«Волга», «Вопросы литературы», «Горький», «Достоевский и мировая культура», «Дружба народов», «Звезда», «Знамя», «Коммерсантъ», «Литературная газета», «Литературный факт», «Лиterraтура», «Москва», «НГ Ex libris», «Новое литературное обозрение», «Новый берег», «Формаслов», «Четырехлистник», «Юность», «Prosōdia»
«Ай да Пушкин, ай да сын домашнего животного, что ли?» Писатели и издатели о том, надо ли переписывать классические книги под современные тенденции. — «Коммерсантъ», 2023, на сайте — 25 февраля <http://www.kommersant.ru>.
Говорит Александра Шипетина, директор редакции № 1 издательства «Эксмо»: «У нас были случаи, когда нам, представляя произведения российских авторов для Америки, приходилось их перерабатывать, подстраиваясь под читателей этой страны. Например, вводить героев другой расы. Чтобы были понятны главная идея и проблематика произведения, нам приходилось адаптировать текст для читателей, потому что не всякий текст им понятен. В каких-то случаях переписывание текста оправданно, это делается для того, чтобы произведение читалось современными читателями, чтобы текст был воспринят. А в каких-то случаях это дань политическим и социальным трендам. На Западе сейчас такие тренды, что без этого уже нельзя».
Евгений Абдуллаев. Снова обидно за поэзию. — «Дружба народов», 2023, № 2 <https://magazines.gorky.media/druzhba>.
«Немассовая поэзия — поэзия самодостаточного и самодовлеющего слова. Которому не требуется в виде гарнира ни артистическая декламация, ни владение искусством зажигать аудиторию. Само чтение „немассового” поэта построено не на стремлении воздействовать на слушателей и манипулировать ими, а на желании донести до них смысл (даже множественность смыслов) стихотворения. Это различие в чтении стало заметно уже в начале прошлого столетия, когда поэтические чтения вышли из стен салонов и дворянских собраний».
«„Читал он очень просто, не прибегая к обычным тогда приемам исполнения — не нажимал, не рычал, не пел, но сдержанно выявлял содержание произведения, умело, продуманно вел ритм стиха”, — вспоминал о чтении Брюсова Владимир Фефер. Та же простота, контрастировавшая с эстрадным чтением поэзии, была присуща и декламации Блока. „…В своеобразной и целомудренной манере своей читал он свои стихи, не помогая им переливами голоса…” (Юлий Айхенвальд). Так читает и большинство современных не-эстрадных поэтов: не „помогая” стихам ни рычанием, ни напеванием, ни бодрой рэперской скороговоркой. И — еще одно отличие от эстрадной поэзии — не нуждаясь ни в каком музыкальном сопровождении. Повторюсь: серьезная поэзия для своего чтения нуждается только в самой себе. То, что слабым стихам помогает, сильным — не то чтобы вредит, но выглядит досадно излишним».
«Да, у поэта могут быть хорошие менеджерские задатки. Но каким бы он ни был толковым организатором, устраивание поэтических чтений, встреч, вечеров — дело все же не поэтово».
Ростислав Амелин. Стоик. Олег Чухонцев всегда шел путем духовной аскезы. — «Литературная газета», 2023, № 9, 9 марта <https://lgz.ru>.
«Чтобы не поддаться шуму времени и проскользнуть в ту дальнюю пристань, где поэты всех веков разговаривают о вечном, необходимо плотно закрыться в башню из слоновой кости и посмотреть на мир свысока — но это же вызывает у других поэтов и ревность, и раздражение, и народу такая позиция не сразу близка. Многих поэтов это ломает, но присущий Чухонцеву стоицизм пережил все удары судьбы, и сейчас уже кажется, что это будет один из главных русских классиков ХХ века, по которому будут мерить время, — ведь для этого нужен тот самый ноль, недвижимая точка отсчета, на которую можно опереться!»
«Есть распространенное предубеждение против умных поэтов, что они пишут от ума, не от сердца. Но ведь сердце само по себе обманет — сегодня оно бьется в такт одному, завтра — другому, а на горизонтах, открывающихся премудрому поэту с высоты своей башни, все это видно заранее как сиюминутное, преходящее. Прежде чем поверить своему сердцу, нужно подождать, пока разум охладит его пыл, — и только потом облекать это в слово: такой поэтической истины, кажется, придерживается Чухонцев на протяжении многих десятилетий, и, хотя чистый, охлажденный иронией взгляд на вещи может казаться тихим, проигрышным на короткой дистанции, в длительной перспективе он побеждает время и остается в памяти навсегда <...>».
Ольга Балла. Памяти Андрея Левкина. — «Лиterraтура», 2023, № 204, 1 марта <http://literratura.org>.
«Не говоря уж о том, что у нас есть все основания быть благодарными Андрею и за рижский журнал „Родник”, главным редактором которого Левкин был с конца восьмидесятых до почти середины девяностых и публиковал там, как напомнил нам Илья Кукулин, „неподцензурных поэтов и прозаиков, прежде немыслимых в типографском исполнении на территории СССР; переводы с латышского, в основном из ‘европоцентрических’ авторов; переводы из новых западных литератур, а еще — тексты гуманитариев-новаторов, изучавших русскую и латышскую культуру, и журналистов, писавших о пространствах свободы”, вписывал русскую неподцензурную и латышскую литературу, существовавшие в „Роднике” на равных, „в пространство европейских культур” (да, он еще и этим создавал новые способы мышления и чувствования у выросших в Советском Союзе, делал нас, совсем молодых тогда, европейцами. Выращивал нам глаза, — такой у него был способ культурного присутствия, культурного участия — во всем, что бы ни делал), и, наконец, за саму идею „пост(нон)фикшн” — литературы, преодолевшей условности и соблазны и вымысла, и документальности, пользующейся наработками их обоих — и за одноименный сайт, где они с Кириллом Кобриным собирали и вырабатывали тексты соответствующего типа, — мы должны быть благодарны ему за постоянно открывавшиеся и создававшиеся им способы видения и чувствования. (И, кстати, за фотографии, которые тоже публиковались на „Post(non)fiction” на равных правах с текстами и имеют к видению уже самое прямое отношение.)».
Сергей Боровиков. Борода. — «Волга», Саратов, 2023, № 3-4 <https://magazines.gorky.media/volga>.
«У наших родителей бывали и свои исторические отметины. Моя мама обязательно поясняла: „Ты родился, когда отменили карточки…” Или наоборот, карточки отменили, когда я родился? Нет, мама не спутала бы первенство личного события перед всеобщим. Возник-то я 21 февраля, а решение Политбюро ЦК ВКП(б) „Об отмене карточной системы и денежной реформе” помечено 13 декабря 1947 года, так что почти год жил при карточках, но ей, конечно, помнилось главное событие года».
«Посмотрел, что это был за год. Начал почему-то с кино. Советское было тогда в упадке, и фильмы в основном идейная скука и гадость вроде „Русского вопроса”, а лучшее это „Золушка” и „Подвиг разведчика”. Еще в 1947 году были сняты черно-белые киноленты „Робинзон Крузо” и „Машина 22-12” („Счастливый рейс”) с Николаем Крючковым и Михаилом Жаровым в главных ролях, а тоже всеми любимый Павел Кадочников побывал не только тайным агентом, но Робинзоном Крузо, причем его Пятницей был Юрий Любимов, и, надо сказать, будущий худрук Таганки в неодетом виде хорош. Две последние ленты были стереоскопическими. В 1935 году инженер С. П. Иванов запатентовал систему „растровой безочковой стереопроекции”, так что спецочки не требовались, и в 1953 году я с родителями побывал в стереокинозале, кажется, под гостиницей „Москва” на „Счастливом рейсе”. Ерунда».
Александр Васькин. Геннадий Шпаликов. Из цикла «Писатели Арбата». Статья 1. — «Москва», 2023, № 2 <http://moskvam.ru>.
