Пуханов Виталий Владимирович родился в 1966 году в Киеве. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького. С 2003 года — ответственный секретарь молодежной литературной премии “Дебют”. Автор трех книг стихов. Живет в Москве.
* *
*
Ничто не длится вечно — ни любовь, ни смерть,
И только одиночество бессмертно.
Я тоже думал так. Боялся не успеть
Вниз по реке спуститься незаметно.
Не то чтобы горька, не то чтоб глубока —
Как смерть, крепка и, как любовь, тревожна
Беспомощным певцом воспетая река —
И переплыть нельзя, и выпить невозможно.
Да, это — лишь слова, но где еще искать
Бессмертия, пока мы живы?
Чем сердце утомить, чем горло полоскать
И рвать на веслах жилы?
Ведь где-то собрались уплывшие давно
Д. Н., А. Е., В. К., Б. Р. и остальные.
И делят одиночество одно,
Любимые и, может быть, живые.
* *
*
Динозавры не вымерли. Они здесь.
Их миллионы, может быть — миллиарды.
Резиновые, надувные, механические,
Могут сказать жалобное “пи” в руке ребенка.
Покорные детской воле, любимые игрушки.
Ты никуда не исчезнешь.
Горькие мысли твои и ночные страхи
Станут интеллектуальной добавкой
Чужой праздности.
Потомки будут благодарно играть твоими словами.
Умри скорей, милый динозавр.
* *
*
В моем шкафу живет усталый свитер.
Обычный полосатый свитерок.
Я сотни раз о свитер руки вытер
И под дождем в нем пару раз промок.
Мы с ним срослись. Годами в нем носился.
Сказали, молодость закончилась вчера.
Я так любил его. Я очень им гордился.
Умели раньше делать свитера.
* *
*
Когда мы были киргизами
Кирзовыми, кургузыми,
Оранжево-безрукавными —
Были людьми нелукавыми.
Мы гремели лопатами,
Начиная с полпятого.
В девять слушали лекции
Про Гомера с Лукрецием
И засыпали замертво,
Опьянев от гекзаметра.
Молодыми поэтами,
В робы переодетыми,
Шли по улице гордые
С метлами, граблями, ведрами!
Улица не кончается,
Корчится, безъязыкая,
Оранжево в такт качается
Узбеками и таджиками.
* *
*
Этот вальс танцевали мы вместе
С инвалидом войны и труда.
Пели мы комсомольские песни,
Ты мне сразу ответила: “Да”.
Песен этих народ уж не вспомнит,
Украшает стальная звезда,
С пол-России, затерянный холмик
Инвалида войны и труда.
Поднимайся, страна, умывайся,
Разбивайся на пары любви:
Новый круг комсомольского вальса —
Раз-два-три, на крови, раз-два-три.
В этом танце, любя и страдая,
Стань и ты — ветеран, инвалид.
Ведь Россия всегда молодая
И всегда только “да” говорит.
* *
*
За то, что делали бетон,
За то, что мы бетон любили,
И серым попадали в тон,
И желтым серое белили —
Здесь каждый сам себе Ньютон,
Когда он делает бетон.
Из влажного песка, из пыли,
Как человека в мире том…
О, как же мы бетон любили,
Когда мы делали бетон,
Хоть материли, материли.
* *
*
Жили-были вместе пятнадцать лет.
Ели суп гороховый на обед.
Еле-еле пережили весной и зимой
Девяносто первый и девяносто восьмой.
А потом взяла и наладилась жизнь.
А они взяли и разошлись.
Он не улыбается.
Она не носит ребенка под сердцем.
Они больше не вытираются одним полотенцем.
Не смотрят в окно. Не говорят “прости”.
Это было давно, и ты о них не грусти.
* *
*
Картошку ест
Святой и вор.
Картошка рада всем.
Она — любовь сама.
Не спорь!
Картошку я не ем.
Петрушкой был.
В бульоне плыл.
Соль-перец не забыть.
Но я картошкин
Помню пыл.
Хочу картошкой быть.
* *
*
Есть такое слово “прощай”,
В нем смысла немного — одна печаль.
Все равно, кроме Бога, простить вину
Некому никому.
Обещай, обещай, обещай
Никогда не говорить “прощай”.
* *
*
Илье Кукулину
Звук на звук переводил,
Нужных слов не находил.
Так чирикали затворы,
По ночам шуршали воры,
И фольгой, как шоколад,
Хрустнул мерзлый Ленинград.
С непричинного наречья,
С птичьего на человечье
Сделан точный перевод.
С той поры никто при встрече
Мне руки не подает.
* *
*
Мы не знаем, как умер Осип Э. Мандельштам.
Может, его удавили. Может, он умер сам.
Что приоткрылось сердцу, слуху, глазам, уму,
Весело или грустно было тогда ему?
Нам ничего не известно, где он и как он там.
Очень нам интересно. Боже, как страшно нам.
* *
*
За всех участливых, ничтожных,
Судьбой развеянных, как дым, —
Мы жили счастливо! Но всё же:
Мы позавидовали им.
Кого пехота захудалая,
Кого Шойгу, кого весна,
Кого десница шестипалая,
А нас — поэзия спасла.
Ты в эту щель не сунешь лезвие,
Где космос — мрак,
Где свет — дыра,
Где никого, кроме поэзии,
Где нам пора. И ей — пора.