточках, звал выпить. Гайрат кивал:

— Потом!

Потом грузил сумки «Оля», «Марина», «Оля К» на базаре. Потом сумки возил.

Оля, Марина, Оля К. были продавщицы. Хозяин Тиен, на вид — подросток, предложил в Москву.

— Ты хороший человек, я тебе верить!

 

Джинсы 800 р.

Спортивные костюмы 1000 р.

Часы 250-300 р.

 

Вьетнамцев тормошили, требовали документы или деньги. Тиен прятал за подкладку, тогда били бесплатно; потом придумал отдавать Гайрату — у него красный паспорт, хоть и борода. Отец был Фахриддин, а мама, наоборот, Дина. Значит, Гайрат — русский, хоть и узбек. Деньги зашивали в манжет Гайрату. Не знал, куда их, когда Тиен пропал.

Жены не было уже, сына тоже. Последнее — Юлдуз — дочь.

— Будь рядом, чтобы видел! Никуда не лезь!

Надписи на сумках — «Юлдуз», «Гайрат».

Плакала, и уступил, отправил на экономиста. Выучилась. Из трубы во дворе качели собрал.

— Сегодня какое?

— Десятое. Сегодня пенсия. — Сосед отвечает с корточек. Тоже стал лысый, но рядом копается внук.

Ссорился с Юлдуз, соглашался, чтобы не ругалась. Когда успокоишься? Вроде фермером мечтал? Поставил две теплицы. Ряды с севера на юг — это виноградник. Над ягодой натянул сетку от дроздов. Собрал автоматический полив. Купил почти новый мотоблок, и руки дрожали с непривычки. Особенно правая, Гайрат — переученный левша. Спина сама по себе ныла.

Хотел кредит. Юлдуз кричала:

— Я говорила «пожить», а не «пахать».

 

В четыре уже светло.

Овощи Гайрат готовит с вечера, ягоду — чтобы не потекла — с утра. Снимает аккуратно в пластиковые контейнеры, с горкой — еще даст усадку. Стрижет петрушку, базилик. Зонтики укропа хорошо берут в засолку. Дочь показывала по интернету, как красиво отрезать низ и перевязать. Баб Нина зажует губу, когда увидит!

Теперь время загрузить ящики в бежевую «буханку» — у дочери в банке списывали, он купил. Еще видна надпись «Инкассация» на боку зеленым.

Фермер Гайрат везет на рынок будущие деньги, и поднимается солнце — розовый помидор.

 

Зелень 25 р/пучок

Огурцы 60 р

Ягоды 100 р/уп

 

Толстая Маша кричит, что пробовала ботву Гайрата свиньям, но свиньи отказались, странно. Значит, про перекупщика — ее слух.

Гайрат отпивает кефир и улыбается баб Нине. Она в ответ крестится на храм. Вдалеке Гоблин вопит, чтобы скорее покупали. Пахнет пылью, мокрыми овощами и по́том от баб Нины — жарко в пальто.

— Помидойчики, огуйчики дейевенские!

И еще раз, и еще. Прохожие вздрагивают, но некоторые подходят.

— Юродивый. — Баб Нина застегивает пуговицу на воротнике.

Она улыбается, Гайрат улыбается, и Антон. Бывает, все заодно, если смешно или, наоборот, страшно.

— Почем помидоры ваши?

— Берите, свои.

 

Помидоры «Бычье сердце» 65 р

Синенькие 90 р

Хрен 10 руб/шт

 

С утра Гоблин собирает шатер на железных стойках и выгружает товар; обходит рынок и ставит короб к каждому прилавку. В короба будут скидывать ботву.

Воздух утренний, сырой. Слышно метут асфальт у храма. Посигналила машина, потом спиной въезжает прицеп, похожий на ослика, — паркуется Гайрат.

Гоблин в это время сбрызгивает овощи водой, имитируя росу, и трет прилавок махровой тряпкой. Он старается, как будто толстая Маша тут. Гайрат на светофоре сигналил ее «Iveco». Проехала, не повернулась. «Сука!» — думает Гайрат.

— Что не здойоваешься? — Гоблин машет.

Гайрат ставит ящик на прилавок, идет за другим.

После обеда Гоблин накрывает овощи клеенкой и с сумкой на поясе идет по рядам. Толстой Маше деньги отдают сразу, а с ним спорят, тыкают в калькулятор, пересчитывают сдачу. Гоблин ждет.

За длинным прилавком тетка с картошкой, свеклой, морковкой — овощи грязные, он моет такие — говорит:

— Я платить не буду!