«Популярная тогда бардовская песня о поездке за город, что пели в тот вечер у Шпаликова, часто исполнялась под гитару Александром Галичем. Как правило, их фамилии принято упоминать вместе, когда возникает вопрос о ее авторстве. Песню вполне можно назвать антисоветской, ибо содержит она и довольно резкие выражения. До сих пор нет единого мнения о том, кто внес больший вклад в создание этого „антисталинского памфлета”. Александр Галич рассказывал, что придумали они слова со Шпаликовым вместе, когда находились в Доме творчества кинематографистов: „Мы жили в Болшеве, мы сочиняли там с моим приятелем. Я сидел тогда еще за роялем, а не за гитарой. И мы сочинили такую вот песню, последний куплет которой мы никогда не пели...” Наталья Рязанцева пишет, что „эта песенка была написана в электричке, не записана даже, а заучена хором. Мы к другу ехали на день рождения, в Жуковку, на богатую дачу. Шли, декламировали и даже флаг какой-то несли. Были Саша Княжинский, оператор Белявский — операторская компания. Паша Финн там был. Это было придумано для того, чтобы войти с флагом и вот так спеть. А потом, когда Галич узнал про это, он продолжил: ‘На экран уставится / сытое мурло, / Очень ему нравится / Мэрилин Монро’”. Анатолий Гребнев по-своему подтверждает этот факт. Точно можно утверждать, что стихи эти родились в то время, когда Геннадий Шпаликов жил на Арбате».
Александр Васькин. Юрий Казаков. Из цикла «Писатели Арбата». Статья 2. — «Москва», 2023, № 3.
«А на вопрос об истоках своего литературного призвания Юрий Павлович отвечал весьма неожиданно: „Я стал писателем, потому что был заикой. Заикался я очень сильно и еще больше этого стеснялся, дико страдал. И потому особенно хотел высказать на бумаге все, что накопилось”. О том, как и когда возникло у Казакова заикание, биографы писателя спорят по сей день. Кто-то полагает, что оно стало результатом сильной психологической травмы, связанной с арестом отца в 1933 году, когда Юрию едва стукнуло шесть лет. Родители будущего писателя были простыми людьми, крестьянской закваски. „Жили мы плохо, трудно”, — напишет он о своем детстве. Да что говорить — не жили, а просто выживали в нищете. Есть и другая точка зрения: заикаться Юрий Казаков (тогда еще Юра) стал после контузии от взрыва немецкого фугаса в июле 1941 года. И в это тоже верится, ибо впоследствии Юрий Павлович очень точно описал все произошедшее и с ним, и с Арбатом в те дни».
Введение в список: школьная программа и ее эволюция. На вопросы Бориса Кутенкова отвечают Евгений Абдуллаев, Сергей Беляков, Владимир Березин, Ольга Бугославская, Валерий Шубинский, Максим Алпатов, Илья Булгин, Владислав Толстов, Сергей Оробий. — «Четырехлистник», 2023, № 1.
Говорит Владимир Березин: «Во-первых, рассудительный человек должен вовсе исключить из серьезных, да и из прочих разговоров, зачин: „Депутат N. сказал, что...” Это отсутствие понимания жизни, равно как некоторой дисциплины ума. Совершенно неважно, что сказал какой-то депутат. Рассудительный человек должен спросить: выступил ли депутат с некоей законодательной инициативой, оформил ли он ее надлежащим образом, поступил ли этот документ в соответствующий орган и какова его судьба. <...> Но мои сограждане, что ищут спусковой крючок для своих страхов (или, наоборот, восторгов), как депутат вдруг что-то скажет, начинают сеанс психотерапевтического выговаривания. Все это никуда не годится (если мы действительно хотим понять, как устроен мир). В записных книжках Даниила Хармса есть по этому поводу такой пассаж: „Говорят, скоро всем бабам отрежут задницы и пустят их гулять по Володарской. Это не верно! Бабам задниц резать не будут”. Что, разумеется, не означает отсутствия реальных неприятностей и тревог».
«Но, опять же, если человек рассудительный задумается (или просто вспомнит свое детство), то сообразит, что никакой школьник все произведения школьной программы никогда не читал (если читал хоть какие). Я человек немолодой и мне приходилось „изучать” в школе книги Генерального секретаря Центрального комитета коммунистической партии Советского Союза и председателя Президиума Верховного Совета СССР, а также лауреата Ленинской премии по литературе (1979) Леонида Ильича Брежнева. И, уже подстарившись, внимательно прочитал их не без пользы для своих занятий».
«И многое можно понять даже на примере дурной книги. Я бы даже сказал, что плохие книги могут принести куда больше пользы, чем плохо переваренные признанные шедевры. Например, сейчас говорят о возвращении в школьную литературу „Молодой гвардии” Фадеева. Фадеев — большой писатель трагической судьбы, но „Молодая гвардия” имела судьбу не менее трагичную. Роман был переписан по прямому указанию вождя, художественный замысел сломан об колено, книга косвенно повлияла на судьбы людей: были осуждены невиновные и тому подобное далее. Внимательно всматриваясь в текст (тексты) этой книги, можно многое понять о соотношении выдуманного и реального, контекста времени и общественных ожиданий. Да все можно понять о том, давнем времени, но это сложно. Ну а понять „Войну и мир” — легко что ли? Легче ли понять „Евгения Онегина”?».
Дмитрий Воденников. Вылетит птичка. — «Литературная газета», 2023, № 7, 22 февраля.
«Это, конечно, удивляет. Трудно себе представить, что она [Софья Андреевна] обливала стекло коллодиумом, потом клала в серебряную ванну, укрепляла сулемой, сушила, а потом то же проделывала с альбуминной бумагой. Но именно так и было. Научилась она фотографировать очень рано, еще в шестнадцать лет (знакомый отца подарил ей свой фотоаппарат), но пришла ей фотография на помощь (а не стала просто трудным развлечением) гораздо позже. Когда умер Ванечка. Она писала потом, что хотела заснять любимые места своего маленького сына».
«Но зато С. А. потом действительно увлеклась фотографией. Чулан, негативы, „у бабушки всегда черные ногти от вираж-фиксажа”. Но бабушке все равно, она бежит в ситцевом фартуке. Смешно звучит, но она даже делала селфи. С 23 сентября 1895 года по 23 сентября 1910-го они фотографировались с Толстым в годовщины свадьбы. Сомневаюсь, что это была идея Толстого. С.А. настраивала фотоаппарат (это был портативный „кодак”, хотя легко себе представить, что тогда его портативность выглядела совсем иначе), быстро подходила к мужу — и вылетала птичка».
Павел Глушаков. Пушкин — Лермонтов — Тургенев и другие. Из дневника читателя. — «Знамя», 2023, № 2 <http://znamlit.ru/index.html>.
«В популярной киноленте „Москва слезам не верит” (1979) героиня Ирины Муравьевой пыталась завести знакомства в читальном зале Ленинской библиотеки. Любопытно, что это место, по свидетельству В. Золотухина, действительно имело, в том числе, и подобную „славу”: „Она в Ленинку ходит. А я боюсь Ленинку. Это место, где кадрятся. Там сама обстановка призывает, обязывает к заигрыванию. Хочешь не хочешь — будешь. Берешь книжечку, подсаживаешься: тишина, уют, холлы и пр. роскошь. Мои знакомые развелись недавно. Она повадилась в Ленинку бегать, снюхалась там с кем-то, и семья развалилась. Ленинка — это опасное место. Ни в коем случае не пускай жену в Ленинку”».
Игорь Дуардович. Как женщина «выпрыгивала из юбки», чтобы его посадили. По материалам следствия Ю. Домбровского 1949 года. — «Вопросы литературы», 2023, № 1 <http://voplit.ru>.
«Статья Снегина „Повысить бдительность на идеологическом фронте” была опубликована в газете „Казахстанская правда”, после чего Домбровскому оставались считаные дни. Обвинения оказались уничтожающими: он был назван не просто зловещей фигурой, а „едва ли не самой зловещей фигурой среди антипатриотов и безродных космополитов, окопавшихся в Алма-Ате”. Со Снегиным у Домбровского, как мы узнаем из „Дела”, были давние счеты — с 1939 года, а познакомились они еще раньше — в 1937-м. Причины простые: оба ругали произведения друг друга, и одновременно Снегин вставлял Домбровскому палки в колеса в Союзе писателей».
«Судя по всему, в конфликте со Снегиным он [Домбровский] перешел опасную черту, когда стал угрожать раскрыть его нечистые дела в бухгалтерии Союза писателей: „Митька Снегин — подлец, кому-нибудь из нас, или мне, или ему, не быть!” — говорил он незадолго до ареста, в начале марта 1949 года, о чем на допросе сообщила Рогожина. В ночь на 30 марта, десять дней спустя после выхода статьи, к Домбровскому пришли грозные посетители. Затем в шуме ног процессия прошла обратно по коридору — писателя вывели на улицу, а там была его украденная весна».
