Церковный взгляд на общественное оздоровление

Социальное служение — важнейшая грань жизни Церкви, продолжение ее основного, таинственного служения, распространение ее спасительной миссии на общество, на все сферы деятельности человека. «Церковь ответственна за мир», она беспокоится «не только об отдельных людях, но и об обществе, даже человечестве в целом... ее цель — не только спасти людей от власти мира сего, но и спасти сам мир. В частности, поскольку человек — „существо социальное”, Церковь должна... решать задачу искупления общества» (прот. Г. Флоровский, «Империя и пустыня»).

На рубеже третьего тысячелетия после Рождества Христова приходится констатировать, что мир, в условиях которого «странствует» Церковь, все в большей степени становится постхристианским, то есть перестает ориентироваться на христианские ценности, даже в том рудиментарном виде, в котором они присутствовали до недавнего времени в секулярной европейской цивилизации. Изменяется само представление о человеке, понимание его свобод, фундаментальных принципов его деятельности и творчества. Миссия Церкви получает сегодня особую значимость и предполагает богословское осмысление антропологических, историософских и культурных проблем современности.

«С точки зрения Евангелия должна быть оцениваема вся наша жизнь, каждый ее момент, каждая точка. От суда Церкви и совести верующего не может быть свободно ничто в этом мире... У Церкви должны быть принципиальные ответы на все решительно вопросы жизни» (А. В. Карташев, «Церковь как фактор социального оздоровления России»). Западные исповедания уже не один десяток лет пытаются находить новые формы социального делания и создали соответствующую богословскую базу. Православный мир, не оставаясь в стороне от животрепещущих социальных и культурных проблем, до последнего времени по ряду причин не имел систематически изложенной социальной доктрины. Появление «Основ социальной концепции Русской Православной Церкви», принятых летом 2000 года на юбилейном архиерейском соборе, является событием как в общеправославном, так и в российском масштабе.

Впервые со времен Поместного Собора 1917 — 1918 годов Русская Церковь получает программу социального служения, а общество оказывается информировано о позиции Церкви по всей совокупности социальной проблематики. На практике это должно означать, что пришел конец разнобою «частных богословских мнений» по целому ряду важнейших вопросов, не имеющих либо однозначного, либо общеизвестного и систематически выраженного решения в традиционных церковных источниках.

Конечно же речь идет о начале процесса. Первый в своем роде документ, каковым являются «Основы социальной концепции», не может и не должен быть окончательным. Его ожидает соборная рецепция, а значит, обсуждение и дополнение. Это тем более необходимо, так как, ввиду отсутствия общебогословской базы, документ представляет собой попытку совместить осмысление проблем современности и свод нормативных положений по социальному служению. В результате для богословского трактата он оказался слишком краток, недостаточно систематизирован и концептуален, а для руководства к действию в большинстве разделов излишне пространен и абстрактен. Между тем важно, чтобы основные положения его были изложены в сжатой, доступной и императивной форме, чтобы уже на данном этапе быть реальной программой деятельности и осуществляться на практике.

«Основы социальной концепции Русской Православной Церкви» представляют собою текст объемом в несколько печатных листов. Хотя из виртуального пространства Интернета, где был опубликован первоначально, он перекочевал на страницы церковной периодики, следует констатировать, что документ все еще мало доступен широкому кругу общественности. Задача настоящей статьи — в первую очередь по возможности кратко познакомить читателя с его основными положениями.

Начинается документ с богословской преамбулы экклезиологического характера. Церковь рассматривается здесь в первую очередь как благодатный богочеловеческий организм, что необычайно существенно с точки зрения ее социального служения: «Именно богочеловеческая природа Церкви делает возможным благодатное преображение и очищение мира, совершающееся в истории в творческом соработничестве, „синергии” членов и Главы церковного тела». «Церковь призывает своих верных чад и к участию в общественной жизни, которое должно основываться на принципах христианской нравственности... Недопустимо манихейское гнушение жизнью окружающего мира... мир, социум, государство являются объектом любви Божией». В этой части документа, без упоминания имен, прямо или косвенно, цитируются выдающийся христианский мыслитель В. С. Соловьев, а также А. В. Карташев, влияние вышеупомянутой статьи которого прослеживается и в последующем тексте документа. Принципиально важным является и очевидное из преамбулы «Основ...» понимание того, что дары Святого Духа, освящающие социальное служение Церкви в целом и каждого ее члена, есть те же дары, которые преподаются Церкви со дня Пятидесятницы и составляют основу всей ее благодатной жизни. Социальное служение, таким образом, рассматривается не как некая «внеклассная работа», но как продолжение и раскрытие тбаинственного служения.

Со своей стороны хотелось бы отметить, что краеугольным камнем социальной активности Церкви должно быть осмысление положения человеческой личности в условиях современности. Церковь обращается прежде всего к конкретному человеку, уникальному, любимому Богом, а затем уже к государству, нации, человечеству. Недооценка достоинства человеческой личности, ее свобод и инициативы были и остаются важнейшими проблемами нашего российского бытия. Если мы хотим вступить в третье тысячелетие после Рождества Христова под знаком возрождения христианских ценностей, именно Церковь должна возвестить необходимость ставить человеческую личность во главу угла во всех сферах социальной жизни, не допуская как тоталитарного подавления ее, так и разрушительной вседозволенности неолиберализма.

С точки зрения христианской, проблемы личного бытия разрешимы лишь в рамках соборности, примиряющей личность и человечество, обновленное во Христе, дающей истинное понимание уникальности и всеобщности личности в ее единстве с другими личностями и Богом. Здесь ключ и к решению социальных проблем, а также проблем взаимоотношения как личности, так и Церкви с государством, проблем национальных и общечеловеческих. Именно в соборности снимается неизбежный в падшем мире и земной истории конфликт личности и коллектива. Соборность, совершенное единение уникальных человеческих личностей между собой и с Богом, исключает как эгоизм и самоутверждение личности, так и подавление ее коллективом.