Гоблин ждет.

— Говорю тебе, не наторговала! Потом, может быть. Или завтра приходи.

Гоблин показывает пальцем в сторону клеенки.

— Мне Маша сказала, чтобы собирал!

Тетка смеется дырой во рту, слюни по контуру.

— Ну и я сказала тебе.

 

Женщина крошит на асфальт хлеб собаке, и слетаются вороны, чтобы посмотреть. С вялым интересом прицениваются покупатели. Сигналит машина вдалеке, Гоблин дергается и кладет ладонь на ребра. Гайрат вроде не смотрит, так — посматривает в сторону ворот. За него отвечает баб Нина:

— По шестьдесят пять эти у него, — и тайком показывает распятую ладонь: свои помидоры она отдаст за полтинник.

— Килограмм тогда, — говорит женщина, перекладывая пакет из руки в руку.

 

Когда толстая Маша приехала, в той же фиолетовой кофте, Гоблин громко торговал. Она прижала сложенную клеенку калькулятором, чтобы не скользила, что-то сказала Гоблину, тот дернул подбородком:

— Там.

Из-за гула не было нормально слышно — машина въезжала с торца — но видели, как мусор и ботва разлетелись по асфальту, вспорхнули вороны. Дальше: сложенная купюра — в задний карман. Веское покачивание веских бедер. Золотая вышивка на фиолетовой кофте: «Follow your dream».

— Сука! — говорит Гайрат, но никто не слышит.

Слышно тетку:

— Ну, гля, если я так, правда, ему не говорила!

Берет две морковки и трет друг о друга. Отслаивается грязь. Эти кивают, те молча смотрят. Вялое перекладывание, копошение, взвешивание овощей.

Помидор в руках баб Нины, как спелое сердце, если стоять напротив и подальше, но все стоят не так, поэтому у баб Нины сердца нет. Она ласкает самый выгодный для витрины помидор, обмахивается укропом. Тянет тухлятиной — это Гоблин с асфальта соскребает ботву; позвоночник растягивает майку. Рынок торгует.

Гоблин идет к мусорке, на оголенном боку — полукруг ребер, синяки. Покупательница неподалеку роняет сетку лука: «Баклажаны не купила!» и идет, недовольная, назад.

— Помидойчики, огуйчики свежие! — кричит Гоблин по пути к прилавку.

Маша уехала. Рынок продолжает торговать.

 

Антон думает, это Гоблин ударился о железную стойку. Баб Нина соглашается. Гайрат говорит:

— А я считаю, нет!

Но это на кухне, темно за окном.

Юлдуз плетет из бахромы косички, и скатерть делается узбечкой; чай остыл. Гайрат разрезает пряник, наваливаясь на нож всем телом. На ладонях уже малиновые борозды, на лбу пот. Пряник черств и пассивен. Стол шатается, но дочери это не мешает, длинными пальцами она захватывает новую прядь.

— Он считает молниеносно! — от дыхания Гайрата дыбятся косы на скатерти, Юлдуз молчит. — Маша толкнет его: сколько? И он — без калькулятора! Хоть и говорит плохо. А спит в прицепе. Есть квартира, но там дочь.

Юлдуз наконец откладывает рукоделие.

— Чья?

Гайрат перестает лить в раковину упущенный чай и спешит к плите, чтобы заварить новый.

— Дочь ее, этой толстой Маши!

— Нет, квартира чья?

— А, ну квартира — это Гоблина! — Новая попытка размежевать пряник. — Понимаешь, как сделали? — Гайрата бьет дрожь. Он придвигает дочери варенье: рука вибрирует, ногти улыбаются набившейся землей. — Он как раб у нее! Сегодня бросила ящиком: «Собирай!» Весь рынок слышал.

Кивок, не глядя, Юлдуз печатает в телефон. Гайрат смотрит в ее профиль: губы не похожи, и глаза не похожи, и щеки не такие были — не похожа на мать. Это переживание замещается помидорной лихорадкой: собранные, стоят в заоконной темноте, разнокалиберные — надо сортировать и протирать на завтра. Надо укладывать, надо накрывать и заботиться. Время идет.

Треск кузнечиков за окном — рассохшийся, поясничный. Желтый свет по стене в коридоре — фары, сорт «хурма».

— Это такси за мной!

В коридоре Юлдуз всовывает ногу в медвежьего размера ботинки. «Стопа как у матери», — думает Гайрат. Эта мысль забрасывает его на кухню. Там он шуршит и роняет что-то, выбегает обратно, толкает дверь. Над крыльцом гнус навязывается лампочке, падают прозрачные поликарбонатные тени. Пахнет теплой травой из ящиков и бензином — от такси.