См. также: Игорь Дуардович, «Колымский блокнот. Неизвестные стихи Юрия Домбровского» — «Юность», 2022, № 8 <https://magazines.gorky.media/unost>.
Жизнь — это соавторство. Об отношениях между словами, людьми и Богом. Беседу вела Валерия Галкина. — «Литературная газета», 2023, № 9, 9 марта.
Говорит Владимир Новиков: «„Роман с языком” — это не только название произведения, вошедшего в книгу „Любовь лингвиста”, это мой пароль, слоган, заветная формула моей жизни и работы. Началось все, естественно, с профессионального увлечения языком как главной эстетической субстанцией словесности. Как критик я всегда был сосредоточен на прочтении «романа с языком» каждого поэта или прозаика».
«Больше надо верить самому языку, он изменяется, появляются новые варианты произносительных норм, новые слова — не нужно их бояться. Ради этого я написал книгу „Словарь модных слов”, которая издавалась шесть раз, и сейчас мне предстоит готовить 7-е издание, расширенное. Очень многие слова стучатся в дверь. <...> Ох уж это вечное стремление выделиться, быть не как все! Еще у Пушкина в „Евгении Онегине” было, помните? „На модном слове идеал / Тихонько Ленский задремал”. В то время слово „идеал” начало входить в моду, и, как мы видим, со временем оно стало стилистически нейтральным».
«Мне кажется, что разговорная речь хороша, когда облагорожена письменной культурой, содержит интеллигентные слова, обороты, не слишком расхристанна. А речь письменная, литературная должна литься легко, как разговор, чтобы читатель ее усваивал как свою, перенимал разные обороты, выражения».
Кирилл Зубков. «Небывалый пункт литературной собственности»: Гончаров, нигилизм и дискуссии об авторском праве 1860 — 1870-х годов. — «Новое литературное обозрение», 2022, № 5 (№ 177) <https://www.nlobooks.ru>.
«Большинство, видимо, немногочисленных читателей и исследователей опубликованной посмертно „Необыкновенной истории” были потрясены ее содержанием. Гончаров утверждал, что все или почти произведения Ивана Тургенева, начиная с „Дворянского гнезда”, представляют собой результат кражи идей и набросков романа „Обрыв”. Более того, плагиаторами Гончарову казались и некоторые западноевропейские писатели, включая Гюстава Флобера, роман которого „Госпожа Бовари” якобы целиком основан на пересказанной Tургеневым третьестепенной любовной линии из „Обрыва” (на тот момент не только не переведенного на французский, не только не опубликованного по-русски, но даже не написанного). Хотя трудно удивляться, что книгу Гончарова обычно упоминают в контексте психиатрическом, мы обратимся к более, как кажется, интересному затрагиваемому в ней вопросу — к проблеме того, что значит быть автором литературного произведения и какими правами должен быть наделен автор».
«Радикальный проект отказа от любой литературной собственности и авторских привилегий, предложенный Шелгуновым и Жуковским, был далеко не чисто теоретическим. Эти литераторы и их единомышленники пытались, в частности, перестроить по своим принципам русскую журналистику в целом; так, в середине 1860-х годов были предприняты вполне серьезные попытки перестроить на „артельных” началах журналы „Современник” и „Русское слово”. В русских и французских спорах об авторском праве была сформулирована едва ли приемлемая для Гончарова альтернатива: творчество есть либо собственность, которая потенциально может быть отчуждена государством, либо привилегия, даруемая автору обществом, которое и обладает правом на произведение».
Людмила Зубова. Разночтения. — «Звезда», Санкт-Петербург, 2023, № 2 <https://magazines.gorky.media/zvezda>.
«Эта тема возникла в процессе моих занятий языком современной поэзии, когда мне приходилось обращаться к разным изданиям одних и тех же стихов. Часто бывало так, что я выписывала какой-то материал из журнальных и сетевых публикаций или получала его от авторов, а потом появлялись сборники и я по ним указывала издание и страницу. Иногда обнаруживались разночтения: в сборнике появлялись иные варианты, чем в первой публикации или в первоначальном авторском варианте. Встречались случаи, когда редакторская и корректорская правка приводили к смысловым потерям. Часть примеров уже рассматривалась в моих книгах и статьях в связи с разными темами — и грамматическими, и семантическими, и орфографическими. Обычно сведения о разночтениях приводились в примечаниях — в ссылках не на последнее и более авторитетное издание, а на более раннее, потому что мне больше нравилось, как там было написано, и я видела в этом написании смысл, утраченный при редактуре».
«<...> Отступления от современных норм правописания очень часто бывают сознательными и смыслообразующими».
Владимир Кантор. Случай как художественно-философская проблема. Роман Марка Алданова «Самоубийство». — «Вопросы литературы», 2023, № 1.
«Странно, что так мало людей, даже литературно-филологического толка, размышляли у нас над творчеством Марка Александровича Алданова (1886—1957)».
«Вообще-то, основная тема романов, повестей и очерков Алданова — причины невероятной катастрофы, случившейся в 1914 году, когда началась Первая мировая война, которая, по мысли одного немецкого историка, длилась почти все XX столетие, ибо после победы над Гитлером было много отголосков этой войны вплоть до Карибского кризиса в 1962-м, до крушения СССР при Горбачеве. Этот немецкий историк (Эрнст Нольте) называет эпоху с 1914 года по 1963-й европейской гражданской войной».
«Мы помним „Божественную комедию” Данте, „Человеческую комедию” Бальзака, где их создатели пытались понять смысл человека и смысл мироздания. Третьей в этом списке можно назвать „Историческую комедию” Алданова, развернувшего русскую и европейскую историю в цепи исторических романов от века XVIII к веку XX. Итак, хронотоп: три столетия и три страны, в которых существуют герои его прозы, — Франция, Германия и, конечно, Россия».
«Очевидно, что роман „Самоубийство” может соперничать с „Войной и миром” по охвату событий и персонажей. Но если Толстой выводил мировые события из непонятно откуда берущихся движений народных масс с запада на восток, а потом с востока на запад, то Алданов предлагал не менее странную причину исторических событий».
Татьяна Касаткина. Как и зачем читать Достоевского? — «Достоевский и мировая культура» (ИМЛИ РАН), 2023, № 1 (21) <http://dostmirkult.ru>.
«В России обязательный для изучения текст с 1968 года — „Преступление и наказание”, рекомендованный для изучения в 1990-х — начале 2000-х — „Идиот”; в младших классах — „Мальчик у Христа на елке”, в один из учебников включены „Белые ночи”, во внеклассное чтение может входить любой из великих романов и почти любое из ранних произведений по выбору учителя, также во внеклассное чтение могут входить и художественные тексты „Дневника писателя” и т. д. И поэтому совсем миновать произведения Достоевского человеку любого возраста, учившемуся в российской школе, сложно, хотя и не так сложно, как итальянцу миновать произведения Данте, а англичанину — Шекспира, поскольку в советский период Достоевский десятилетиями не был включен в школьную программу для чтения, а иногда даже не упоминался в учебниках. И все же уже более 50 лет он входит в программу для обязательного чтения. Это вовсе не значит, что произведения, входящие в эту программу, все читают, но это значит, что в каком-то виде (в виде, например, устойчивых предрассудков, касающихся как событий биографии писателя и его личностных качеств, так и свойств его текстов) они усваиваются практически всей популяцией даже без или еще до чтения».
Борис Колымагин. В нем хаос яростный. Федор Тютчев в поэзии андеграунда. — «НГ Ex libris», 2023, 2 марта <http://www.ng.ru/ng_exlibris>.
«Спорадически наш классик возникает в поэзии Василия Филиппова. Для Филиппова Тютчев — поэт ночи. Поэтому: „Бог Троичный, меня крылом согрей, / Чтобы тютчев в морозную ночь пришел ко мне в дверь” (текст „Целую золотую ризу…”). Приход можно понимать и буквально, и как приход тютчевского стиха. В стихотворении „Поэты” (1985) Филиппов создает сновидческие образы: „Вот баратынский прямой / Идет неузнаваем. / И нарядился тютчев зеленым попугаем”. Возможно, Филиппов имеет в виду небрежность одежды Тютчева на светских раутах. Своей одеждой он иногда шокировал великосветскую публику. Любопытно, что всех поэтов Филиппов пишет с маленькой буквы — это его стиль».