За богословской преамбулой в «Основах социальной концепции» следует раздел «Церковь и нация». Подчеркивается наднациональный, вселенский характер Церкви, однако признается законность и христианского патриотизма, права наций на самобытность и самоопределение. Церковь призывает своих чад шествовать «царским путем», противостоя как унификации и обезличиванию, сопряженным с потерей корней, с потерей аутентичности, столь характерными для современного секуляризма, так и национальной самозамкнутости и ограниченности, изоляционизму и, наконец, рождающемуся отсюда обожествлению национального начала.

«Православный христианин призван любить свое отечество, имеющее территориальное измерение, и своих братьев по крови, живущих по всему миру. Такая любовь является одним из способов исполнения заповеди Божией о любви к ближнему, что включает любовь к своей семье, соплеменникам и согражданам. Христианин призван сохранять и развивать национальную культуру, народное самосознание. В то же время национальные чувства могут стать причиной греховных явлений, таких, как агрессивный национализм, ксенофобия, национальная исключительность, межэтническая вражда... Тем более не согласны с Православием учения, которые ставят нацию на место Бога или низводят веру до одного из аспектов национального самосознания».

Эти истины, казалось бы естественно вытекающие из христианского мировоззрения и не раз в той или иной форме высказанные богословами как древних, так и новейших времен, нуждаются вновь и вновь в подтверждении и официальном признании.

Среди греховных искажений национального самосознания в документе почему-то не упоминается антисемитизм. Это можно было бы понять, если бы речь шла о явлении маргинальном или о неком частном случае, подпадающем под более общее определение, например, под рубрику ксенофобии. В действительности антисемитизм относится к числу давних исторических зол, и, чтобы не наследовать его в грядущем тысячелетии, важно было бы подчеркнуть несовместимость антисемитизма с христианским мировоззрением.

Следующий раздел «Основ...», посвященный взаимоотношениям «Церкви и государства», — едва ли не самая главная часть документа. Эта проблема была и остается особенно актуальной и, можно сказать, болезненной для православного мира в целом и для Русской Православной Церкви в частности, являясь поводом для обвинений в цезарепапизме. Остроту этой проблеме придает и история гонений на Русскую Православную Церковь в советский период, последствия которых в той или иной форме не изжиты до конца и сегодня.

Прежде всего в документе определяется статус государства как реальности «не... изначально богоустановленной», но являющейся «необходимым элементом жизни в испорченном грехом мире, где личность и общество нуждаются в ограждении от опасных проявлений греха». «Необходимость государства вытекает не непосредственно из воли Божией, но из последствий грехопадения и из согласия действий по ограничению господства греха в мире». В падшем мире существование государства неизбежно и является относительным благом. В известных пределах Бог благословляет воздавать «кесарю кесарево», что служит для Церкви основанием призывать своих чад быть лояльными гражданами даже в эпохи гонений и возносить молитвы за власти.

Лояльность Церкви по отношению к государству имеет, однако, свои пределы: «Выше требования лояльности стоит Божественная заповедь совершать дело спасения людей в любых условиях и при любых обстоятельствах». Недопустима абсолютизация государства, обожествление властителей, вмешательство в область личной жизни и религиозной совести граждан, забвение властью «границ ее чисто земной, временной и преходящей ценности». «Если власть принуждает православных верующих к отступлению от Христа и Его Церкви, а также ко греховным, душевредным деяниям, Церковь должна отказать государству в повиновении». Этот протест может простираться вплоть до мирного гражданского неповиновения и апелляции к мировому общественному мнению и международным инстанциям. Разумеется, речь идет не о стихийных акциях в рамках прихода или епархии, но о действиях, санкционированных священноначалием и одобряемых Церковной Полнотой.

Цитируемые пассажи доктрины созвучны с учением преп. Иосифа Волоцкого о том, что не подобает повиноваться неправедным и «строптивым» царям: «Таковый царь — не Божий слуга, но дьявол, и не царь, а мучитель... и ты таковаго царя не послушаеши... аще мучит, аще смертью претит» — так поучает преп. Иосиф в своем «Просветителе». Что же касается исторической реальности, прот. Г. Флоровский справедливо замечает в своей книге «Пути русского богословия»: «Нетрудно показать, как замысел преп. Иосифа бледнеет и искажается в следующих поколениях». Теория противления богопротивным царям не осуществлялась на практике. В особенности это имеет отношение к недавнему, советскому периоду нашей истории, рассмотрение которого практически отсутствует в «Основах социальной концепции». Очевидно стремление привести историческую практику в соответствие с идеалом; однако без конкретного анализа и оценок здесь не обойтись.

Утверждается далее, что государство может иметь в большей или меньшей степени божественную санкцию, что напрямую связано с религиозно-нравственным состоянием народа. Высшей, с христианской точки зрения, признается государственная форма теократии в ветхозаветную эпоху Судей. Низшей, но также богоблагословенной формой представляется монархия. На третьем месте оказываются иные формы государственности как не упоминающиеся в Священном Писании и, главное, не ищущие сами по себе никакой божественной санкции. «Форма и методы правления, — утверждается в документе, — во многом обусловливаются духовным и нравственным состоянием общества. Зная это, Церковь принимает соответствующий выбор людей или по крайней мере не противится ему». Из этого утверждения вытекают два принципиальных положения, определяющих отношение Церкви к государству вообще и ее политическую позицию в частности: 1) «изменение властной формы на более религиозно укорененную без одухотворения самого общества неизбежно выродится в ложь и лицемерие»; 2) «Церковь должна уделять главное внимание не системе внешней организации государства, а состоянию сердец своих членов». Для Церкви не может быть предпочтителен «какой-либо государственный строй, какая-либо из существующих политических доктрин».

