«Проездиться по России»

Ассоциация союзов писателей и издателей России (АСПИР) — объединение четырех крупнейших союзов писателей и Российского книжного союза. Писатели самых разных направлений и взглядов собрались вместе для поддержки текущей словесности и литературного процесса. Организация мастерских для начинающих литераторов, помощь писателям в трудной ситуации, создание сети литературных резиденций, творческие командировки писателей — число масштабных проектов АСПИР, охватывающих всю Россию от Калининграда до Чукотки, продолжает расти.

Один из проектов — «Творческие командировки». АСПИР возродил традицию поездок писателей по стране для встреч с читателями, участия в крупнейших литературных событиях регионов, продвижения современной российской литературы.

В рубрике «Проездиться по России» («Нужно проездиться по России» — совет Н. Гоголя) (см. «Новый мир, 2022, № 12) писатели, побывавшие в командировках АСПИР, рассказывают о своих впечатлениях.

 

 

Дмитрий Данилов, прозаик (Москва)

 

СРЕДИ ИДЕАЛЬНОЙ ОРЛОВСКОЙ ПРИРОДЫ

 

Должен признаться: у меня не очень складываются отношения с писательскими усадьбами-музеями. Не потому, что я их не люблю (люблю), а просто так почему-то складывается, что я мало в каких из них был. Я уже много лет подряд каждый год приезжаю в мою любимую Ясную Поляну на Писательские встречи и необыкновенно ценю эти дни на стыке лета и осени, для меня это каждый раз очень счастливое время общения с друзьями и коллегами и возможность почтить память Льва Николаевича. Когда-то в отрочестве был вместе с мамой в Михайловском. Лет десять назад по журналистской надобности был в Шахматове. Вот, пожалуй, и все. Как-то даже неловко.

И вот, благодаря приглашению Ассоциации союзов писателей и издателей России (АСПИР), получилось побывать в музее-усадьбе Тургенева Спасском-Лутовинове. Забегая вперед, скажу, что это была хорошая поездка.

Сначала нужно было доехать на «Ласточке» до Мценска, города с богатыми литературными аллюзиями. Мне очень нравится ездить поездами Курского направления. Сначала за окном проносятся пейзажи родного Подмосковья (я коренной москвич, но по линии деда все мои предки — можайские крестьяне, и я с гордостью ношу неформальное звание коренного жителя Подмосковья, в дополнение к аналогичному столичному званию). А потом, за Окой, пейзаж не то чтобы резко, но ощутимо меняется. Приближается зона лесостепи, местность становится более холмистой, полей становится значительно больше, а леса постепенно уступают место перелескам. И где-то на подъезде к Туле пейзаж приобретает какую-то, не побоюсь этого слова, идеальность. Да, мне кажется, летний пейзаж Тульской и Орловской областей — это идеальный русский пейзаж, такой, каким он был задуман на небесах. Не хочу этими словами принизить природу других областей нашей страны (я много где бывал в России, в том числе на Камчатке и Сахалине, проехал на поезде от Москвы до Владивостока и знаю, насколько прекрасна и разнообразна наша природа). Но именно пейзажи Орловской и Тульской областей — совершенное, архетипическое воплощение русского пейзажа как такового, как платоновского эйдоса, если хотите.

В Мценске у меня прошла встреча с читателями в местной районной библиотеке. Непосредственно перед встречей был сильный ливень, и я думал, что на встрече не будет никого, кроме сотрудников библиотеки. Но нет, собралась неплохая в количественном плане аудитория (человек 30, как мне показалось), а в качественном плане аудитория была просто прекрасной. Люди задавали хорошие, обдуманные вопросы, я чувствовал искренний интерес, некоторые из собравшихся были знакомы с моими текстами — просто праздник для автора. Спасибо огромное всем, кто был на этой встрече, для меня это оказалось очень отрадным событием.

А после этого мы поехали в Спасское-Лутовиново, совсем недалеко от Мценска. Мы — это Сергей Шаргунов, представитель АСПИР Надежда Еременко, я и примкнувшая к нам группа друзей Спасского-Лутовиново из Москвы и других городов. В общем, это была очень хорошая, приятная неформальная группа. В усадьбе нас встретил директор музея Сергей Ступин и провел мини-экскурсию по парку. Мы увидели погибший недавно во время урагана знаменитый тургеневский дуб, вернее, оставшееся от него основание, из которого уже пробиваются пять молодых ростков. Будем надеяться, что дуб даст такое же, как он сам, мощное потомство.