— Ну ты в итоге за него заступился? — Юлдуз усаживается на заднее сиденье. Разматывает наушники. — Жалко его, Гайрат!

Дочь называет Гайрата по имени: маленькой была — смеялись, теперь смирились, ну и что ж. Он кладет ей на колени пару помидоров, пряник.

— Может, лук возьмешь или картошки? Ты сама тоже звони мне.

Он смотрит уезжающей машине в фары и трет уставшие от моргания глаза. Он думает пропустить завтрашний рынок, но оказывается на перевернутом ящике, под лампочкой, и руки сами сортируют товар. В капустной листве встречается длинный заплаканный слизень, Гайрат смахивает его, несмахиваемого, в темноту. Скоро — освобождающее скольжение под ботинком. Размер ноги — тридцать девятый. Ну и что ж.

 

Ушло пять свиней, а вернулось четыре, Гоблин бегал все утро и искал. Чтобы помочь, даже приехала дочь толстой Маши. Она использовала палку в струпьях комбикорма, но Гоблин сделался медлительнее и стонал.

— И такие коичневые глаза у нее!

Нет, свинью не видели. Тянет шашлыком и луком. «Лук надо крупными полукольцами и туда кефир».

Гоблин разгружает ящики, ставит под ботву коробки. «Жалко, — говорит, — будет теперь голодной». Урчит в животе. Перед глазами — дочь толстой Маши, красная, пятнами, палка в руке.

Гоблина бы описали «малиновый и избитый», но надо работать и некогда — девять утра. Чистое небо — вестник торговли. Чесночок — 80, лук — не злой, по сорок. Очередь в храм.

 

Антон думает, Гоблин сам виноват, потому что убытки. Баб Нина считает, что речь уже не выровнять. Гайрат говорит:

— Может, администрации пожаловаться?

Все смеются. Антон делает кувырок ладонью:

— Во-о-он там будешь стоять, за дорогой. Хорошо, выкинет в конец, а так — места не даст, своих продавцов поставит. Потом к нам придут: «Давай подтверждение, документы давай».

Баб Нина берет помидор, гладит и возвращает.

— Правильно, Антон!

У ворот Гоблин помогает пересыпать покупателю морковь в большой пакет с ручками. «Идет торговля», — думает Гайрат. Все сглаживается кефиром в раздутой, почти овальной упаковке. Гайрат заметил, но опять отпил.

В полдень появляется толстая Маша: нервные удвоенные движения, нависание, пересчет денег, тычок. Гоблин уменьшился за счет скругленных лопаток. Гайрат щурится, наблюдая, и прихлопывает слепой рукой кефир. Перед лицом возникает баб Нина:

— У тебя бурлит, ты бы лучше квас домашний!

Ее перебивает покупательница: «Почем ваши?», но Гайрат хлопает себя по заднице, проверяя что-то, быстро отходит к машине, в тишину.

— Хорошо, торгую. — Гайрат прижимает ладонь к левому уху. — Да, торгует. Да, хорошо. Да зачем я буду? Да ну что ты? Ладно, хорошо.

Когда Гайрат вернулся, баб Нина менялась с покупательницей на пять тысяч: пакет, добавленная к нему сдача. «Благодарю!» — покупательница унизила овощи Гайрата взглядом и пошла дальше. Баб Нина гладит деньги:

— Отпустило хоть?

 

Дочь звонила редко, то есть не звонила и вдруг позвонила: зачем? Отрыжка усиливается, на языке мнется кислая кашица. Еще и голова заболела. «От радости», — думает Гайрат. Солнце заметно покусывает обгоревшую шею. Он торопится к воротам, идет через дорогу в магазин. Увязывается собака с желтой биркой в ухе, Гайрат, не останавливаясь, тянется к ней. Собака вздрагивает и не дается; виляет хвост.

— Э! — Нежный трепет. — Дубина!

Из магазина Гайрат выносит пряник.

За воротами идет левее, сам удивляется: захотелось. Подходит к Гоблину:

— Слушай, знаешь, что?

Желтое плечо, фиолетовый локоть, губы форточкой. Гоблин закрывает рот и переворачивает на свекле картонку, там — цены. С соседнего прилавка женщина интересуется, не нужен ли мед? Ее правая щека аллергически распухла. Гайрат говорит «нет» и вытягивает шею. Женщина вслушивается. Гоблин молчит, ждет.

— Как есть, то-се. Снимут побои.