Близкой к православному идеалу признается «симфония Церкви и государства», богословски разработанная в Византии и успешно осуществлявшаяся, как утверждается вслед за А. В. Карташевым, в допетровской Руси. «Суть ее составляет обоюдное сотрудничество Церкви и государства, взаимная поддержка и взаимная ответственность, без вторжения одной стороны в сферу исключительной компетенции другой». «Мирская власть и священство относятся между собою... как тело и душа в живом человеке. В связи и согласии их состоит благоденствие государства» — как гласит классическая формулировка «симфонии», исходящая от византийского императора Юстиниана.

Признавая историческую обусловленность этой схемы и отступления от нее в сторону цезарепапизма, «Основы социальной концепции» утверждают принцип «симфонии» как образец для построения отношений Православной Церкви с современными государствами, на территории которых ныне проживают ее чада: «симфония» как форма сосуществования возможна и с религиозно нейтральными государствами, каковыми те в большинстве своем являются в наши дни. При всех естественных коррективах неизменной здесь остается забота о воцерковлении мира, стремление благотворного воздействия на госузабота о воцерковлении мира, стремление благотворного воздействия на государство, сотрудничество с ним в тех сферах, где это возможно и необходимо.

В условиях секулярного мира, когда действует тенденция к полному отделению Церкви от государства, «симфония» выражается во взаимном невмешательстве, уважении, сотрудничестве в гуманитарных и нравственных вопросах. Кроме того, в документе утверждается, что «традиционной областью общественных трудов Церкви является печалование перед государством о нуждах народа, о правах и заботах отдельных граждан или общественных групп».

Наиболее адекватным современности вариантом «симфонии» в «Основах социальной концепции» признается для Православной Церкви статус «церкви большинства», по примеру некоторых западных стран, где «форма церковно-государственных отношений носит промежуточный характер между радикальным отделением... и государственной церковностью». Основанием для получения статуса «церкви большинства» является количество последователей Церкви, ее место в формировании «исторического, культурного и духовного облика народа». В этой части «Основы социальной концепции» близки по духу постановлениям Поместного Собора 1917 — 1918 годов, где говорится о необходимости не отделения Церкви от государства, а скорее их взаимного «отдаления». Это, по мысли отцов Собора, позволило бы Церкви в условиях свободы не потерять накопленный за века положительный опыт социального служения и получить новые возможности христианского воздействия на общество.

Единственное недоумение, возникающее при знакомстве с рассматриваемым разделом документа, — это непризнание ценности принципа свободы совести, который квалифицируется как свидетельство превращения религии в современном мире из «общего дела» в «частное дело» человека, «распада системы духовных ценностей, потери устремленности к спасению большей части общества... массовой апостасии и фактической индифферентности к делу Церкви и к победе над грехом».

В этих утверждениях содержится противоречие с другими положениями документа, где, в частности, сказано: «Там, где Христос „все и во всем” (Кол. 3: 11), нет места принуждению». Что же, как не принуждение в вопросах веры, вытекает из отказа от принципа свободы совести? Выходит, если принуждение направлено против веры, то это недопустимое насилие и превышение государством его полномочий, а если принуждение используется для поддержания веры — это способствует спасению «большей части общества», утверждает духовные ценности и цели, помогает в «победе над грехом»?

Принуждение в вопросах веры противоречит евангельскому духу, и если оно применялось в истории, то мы имеем дело не с торжеством, но с искажением христианства. «Невольник не богомольник», — говорил св. Филарет, митрополит Московский. Защищая необходимость веротерпимости и свободы совести в Российской империи, В. С. Соловьев писал в конце XIX столетия: «Принцип равноправности религиозных убеждений вовсе не заключает в себе признания их равноценности». Христианская Истина по самому существу своему не допускает принудительного распространения и охранения. Отказ от насилия в этой области совсем не означает равнодушия и индифферентизма. «Несомненно, что если я верю в истину, то не могу быть равнодушным, когда ее кто-нибудь отрицает: но следует ли из этого, что я должен брать его за горло? Ревность о правде сама должна быть праведной. Способы выражения такой ревности известны: слово убеждения, исповедание и проповедание истины, если нужно — самопожертвование и мученичество».

Но, к сожалению, Соловьеву не удалось переубедить власть предержащую, и в Российской империи «спасение большой части общества» по-прежнему пытались обеспечить с помощью урядника, что в конечном итоге привело как раз к массовой апостасии. Водворившийся в пореволюционной России порядок оказался далек от «фактической индифферентности к делу Церкви» и обернулся небывалыми в истории преследованиями и гонениями на христиан.

Свобода является одним из фундаментальных признаков образа Божия в человеке. Ее реализация на уровне внешнем, политическом, правовом и т. д. есть отблеск свободы высшей, внутренней, что отмечается в документе. Утверждение это справедливо несмотря на то, что в условиях падшего бытия возможно расхождение между этими свободами. Преодолеваться оно, однако, должно отнюдь не насильственными методами. Свобода, по крайней мере на начальной стадии, всегда предполагает возможность отрицательного выбора. В противном случае мы получаем лишь благочестивую имитацию свободы, по сути дела — ее пародию и подделку.

Следующие два раздела — «Христианская этика и светское право» и «Церковь и политика» — связаны с предыдущим. Право, говорится в документе, как и само государство, необходимо возникает в условиях падшего мира, оно «становится границей, выход за которую грозит разрушением как личности, так и человеческого общежития». Закон Божий, лежащий в основании бытия и сообщающийся людям в Откровении, не тождествен человеческому праву, но они имеют точки соприкосновения. Вслед за В. С. Соловьевым в документе утверждается, что «задача светского закона не в том, чтобы лежащий во зле мир превратился в Царствие Божие, а в том, чтобы он не превратился в ад».