Главный хранитель музея Галина Михайловна Какунина провела для нас короткую, но очень содержательную экскурсию по главному дому усадьбы. Очень отрадно, что, в отличие от полностью разоренного и восстановленного с нуля Шахматова, Спасское-Лутовиново особо не пострадало в исторических бурях XX века, и обстановка большинства комнат сохранилась с тургеневских времен. Удивительная атмосфера этого дома, и не менее удивительная экскурсия, но формат небольшого эссе не позволяет описать это подробно. Скажу только, что для меня оказаться в комнатах, где работал, принимал гостей и отдыхал Тургенев, было сильным впечатлением.

На следующий день был Тургеневский праздник, было много ярких выступлений, музыки, добрых слов (некоторые, в совсем небольшом количестве, сказал со сцены и я).

Это была чудесная поездка по той самой, идеальной орловской и тульской русской природе. Прекрасный летний день плавно перешел в еще более прекрасный закатный вечер и уже подмосковную ночь. Получилось, что созерцание пейзажей этого благословенного края как бы обрамили эту очень хорошую и ценную для меня поездку.

 

 

Индира Зубаирова, поэт (Махачкала)

 

ПРИКОСНОВЕНИЕ

 

В наушниках звучит Фролова на стихи Арсения Тарковского, небольшая турбулентность, иллюминатор, мы плывем над яблоками. «Меня не было на Родине сорок лет», — вспоминаю слова председателя Союза писателей Дагестана Марины Ахмедовой. Как истинный поэт драматизирую чувства другого поэта, не вернувшегося в Челябинск. Каков он был для нее тогда? Каким он предстанет передо мной?

Чемодан сделал круг. Хватаю за ручку, улыбаюсь Ханипаеву, сажусь в ожидавшее нас авто, склоняются деревья, плывут поля, мелькают деревушки, вверяю паспорт, прикладываю карту, выгружаю багаж.

Ранее в просторах соц. сетей РыжийФест попадался мне в ленту. Сегодня я здесь благодаря Ассоциации союзов писателей и издателей России, рассматриваю книги, знакомлюсь с издательствами, ем сэндвичи, охлаждаю в руках кофе, волнуюсь перед встречей с участниками и гостями фестиваля. Надежда, сотрудница Ассоциации, подбадривает, оператор Саша предает событию кинематографичность. Зритель был чуток и снисходителен к молодому автору, и более мне понравилась вторая часть встречи — диалог. В нем обе стороны были открыты и взаимодополняемы.

— Есть ли стихотворение, что для вас является более наполненным эмоционально или важным на фоне других? — вопрос из зала.

— Моя визитная карточка — «Женщина в трауре», — ответила я и поняла, что никогда ранее не говорила себе это. Это особенное чувство, когда ты открываешь какие-то детали в себе через читателя. Мои чувства нежно тронуты за рукав.

Ханипаев подписывал книги, я запечатлела исторический момент, после прошлись по побережью, взобрались на Чертово колесо, убедились, что все на своих местах, грелись лучами заката, что пробирались сквозь кабину, и улыбались в камеру Саши.

Мне казалось, изобилие театров — только в Дагестане, и обусловлено это многонациональностью, потому в окружении гор и рек можно посетить спектакли по классическим и не только пьесам, не только на русском, но и даргинском, лакском, аварском и других языках. В поисках досуга вне программы я открыла для себя насыщенность театрами и музеями в городе. В один из них мы с Надеждой успели забежать. Карточки старого Челябинска были выставлены удачно, можно сравнить с крышами музея оба временных отрезка, заглянуть в прошлое, а потом — в настоящее, что раскрывается как на ладони. Молодой, когда-то покинувший родину поэт прогуливался по этим улицам, взрослел, любил и покидал их на сорок лет.

— Привет тебе, Челябинск, из Дагестана.

Метеорит и множество других археологических и исторических экспонатов поглядывали на нас из-под стекла. Магнезит в Челябинском музее только красовался, а вот в городе Сатка можно было прикоснуться к ярким, фактурным камням в музее «Магнезит» и увезти в Дагестан. Карьер в центре Сатка впечатляет масштабами. Стоишь на краю карьера, голос гида в мегафон знакомит с цифрами, подмечает особенности, просит не бросаться под машины внушительных размеров. Невероятное чувство — побывать на уникальном, единственном в России производстве магнезиальных огнеупоров. Энергия времени, контакт с историей зарождения, пути друг к другу, сколько должно было произойти, чтобы сейчас дома на полке с книгами лежал осколок магнезита как память о поездке, городе, книгах, именах. Творческая встреча в музее «Магнезит» г. Сатка прошла как хорошее дополнение к Челябинскому фестивалю.

