БАЛ

Единожды спустив коту дикарство,
Заделывает тушинское царство
Прореху миром — так заведено
В мешке непредсказуемых отсрочек,
Фатальных каламбуров, краестрочий, —
Чти сверху вниз, кому посвящено.

Да, это он, оставленный на семя,
Торговый выкрест, земец-иноземец,
Толмач слоновый Кизолбай Петров.
Здесь депутат Верховного Совета
И царь бескнижный, грамоте не сведый,
Так или эдак ставят на воров.

Пиши закон, а выйдет душегубство,
Дитя роди — сугубое сугубство
Его отметит, разведя в веках
С сиамским братом из одной опары,
И вылепит мистические пары,
И вразноброд расставит на лотках.

Ах, так бы влекся суженый к невесте,
Как озабочен церемониймейстер,
Чтоб по размаху огнеперых крыл
В фигуре исторического бала
Тень со своею затенью совпала
И чтобы каждый по теченью плыл,

Пронумерован, взыскан льстивой сводней —
Тот из Эдема, тот — из преисподней, —
И эти грани отметает Бал.
За дам легко прослыли кавалеры,
Засеменили шеры и машеры
(И чтобы каждый — плыл, а не стоял!),

Вот спаяны помазаньем и сплетней
Два Николая — первый и последний.
Последнему наследник обагрил
Мундир — и каламбур готов лукавый,
И царь, метафорически кровавый,
Кровавой сворой выведен в распыл.

Один получит Крым, другой — Цусиму,
Амвросию не вняв и Серафиму
Не присягнув, под маской в пол-лица
Танцуйте, государи-антиподы
Единственной фамильи и породы,
Да противуположного конца.

Кто в наших далях вашу камарилью
Займет единомысленной кадрилью, —
Кругом то недогляд, то недород.
И лжецаревич девятьнадесятый
Рукою помавает вороватой
Наследнику — и манит в хоровод.

Приверженный значительным идеям,
Был самозванец греком, иудеем,
Латином, турком, лютором и проч.,
Потерся в шкуре йога и даоса...
А жертвенный наследник у матроса
На шее виснет и не спит всю ночь...

Бал подбирает и тасует пары,
И то и дело назревают свары,
И веера топорщатся в углу.
И на хлыстовский вальс, ревнив и плутен,
Спешит зазвать Столыпина Распутин,
А тот нейдет и гибнет на балу.

А кто, впадая в самовластья морок,
Там без партнера делает “семь сорок”,
Большие пальцы в проймы заложив?
Четвертый Рим он ладит над Москвою
И поражен сухоткой мозговою,
Предания земле не заслужив.

И кто, как этот, на коленца ярый?
И кто страстями здесь ему под пару?
Толстой-отступник? Аввакум-распоп?
Лихой у нас танцкласс, благая школа
Коснения в гордыне и раскола, —
Горелый сруб и неотпетый гроб.

И, в розвальнях солому разрывая,
Въезжает в круг Россия сырьевая,
Сменявшая Христа на “Капитал”.
Она ведет: “Горят, горят пожары”,
И ей уж точно не хватает пары,
Ее никто не ждет, и кончен бал.

И, восприняв как должное страданье,
В далекое и дольнее посланье
Ее ссылает спонсор или шеф,
Чтоб начинала — сызнова здорово —
Плясать от печки в Ницце, как в Перово,
И в Вермонте, что столь похож на Ржев.