Марина Коренева. Старые сказки — новое прочтение. О последнем издании «Детских и домашних сказок» братьев Гримм. — «Вопросы литературы», 2023, № 1.
«„Детские и домашние сказки” Якоба и Вильгельма Гриммов, выпущенные в свет издательством „Ладомир” в серии „Литературные памятники” в 2020 году, в двух книгах, в переводе К. Азадовского, с сопроводительной статьей Е. Дмитриевой и комментарием Р. Данилевского и М. Сулимовой, не первое издание этих сказок на русском языке, но, быть может, самое важное, ибо оно подводит своеобразный итог почти двухсотлетней истории их бытования в России».
«Русская судьба знаменитых немецких сказок, на первый взгляд, довольно благополучна, во всяком случае, гораздо более благополучна, чем их судьба в Германии, особенно в XX веке, когда наследие Гриммов было инструментализировано в целях пропаганды в Третьем рейхе и преподносилось как сокровищница истинно арийских добродетелей. Это находило свое отражение и в многочисленных экранизациях 1935 — 1945 годов, в которых добрые короли неизменно напоминали фюрера, а доблестные герои, как, например, Кот в сапогах, приветствовались в финале ликующими криками „Хайль!”. По окончании Второй мировой войны братья Гримм — вполне ожидаемо — были объявлены в Германии чуть ли не отцами нацистской идеологии, а их книги — вредным и опасным чтением, которое должно быть изъято из всех библиотек. Знаменитый „спор о сказках” продолжался в Германии до начала 1950-х годов. Еще в 1951 году Вольфганг Штейниц, известный лингвист и фольклорист, сетовал на то, что в Германии с 1945 года не вышло ни одной книги братьев Гримм, тогда как в Советском Союзе они издаются тиражами в 200—300 тысяч экземпляров, причем в полном виде. Штейниц ошибался: Гриммы выходили миллионными тиражами, а полного издания сказок так и не было. Самый полный свод был представлен в издании „Academia” 1937 года, куда вошло 59 из 200 сказок в переводе Г. Петникова».
Сергей Костырко. «Главным был воздух внутренней свободы». Беседу вел Борис Кутенков. — «Формаслов», 2023, 15 марта <https://formasloff.ru>.
Среди прочего: «С Губановым знаком не был, и как-то не случилось увидеть и послушать его. Во времена моей молодости андерграундная литература, точнее литературная жизнь, была дробной, разошедшейся по множеству полулегальных литобъединений, а больше — по „квартирникам”. Но то, что там происходило, было процессом единым, было формой противостояния литературному официозу. Неважно, что литературный уровень того, что читалось в этих компаниях, далеко не всегда был высоким (но и уровень был). Главное было в самом воздухе внутренней свободы, которым мы дышали, та атмосфера грядущей литературы, которая и определила феномен новой русской литературы, начавшейся в 90-е годы».
Сергей Кубрин. «Мы пишем не для того, чтобы помнить, а для того, чтобы забыть». Беседу вел Егор Апполонов. — «Юность», 2022, № 7 <https://magazines.gorky.media/unost>.
«У меня сразу стало не получаться, и меня это очень раздражало. Я не понимал, как создаются тексты и как те, у кого получилось, добиваются успеха. Тогда я ориентировался на премию „Дебют”. Прочел повесть „Бесконечность” Ульяны Гамаюн и очень вдохновился. Я подумал: „Вот как нужно писать”. Потом прочел что-то другое и понял, что можно писать иначе. В итоге начал искать какие-то свои внутренние механизмы и очень долго не мог их найти. Все написанное казалось вторичным и ненужным. При этом меня рано начали публиковать, и я не понимал почему. Я думал, что это случайность. Я и сейчас думаю, что происходящее со мной в литературе — это череда случайностей. Я еще никому ничего не доказал. Как следователь я обязан доказать вину преступника. Как человек, работающий с текстами, — что я не самозванец. И что книга, изданная в „Редакции Елены Шубиной”, — это подтверждение того, что я умею, а не выданный мирозданием аванс».
«Но при этом меня лично выходы в финалы не избавили от чувства самозванца. И даже победа в „Лицее” не помогла».
«Ненастоящий роман — текст, лишенный фундаментальной основы. Выстроенный по лекалу и написанный, так скажем, по какой-то схеме, по плану. Текст, сделанный на основе повестки. Текст, сделанный по правилам, которые предъявляют к тексту. А настоящий роман — это текст, который строится назло и вопреки. И стоит на незыблемых основах. На православии, например, на самодержавии, народности. На том, что никак не связано с актуальной повесткой».
Борис Куприянов. Мыслить самостоятельно — огромный риск и большое мужество. Борис Куприянов — памяти Глеба Павловского. — «Горький», 2023, 1 марта <https://gorky.media>.
«За каждым добрым словом в заметках о покойном, если оно и имеется, следует оговорка. На самом деле наша интеллигенция, или „просвещенный политический класс”, или „общество”, или „свет”, отстраивается от Павловского, дистанцируется от него. Он для нее как прокаженный, даже мертвый. Собственно, простить ему не могут сотрудничество с властью. Сотрудничество отчаянное — не на страх, а на совесть. Сотрудничество не ради денег или других благ земных, а ради идеи, ради построения будущего государства».
«Там, где царит платоновский мир идей и мыслитель определяет движение государств и народов, книги и тексты имеют абсолютную силу и непререкаемую ценность. Поэтому у Глеба Олеговича и была такая „архаическая” любовь к книгам и текстам. Пожалуй, в этом и есть основная его ошибка или причина его ошибок. Как ни странно, в этом его как раз никто не обвиняет. Наивный книжный оптимизм/модернизм предполагал, что в России господствует модернистский режим. Павловский не заметил (да и сам, наверное, невольно этому способствовал), что Россия стала образцовой постмодернистской страной. Только сейчас нам стало очевидно, как бы ни убеждали нас в обратном некоторые режиссеры и философы, что Россия, а вовсе не Запад — блистательный, звенящий постмодернистский режим».
Вячеслав Курицын. «Война и мир», начало книги. — «Новое литературное обозрение», 2022, № 5 (№ 177).
Продолжение. Первая часть: «Новое литературное обозрение», 2020, № 5 (165).
«Между шестой и седьмой главами прошел минимум месяц. Начался роман в июле 1805 года, это сразу сообщено в 1—1—I. Правда, в 1—1—VI возникает вдруг — в тот же день — „июньская ночь”. Это первый пример пренебрежительного отношения Толстого к истории и хронологии. <...> Кинематографистам такая длинная пауза не нужна. В американском фильме действие сразу происходит в Москве, и князь Андрей уводит Пьера к умирающему отцу прямо с вечеринки у Анатоля, в английском — князь Василий увозит Пьера в Белокаменную на следующее утро после пари Долохова. В тексте же, напротив, этот временной разрыв важен, он увеличивает „пространство” романа, в книгу как бы входят и те закадровые события, что упомянуты мельком (например, что гвардия вышла в поход 10 августа), читатель должен четко ощущать, что, несмотря на размах повествования, большие куски жизни героев остаются вне зоны непосредственного внимания, но тоже принадлежат „Войне и миру”».
«Настоящего медведя, конечно, в кино показать хочется, но не так это просто. В советском фильме он присутствует несколько секунд в квартире Анатоля, пьет из бутылки, тянет со стола скатерть, в английском даже есть вроде бы сцена привязывания, промельком внутри воспоминания-вспышки в похмельной голове Пьера, так что не разглядеть, живой ли медведь и что вообще происходит. Полноценную сцену со связанными медведем и человеком в реке снять невозможно. Соответствующая иллюстрация есть в „литературно-рисовальном попурри” „Война и мир” М. Знаменского, довольно странная, надзиратель выглядит там очень спокойно, как столоначальник, принимающий посетителя».
Е. М. Луценко. «Призрак педантичной точности»: «Ромео и Джульетта» У. Шекспира в трактовке Анны Радловой. — «Литературный факт», 2022, № 4 (26) <http://litfact.ru>.