Как в книге Расула Гамзатова: «Орел, который не улетает от высоких скал на широкие просторы долины, — плохой орел. Орел, который не возвращается с широких просторов долины на высокие скалы, — плохой орел». Нужно иногда улететь и взглянуть в новые глаза, прикоснуться к культуре, истории, услышать новые голоса и вернуться, чтобы рассказать о многогранности, красочности и больших сердцах своему маленькому миру.

 

 

Сергей Кубрин, прозаик (Пенза)

 

БЫСТРЕЕ, ЧЕМ КАТУНЬ

 

И что? — спрашиваю. — Здесь всегда так мало людей?

— Ну, почему же, — отвечает Иван. — Днем тут вполне себе. В полицию ходят, в церковь.

Я смеюсь, очень уж это «по-рыбацки» — ходить в полицию и в церковь. А куда еще за помощью? «По-рыбацки», считай, по-русски, а значит, по-настоящему, от души.

Я уже заканчивал работу над своими «Дураками с Рыбацкой», когда получил приглашение от АСПИР съездить в писательскую командировку.

— Поедем на Алтай? — спросила меня Маша Базалеева.

Вопрос почти риторический, никаких сомнений. Мы поехали.

Фестиваль «Шукшинские дни», лето на всю катушку, вся Россия на одной ладони, и мы — рядом.

Сквозь Майму, вдоль нарастающих холмов, вперед за Катунью и прямо в Бийск.

Катунь бежала, смотрела, ждала. И мы старались успеть за ней, и успевали, и были на равных.

Плюс тридцать два по Цельсию, плюс четыре по Москве — уже вечер, но солнце и не думает, и мы — готовы.

День первый, и столько всего и сразу, не упустить бы ничего.

Иван Образцов, алтайский писатель, предлагает провести экскурсию по Бийску. Я Ваню раньше никогда не видел, а теперь кажется, что знаю целую жизнь.

Он идет в рубашке нараспашку и за каждый поворот, за каждый переулок ответить готов. Дом купца Кашина, в котором ныне полицейский отдел, дом Иванова, дом Зенковых и Гусевых, музей Чуйского тракта. Кирпичные узоры, мастерство бийских каменщиков, объекты культурного наследия.

С нами рядом Елена Евгеньевна Безрукова, министр культуры Алтайского края. Я наблюдаю тихонечко и восторгаюсь вслух. Хрупкая, да сколько сил — и сами комары местные не пристают к ней. Уважают.

— А это Успенский кафедральный собор.

Мы стоим и смотрим. И молчим. В молчании — много больше, это каждому известно. Зато Ваня продолжает, Ване — грех не говорить, потому что слушают, потому что слышат. Хотят еще — про Бийск, про закат нарастающий, про Катунь шумящую.

День второй, и дальше, дальше.

Мы тут с писательницей Гаянэ Степанян, удивительным рассказчиком и лектором. У нас выступление в Шукшинке — центральной городской библиотеке. Бийск читающий, Бийск литературный. Будний день, и полный зал, и вопрос за вопросом, и ответов порой не найти. Но все равно находишь, сам удивляешься, людей узнаешь, себя — пробуешь.

Здесь и Наталья Владимировна, директор библиотеки, с угощениями, с рассказами про Шукшина, и просто — с природным оптимизмом, обаянием, жизнью. Говорим, говорим, и время нас не замечает.

Экскурсия по Архиерейскому подворью — мы с Гаянэ забираемся на колокольню. Нет никаких колоколов, но звук по-прежнему рядом, сердце стучит, замирает, просит.

И солнце, солнце высоко. По пятам за нами.

День третий, и вот она — родина Шукшина, село Сростки, Россия молчащая, гора Пикет. Мы снова наедине с читателями, в мемориальной библиотеке, под открытым небом, навстречу всем ветрам. Нас опять кормят — окрошка деревенская, сок вишневый и хлеб, само собой, всему голова.

Мы благодарим, нас благодарят, и в этом единстве — спаси и сохрани — сила праведная.

Закрытие кинофестиваля, награждение победителей. Мы стоим с Образцовым на берегу Катуни. Он признается, что тонул в ней, будучи ребенком, да его рыбаки спасли. И смотрит на реку с почтением, опять-таки с благодарностью.

Я говорю, что закончил новую книжку про дураков с Рыбацкой — есть такая улица. И чем больше говорю, тем понимаю больше, что весь Бийск — Рыбацкая, вся страна — она, и дураки не дураки вовсе, а люди настоящие, по совести живущие, по-человечески. Шукшинские чудики, одним словом — двумя, точнее, словами.