Далее следует исторический очерк взаимоотношений Ветхозаветного Закона, канонического права Христианской Церкви, являющегося особым видом права, «принципиально надсоциальным», и правовых систем различных государств. Церковь «может существовать в рамках самых разных правовых систем», она «неизменно призывает пасомых быть законопослушными гражданами». Однако, как это уже было сформулировано, для верующих существуют пределы лояльности и законопослушания: «Когда же исполнение требования закона угрожает вечному спасению, предполагает акт вероотступничества или совершение иного несомненного греха... христианин призывается к подвигу исповедничества» вплоть до гражданского неповиновения. Как и соответствующие утверждения в разделе «Церковь и государство», подобные предписания направлены на воспитание церковного народа в духе богоданной свободы и вместе с тем религиозной ответственности за свои социальные деяния.

К этому кругу вопросов относятся и положения документа о неотъемлемых правах и свободах личности, являющихся основой правовой системы большинства современных государств. Подчеркивается, что «идея таких прав основана на библейском учении о человеке как образе и подобии Божием, как онтологически свободном существе». Внутренние права, вытекающие из этого учения, «дополняются и гарантируются другими — внешними». Справедливо утверждается, что «Бог хранит свободу человека, никогда не насилуя его волю. Напротив, сатана стремится завладеть волей человека, поработить ее». В свете этих положений тем более непонятно, как в предыдущем разделе ставится под сомнение одна из самых важных свобод — свобода совести.

В документе подчеркивается, и это принципиально важно, что понимание прав и свобод личности в современном секулярном мире не всегда совпадает с их христианским толкованием. Существует опасность искажения этих богоданных свобод: «По мере секуляризации высокие принципы неотчуждаемых прав человека превратились в понятие о правах индивидуума вне его связи с Богом. При этом охрана свободы личности трансформировалась в защиту своеволия». Это приводит к порабощению воли человека грехом, разрушению внутренней свободы во имя мнимой защиты и гипертрофии свобод внешних, вне их связи с таким фундаментальным для христианского восприятия свободы понятием, как ответственность.

В разделе «Церковь и политика» признается естественность гражданского структурирования общества, политического разномыслия, борьбы партий, лишь бы она осуществлялась в рамках закона и не противоречила нормам морали. При этом Церковь «проповедует мир и соработничество людей, придерживающихся разных политических взглядов». Допустимо наличие различных политических убеждений среди епископата, клира и мирян, за исключением идущих вразрез с христианскими началами. В то же время неприемлемо участие священноначалия и священнослужителей в деятельности политических партий, предвыборной борьбе, в работе исполнительных и законодательных органов власти. Церковь не устраняется от выражения своей позиции по общественно значимым вопросам, по вопросам, имеющим политическое содержание, наоборот, видит в этом свою обязанность. Однако это должно совершаться на внеполитическом уровне, и полномочия высказываться от имени Церкви должны принадлежать исключительно Соборам и священноначалию. Мирянам не возбраняется активное участие в политической жизни и государственном управлении. Такая активность существенна для воплощения христианских принципов в общественной сфере. Важно лишь, чтобы они не выдавали свой голос или голос своих объединений, пусть даже и носящих название христианских или православных, за голос всей Церкви и не выходили из-под ее пастырского окормления.

Выраженную таким образом позицию можно охарактеризовать как принципиально аполитичную, что, как предполагается, должно способствовать тому, чтобы голос Церкви, ее нравственная точка зрения имели больший вес и авторитет.

Раздел «Труд и его плоды» может быть резюмирован следующим образом: «Церковь благословляет всякий труд, направленный ко благу людей», и осуждает деятельность, осуществляющую «пропаганду порока и греха». Отказ в оплате честного и добросовестного труда также является грехом (утверждение, особо актуальное для современной российской действительности). Трудящиеся призваны не забывать о «немощных, больных и других нуждающихся», делиться с ними плодами своих трудов. При распределении продуктов труда общество должно заботиться об «обеспечении жизни, здоровья и минимального благосостояния всех граждан».

«Собственность». В этом разделе, между прочим, сказано, что «Священное Писание признает право на собственность и осуждает посягательство на нее». К сожалению, утверждение это не акцентируется, тогда как усвоение сей истины было бы весьма полезно российским гражданам, в течение семидесяти с лишним лет воспитывавшимся на псевдоидеалах собственности «коммунистической», якобы общенародной, на недоверии и неуважении к собственности частной. Ничего не говорится о церковном отношении к воровству и коррупции, являющимся с точки зрения Священного Писания тяжкими грехами и разъедающим сегодня российское общество.

Особым видом собственности признается собственность церковная, формирующаяся в результате добровольных пожертвований верующих. Посягательства на нее «являются преступлением перед Богом и людьми». Она не должна облагаться налогами. Тем более необходимо возвращение отнятых у Церкви храмовых зданий, предметов культа и других видов церковной собственности, отнятых в советский период. В случае решительной невозможности этого может быть принята справедливая компенсация.

«Война и мир». В «Основах социальной концепции» утверждается, что с христианских позиций война есть зло, ставшее возможным в результате отпадения человека от Бога. В то же время признается возможность справедливой войны, являющейся печальной неизбежностью, «если речь идет о защите ближних и восстановлении попранной справедливости». Эти положения в отечественной традиции обосновывались такими мыслителями, как В. С. Соловьев и И. А. Ильин, доказывавшими, что абсолютный пацифизм не имеет ничего общего с христианским учением.

Критерий, определяющий допустимость войны, в современных условиях крайне непрост и «нуждается всякий раз в отдельном рассмотрении». Даже справедливая война «должна вестись с гневом праведным, а не со злобою, алчностью и похотью». По мысли документа, призванием Церкви в мире в соответствии с заповедью Спасителя является миротворчество как в национальном, так и в международном масштабе, а также пастырское попечение о Вооруженных силах. Исходя из вышесказанного, Церкви предписывается четко выражать свое отношение к каждому военному конфликту, активизировать работу среди военнослужащих.