«В свете знаменитой полемики вокруг шекспировских переводов 1930-х гг. обычно упоминают А. Радлову и К. Чуковского, непримиримых в своей вражде. Переводы пьес Шекспира, выполненные Анной Радловой, впервые выходят в печать в 1935 г. в ЦЕДРАМе. Декабрь 1935 г. — начало острой полемики: „Отелло” и „Макбет” (реже — „Ричард III”) становятся объектом резкой критики К. Чуковского и ряда других критиков. При этом как будто в стороне, незамеченным, остается перевод А. Радловой „Ромео и Джульетты”. Сами собой напрашиваются вопросы: как же в 1930-х гг. был воспринят этот текст А. Радловой? Отличался ли он принципиально от других ее переводов и какова его судьба? Ответить на них будет гораздо проще, если принять во внимание одно обстоятельство. Помимо перевода Радловой в 1930-е гг. появляется и перевод Щепкиной-Куперник (создан в 1937 г., опубл. в 1941 г.). Обе переводчицы работают в технике филологически точного перевода (принципам которой — в отношении Шекспира — четко следовал А. А. Смирнов), но понимают свои задачи абсолютно по-разному. Сравнительный анализ этих двух текстов позволит наглядно представить разницу в трактовке ключевых для 1930-х гг. понятий перевода — точности и эквилинеарности, или соблюдения принципа равнострочия».
Ольга Меерсон. Преподавание теории литературы через шок от непонятного в тексте. «Преступление и наказание». — «Достоевский и мировая культура» (ИМЛИ РАН), 2023, № 1 (21) <http://dostmirkult.ru>.
«В свое время я писала о преподавании „Преступления и наказания” как одного из лучших порталов для понимания студентами теории литературы через непонятное в тексте, и тем самым — для обогащения посредством теоретических подходов понимания собственно поэтики самого произведения. Этот педагогический подход, по понятным причинам, возник у меня потому, что моим учителем — а не только научным руководителем — был Роберт Белкнап: для него теория всегда имела именно практическое значение для понимания художественного произведения, — а не оно служило для иллюстрации той или иной теории. В связи с этим, когда один наш с ним коллега заявил в рецензии на одну мою работу, что я не теоретик, Белкнап, с характерной для него полуидиотской улыбкой гения, воскликнул: „я совершенно согласен! Твой подход к Достоевскому — практичнее некуда”! (I fully agree! When it comes to Dostoevsky, your approach is superbly practical!). Когда я писала предыдущий вариант этой работы, я поставила себе целью показать, как, на мой взгляд, преподавать посредством чтения „Преступления и наказания” теорию литературы, — в том числе и русскую теорию, например, Бахтина или русский/тартусский вариант семиотики, — иностранным студентам. Однако моя собственная преподавательская практика (прошу извинить очередной каламбур) показывает, что для русских или русскоязычных студентов ставить и решать эту задачу не менее актуально».
О. С. Муравьева. Расцвет и разрушение светских литературных салонов «Золотого века». — «Литературный факт», 2022, № 4 (26) <http://litfact.ru>.
«Русские писатели и литераторы оказывались между двух огней, вынужденные выбирать между противоборствующими культурными традициями. Этот конфликт особенно остро проявлялся в положении таких писателей, как Некрасов и Тургенев, которые по своему происхождению и воспитанию принадлежали к дворянской элите, а по взглядам — к демократам. Все это имело непосредственное отношение к судьбе литературного салона».
«В 1810 — 1830-х гг. литература и поэзия были органической частью повседневного быта культурной элиты светского общества. Писатели и поэты во многом определяли интеллектуальный уровень салонного общения и, в свою очередь, подвергались влиянию его норм и традиций. Уникальность салона как культурного явления заключалась в том, что он принадлежал одновременно и общественному быту, и литературе, это сложное единство было одной из определяющих особенностей русской культуры первой половины XIX в. Разрушение этого единства закономерно привело к разрушению салона».
«Салонную культуру впоследствии часто называли „оранжерейной”. С этим определением можно согласиться, но было бы неверно вкладывать в него негативный смысл».
Не надо доводить до пепла. Эдуард Бояков о русской культуре как о дереве с корнями, стволом и листочками. Беседу вела Марианна Власова. — «НГ Ex libris», 2023, 16 марта.
Говорит режиссер Эдуард Бояков: «Увы, языки часто навязываются теми, кто владеет дискурсом (то есть „системой”), а те, кто владеет дискурсом, владеют всем остальным, могут приватизировать заводы, фабрики, университеты и т. д. И поскольку мы находимся внутри того, что называется дискурсом — а это отчасти наш язык, в плане которого мы несамостоятельны, — можно сказать, что сегодня мы находимся в колониальной зависимости. Это иго надо сбросить. Но с другой стороны, не надо особо ужасаться. В том же XVIII веке было не меньше западничества. Мы помним, что Пушкин до шести лет не знал ни одного слова по-русски. И тем не менее он сделал для русского культурного кода больше, чем подавляющее большинство поэтов. И не надо удивляться. Этот самый феникс у нас всегда возрождался — после европеизации: европейской моды, архитектуры, музыки. Появлялся Александр III с его интересом ко всему русскому, тема самостоятельности архитектурной и этической, появлялась „Могучая кучка”, Достоевский, Станиславский, Дягилев и т. д.».
«Он очень высоко ставил „Трех мушкетеров” Дюма». Сергей Неклюдов вспоминает Варлама Шаламова. — «Горький», 2023, 28 февраля <https://gorky.media>.
Быт Варлама Шаламова в конце 1950-х — начале 1960-х годов и работа в журнале «Новый мир». Интервью с С. Ю. Неклюдовым, 30.01.2019. Записала Ксения Филимонова.
«В каком виде он писал рецензии для „Нового мира” — я не помню. Он вообще обычно писал от руки — его почерк вам знаком. Писал часто карандашом. Карандашом стал писать, по-моему, прочитав где-то, что Хемингуэй пишет карандашами. Он был не чужд некоторых таких влияний. И действительно, стал часто писать карандашом, но и ручкой писал тоже. Рецензии — даже скорее не рецензии, такие небольшие отзывы. В. Т. читал то, что тогда называлось „самотек”, то есть рукописи, присылаемые (обычно почтой) от неизвестных людей. Он сидел на этом самотеке, причем его использовали как специалиста по колымской теме, ему давали соответствующие рукописи, которых много приходило в „Новый мир”. Он что-то давал нам читать или сам вслух зачитывал. Там литературы настоящей не было, конечно, но были „человеческие документы”, что называется. Делал ли он оттуда какие-нибудь выписки — не знаю, не думаю. Вообще это был способ его заработка — другого заработка у него тогда не было».
«Показательно, что Варлама в „Новом мире” не напечатали ни разу. Его туда на рецензирование „самотека” устроила Ася Берзер, близкая подруга моей матери. Она в это время уже, видимо, работала в „Новом мире” — после того как из издательства „Советский писатель” ее со скандалом выгнал Лесючевский. Никаких отношений с Твардовским у В. Т., видимо, не было. Думаю, они особенно и не пересекались. Твардовский ведь, при всех своих поэтических и политических заслугах, был советский литературный вельможа, причем очень высокого ранга, а Шаламов — литературный поденщик на „самотеке”. Сомневаюсь, чтобы Твардовскому могло прийти в голову по какому-либо поводу пригласить его свой кабинет. Где-то в редакции Варлам получал свой материал, ну мог немного задержаться, чтобы поболтать с кем-то знакомым, с той же Асей Берзер. Еще он часто поминал Кондратовича, но не помню, в каком контексте, положительном или отрицательном. Упоминаний Лакшина — не помню. Никаких других отношений у него там вроде не было».
Александр Панфилов. Неотогретый. Федор Сологуб — признанный корифей Серебряного века. — «Литературная газета», 2023, № 8, 1 марта.