— Писатель, — отвечает Иван, — всегда разговаривает с вечностью.

Мы не говорим, нечего больше сказать.

Время нас распознало. И полетело, понеслось. Быстрее, чем Катунь, да только память — вечна.

 

 

Александр Мелихов, прозаик (Санкт-Петербург)

 

УЧЕБНИКИ ЛЮБВИ

 

Рассказ о книжной ярмарке «Китоврас» в городе Владимире хочется начать буквально в рекламных тонах: комфортабельный скоростной поезд «Ласточка», необыкновенно радушные встречающие, гостиница с поэтическим названием «У Золотых ворот», приветливый персонал, просторные номера, а город и вовсе прославленный — и архитектурными шедеврами, и исторической славой.

На открытии фестиваля я об этом и рассказал — как еще мальчишкой читал о тех, кто создавал этот город, и о тех, кто его разрушал. Сколько поэзии было в этих именах! Владимир Красно Солнышко, Всеволод Большое Гнездо…

Местным жителям всегда приятно слышать, что имя их города овеяно поэзией.

А потом, вспомнил я, откуда-то обрушились эти ужасные монголо-татары…

Детские переживания я даже включил в свой роман «И нет им воздаяния».

«Все летит в тар-тарары — татары! „Добрые воины”, — оценил их старый воевода и ударил по ним — а что, если бы они были еще и злые?.. Хотя какое там „добрые”... И лица у них были зверские, глаза узкие, носы приплюснутые, — я просто изнемогал от вожделения, чтобы они сейчас на нас напали — мы бы им вломили тыри: танками их, ястребками, ба-бах, др-др-др…»

Глупо? Разумеется. Но чувства этого простодушного мальчишки вовсе не глупые, а вполне естественные и даже поучительные: патриотизм порождается не только гордостью за победы предков, но и болью за их поражения. И неизвестно, чем в большей степени.

Уже давно идут споры, каким должен быть учебник истории, чтобы он пробуждал любовь к родной стране, и как-то мало замечается, что всегда существовали и будут существовать две истории — история научная и история художественная, создающая художественный образ эпохи. И эмоциональным воздействием обладает только художественная, рождающая ощущение единства с далекими и не очень далекими предками.

На сегодня лучшими учебниками истории России я бы назвал «Капитанскую дочку», «Войну и мир», «Тихий Дон», «Разгром» — предлагаю продолжить этот список для советской эпохи. Лично я с разными оговорками продолжил бы его так: «Люди из захолустья», «Поднятая целина», «Плотницкие рассказы», «Звезда», «Жизнь и судьба», «Две зимы и три лета», «Битва в пути».

Любопытно было бы предложить разным писателям составить подобные списки — какое оказалось бы пересечение?

 

После общего открытия фестиваля начались индивидуальные выступления. И тут открылся поразительный сюрприз.

Неизвестные доброжелатели установили рядом с открытыми с четырех сторон павильончиками для выступления писателей огромную эстраду, чтобы творцы литературы и ее ценители общались друг с другом сквозь музыкальный грохот. Общению это, конечно, мешало, зато напоминало любителям прекрасного, в каком мире они живут. Служенье муз не терпит суеты, а грохот может и потерпеть, ноне не старый режим, демократия в культуре — это неизбежная победа вульгарности.

На авансцене. Брюсов давно это предрекал и даже выписал рецепт: а мы, мудрецы и поэты, хранители тайны и веры, унесем зажженные светы в катакомбы, в пустыни, пещеры. Но это слишком красиво, чтобы быть правдой. Не в пещеры, а в эти самые павильоны приходили не какие-то особенные небожители, а нормальные интеллигентные люди, и внимательно слушали. Иногда кое-кто уходил, но на смену им приходили другие, так что фестиваль, спасибо его организаторам, сделал свое полезное дело — позволил писателям и читателям встретиться лицом к лицу и продемонстрировал, сквозь какие стихии им приходится пробиваться друг к другу.

Надеюсь, мы друг друга уже не забудем — по крайней мере за себя я ручаюсь. Возможно, и читатели расслышали мою любимую мысль, для чего им нужны современные писатели, которые наверняка не напишут лучше Толстого и Достоевского: современные писатели пишут О ВАС, они предоставляют ВАМ зеркало, в котором вы увидите свою жизнь высокой и значительной, если только это не синонимы. Благодаря именно современным писателям вы почувствуете, что ваша жизнь заслуживает воспевания не менее, чем жизнь Наташи Ростовой и Андрея Болконского.