«Преступность». В документе говорится, что преступность порождается грехом. Профилактика преступности есть сфера сотрудничества Церкви и государства. По отношению к преступникам, как реальным, так и потенциальным, необходимо неукоснительное сохранение тайны исповеди, закрепленное ныне конституционно в России. Церковь утверждает, что наказание не является «местью, но... средством внутреннего очищения согрешившего». Поэтому безусловно необходимо «человечное отношение к подозреваемым», а также то, чтобы «лица, находящиеся в местах лишения свободы, не испытывали бесчеловечного обращения». «Возрождение душепопечения о заключенных становится важнейшим направлением пастырского и миссионерского делания».

В рамках данной проблематики особенно существенным является вопрос о смертной казни, активно обсуждающийся в последнее время в обществе, в частности в связи с требованиями, предъявляемыми России международными организациями. Русская Православная Церковь занимает по этому поводу неоднозначную позицию: «Указаний на необходимость... отмены [смертной казни] нет ни в Священном Писании Нового Завета, ни в Предании и историческом наследии Православной Церкви. Вместе с тем Церковь часто принимала на себя долг печалования перед светской властью об осужденных на казнь... христианское нравственное влияние воспитало в сознании людей отрицательное отношение к смертной казни... Сегодня многие государства отменили смертную казнь... Церковь приветствует такие шаги государственных властей». Вместе с тем она признает, что этот вопрос должен решаться обществом свободно. Отсюда следует, что Церковь возлагает окончательную ответственность за решение вопроса о смертной казни на общество и государство, решительно не поддерживая и не отвергая позиции как ее сторонников, так и ее противников.

«Вопросы личной, семейной и общественной нравственности». Здесь выражен традиционный подход Церкви к этой проблематике. Прежде всего утверждается ценность христианского брака: «Для христиан брак стал не просто юридическим договором, средством продолжения рода и удовлетворения временных природных потребностей, но, по слову св. Иоанна Златоуста, „таинством любви”, вечным единением супругов друг с другом во Христе».

В документе подчеркивается, что Церковь во все времена с уважением относилась к так называемому гражданскому браку, то есть браку, скрепленному государством. Венчание именно «увенчивает» по гражданским законам оформленный союз. Однако и не имеющий церковного благословения брак ни в коем случае не может рассматриваться в качестве блудного сожительства, как это зачастую делается отдельными пастырями и под их влиянием некоторыми верующими. Церковь отказывается освящать браки христиан с нехристианами. Браки православных с инославными освящаются под условием воспитания детей в православной вере.

«Церковь настаивает на пожизненной верности супругов и нерасторжимости православного брака». Однако в некоторых случаях развод допустим. К списку, составленному на Соборе 1917 — 1918 годов: прелюбодеяние, отпадение одной из сторон от Православия, противоестественные пороки, посягательство на жизнь одного из супругов и т. д. — в «Основах социальной концепции» добавлено: заболевание СПИДом (к сожалению, не уточняется, как быть в ситуации, когда это заболевание наступает не по вине одного из супругов, а по вине медицинских работников, что является в наши дни печальной реальностью), медицински засвидетельствованные хронический алкоголизм и наркомания, совершение женой аборта при несогласии мужа.

Признавая высокое достоинство женщины, Церковь, утверждается в документе, негативно относится к феминизму, видя в этом нарушение воли Творца, создавшего естественные различия мужчины и женщины, что неизбежно предполагает различие их служений как в церковной, так и в социальной сфере.

Во все времена Церковь отрицательно относилась, квалифицируя их как смертные грехи, к таким явлениям, как проституция, порнография, извращения, а также к их пропаганде и использованию в коммерческих целях.

Не отрицая необходимости просвещения детей в вопросах пола, Церковь призывает делать это с осторожностью и целомудрием. Недопустимо применять в школах «программы полового воспитания», признающие за норму разврат и извращения. Такие «программы» ведут не к просвещению, а к самому настоящему растлению детей.

В разделе «Здоровье личности и народа» формулируется традиционный православный подход к медицине, а также анализируются проблемы, поставленные на повестку дня развитием медицинских технологий и социальными процессами современности. «Деятельность Церкви, направленная на провозглашение Слова Божия и преподание благодати Святого Духа страждущим и тем, кто о них заботится, составляет суть душепопечения в сфере здравоохранения».

Церковь, говорится в документе, считает важным сотрудничество с медицинскими учреждениями, а также создание братств и сестричеств, несущих послушание милосердия, реализацию различных благотворительных программ в области медицины. Вместе с тем Церковь призывает государство к созданию условий, при которых каждый человек, независимо от материального достатка и социального положения, «мог бы осуществить свое право на духовное, физическое, психическое здоровье и социальное благополучие при максимальной продолжительности жизни».

Церковь утверждает, что с христианской точки зрения «взаимоотношения врача и пациента должны строиться на уважении целостности, свободного выбора и достоинства личности. Недопустима манипуляция человеком даже ради самых благих целей». В области психиатрии «нравственно недопустимы... подходы, основанные на подавлении личности больного и унижении его достоинства». «Каждый человек должен иметь право и реальную возможность не принимать тех методов воздействия на свой организм, которые противоречат его религиозным убеждениям». Кроме того, «Церковь предупреждает об опасности внедрения под прикрытием „альтернативной медицины” оккультно-магической практики, подвергающей волю и сознание людей воздействию демонических сил».