«Любопытно. Среди корифеев Серебряного века мы встречаем трех учителей: И. Анненского, В. Розанова и Ф. Сологуба. И какие же они разные: застегнутый на все пуговицы утонченный дворянин Анненский с его влюбленностью в античную литературу и острым переживанием тоски, целую энциклопедию которой он составил в своей поэзии; выходец из духовного звания Розанов с его лукавым прищуром, текучей „многомерностью” и превращением собственной жизни в предмет литературы; „каменный” Сологуб без тени улыбки на лице, снабженном простонародной бородавкой („кирпич в сюртуке”, по слову того же Розанова). И все они выросли под сенью Достоевского: Анненский вживался в его героев, Розанов анализировал их, а Сологуб их просто использовал. Он сравнивал книги Достоевского с античными мифами, поставлявшими сюжеты для мировой литературы, и элементы так понятого „достоевского мифа” беззастенчиво включал в собственные произведения. Проблемы плагиата для Сологуба, похоже, не существовало — он находился как бы в постоянном диалоге с авторами прошлого (да и настоящего): над временем или вне времени».
Александр Переверзин: мы осознали, что нужно меняться. Беседу вел Владимир Козлов. — «Prosōdia» (Медиа о поэзии), 2023, на сайте — 25 февраля <https://prosodia.ru>.
Говорит Александр Переверзин (главный редактор нового бумажного поэтического журнала «Пироскаф»): «„Воймега” существовала восемнадцать лет. Когда мы начинали проект, поэтические книжные серии можно было пересчитать по пальцам одной руки. Сейчас издательств и проектов, выпускающих современную поэзию, десятки. С середины десятых, когда в Россию пришла качественная цифровая печать, выпускать книги маленькими тиражами стало проще и дешевле. Появилось множество небольших издательств, тиражи поэтических книг упали до 100-200 экземпляров. Тираж отдавался автору, книга выкладывалась в интернет — и все. Издателю хочется либо коммерческого успеха (что при издании современной поэзии невозможно), либо профессионального. Премиями наши книги обделены не были, но упало количество рецензий, отзывов и прочих вещей, которые можно назвать „разговором о книге”. Не только у нас, а вообще, потому что случился „кризис поэтического перепроизводства”. Надо признать, мы умеем издавать замечательных авторов, но плохо умеем заниматься их продвижением. Для этого нужны другие ресурсы, которых у нас нет… Журнал — это как раз про „продвижение”, в журнале есть разговор вокруг стихов: рецензии, статьи о поэтах и поэзии, разного рода профессиональная полемика. Мне кажется, сейчас, когда стихов и книг огромное количество, наступает время таких проектов».
О. С. Поспелова. Образ Синей Бороды в эпоху символизма. — «Литературный факт», 2022, № 4 (26) <http://litfact.ru>.
«Таким образом пьеса Мориса Метерлинка „Ариана и Синяя Борода, или Тщетное избавление” и либретто Белы Балажа „Замок герцога Синяя Борода” заставляют читателя посмотреть на легенду о Синей Бороде, созданную в Средневековье и превращенную в сказку Шарлем Перро, под другим углом: это больше не какой-то сказочный чернокнижник, который убивает не подчиняющихся ему жен, а повелитель Преисподней, цель которого не заставить его избранниц и зрителей испугаться ужасной болезненной смерти, а показать, что переход в мир иной — неотвратим, и его нужно принять как должное. Можно заметить, что драгоценные каменья и золотые дукаты не играют никакой важности для Синей Бороды и для героинь, в отличие от более ранних сказок, и это также показывает читателю, что истории, рассказанные Метерлинком и Балажем, не истории о повышении в социальном статусе главной героини и убийстве злого колдуна-антагониста, — это истории о переходе из мира живых в мир мертвых, рассуждение об обратимости этого перехода и о связи этих миров».
Алексей Пурин. «Не надо фокусироваться на „низе” и грязи». Беседу вел Борис Кутенков. — «Формаслов», 2023, 15 марта <https://formasloff.ru>.
«Она [Шварц] интересный поэт, ее „сопластники” и последователи нравятся мне куда меньше. Проблема состояла в том, что она считала себя небожителем, — и это ею всячески подчеркивалось. То есть вам, собеседнику, предлагалось ею восхищаться — и только! Мне это удавалось с трудом. Прежде всего потому, что в жизни мне довелось видеть двух-трех подлинных небожителей — необыкновенно легких в общении. Однако ряд содержательных разговоров о поэзии у нас с Еленой Андреевной все-таки состоялся. Один из них (в Роттердаме) завершился ее фразой: „Но вы все же не равняйте себя со мной!” А в Питере, у нее дома, за чаем, она мне сказала: „Вот вы считаете, что я последовательница Вагинова, а я последовательница Заболоцкого”, — с чем я не согласился, и она обиделась».
«Поясню: Константин Вагинов — любопытный и своеобразный поэт. А Николай Заболоцкий — поэт грандиозный. Мне представляется, что Вагинов, как и прочие обэриуты, например, создает свой ни на что не похожий, яркий мирок, а вот Заболоцкий, как и другие большие поэты, преображает или „воссоздает мечтой” (сказал об этом Ходасевич) наш общий наличный мир. И в этом огромная разница, разумеется. Но и Вагинов, и Елена Шварц были все-таки отчасти просодическими поэтами, что для меня дорого. Правда, они все время пытались уйти, ускользнуть тем или иным способом из силлабо-тонической системы — той, где, по моему глубочайшему убеждению, только и может происходить подлинное развитие современной русской поэзии».
«Кузмин один из самых любимых мною поэтов — и, конечно, не только мною: замечательный исследователь литературы Владимир Вейдле, живший в эмиграции, написал статью под названием „Петербургская поэтика” (1960-е). Там он говорит о том, что крушение символизма около 1910 года стало важнейшим событием для русской поэзии XX века. Преодолев косные идеологические рамки этого стиля, она стала двигаться в своеобразном фарватере, берегами которого можно считать поэтику Иннокентия Анненского и поэтику Михаила Кузмина. И представители не только акмеистической, но и футуристической линии ощущали этот фарватер и следовали ему. Более того — старшие поэты, прежде всего Блок, также почувствовали на себе воздействия этих поэтик и этот новый литературный ландшафт. Кстати сказать, Блок ценил Кузмина очень высоко. Как ни странно, широкая публика этих двух поэтов знает меньше всего — Анненского и Кузмина. А каждый из них по своему масштабу ничуть не меньше Пастернака или Цветаевой. (Вероятно, главная вина тут Ахматовой, вдолбившей во все головы свою четверку: я, Марина, Борис, Осип.)».
Андрей Ранчин. Как читать Симеона Полоцкого. Андрей Ранчин — о первом русском поэте. — «Горький», 2023, 15 февраля <https://gorky.media>.
«Симеон Полоцкий — не только первый русский поэт в собственном смысле слова, но и первый русский писатель, в творчестве которого воплощен определенный художественный стиль. Приемы, используемые древнерусскими книжниками, ученые-филологи часто относят к тому или иному стилю: например, в произведениях Епифания Премудрого, автора Жития Стефана Пермского, находят черты так называемого стиля плетения словес, или экспрессивно-эмоционального стиля. Однако эти стили — результат научного обобщения, конструкты, созданные исследователями. Они не являются выражением осознанной художественной установки, воплощением каких-либо эстетических программ, сформулированных книжниками. Иное в случае с Симеоном: стиль его виршей — это барокко».
«В сравнении с современными им западноевропейскими барочными стихотворениями вирши Симеона Полоцкого выглядят все же довольно однообразными и малооригинальными. Мы не найдем в них любовных мотивов, столь выразительно представленных, например, у Симеонова современника англичанина Джона Донна: ведь автор „Вертограда” и „Рифмологиона” был монахом. Не обнаружим и таких замечательно „остроумных” и новаторских уподоблений, как донновское развернутое сравнение разлученных влюбленных с разведенными ножками циркуля, вдохновившее на подражание Бродского. В отличие от итальянского барочного поэта Джамбаттиста Марино, он не изобретал таких смелых метафор-кончетто, как луна — небесный омлет. Прошло немногим более полувека, и стих виршей стал безнадежно архаичным, рифмы, обычно суффиксальные или флективные (созвучия окончаний) — банальными, а их язык — обветшалым и порой маловразумительным: Симеон ведь писал на чистом книжном, церковнославянском языке. Абсолютно новаторские для русского XVII века его сочинения вскоре оказались безнадежно устаревшими».
Андрей Ранчин. Как читать «Житие протопопа Аввакума». О самом необыкновенном произведении древнерусской книжности. — «Горький», 2023, 1 февраля <https://gorky.media>.
