ГОРОДСКИЕ КОМИКСЫ

Полищук Дмитрий Вадимович живет в Москве. Автор четырех поэтических книг и многих публикаций в периодике.

Дмитрий Полищук

*

ГОРОДСКИЕ КОМИКСЫ

Рваные стансы на сон грядущий

Не смотрю телевизор, не жду новостей,

предпочитаю уют,

кучку моих костей

положу на диван — пусть отдохнут.

Поразмышляю, засыпая, к примеру, о парадоксе банально тернистом,

историю-сталинистку (как сказал бы Кожев) кляня,

вот почти что полвека нашу страну массово вырезали террористы,

но без сей азиатской человекорубки, как оно ни дико, не было б и меня.

Деда Кузьму, рабочего-партийца, расстреляли в 37-м по общей Украинской разнарядке,

трое детей осталось, папе и года не было, и вот

бабушка Милица с её гимназией и пятью языками, и фортепьяно едва пристроилась на внештатке

мыть полы в детсаду — чем чудом и выжили, — древний шляхетский род.

А прадед Иван Рыжиков, по материнской, был из крестьянского класса,

понимал, что в русской жизни к чему.

— Верькя, большаки хотят при коммунизме кажный день жрать мясо.

Голод будет. Яжжяй в Москву.

Москва ж — горнило встреч... Прикинь, Москву не год полки держали наши!..

Чрез триста с гаком лет я и родился здесь

счастливым москвичом, сошлись во мне не зря же

речь русская, фамилия украинская и даже польска спесь...

И хоть я из семьи технарей, но всю жизнь промолился на слово —

ничего ж кроме слова в сём мире и нет, —

чтоб на старости лет полюбить Гумилёва.

Вот поди ж ты... Гумилёва на старости лет.

Николай Степанович, пресветлый витязь,

я прожил дольше Вашего, не надеюсь, что скоро умру,

Николай Степанович, там помолитесь

за некрещёного соратника по перу.

2000 — 2016

МОСКОВСКИЕ КОМИКСЫ

1. Без

Каждый день по городу ходит бес

с чем-то колким наперевес,

в тихом парке иль в вечно спешащей толпе

человека хорошего высматривая себе.

Ты его не заметишь и в белый день,

только вдруг замелькает по стенам тень,

на мгновенье неба поблёкнет эмаль,

сердце точно уколет сталь.

Ну вот, к примеру, как знакомый мой стиховед,

было ему всего-то пятьдесят лет,

ехал на вечер поэтический вступительное сказать,

ждал троллейбуса и на лавочку присел, так сказать...

Или, как кто-то в Питере мне рассказал,

один старик отправился на Царскосельский вокзал,

но до дома добраться так и не смог,

на ступеньки как будто прилёг...

Бишь о чём я?.. Ах да, когда, наконец вызванная кем-то из вас,

приезжает скорая через который час,

закатив глаза под ракушки век,

там холодный уже лежит человек.

Так что, дорогие мои, встречая зарядкой зарю,

попомните, что я вам говорю,

день за днём по городу крутится бес

с чем-то колким наперевес.

Перекусит на крыше хлебом и красным вином

и так далее запрыгает с дома на дом.

2. Мужик

Ну и я расскажу. Со мною вот

случился на днях такой эпизод.

Шёл ночью с работы. К метро впритык.

Смотрю, на остановке стоит мужик.

Нормально одет. В кепке. Не гопотня.

Но будто поглядывает на меня.

Я мимо. Бог весть, что там думает он.

И тут за спиною грохот и звон.

Смотрю. Где рекламная фотка была —

дыра у красотки в районе лба.

А этот мужик, будто и ни при чём,

уходит, помахивая молотком.

Что делать? Он болен? И будет беда?

А кругом никого. Ни людей. Ни мента.

Ну, чуток поискал. Потоптался в тоске.

И к дому. И рад, что не мне по башке.

Стар я стал для такого. Как говорится, б/у.

Как вспомню, зудеть начинает во лбу.

3. Голова

Нынче днём у кафе на углу Тверской

видел женщину, мотавшую головой.

Точно маятник, билась её голова.

Так продолжалось час или два.

Шли троллейбусы мимо, машины, толпа

огибала её, к чужому слепа.

Я сидел в кафе, пил кофе, курил,

и приятель что-то мне говорил.

Но не мог оторвать я взгляда, увы,

от её болтающейся головы.

Всё курил, смотрел и думал о том,

как мы в этом крутящемся мире живём.

А потом я встал и пошёл домой,

как болванчик, покачивая головой.

Шалишь,

или Инвектива Парижу

Безликий город буржуа,

что строили, жуя.

Ходи часами — удивит

один и тот же вид.

Дворцы, театры, кабаре

и площадей каре —

глаз натирает, как наждак,

их серый известняк.

Кафе, пассажи и бистро,

и лабиринт метро,

где Минотавр гоняет дур,

спасенье коим Лувр.

Ногами машет Мулен Руж —

таращит очи муж,

и тусклый мозг его размяк,

серей, чем известняк.

И неба серого куски.

Здесь в приступе тоски

Бодлер, от сифилиса сиз,

пригрезил символизм.

В обиде здесь и в нищете —

в щемящей простоте

истаял здесь — за другом друг —

Парижской ноты звук...

Эйфеля лишь стальной жираф,

ввысь голову задрав,

взлететь мечтает, а пока

он щиплет облака.

Лишь чресла дряхлой Нотр-Дам

сей сторожат бедлам,

над Сеной свой воздев скелет,

как оберег от бед.

Химера смотрит на Париж

и шелестит: — Шалишь,

ужо тебе, сосуд трухи,

воздастся за грехи...

ТРИАДА ЗИМЫ

1. Торжествуя

Эта вот искристая ложь

без греха — наказание нам.

Дважды в день ты покорно идёшь

на пытку к белым чертям.

Зима — неотступный ад,

прям за кожей — жжение зла.

И в метро забежав, ты рад

хоть какой передышке тепла.

Вот ещё один день изжит,

ещё на день твой век прирос.

В снастях вагона что-то визжит,

как палкой избитый пёс.

2. На спине

                                 Соседу по палате Жене М.

— Кто там? Мама? Чей шорох?

Кто плечо тряс во сне? —

как в оковах, как в шорах,

он лежит на спине.

Всё пластмасса: сок, пицца,

огурец, манка, чай...

— Мама, пить! Мама, писать! —

он зовёт, что ни час.

Где-то кашель набатом

бьёт. И приступ тоски.

В эту ночь по палатам

дрыхнут все, как сурки.

Но какие тут шутки,

уж, скорей, страшный суд,

ведь четвёртые сутки

кровь ему не везут.

С меланомой нередкой,

что разъела скелет,

о швейцарской таблетке

смерти грезит сосед.

И не чувствуют боле

боли острой и жирной

двое стынущих в холле

на каталках за ширмой.

27.02.17. Ночь. ГКБ № 40, к. 6, п. 192

3. Вопрос

Много ль в этом смысла,

ты меня послушай,

что с утра зависла

идеальной грушей —

малость грязновата,

с гарью карамельной —

сахарная вата

над трубой котельной?

Атлант

(врилибр)

На меня упало небо —

и оказалось, что я Атлант.

Ноги иксом, спина буквой зю.

В голове темно… стучит… круги…

Ещё держу.