В этих заявлениях, призывах и предостережениях, обращенных как к государству в целом, так и ко всем имеющим отношение к сфере здравоохранения, традиционный православный подход сочетается в них, как уже было сказано, с анализом актуальной проблематики. Очевидно, впервые с церковной трибуны звучит христианская оценка такого явления, как спорт, прочно вошедший в личную и социальную жизнь человечества: «Для поддержания здоровья личности и народа весьма важны профилактические мероприятия, создание реальных условий для занятия физической культурой и спортом. В спорте естественна соревновательность. Однако не могут быть одобрены крайние степени его коммерциализации, возникновение связанного с ним культа гордыни, разрушительные для здоровья допинговые манипуляции, а тем более такие состязания, во время которых происходит намеренное нанесение тяжких увечий».

Раздел «Проблемы биоэтики» соотнесен с разделом о нравственности и с разделом о личном и общественном здоровье. Церковь волнуют не столько проблемы, связанные с научно-техническим прогрессом как таковым, сколько последствия внедрения достижений науки для нравственного и физического здоровья людей. «Формулируя свое отношение к широко обсуждаемым в современном мире вопросам биоэтики, в первую очередь к тем из них, которые связаны с непосредственным воздействием на человека, Церковь исходит из основанных на Божественном Откровении представлений о жизни как о бесценном даре Божием, о неотъемлемой свободе и богоподобном достоинстве человеческой личности, призванной... к обожению».

В рамках данной проблематики затрагивается прежде всего проблема намеренного прерывания беременности. Подтверждается отношение к аборту как смертному греху, ложащемуся на родителей и на исполнителей — врачей. «Православная Церковь ни при каких обстоятельствах не может дать благословение на производство аборта». В то же время утверждается, что возможно проявить снисхождение в случаях, «когда существует прямая угроза жизни матери, особенно при наличии у нее других детей». Конечно, речь идет не об одобрении аборта, а об ослаблении последующей покаянной дисциплины.

По вопросам контрацепции Церковь занимает столь же принципиальную и одновременно пастырски взвешенную позицию. Однозначно осуждаются контрацептивные средства, имеющие абортивный характер. В отношении иных средств «надлежит с пастырской осмотрительностью принимать во внимание конкретные условия жизни супружеской пары... заботясь прежде всего о сохранении и укреплении семьи». Рассмотрение этого вопроса, как и прочих, связанных с проблемами пола и семьи, нуждается в «соблюдении особого целомудрия и особой пастырской осторожности». Эти положения документа весьма актуальны, так как встречаются священники, начинающие мнить себя «старцами», которые грубо вмешиваются в личную жизнь людей, применяя топорные приемы в случаях, где следовало бы действовать скальпелем.

С осторожностью относится Церковь, как свидетельствуют «Основы социальной концепции», к новым биомедицинским методам, позволяющим преодолеть бесплодие. Они применимы, с христианской точки зрения, только в том случае, когда не нарушается «целостность личности [родителей] и исключительность брачных отношений», не допускается «вторжение в них третьей стороны». Грехом признается так называемое «суррогатное материнство», донорство половых клеток и т. п.

Большую опасность для личности человека, созданного Богом по Своему образу и подобию, Церковь видит в разработках генной инженерии. Здесь подчас совершается вторжение в замысел Божий о человеке, что может быть квалифицировано как грех едва ли не более тяжкий, чем убийство. Генная терапия, создание генетических паспортов, генетическая пренатальная диагностика могут иметь, с христианской точки зрения, право на осуществление только с учетом абсолютной уникальности и свободы Богом созданной человеческой личности, даже если речь идет о ее эмбриональной стадии.

Особой темой является так называемое клонирование — новейшее достижение генетиков, активно обсуждаемое сегодня во многих странах общественностью и правительствами. Деятели Русской Церкви уже высказывались по этому поводу, но принципиально то, что соответствующее положение концепции имеет статус соборного постановления. Решительно провозглашено, что «замысел клонирования является несомненным вызовом самой природе человека, заложенному в нем образу Божию». Как и другие достижения генной инженерии, клонирование может ограниченно применяться в рамках биологической и медицинской необходимости в ряде случаев на уровне воспроизводства отдельных клеток и органов, когда не происходит посягательства на уникальность человеческой личности. Этот антропологический критерий применим и к вопросам трансплантации человеческих органов.

«Церковь... не может признать нравственно приемлемыми попытки легализации так называемой эвтаназии, т. е. намеренного умерщвления безнадежно больных». Эта практика является, по сути, и убийством и самоубийством одновременно.

Медицинские операции по изменению пола человека (их не следует смешивать с хирургической коррекцией патологий половых признаков) документ квалифицирует как «бунт против Творца». «Если „смена пола” произошла с человеком до Крещения, он может быть допущен к этому Таинству, как и любой грешник, но Церковь крестит его как принадлежащего к тому полу, в котором он рожден».

«Церковь и проблемы экологии». Осознавая угрозу экологической катастрофы, предотвращением которой озабочено современное человечество, Церковь, как утверждается в документе, поддерживает и благословляет эти усилия. Вместе с тем она обращает внимание общества на духовную суть происходящего, подчеркивает антропологический аспект экологических проблем.

«Одним из главных принципов позиции Церкви в вопросах экологии является принцип единства и целостности сотворенного Богом мира... Природа есть дом... где человек является не хозяином, а домоправителем... храм, где он — священник, служащий, впрочем, не природе, а единому Творцу». Разрушение этого дома в результате эгоистической хозяйственной деятельности человека «есть вызов, брошенный не только божественному творению, но и Самому Господу».

«Экологические проблемы носят по существу антропологический характер... природа подлинно преображается или погибает не сама по себе, но под воздействием человека... духовно деградирующая личность приводит к деградации и природу». Церковь утверждает, что подлинный успех экологической деятельности может быть достигнут лишь при духовном возрождении человечества.

«Светские науки, культура, образование». Вопросы, рассматриваемые в этом разделе, имеют исключительное значение. Именно культура формирует категории нашего самосознания, ее воздухом мы дышим, на ее языке говорим. Именно в культурном пространстве должна звучать апелляция Церкви к человеку. Преображение культуры есть распространение благодатного воздействия Церкви на мир. Это сфера синергии, соработничества, сотворчества Бога и человечества.