«Ничего похожего в древнерусской словесности до Аввакума не было. Несомненно, и прежде многие испытывали чувство богооставленности, чувство метафизической несправедливости бытия. Но только Аввакум впервые это чувство выразил. Автор даже вступает в прение с Господом, словно ветхозаветный праведник Иов, уязвленный несправедливостью совершившихся с ним бедствий».
Иван Родионов. Традиция пророков неудобных. Исполнилось 80 лет со дня рождения Эдуарда Лимонова. — «Литературная газета», 2023, № 8, 1 марта.
«Колючий и едкий, Лимонов после своей смерти как-то примирил других. Прочувствованные, проникнутые болью настоящей утраты некрологи на смерть Лимонова писали люди совершенно различных убеждений — коммунисты, националисты, либералы».
«Итак, отбывая наказание в Лефортовском СИЗО, Лимонов пишет важную для себя книгу, получившую название „Священные монстры”. Это сборник эссе, посвященных героям и злодеям прошлого — от Ленина до Гитлера, от Достоевского до Мисимы. О некоторых из этой „неприкосновенной когорты” автор отзывается комплиментарно, причем, как всегда, это у него бывает по-лимоновски, с неожиданной стороны (эссе о Бодлере, о Жане Жене). Другим же героям давно минувших лет достается от Деда по-крупному. От язвительных, иногда поразительно точных, а иногда откровенно брюзгливых характеристик не спастись никому, будь ты хоть сам Лев Толстой. Никакого пиетета, никаких панегириков — только кулаками выбивается место в литературе. Он сам такой же „священный монстр”, как и герои его книги».
«Про стихи Лимонова, в отличие от его прозы, пишут и говорят не так много, как они того заслуживают. Будем надеяться, потихоньку издающееся полное собрание его поэзии (пока вышли два тома) эту ситуацию исправит».
Людмила Сараскина. «Надо сказать правду»: Ф. М. Достоевский и его современники в споре об итогах Крымской кампании. — «Достоевский и мировая культура» (ИМЛИ РАН), 2023, № 1 (21) <http://dostmirkult.ru>.
«Замечательное признание Достоевского в том, что он, государственный преступник и каторжник, в момент русской беды желал русскому оружию победы, а не поражения, имело еще и то значение, что там, в Омском остроге, с ним разделяли эти чувства и арестанты („несчастненькие”), и охрана („солдатики”)».
«Не смогут забыть Севастополь и герои романов Достоевского. Порфирий Петрович рассказывает Раскольникову, как после битвы на реке Альме 8 сентября 1854 года, когда русское войско под командованием князя Меншикова вынуждено было отступить, англо-французские войска начали осаду Севастополя: „Говорят вон, в Севастополе, сейчас после Альмы, умные-то люди ух как боялись, что вот-вот атакует неприятель открытою силой и сразу возьмет Севастополь; а как увидели, что неприятель правильную осаду предпочел и первую параллель открывает, так куды, говорят, обрадовались и успокоились умные-то люди-с: по крайности на два месяца, значит, дело затянулось, потому когда-то правильной-то осадой возьмут!”».
«Иволгин-старший выдумывает вдохновенную историю про свое ранение („в груди тринадцать пуль”) и про то, как единственно для него хирург Пирогов „в Париж телеграфировал и осажденный Севастополь на время бросил, а Нелатон, парижский гофмедик, свободный пропуск во имя науки выхлопотал и в осажденный Севастополь являлся меня осматривать”. Высокая миссия защитника Севастополя не дает покоя и капитану Лебядкину. Лизе Тушиной, поэтической музе, он посвятит стихи: „Любви пылающей граната / Лопнула в груди Игната. / И вновь заплакал горькой мукой / По Севастополю безрукий”. Стихи потребуют авторского комментария: „Хоть в Севастополе не был и даже не безрукий, но каковы же рифмы!”».
Сергей Солоух. Вечные Будейовицы. Сергей Солоух — о влиянии романа Гашека на творчество Камю. — «Горький», 2023, 15 марта <https://gorky.media>.
«Вот, например, Альбер Камю. Кто на этом празднике жизни, где одному дана маска кролика, другому — слона, а третьему — алкоголика, может быть дальше друг от друга, чем философ-экзистенциалист и комиссар-интернационалист? И что может быть между ними общего? Хоть в каком-то смысле? Ну если только физиология, то есть медлительность. А между тем исследователи говорят: да чуть ли не все! Один вырастает из другого — и этого другого продолжает. Дорога экзистенциалиста и дорога коммуниста, путь совершенно отвлеченного философа и путь с головой вовлеченного комиссара ведут в один и тот же Рим. Точнее, в Будейовицы. Поверить невозможно, и тем не менее это так. Начнем с цитаты из романа Камю „Посторонний” <...>».
Юлия Старцева. Судьба амазонки. — «Новый берег», 2022, № 80 <https://magazines.gorky.media/bereg>.
Среди прочего: «В парижском участке Марина Ивановна смешила полицейских, цитируя Корнеля и Расина, уверяя, что ее муж Сергей Эфрон — человек чести и никогда не мог стать агентом преступного Коминтерна и убивать людей… („Эта русская дама — сумасшедшая”, — сказал комиссар полиции секретарю.) Да просто дура простодырая. О, наш русский Жерар де Нерваль в вечном крестьянском платьице и в серебряных браслетах! (Хотя покойный Виктор Васильевич Антонов, церковный историк, говаривал саркастически: „Она знала, на чьи деньги живет”.)».
И. З. Сурат. Голгофа. — «Литературный факт», 2022, № 3 (25) <http://litfact.ru>.
«Евангельские сюжеты всегда питали и продолжают питать русскую поэзию. Мы будем говорить здесь о главном из них — о сюжете распятия. Следуя по хронологии от Александра Пушкина к Иосифу Бродскому, вспоминая стихи Александра Блока и Владислава Ходасевича, Бориса Пастернака и Осипа Мандельштама, Арсения Тарковского и Юрия Левитанского, Сергея Стратановского и Елены Шварц, можно увидеть, как менялось проживание евангельских страстей в поэтическом слове, как событие Голгофы у разных поэтов то приближалось, то отодвигалось далеко в историю, то переносилось в будущее, то совмещалось с темой любовной страсти, то оказывалось метафорой творчества».
Толстые и тонкие. Настоящее и будущее больших книг. Отвечают Евгений Абдуллаев, Дмитрий Бавильский, Ольга Балла, Сергей Беляков, Сергей Боровиков, Ольга Бугославская, Александр Марков, Николай Подосокорский, Александр Чанцев. — «Знамя», 2023, № 2.
Говорит Евгений Абдуллаев: «„К чему писать большие книги, / Когда их некому читать?” Эта фраза из пастернаковского перевода „Фауста” звучала актуально и прежде. Помню, в школьные годы среди продвинутых сверстников было в ходу деление на тех, кто дочитал до конца „Войну и мир”, и на тех, кто нет; в университетские — соответственно, джойсовского „Улисса”. (Толстовскую эпопею я до конца осилил, а вот „Улисса”…) <...> А так предпочитаю что-то не слишком многостраничное. Недавно пригляделся было к „снарк снарк” Эдуарда Веркина… Я с симпатией отношусь к Веркину, но вид двух увесистых талмудов меня, честно сказать, слегка смутил. В итоге ушел с более компактным пелевинским „KGBT+” под мышкой. Понимаю, поступил не совсем профессионально. Но критики — тоже не роботы для чтения».
Говорит Дмитрий Бавильский: «Все классические романы, которые мы знаем томами, составляющими собрания сочинений, когда-то публиковались в журналах и газетах „из номера в номер” с обязательнейшим „продолжение следует”. Так что для меня объем неважен, существеннее, что шестое чувство подскажет — не знаю, как объяснить, но все новинки для меня — это „фигуры интуиции”, и тут важна вся совокупность факторов. От шрифтов и сортов бумаги до фонетики имени и фамилии автора. <...> В любом случае, учитывая разницу читательских привычек и интеллектуальных потенциалов, можно объяснить привычку к тяжелым изданиям тем, что пухлый том заманивает обманчивой стабильностью, ощущением периода относительного покоя: де, покуда, „долгими зимними вечерами”, погружаешься в относительно протяженный текст, вряд ли случится что-нибудь выходящее из рук вон. Чтение объемного бестселлера выливается в дополнительный сезон и еще одно время года. Такие книги убаюкивают причастностью к неторопливому, многолетнему труду, растягивающемуся на месяцы прерывистого процесса, раз уж у современного человека бескорыстное чтение стоит едва ли не на последнем месте. <...> Устареть книга не может (вот как театр), но она легко отодвигается на место, специально расчищенное, расчищаемое под полузабытое удовольствие от желания быть человеком».
