Памяти Николая Заболоцкого

 

1. Дятел

 

Будь же мне, дятел, свидетелем…

Николай Заболоцкий

 

Всё-то я думаю: кто обитает

          в старых хвойных лесах?

Кто это в мантии чёрной и шапочке красной

          ищет себе пропитанье

                    в стволе многошумной сосны?

Да, это он, кардинал неподвижного леса,

          страж королей и деревьев —

                              дятел прекрасный.

Когда-то, я знаю, предок далёкий его

          был пчеловодом. И вот, в воскресенье,

когда весь народ православный

          в Божию церковь идёт,

он себе выбрал сосну с золотою корою,

          долго долбил её ствол —

                    и для пчёл своих сделал обитель,

праздник же светлый Господский

          он не почтил — и в дятла, увы, превратился.

 

С этого времени клювом, металлу подобным,

          дятел долбит то сосну, то осину, то иву:

это душа человечья свои искупает грехи.

 

А за холмом вырастает трава-дятловина —

          клевер-трилистник,

ключ, отворяющий клады.

          Дятел траву эту носит в своём удивительном клюве.

 

Если под старой сосною

          красный платок расстелить,

дятел траву эту бросит —

          так, как бросают в огонь золотую солому,

                    и будет душа пчеловода

знать, что грехи ей простятся.

 

Мантия чёрная, шапочка красная,

          дятел, служитель высокого леса!

Бог не позволил тебе

          воду из озера пить

                    или из речки бегущей.

Дятел, не плачь: скоро будет накрапывать дождь —

          ты небесной напьёшься водицы.

 

 

2. Cruz

 

Птицы, скажите, откуда вы появились?

Какую вы носите тайну?

Николай Заболоцкий

 

Осень настала. Опять журавли улетают.

Души усопших с собой эти птицы уносят.

Как веселили людей журавлиные танцы —

эти прыжки, и поклоны, и к небу воздетые крылья!

Что ж, опадает листва. Окончилось время объятий,

и журавли — часовые великие мира —

сильными крыльями режут пространство на части.

Ближе к зиме прилетают из леса синицы,

знаю — Зиновий святой их у Божьего храма встречает,

кормит с ладони одну молодую синицу,

словно ребёнка, гладит её по головке.

Эта синица летала за синее море,

чтобы ключи принести нам от мира усопших.

Долго летела синица, ключи она в клюве держала,

в море солёное слёз она их уронила.

 

Сколько у храма синиц, снегирей, свиристелей!

В щебете их возникают особые звуки:

то ли свирель запевает печальную песню,

то ли бездомный стоит у чужого порога,

что-то бормочет и звякает тихо ключами.

 

В тёмном лесу у соседей сова одолжила

перья на малое время, но долг она им не вернула —

так и летает в одежде чужой над поляной,

в серой одежде с неярким коричневым крапом.

Сядет на ветку и вдруг закричит по-испански:

«Cruz!» закричит — это значит по-русски «Распятье».

Да, она видела Крест и Распятого Бога,

вот и кричит, и забыть этой казни не может.

 

Движется время, зима уже дышит на ладан,

знает она, что её ожидает успенье;

вот и паломник крылатый, набожный аист

молится, клюв свой задрав, издавая негромкие звуки.

Значит, и людям, забывшим о брачных одеждах,

нужно достать из резных сундуков деревянных

платья льняные и вышитые рубахи,

руки скрестить на груди — и готовить себя к Воскресенью.

 

3.

 

…Он плачет так, что слушать нету сил…

Николай Заболоцкий

 

Я вчера узнала: душа не слабей, чем муха,

           что в холодной комнате вдруг ожила зимой, —

и природа стала загадкой в зерцале духа,

           и закинул темя верблюд за предел земной.

 

Что за тем пределом? Безмолвствует Заболоцкий.

           Он воспел верблюда,

                                он видел лицо коня…

Но, давным-давно почивая во гробе плотски,

           он стоит над миром как мысленный столп огня.

 

Запечатав время юродивым словом дерзким

           и в святыне сердца иную открыв главу,

он пустился в путь со святым Николаем Сербским,

           чтоб у крымских скал богородскую рвать траву.