Я оказался в свое время вовлеченным в те события, которые были связаны с публикацией “Ракового корпуса” А. И. Солженицына. Буду благодарен вам за опубликование некоторых корректив к их солженицынской версии (“Угодило зёрнышко...” — “Новый мир”, 1998, № 11).
Я бы не стал спорить с А. И. по поводу оценок событий, людей, движущих ими мотивов, по поводу стилистического яда, источаемого в адрес человеческого “клубка”, в который он включает и меня. “Каждый пишет, как он слышит...” Но два момента, затрагивающих честь и достоинство конкретных людей, оставить без ответа не могу.
Первый — это я, Александр Дольберг, по определению А. И., “темноватый для меня эмигрант из СССР, отпущенный, когда не отпускали еще никого”. Инсинуация, что, дескать, не с поручением ли от ГБ, очевидна здесь для любого советского человека. Я действительно покинул СССР, когда еще не отпускали никого. Но только отпущен не был, а ушел самочином: в августе 1956 года во время туристской поездки в ГДР перешел в Западный Берлин (рискуя поимкой и сроком) и попросил там политического убежища. В конце года приговорен заочно Московским городским судом к 15-ти годам ИТЛ по хорошо известной А. И. статье 58.1 еще сталинского УК. В новой России реабилитирован. В свое время эта скромная история довольно широко освещалась в эмигрантской и западной печати, так что “просветиться” по ней было совсем нетрудно. А недавно о ней абсолютно независимо от меня по архивным материалам написало “Новое литературное обозрение” (№ 24 за 1997 год. Дмитрий Зубарев, “Из жизни филологов”).
Второй момент удручает меня куда глубже первого. Мне приходится вступаться за человека, которого уже нет в живых, — моего покойного друга Павла Личко. Этот словацкий журналист сыграл решающую роль в публикации “Ракового корпуса”, привезя из СССР рукопись романа и, главное, заверив уважаемых издателей, что А. И. ничего не имеет против опубликования, без чего книгу бы ни в одном приличном месте не взяли. А. И. ныне утверждает, что последнее было сделано против его воли. И опять же не стал бы я теперь с ним спорить, противопоставляя его словам то, что говорил нам — и очень убедительно — 30 лет тому назад Личко— ведь не докажешь, — если бы не утверждения о гэбэшной заданности роли последнего. А вот против этого есть уже прямые и давно известные общественному мнению факты. А. И. пишет, что после 1968 года он “дальнейшей развязки” о Личко не знает. Так вот, в 1970 году того арестовали и в органах подвергли жестокому прессу — требовали компромата на Солженицына. Но он ничего не выдал и получил срок, по нашим меркам, небольшой — 18 месяцев. Но все это время его, человека с больными легкими, держали на сортировке сухого лука. Едкая пыль была для него пыткой, от которой он стал полным инвалидом — астматиком. Нормально жить и работать он никогда уже больше физически не мог. Умер, года не дожив до падения коммунизма. Трагическая эта история в свое время освещалась среди прочих в лондонском “Таймсе”, разумеется, без упоминания Солженицына, а после посмертной реабилитации Личко стала сюжетом, в частности, большой программы на словацком телевидении.
Так что для А. И. вполне можно было узнать “развязку о Личко”, за него, по сути, погибшем.
С уважением
Александр ДОЛЬБЕРГ.
Англия.
3 декабря 1998.
Прочитав (с опозданием) в “Новом мире” (1998, № 11) продолжение мемуаров Александра Исаевича Солженицына, я решила попросить вас опубликовать несколько коротких личных примечаний, касающихся английского издания романа “Раковый корпус”.
Мне совсем непонятно, почему Александр Солженицын обрушивается как на злейших врагов именно на людей, старавшихся с самого начала приблизить его необыкновенное творчество к читателям за рубежом бывшего Советского Союза, именно на переводчиков “Ракового корпуса” — Николаса Бетелла и Александра Дольберга и на моего мужа, словацкого журналиста и переводчика Павла Личко, которого А. Солженицын ругательно называет “коммунистом-партизаном”. Коммунистом он стал во время войны, когда воевал против фашизма, и ушел из коммунистической партии в сентябре 1968 года, после оккупации Чехословакии. Я должна признаться, что для меня грубые, унижающие оскорбления Александра Солженицына были травмой, и мне не хочется разбирать их.
Теперь конкретно к обвинениям в мемуарах Александра Солженицына. Павел Личко никогда не продавал рукопись романа “Раковый корпус”. Он был очень доволен, когда удалось опубликовать его в Лондоне в серьезном издательстве. Гонорар был богатый: Павел Личко получил 18 месяцев тюрьмы, и 18 дальнейших лет продолжалась перзекуция (преследование. — Ред.) — до ноября 1988, когда он умер, точно за год до падения коммунизма в ЧССР. Павел Личко никогда и никоим образом не был связан с КГБ. Наоборот, он стал его жертвой. В 1990 году он был полностью реабилитирован.
Почему он так старался, чтобы с произведениями Александра Солженицына как можно раньше могли ознакомиться и нерусские читатели? Во-первых, Павел Личко, отличавшийся глубоким художественным чутьем, считал Александра Солженицына самым великим современным русским писателем, разоблачающее творчество которого выходит уже за рамки художества и может повлиять на развитие общества вообще.
Во-вторых, Александр Солженицын был для него символом величайших моральных качеств, и он смотрел с опасением на его дальнейшую судьбу. Павел Личко был уверен, что чем известнее будет автор и его произведения за границей, тем менее опасностей угрожает ему дома. Это убеждение показалось (оказалось? — Ред.) верным. Позже, когда советская власть бесстыдно сослала Александра Солженицына в ссылку, мир встретил его как уже всемирно известного писателя — частично также благодаря замечательному переводу Николаса Бетелла и Александра Дольберга. Итак, спрашивается: в чем их грех?
Александр Солженицын, по его собственным словам, не знает “разгадку” о Павле Личко. По-моему, он эту разгадку сам нашел, хотя только в скобках. “Вообразить его моим самым преданным другом, который лучше меня о моих книгах хлопочет? — с чего бы?” (“Новый мир”, 1998, № 11, стр. 97). Потому что такая правда, бывают и такие люди. Нравится ли это кому-нибудь или не нравится.
С уважением
Марта ЛИЧКОВА.
Братислава, Словакия.
12 февраля 1999.
В редакцию журнала “Новый мир”
ОТВЕТ
Как А. Дольберг, так и Марта Личкова в своих возражениях обходят главное: Павел Личко в личных встречах с моим близким другом писателем Борисом Можаевым (при целевых приездах Личко в Москву) дважды получил от меня категорический запрет передавать на Запад “Раковый корпус” (данный мною конкретно и только для Словакии). Остаётся необъяснимым: почему он растоптал этот запрет? Почему настойчиво обманывал английское издательство, что моё желание — печатать книгу в Англии? Что вообще даёт моральное право решать за другого (да ещё кто в несвободе и в острой борьбе) и действовать прямо против его воли?
О человеке, который поставил меня под удар КГБ, а затем пережил обсуждаемые события на 20 лет, — диковато прочесть у г-на Дольберга, что он “погиб за меня”.
А. СОЛЖЕНИЦЫН.
22 февраля 1999.