В первую очередь следует отметить, что раздел, посвященный данной проблематике, носит апологетический характер — в частности, в плане защиты культуры от аскетического отрицания, имеющего наряду с другими подходами свои корни в христианской традиции.

Начинается раздел с вопросов взаимоотношения Церкви и науки. Провозглашается необходимость «возвращения к утраченной связи научного знания с религиозными, духовными и нравственными ценностями». Обходя стороной вопрос, когда и почему эти связи были утрачены, утверждается, что противопоставление науки и религии в конечном итоге ложно. В связи с этим цитируются положения современных апологий о том, что «научное и религиозное познание имеют совершенно различный характер. У них разные посылки, разные цели, задачи, методы. Эти сферы могут соприкасаться, пересекаться, но не противоборствовать одна с другой». Отсюда следует, что наука сама по себе не может быть источником атеизма, — Церковь же, предлагая возродить связь научного знания с религиозными ценностями, отнюдь не претендует на диктат и вторжение в сферы, в ее компетенцию не входящие.

В большее соприкосновение входят истины религиозного мировоззрения с науками гуманитарными и прежде всего с философией, одной из задач которой является осмысление научного знания в целом. Не помышляя об опеке над своей бывшей «служанкой» и ее сестрами по гуманитарному цеху, Церковь напоминает, «что только совмещение духовного опыта с научным знанием дает полноту ведения».

Актуальны и выраженные в документе предостережения об угрозах, возникающих на путях развития научного знания: «К сожалению, сохраняется опасность идеологизации науки, за которую народы мира заплатили высокую цену в XX веке. Такая идеологизация особенно опасна в сфере общественных исследований... Человек как образ и подобие Непостижимого Творца в своих таинственных глубинах свободен. Церковь предостерегает от попыток использовать достижения науки и техники для установления контроля над внутренним миром личности, для создания каких бы то ни было технологий внушения и манипуляции человеческим сознанием и подсознанием».

Далее в документе трактуются собственно вопросы культуры. «Культура как сохранение окружающего мира и забота о нем является богозаповеданным деланием человека». Следует признать, что определение это, мягко говоря, недостаточно. В нем совершенно не отражен собственно творческий аспект — как сотворчество человека Творцу, не звучит и тема красоты как отблеска Красоты Божественной. Существенно, однако, то, что подчеркивается богозаповеданность культуры. Аскетическое отрицание культуры, свойственное с давних пор некоторым монашеским и близким к ним кругам, не характерно для Церкви в целом. Утверждается, что культура прямо или косвенно может и должна служить делу благовестия. Важно было бы подчеркнуть, что под благовестием следует понимать не только прямую религиозную проповедь и что созидание подлинной красоты, борьба за эту красоту и гармонию в сердце человеческом есть тоже служение благовестия.

В документе отмечается необходимость для Церкви собственно церковного искусства. Вместе с тем утверждается, что все художники-христиане призваны выражать средствами искусства опыт духовного обновления. «В результате человеческое творчество, воцерковляясь, возвращается к своим изначальным религиозным корням. Церковь помогает культуре переступить границы чисто земного дела: предлагая путь очищения сердца и сочетания с Творцом, она делает ее открытой для соработничества Богу». При этом Церковь не навязывает художникам какой-то определенный творческий метод, но исходит из свободы и многообразия художественного развития: «Для проповеди о Христе пригодны любые творческие стили, если намерение художника является искренне благочестивым и если он хранит верность Господу... Никакая культура не может считаться единственно приемлемой для выражения христианского духовного послания. Словесный и образный язык благовестия, его методы и средства, естественно, изменяются с ходом истории, различаются в зависимости от национального и прочего контекста».

Особо подчеркивается в документе тот факт, что в области культуры как нигде необходим дар «различения духов», способность отличать вдохновение божественное от демонического: «Признавая за каждым человеком право на нравственную оценку явлений культуры, Церковь оставляет такое право и за собой. Более того, она видит в этом свою прямую обязанность... Если творчество способствует нравственному и духовному преображению личности, Церковь благословляет его. Если же культура противопоставляет себя Богу, становится антирелигиозной или античеловечной, превращается в антикультуру, то Церковь противостоит ей». В этом отношении в документе уместна была бы оценка современного постмодернизма, главные проявления которого характеризуются нравственным релятивизмом, мировоззренческим плюрализмом, дезонтологизацией и деморализацией художественного творчества.

Вопросы светского образования также находят место в «Основах социальной концепции». Отмечается «недопустимость намеренного навязывания учащимся антирелигиозных и антихристианских идей, утверждение монополии материалистического взгляда на мир». Предлагается узаконить возможность факультативного преподавания религиозных знаний по желанию учащихся или их родителей в средней школе и преподавание религиозных дисциплин, возможно в виде спецкурсов, в высших учебных заведениях.

Указывается на опасность «проникновения в светскую школу оккультных и неоязыческих влияний, деструктивных сект», что является нарушением прав человека и ведет к тому, что учащиеся рискуют оказаться «потерянными и для себя, и для семьи, и для общества».

«Церковь и светские средства массовой информации». Церковь заинтересована в сотрудничестве со СМИ для того, чтобы ее голос был донесен до самых широких слоев общества. Она уважает труд журналиста, призывая представителей этой профессии к нравственной ответственности за свою деятельность. «Недопустимыми являются пропаганда насилия, вражды и ненависти... а также греховная эксплуатация человеческих инстинктов, в том числе в коммерческих целях». В случае конфликтов на том или ином церковном уровне со СМИ необходимо стремиться к их разрешению «в духе мирного диалога с целью устранения недоумений и продолжения сотрудничества». Однако есть ситуации, когда Церковь не видит иной возможности, как прекратить свои взаимоотношения с определенными СМИ, призвать верующих к их бойкоту, обратиться к государству для разрешения конфликта и даже наложить канонические прещения на конкретного журналиста, если он является православным христианином. Эти случаи таковы: «Хуление Имени Божия, иные проявления кощунства, систематическое сознательное искажение информации о церковной жизни, заведомая клевета на Церковь и ее служителей».