Надеюсь, кто-то меня расслышал.

 

 

Александр Переверзин, поэт (Москва)

 

ДВОРИК С ВИДОМ НА СФИНКСОВ

 

Удивительное свойство человеческой памяти. Оно связано со способностью в определенный момент возрождать воспоминания о случайных событиях, случившихся много лет назад, превращая их в закономерные. Неожиданная встреча, нечаянная фраза, промелькнувший пейзаж могут привести к возникновению цепочки связанных между собой воспоминаний.

Восемь лет я не был в Крыму. В сентябре, благодаря Ассоциации союзов писателей и издателей России, у меня появилась возможность побывать на Шмелевских чтениях в Алуште и в других городах полуострова. Самолеты в Крым сейчас не летают, ехали поездом. Моими спутниками были прозаик Сергей Самсонов и сотрудница ассоциации, наш ангел-хранитель, Мария Базалеева. Дорога оказалась длинной, но нетрудной, с купейными разговорами и долгими остановками на станциях. В Мичуринске хотели попробовать мичуринских яблок, но яблок не продавали. В Россоши запаслись вкуснейшим пловом из узбекского кафе на привокзальной площади. В Тамани думали купить мороженого, но напрасно: на платформе магазинов нет, вокруг путей оградительная сетка, за которой степь с узкими полосками асфальтовых дорог и мерцающее вдали море.

Осенний Симферополь встретил нас августовской погодой и московскими пробками: от вокзала до гостиницы добирались минут сорок. Я смотрел на город и мне казалось, что все, кроме пробок, осталось прежним: шумная привокзальная площадь с таксистами, зазывающими в Севастополь и Ялту, Салгир, который в сентябре можно не заметить, бесконечная ограда Ботанического сада.

На следующий день нам предстояло разделиться. Сергей и Мария выехали на выступление в Саки, а я в Бахчисарай на встречу с читателями библиотеки имени Пушкина. Много лет библиотека располагалась в Старом городе, а два года назад переехала в центр Бахчисарая в здание бывшего универмага. Это было моим первым удивлением: сейчас привычнее, что библиотеки закрываются, здания, в которых они располагались, становятся коммерческими точками, а здесь произошло обратное. Вторым удивлением оказался полный зал слушателей, собравшихся на выступление в столь раннее время. Двенадцать часов, ни одного свободного места. В Москве такое невозможно представить. Публика разновозрастная — от школьников до пенсионеров, доброжелательная и любознательная. Почитав стихи, я около получаса отвечал на вопросы. Позабавил вопрос о том, узнают ли меня в Москве на улице. Я ответил, что друзья узнают.

Мы засобирались на экскурсию. Ханский дворец, пещерный город Чуфут-Кале, древнее караимское кладбище, — таким я представлял ее маршрут. Оказалось, Ханский дворец закрыт на реконструкцию, Чуфут-Кале осматривать долго, а времени до возвращения в Симферополь оставалось немного. Тогда Анна, сотрудница библиотеки, предложила нам посетить частный Дом-музей Елены Нагаевской и Александра Ромма. Я плохо представлял, кто это, поездка в незнакомый музей не вызывала у меня энтузиазма. Окончательно в пользу посещения музея склонили слова Анны «вы не пожалеете». Хорошо, тем более, на Чуфут-Кале я уже бывал. Мы сели в машину, доехали до Старого города и, петляя по узким улочкам, поднимались все выше и выше. «Бахчисарай расположен в ущелье реки Чурука. Его плохие домишки раскинуты на покатостях гор, которые висят над ними и ежеминутно, кажется, грозят завалить их своими огромными скалами. Это странное местоположение представляет крайне любопытное зрелище для путешественника», — писал граф де Сегюр, французский посол, сопровождавший Екатерину Великую во время ее крымского путешествия. Я забыл про эти скалы, расположенные по левому склону долины, напротив Ханского дворца. Их называют сфинксами, хранителями Бахчисарая. У меня есть старинная открытка, которую подарила мне поэт и фольклорист Лета Югай. На открытке Бахчисарайские сфинксы — каменные изваяния в долине реки Чурук-Су в восточной части города. Вода и ветер в течение столетий превратили склоны долины, состоящие из известняка, в причудливые фигуры. Таким образом появились шесть природных скульптур.