Говорит Александр Чанцев: «Могу лишь сказать, что дважды в течение 2022-го имел возможность убедиться, что лучше бумаги ничего для сохранения текстов человечество так и не придумало. Первый раз был, когда после февраля начали закрывать(ся) сайты. <...> Потому что, если что-то и можно извлечь в виде бэкапа или перепечаток других сайтов, то в целом же целенаправленным сохранением публикаций интернет-изданий никто, насколько я понимаю, не занимается. Силу же бумажной альтернативы я наблюдал, еще когда в начале зимы меня водили по депозитарию Свердловской областной универсальной научной библиотеки имени В. Г. Белинского в Екатеринбурге: подшивки „Огонька”, „Коммерсанта”, „Книжного обозрения” и других газет и журналов девяностых, нулевых — где их найти, как не в библиотеках, архивах, на тех самых „бумажных носителях”? Второй раз же с недолговечностью „дигитального” — которому как раз сулили некогда „цифровое бессмертие” — я столкнулся совсем недавно, когда приказал долго жить мой ридер. Опять же второй раз пытаюсь завести типа вспомогательной электронной библиотеки. Но когда-то пять лет назад сломался непочинябельно iPad, а сейчас и читалка с 300+ в ней книгами. Что-то было прочитано, что-то, возможно, и не предполагалось «для жизни вечной», но вот отдельный класс книг, закаченных „на потом, по случаю, прочту позже”, точно жаль. <...> Поэтому можно, например, понадеяться, чтобы для интернет-изданий сделали что-то типа того, как и для книг/журналов обычных — какое-то центральное хранилище, которое бы хранило, подстраховывало виртуальные издания. Туда будут „сдавать по экземпляру”, как когда-то в Ленинскую, и из огромных дата-центров вырастет новая Александрийская библиотека. И когда на археологические раскопки погубленной Земли прилетят любознательные представители более продвинутых звездных рас, книги восстанут из битов, как мертвые из частиц праха. Борхесу и Федорову, думаю, понравилось бы».
Константин Фрумкин. Рождение биомедицинского общества. — «Знамя», 2023, № 3.
«По мере того как уменьшается страх бедности в том смысле, в каком бедность понималась в XIX веке, по мере того как для сотен миллионов землян страхи голода, холода, бездомья и войны становятся либо абстрактными, либо редкими, они перестают загораживать другие ценности, и в связи с этим ценность здоровья начинает разрастаться, становясь едва ли не главной. Хорошим культурным симптомом происходящих изменений служит тот факт, что самой популярной темой сбора денег на благотворительные цели является лечение детей, а вовсе не их прокормление — хотя проблема обеспечения беднейших слоев населения едой, одеждой и теплым ночлегом по-прежнему существует, но она явно загорожена проблемами лечения, и особенно дорогостоящего и высокотехнологичного. Этого бы не было, если бы развитие наук о жизни, медицины и связанных с ними практик (таких как здоровый образ жизни) не порождало впечатление, что на человеческое здоровье (и в частности — на долголетие) сегодня действительно можно эффективно влиять. Человек обращает внимание не только и часто не столько на то, что для него важно, сколько на то, что он может хоть как-то контролировать».
Сергей Чупринин. Оттепель: записи и выписки. — «Знамя», 2023, № 3.
«Отлежав после войны в госпиталях, Александр Петрович Межиров стал заместителем редактора многотиражной газеты „Московский университет”. И тут же позвал на службу Николая Глазкова, к какой-либо офисной работе абсолютно не пригодного. С единственным условием — в редакции не появляться».
Варлам Шаламов. Записи о Сэмюэле Беккете и о Театре на Таганке. Публикация, предисловие и комментарии Валерия Есипова. — «Знамя», 2023, № 2.
«Нобелевский комитет дал премию по литературе за 1969 год Беккету, и это правильно — ибо за Беккетом литературная правда сегодняшнего дня. Та проза „идеального направления”, о которой говорится в Завещании Нобеля, отнюдь не должна быть прозой критического реализма, оставшейся в наследство от русской литературы XIX века. Описательная, нравоучительная проза — это даже не вчерашний, а позавчерашний день литературы. <...>» (из папки «Записи о культурных событиях», РГАЛИ, ф. 2596, оп. 3, ед. хр. 170).
Варлам Шаламов и Александр Гладков: несколько новых штрихов. Подготовка текста, публикация и комментарии В. В. Есипова. — «Знамя», 2023, № 3.
«<...> Гладков хорошо понимал отличие поэзии от прозы — и не будучи поэтом — представлял себе эту разницу. Как и Эренбург.
Гладков был человеком добросовестным [далее нрзб]» (из записи Шаламова о смерти А. К. Гладкова, 1976 год).
Юрий Кузнецов: сакральный реалист. Отвечают Кирилл Анкудинов, Василий Антонов, Андрей Воронцов, Максим Газизов, Андрей Галамага, Михаил Кильдяшов, Илья Колодяжный, Вячеслав Лютый, Кирилл Меринов, Дмитрий Орлов, Михаил Синельников, Денис Ступников, Евгений Чеканов, Светлана Шевченко. Текст: Павел Рыбкин. — «Prosōdia» (Медиа о поэзии), 2023, на сайте — 17 февраля <https://prosodia.ru>.
«16 — 17 февраля 2023 года в Литинституте им. А. М. Горького прошла XVII ежегодная научно-практическая международная конференция, посвященная творческому наследию Юрия Кузнецова. Prosodia провела блиц-опрос ее постоянных участников по ключевым для поэзии и судьбы мастера темам».
Говорит Кирилл Анкудинов: «Юрий Кузнецов сыграл роль „советского Юнга”, но не в науке, а в поэзии, а это вдвойне ценно. Он был и пророком, и исследователем себя-пророка. Этим он предвосхитил очень многое в постсоветской социокультурной ситуации. Он предвосхитил и Пелевина, и Гребенщикова, и Цоя с Летовым и Башлачевым — ведь все они поверяли реальность мифами. <...> Кем был Николай Клюев — поэтом-почвенником или поэтом-модернистом? Кем были два Сергея — Есенин и Городецкий? В европейской, в том числе русской поэзии начала ХХ века все поэты-почвенники по определению были также поэтами-модернистами. Противопоставление возникло только в ситуации советской литературы 1960 — 70-х гг., и оно было вызвано внелитературными причинами. Юрий Кузнецов — почвенник-модернист, и это совершенно естественно. Он наследник Рильке, Йейтса и Ивана Коневского».
Говорит Михаил Синельников: «В поэмах [«Путь Христа», «Сошествие в ад»] очевиден масштаб, замах, величие замысла, героическая попытка в нашу эпоху создать нечто равное „Энеиде” и „Божественной комедии”. Здесь есть сильные куски. Но в целом это неудача. Много срывов. Я имею в виду собственно стиховую сторону».
Говорит Денис Ступников: «Карибский кризис — это время, когда мир висел на волоске. Находясь на передовой [на Кубе], Юрий Кузнецов мог сделать для себя два важных открытия. Первое — у него появилось апокалиптическое ощущение земной истории. Второе — Кузнецов схватился за символ, как за спасительную соломинку».
Говорит Михаил Кильдяшов: «Эта тема, может быть, и не главная, но определяющая. Всю жизнь Кузнецов искал в мире отцовскую всеотзывчивость. Об этом и баллада „Четыреста”, и „Отец космонавта”, и отчасти „Сказание о Сергии Радонежском”, где герой готов родиться на свет до срока, ради того чтобы его увидел отец. Об этом и поэма „Путь Христа”. В теме отношений отца и сына герой Кузнецова и Адам, к которому Бог взывает „Где ты?”, и Исаак, в последний момент не отправленный на заклание, и блудный сын, припавший к милосердным коленям, и тот, кто в Гефсиманском саду молится о чаше. Сын в творчестве Кузнецова многолик, зрим, узнаваем; отец — потаен, до поры сокрыт».
Составитель Андрей Василевский