Заключительный раздел документа — «Международные отношения. Проблемы глобализации и секуляризма». «Христианский идеал поведения народа и правительства в сфере международных отношений заключается в „золотом правиле”: „Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними” (Мф. 7: 12)». «Взаимоотношения между народами и государствами должны быть устремлены к миру, взаимопомощи и сотрудничеству». Основными принципами международных отношений признаются суверенитет и государственная целостность. Имеют равное право на существование государства моноэтнические и многонациональные, если в последних не нарушаются права какого-либо из народов. Приветствуются объединения стран и народов, создание межгосударственных союзов, международное сотрудничество.

Одной из главных проблем на пороге третьего тысячелетия стал феномен политической, экономической и культурной глобализации. Процесс этот обусловлен исторически и является результатом развития европейской цивилизации. Он характеризуется формированием единого правового, экономического и культурного пространства во всемирном масштабе.

В «Основах социальной концепции» признается неизбежность и естественность процессов глобализации, «во многом способствующей общению людей, распространению информации, эффективной производственно-предпринимательской деятельности, Церковь в то же время обращает внимание на внутреннюю противоречивость этих процессов и связанные с ними опасности». Оборотной стороной процессов глобализации является всеобщая стандартизация и обезличивание, установление диктата нескольких наиболее развитых государств над остальными, практика «двойных стандартов» и т. д. В культурном отношении, как отмечается в документе, глобализация чревата распространением секулярной «универсальной, бездуховной культуры, основанной на понимании свободы падшего человека, не ограничивающего себя ни в чем, как абсолютной ценности и мерила истины. Такое развитие глобализации многими в христианском мире сопоставляется с построением Вавилонской башни».

«Духовной и культурной экспансии, чреватой тотальной унификацией», документ противопоставляет призыв к «утверждению в мире подлинно равноправного... культурного и информационного обмена, соединенного с защитой самобытности наций и других человеческих сообществ».

Добавим, что человек в условиях глобализации, несмотря на то что его свободы и права поставлены во главу угла международным правом, что возможности его в плане потребления, информационном, в плане географических перемещений и т. д. необычайно возросли, — человек этот в конечном итоге теряет себя. Изощренные телефонные и компьютерные средства общения делают его реально еще более одиноким, а общение поверхностным. Он оказывается зажат жесткими условиями предельной коммерциализации. Его сознание атрофировано рекламой, переизбытком информации, заморожено ледяными потоками постмодернистской «игры в бисер». В глобальном мире человек учтен, автоматизирован, беззащитен и открыт всевозможным внушениям и манипуляциям. Невольно вспоминается «Краткая повесть об антихристе» В. С. Соловьева, рисующая построение человечеством мирной и благополучной жизни на основе гуманистических принципов, что оборачивается прямым приходом к власти антихриста и почти всеобщим отступничеством от Христа.

Глобализация, как отмечает документ, углубляет процесс секуляризации всех сфер общественной жизни во всемирном масштабе. «Уважая мировоззренческий выбор нерелигиозных людей и их право влиять на общественные процессы, Церковь в то же время не может положительно воспринимать такое устроение миропорядка, при котором в центр всего ставится помраченная грехом человеческая личность. Именно поэтому, неизменно сохраняя открытой возможность сотрудничества с людьми нерелигиозных убеждений, Церковь стремится к утверждению христианских ценностей» как на общественном уровне, так и на международном и общечеловеческом.

В заключение обзора «Основ социальной концепции Русской Православной Церкви» хотелось бы подчеркнуть следующее. Голос Церкви должен звучать не только в единожды сформулированном документе, но, непрестанно и во всеуслышание, должна даваться оценка политическим, социальным и культурным явлениям ex cathedra, какие бы формы ни принимали церковно-государственные взаимоотношения, к какому бы «пост»-небытию ни эволюционировал мир. А чтобы голос Церкви звучал авторитетно и нравственно оправданно, необходимо, чтобы она сама являла пример миру, в своем социальном измерении являлась свидетельством того, что возможны на земле иные социальные отношения, иные принципы власти, чем те, что господствуют в падшем, непреображенном мире. Церковь сама должна быть «образцом нового общества, новых социальных взаимоотношений, в единстве веры и узах любви» (Г. Флоровский, «Империя и пустыня»).

В особенности необходимо сегодня возвращение к началам подлинной соборности, являющейся важнейшим принципом бытия Церкви, основой ее социального служения, свидетельства и примера. «Для того, чтобы Церковь наша оживилась во... внешнем смысле приближения к пульсу общенародных переживаний, необходимо, чтобы она преодолела остатки ее бюрократической мертвенности — наследия государственного порабощения — и провела бы в своей структуре начало соборности сверху донизу... Прямым последствием бюрократизма и бессоборности строя Церкви и бывает убогий клерикализм на путях воздействия Церкви на внешний мир» — так писал еще в первой половине XX века выдающийся православный богослов и историк А. В. Карташев, и мысли эти и сегодня не теряют своей злободневности.

Ныне, на заре третьего тысячелетия после Рождества Христова, положение христиан начинает приближаться к положению христиан первых столетий, находившихся в условиях прямо или косвенно враждебного и чуждого им мира. Прямые гонения постепенно сменяются более изощренными опасностями и искушениями. Именно поэтому императивом и в плане внутреннего церковного бытия, и в плане социального служения Церкви является обращение к первохристианским нормам, конечно же с учетом накопившегося опыта истории. Наступает пора возвращения к первоистокам в преддверии «сретения Жениха».