Гоблин ждет, потом замахивается: «А не твое дело!». Обрушивается лай. Роняется банка меда, шумят зрители, взвинчиваются цены на овощи. Свист. Пенится слюной морда собаки.

 

Свежий тульский пряник пахнет медом, но очень вкусный. Гайрат кусает и не верит: «Надо же, приехала!», и заливает сладость чаем, горячим еще.

— Он же не мальчик, а мужик взрослый. Мы не знаем, что у них там!

— А квартиру, ты ж рассказывал? И кожу выкручивают до болячек? — Юлдуз смотрит вылитой матерью, и Гайрат в умилении орет:

— Да может и не было этой квартиры! Свинью, знаешь, в фонтане нашли! — из носа высмаркивается кипяток, на лице — полуулыбка. — Кстати, со следующей недели дожди.

— Гайрат, а если бы меня так?

— Помидоры гниют, надо продавать быстрее.

— По голове папкой документов. И пробьют.

— Ну ты сравнила банк с торгашами!

— Ну да, банк хуже.

— Ты не лезь!

 

Он не готовил на рынок, а ходил босой по огороду. Слушал, как лес гудит, как плачет шланг. Думал, мог бы всю жизнь так: воздух, нет часов — часы потерялись дома, небо высокое, солнце хлопковое. Вообще бы не выезжал.

Вспомнил, как единственный раз приехал к Юлдуз, и вышла с бейджиком «Юля». Показывала город. За кофе cто восемьдесят отдала!

— Здесь Салтыков-Щедрин останавливался, вот табличка. Выше туда — конструктор Волков. Дальше архив.

Шли и шли вечность по проспекту. Вонь, как на заправке. Ничего не слышно, и просто кивал. Юлдуз, Юля то есть, проваливалась каблуками в плитку. Пальцем показывала птицу на башне — символ богатства и блаженства.

— Смотри, тень падает на банк.

Птица была приколота на шпиль и во рту дудка. Гайрат подумал: «Лишь бы не работать». Вздыхал.

— Тебе разве не хочется так пожить?

Ему не хотелось. Тут этот жил, там — такой. Жил тогда-то, тогда-то умер. Смерть, смерть, смерть. Провода над головой. Он, например, сажает яблоню или видит завязи на вишнях, из земли — новое и новое, новое и новое — это жизнь. Юля, голосом матери, жестом матери, лицом матери сказала:

— Провода — это для троллейбусов.

Купила ему билет на выставку «Живые цветы».

Может быть, спал и сочинил во сне — не важно. Важно, что вспомнил:

— Гайрат, зачем в деревню? Мы так быстрее умрем!

На земле весь воздух. И небо высокое, солнце хлопковое — вообще бы не выезжал. Весь день, с февраля по декабрь, занят. Январь отдыхаешь, проращиваешь семена. Хоть каждый день разводи костер в железной бочке, бросай картошку, поправляй тяпкой угли. По памяти, в темноте, срывай огурец и ешь вприкуску. Спать можно здесь же — вот ведь, сам построил домик, два на полтора. В голове — лопаты, брус. Занозы в спине от соломы. Ребристая, с зеленцой ночь — крышу собирал из остатков поликарбоната, и звезд не видно, но чувствуются: есть. С улицы — треск и покачивание деревьев. Кто-то прислонится к двери с той стороны. Кто-кто? Еж! Уснешь, думая так. Проснешься от копошения. Пчела? Выйдешь, накрывшись одеялом. Небо — ранняя алыча!

Гайрат встает в четыре, грузит, едет на рынок: овощи гниют, зелень вянет, кредит за июль месяц, забор истлел.

На светофоре встречает «Iveco» толстой Маши и сигналит. Не поворачивается. Он делает губами: «Су-ка». Переключается светофор.

«Как, интересно, Гоблина зовут? Никогда не думал».

 

Под прилавком толкутся переливчатые мухи: в мокром коробе пузырится ботва. Гайрат наклоняется убрать, утыкаясь в локоть. Запах газа и теплой кислушки; презрение собаки с биркой в ухе — она отворачивается, чтобы не смотреть.

Рынок утром — ворота и вороны. Колебания пакета на асфальте, молчаливая пыль. Гайрат привык не говорить, греметь опорами для тента.

— Я там у себя мусор убрал сам, — кричит. — Здоро́во, э!

В шатре у ворот молчат. Гайрат подходит ближе.

— Хеллоу! — щелкает ремень под животом, над животом — дочь толстой Маши. — Чего хотел?