Мы проехали средневековую гробницу Эски-Дюрбе, свернули направо и вскоре оказались на Восточной улице. Дорога круто уходила вверх, появились сомнения, сможет ли так высоко забраться наш автомобиль. Сомнения оказались напрасными, машина медленно, но уверено карабкалась по склону и остановилась на площадке у калитки музея. Калитку отворила девушка, которую мы приняли за внучку Елены Нагаевской. Оказалось, что это студентка симферопольского университета, которая помогает разбирать и каталогизировать экспонаты.

Войдя во дворик, я взглянул на долину и замер от изумления: передо мной застыли сфинксы с открытки, подаренной Летой! Высота скрадывает расстояние, сфинксы казались совсем рядом, хотя до них было несколько сотен метров. Бахчисарай раскинулся внизу, ничто не мешало любоваться этим величественным пейзажем. Вид с открытки превратился в реальность, а память вернула прошлое.

Внучка Нагаевской, Юлия Львовна, пригласила нас в дом, показала экспозицию музея, рассказала о своей бабушке. Елена Варнавовна Нагаевская родилась в 1900 году. В двадцатисемилетнем возрасте оказалась в Москве и сблизилась с художниками из круга «Бубнового валета»: брала уроки живописи у Аристарха Лентулова, познакомилась с Александром Куприным, Надеждой Удальцовой. С Куприным у Нагаевской завязалась дружба. Он любил Бахчисарай, приезжал на этюды и был частым гостем Елены Варнавовны.  В тридцать первом году Нагаевская вышла замуж за искусствоведа Александра Ромма. Семья дружила с Константином Богаевским, Марией Волошиной, Анастасией Цветаевой, Робертом Фальком. Юлия Львовна показывала нам автографы Евтушенко и Шагала, адресованные Нагаевской и Ромму, картины Богаевского и другие уникальные экспонаты. Долгие годы Нагаевская прожила в Бахчисарае, рисовала город, опубликовала путеводители по Крыму. Ее работы находятся в Третьяковской галерее, музеях Москвы, Симферополя, Минска, Львова, в Доме Волошина в Коктебеле. Елена Нагаевская умерла в 1990 году, а через пять лет ее дочь Майя Соколова открыла в Бахчисарае музей, который работал до 2013 года, а затем был закрыт на десять лет. Прошлым летом внучка сделала в доме ремонт и теперь постоянно занимается музеем.

Юлия Львовна подарила мне открытку с репродукцией картины Елены Нагаевской «Бахчисарай в лунном свете», а я оставил в музее свежий номер «Пироскафа» и написал в книге посетителей: «Благодарю за неожиданную встречу с великолепным художником. Эту светлую радость я увожу в Москву. Надеюсь вернуться в ваш замечательный дворик с видом на сфинксов». Когда-нибудь, перебирая коллекцию открыток и буклетов, я вспомню друзей — Сергея, Марию, Вячеслава, Александра, Андрея, Алексея, Наталью, Льва, — с которыми встречался Симферополе и Алуште, Феодосии и Коктебеле в крымской поездке двадцать третьего года.

 

 

Алексей Пурин, поэт (Санкт-Петербург)

 

«С БРЕГОВ СТРЕМИТЕЛЬНОЙ ИСЕТИ»

 

 

С брегов стремительной Исети

К брегам медлительной Невы

Я вновь приеду на рассвете,

Хотя меня не ждете Вы.

 

Борис Рыжий кокетничал. Его, разумеется, ждали. Ниже в процитированном послании ждавшие поименованы. Возможно, не все.

В любом случае мой интерес, а затем и любовь к Екатеринбургу связаны с именем этого удивительного поэта. Его привел в редакцию питерской «Звезды», где я работал (и работаю по сию пору), Александр Леонтьев, уже печатавшийся тогда у нас, летом 1996-го. Рыжему шел двадцать второй год, Леонтьеву — двадцать шестой; они познакомились на каких-то тогдашних «Липках», тусовке юных литераторов, и всерьез подружились. Старший, несомненно, очень существенно повлиял на становление младшего.

Семь стихотворений Бориса были напечатаны у нас через год. А в 1998-м в альманахе «Urbi», который мы тогда издавали с Владимиром Садовским и Кириллом Кобриным, появилась большая его подборка — двадцать стихотворений, и чуть ли не все, как потом сделалось очевидным, — шедевры (от «Так гранит покрывается наледью...» до «Над саквояжем в черной арке...»)!

В 2000 году Рыжий участвовал в знаменитом Роттердамском поэтическом фестивале, что тоже опосредованно связано с журналом «Звезда»: в 1999-м там побывал с нашей подачи Леонтьев, рекомендовавший затем голландским устроителям своего друга. Если не ошибаюсь, в тот же год Борис Рыжий получил поощрительный приз «Антибукера» за публикацию стихов в «Знамени».