Там, где у толстой Маши золотой зуб, у нее дыра с кукурузное зерно: золото не в моде. Гайрат мычит: «Как зовут?»

 

Издалека видно, что шатер натянут до предела, полосы идут волнами, а Гоблин ставит ровно. И мусор не убрали ни у кого. Не стал спрашивать Антона и баб Нину. Они теперь ближе к воротам, и неудобно подходить.

Кефир не пьется, ощущается привкус железа. Губу прокусил или язык. Всякое думается. Чтобы не подставлять, Гайрат несет ботву в контейнер. Говорит собаке: «Ну ладно, ты совсем уже?»

Потом в телефон говорит Юлдуз:

— Тыкву решил снимать к октябрю.

— Я на работе.

— Да тыкве не будет ничего!

Не успевает сказать «пока».

 

Обжирались пряниками, обсуждали цилиндрическую форму тыквы. Урожай сидел напротив, шрам от бирки на ухе почти зарос. Хорошо сажать «Мускат» и «Жемчужину»: долгое хранение, достаточная сладость, предсказуемость от посева. Глистогонить раз в четыре месяца, от бешенства уже привит.

Юлдуз звонила пару раз, Гайрат переводил тему. Спрашивал про кредит, чтобы разозлилась, пожаловался на укус. Прошла еще одна неделя, Гоблин не появлялся. Юлдуз забыла, Гайрат напомнил сам.

 

Рынок хороший. Мать и дочь, обе, собирают деньги. Фиолетовая и сиреневая кофты: фиолетовый не в моде; тесный стрейч. Гайрат отпускает покупателю лоток с ягодой по сто пятьдесят. Мать и дочь ждут:

— Гайрат, за место!

Он протягивает деньги и лоток.

— Ремонтантный сорт, пробовали? А где Гоблин?

Мягкая согласная рука.

— А не твое дело! — Личинка малинного жука на подбородке, розоватый сок.

Мать и дочь отходят, дочь хищно оборачивается. Юлдуз в трубке:

— Не лезь, пап!

Выпавший кочан откатывается на три метра. Ноги покупателей, руки Гайрата, ловящие движения: догнал.

— Ты же сама говорила: «а если меня так» и «надо заступаться»!

— Лучше не вмешивайся! Всей правды не узнать.

Гайрат заканчивает выдуманный разговор, стоя там, где Гоблин отскребал ботву с асфальта. Кочан, как голова в руке.

— Почем, мужчина, ваш кочан?

 

То, что свинья способна съесть человека, — не новость для Гайрата, но он останавливает видео на ютьюбе и застывает сам. «Если свинья, — дословно — чувствует запах крови, этого достаточно для нападения». Гайрат выключает и выходит. На улице догоняет Урожай.

Доски, грабли, садовая тачка — Гайрат выносит все по очереди, освобождает сарай. Давно пора было разобраться. В углу показались мешки с останками джинсов — стразы, бахрома с плесенью — думал, продаст, и забыл. Горьковатая тряпочная вонь. Он выворачивает, затыкает щели. Вспомнился Тиен, тыквенные зубы.

«Приезжать ко мне, потом, когда ты и я богатый. Ты хороший человек. Друг».

Вывернуло, как джинсы: желтая слизь, пена с бахромой. На плесень у Гайрата аллергия. Доски, грабли, садовую тачку — обратно. Полное имя — друг Тиен Ван Чыонг.

 

Закончился сентябрь. Выкопал, собрал, сдал. Вернул бирку в зажившее ухо.

— Хватит за мной, пшел! У, пшел!

 

Тыква 70 р

Картошка 40 р

Кабачки 25 р

 

С утра Гайрат собирает шатер на железных стойках и выгружает товар; сам относит ботву к железному контейнеру. Порядок? Хорошо. Воздух отяжелевший, сырой. Слышно метут асфальт у храма. Гайрат выставляет весы, в висок летит махровая тряпка.

— Куда ты, криворукий! — Толстая Маша орет.

 Гайрат пригибается, прячет левую руку — в школе учили убирать за спину или под стол, тогда нужная, правая сторона, начнет работать. Он умеет обеими, но, если волнуется, прячет левую. Когда Юлдуз переехала, скрючило вообще.

Гайрат так и не понял, куда он делся. Фермер Гайрат. Друг Гайрат. Предприниматель. Торгаш. Папа. Муж.

Говорят, Гоблина видели, и он был живой. Говорят, это все еще было до того. До какого до — не говорят.

Баб Нина гладит поздний помидор:

— Угроблен Гоблин.

Но никто не реагирует.

 

Баклажаны 50 р.