Увы, времени ему было отпущено мало: 7 мая 2001 года поэт покончил с собой.

Но, начиная с 1996-го, наш екатеринбуржец бывал в Питере часто — по два-три раза в год, еще чаще звонил, у меня сохранилось десятка два его писем.

Собственно говоря, уральский город я и узнал впервые по его стихам — понятное дело, дающим субъективную, вымышленную, преображенную искусством картинку. Думаю, криминальный (и экзистенциальный) ужас, изображенный в некоторых из них, — художественное преувеличение.

Спустя несколько лет после смерти Бориса я увидел и парадный, впечатляющий архитектурной поступью Екатеринбург, и тот «приземистый» и невзрачный Вторчермет, где он жил в юности и который подробно описывал, и его могилу среди шагающих в гору сосен Нижне-Исетского кладбища... Что я испытал? Страх? Нет — печаль, скорбь. И печаль эта была светла.

Самое же существенное вот что — могу свидетельствовать хоть под присягой: Борис Рыжий, поэт просветленной гармонии, наследник пушкинско-блоковской традиции, совершенно не похож на уродливые (пусть и по-разному) образы, слепленные московской Мастерской П. Фоменко (спектакль «Рыжий», 2010) или голландской кинорежиссеркой А. ван дер Хорст (фильм «Борис Рыжий», 2009). Он — не отмороженный уркаган, а образованнейший и изысканнейший художник, а его город — вовсе не скопище опустившихся алкашей и выживших из ума старух, где всегда сумерки, убожество и зима. Ох уж эти мне любители порнухи/чернухи!..

 

Особенно хорош Екатеринбург летом.

Выходите ближе к вечеру на Плотинку — там главная улица города (проспект Ленина, а интересно ведь — как называлась она изначально? Заглянув в Википедию, немного разочаруемся — Главная прешпективная) пересекает Исеть, служа ей запрудой. И это похоже то ли на ось аптечных весов, то ли на суженье часов песочных: по одну руку — Площадь Труда, по другую — Площадь 1905 года. Или — как поглядеть, с одной стороны — живописное водохранилище (обыватели и приезжие на катерах катаются, прогуливаются вдоль воды), с другой, нижней, — выставочное (как если бы специально так было задумано) пространство между Музеем архитектуры и Музеем изобразительного искусства (богатейшая коллекция), река здесь иногда фонтанирует. (Специально не ставлю восклицательных знаков — пестреть будет.)

Площадь Труда, как это ни странно, украшает богатая псевдоготика Дома Севастьянова, Площадь же 1905 года — сталинский ампир громадного горсовета и современный роскошный девятиэтажный Пассаж (три этажа — под землей). Да и расширяющийся дальше полуторамиллионник как бы вертится вокруг оси Плотинки. Глянешь по диагонали, на северо-западе высится башня «Исеть» (52 этажа), на юго-востоке — 54-этажный небоскреб «Высоцкий». (Интересно было бы переночевать на одном из его верхних этажей. Однажды екатеринбургский меценат ютил меня на 19-м, кажется, этаже «Хаятт Ридженси», что рядом с башней «Исеть», — и то основательно впечатлило; особенно если учесть оконные стекла во всю внешнюю стену номера, идущие по кривой.)

О чем еще не упомянул? О многом! Например, о памятнике Свердлову, чьим именем назывался город в советское время. Очень выразительная стату́я. На постаменте, кстати сказать, пародирующем Гром-камень Фальконетова Медного Всадника. Поэтому и несуразная фигурка раскоряченного большевика как бы встает на дыбы. Застыл ровнехонько между Оперным театром и зданием Уральского университета. Но ни на тот, ни на другой не глядит. И даже к Городку чекистов (однажды я жил в отпочковавшейся от него гостинице) почему-то задом поворотился. На далекого Ленина, стоящего от него километрах в трех по прямой, смотрит. И машет рукой.

Прямо скажу, к именам пароходов-и-человеков жители третьей столицы относятся, по-моему, излишне терпимо; питерцы и москвичи решительней с ними разобрались, погнав на окраины...

И еще нельзя забыть Церковь на крови императорского семейства, построенную на месте снесенного Ипатьевского дома. Команду к убийству вышеупомянутый Яков Михайлович телеграфировал из Москвы. Преступление? Несомненно. Но ведь и Кровавое воскресенье^[1] — точно такое же, если не большее, преступление. Ничем не оправданное. Бог им всем судья.

 

В этом городе и сегодня живут замечательные поэты. К примеру, мои друзья — Сергей Слепухин и Валерий Сосновский. (Есть еще немало, но перечислять не стану: забуду кого-нибудь, обидится.) В конце нынешнего лета повидал их: приезжал на книжный фестиваль «Красная строка» по программе АСПИР (спасибо ей, деятельной и умелой!). Интересные писатели, интересные книги. Много книг. Фантастическое число авторов и названий. Глаза разбегаются. Несколько изданий стихов Борис Рыжего. А вокруг — прекрасный, яркий, с каждым годом молодеющий город.

 

Р. S. Город-то молодеет. Но, увы, не мы... Через две недели после окончания фестиваля и написания этого очерка пришла скорбная весть — умер Сережа Слепухин. Сердце. Вечная ему память.

 

 

Ислам Ханипаев, прозаик (Махачкала)

 

ОСОБАЯ СВЯЗЬ

 

Это было по-настоящему литературное лето. Я побывал во множестве городов и последний мой забег был примерно таким: Махачкала — Сочи — Москва — Благовещенск — Саратов, и все закончилось Челябинском, в который я ехал с некоторым количеством стереотипов (особенно забавно, когда сам из Дагестана).

Могу даже перечислить парочку:

Сплошные заводы с трубами, устремленными в небо.

Смог какого-нибудь оранжевого оттенка и какой-нибудь плотный неприятный запах.

Суровые люди, улыбающиеся исключительно по праздникам.

Да, те дни, что я и Индира Зубаирова гуляли по городу, посещая мероприятия, были литературными праздниками, и, может, поэтому вокруг нас все только и улыбались. Не знаю. Но ни заводов, ни смога я не увидел.

Вместо этого увидел прекрасное озеро из иллюминатора и величавый город, в котором и началась моя осень — мягкой прохладной погодой и падающей разноцветной листвой.

Буквально через пару часов после приземления мне довелось оказаться с Асей Володиной — открытием прошлого литературного года с абсолютным хитом и блестящим текстом в одном лице — «Протагонистом». Мы под взором трех десятков читателей порассуждали о пресловутом поколении тридцатилетних. Поговорили о темах, что нас, пишущих прозу, беспокоят.

Затем мы все посетили центральную библиотеку, открытие РыжийФеста. Активно уплетая закуски, я изучил книжные полки. Рекомендовал Индире «Кысь» Татьяны Толстой, а затем мы под шумок сбежали. Меня все еще немного шатало после восьмичасового перелета из Благовещенска, а нужно было выспаться, ведь на следующий день я поехал в новейший IT Лицей. Поговорил с ребятами о профессии писателя, рассказал о своих книжках и ответил на множество интересных вопросов.

Второй фестивальный день завершился обсуждением на главной сцене аудио-сериала «Луна 84» и перспектив этих новых форматов в российском литературном пространстве. После чего под руководством команды АСПИР мы поехали на съемки, в рамках которых прогулялись по паркам, прокатились на чертовом колесе и изучили набережную, постучали по камням — местному аналогу Стоунхенджа в центре парка — с целью определения «настоящести» камней. Признаем — настоящие!

И на этой настоящести хочется заострить внимание. Объездив страну от Мурманска до Благовещенска, понимаешь, насколько настоящим является все это — чем-то большим, почти недостижимым, но реальным. Общаясь с лицейскими детьми, видя их желание познать, что прячется за таким громким, а отчасти даже претенциозным словом писатель, ты видишь, что жизнь продолжается. Несмотря ни на что. Что литература живет и помогает жить и объединятся всем, кто ищет смысл этой жизни сквозь прозу.

Есть уже известные слова Аси Володиной — «встречи с читателями позволяют писателям ощущать, что они живы». Наверное, это про особый блеск в глазах прочитавшего твою книжку человека. Ты понимаешь, что между вами появилась невидимая связь. Я чувствовал ее в каждом городе, в котором побывал, хотя два года назад еще не мог допустить, что полсотни человек зачем-то собрались на сцене Челябинска обсуждать со мной книжки.

Что, в свою очередь, по-особенному греет душу. Пока есть читающие (не обязательно меня) — не все еще потеряно.

Надеюсь, что в 24 году писатели и читатели страны будут еще чаще встречаться в самых разных точках страны. Лично мы (Ханипаевы) для этих целей купили себе карту путешественника и по моему возвращению с особым пылом ставим крестик на очередном городе, куда ступила дагестанская писательская нога.