Василий Авченко. Красное небо. Невыдуманные истории о земле, огне и человеке летающем. М., «АСТ, Редакция Елены Шубиной», 2023. 509 стр.
Эпиграф: «…Самолет — орудие, которое прокладывает воздушные пути, — приобщает человека к вечным вопросам» (Антуан де Сент-Экзюпери).
В интервью «Российской газете» (на сайте газеты — 23 марта 2023) Василий Авченко объясняет: «Дело в том, что с личностью [волгоградского писателя, военного летчика и героя книги «Красное небо»] Льва Колесникова связан целый ряд очень интересных и неожиданных персонажей, один из них — его дед Николай Матвеев, основатель огромного пишущего рода. Многие из его детей были графоманами в прямом смысле слова, но некоторые писали прекрасно. Венедикт Март, поэт-футурист — сын Матвеева. Внук Матвеева — Иван Елагин, внучка — Новелла Матвеева. Отцом Колесникова был Петр Матвеев — эксцентричный философ, писавший афоризмы и закончивший свои дни в сумасшедшем доме, а матерью — Александра Колесникова, первая любовь писателя Фадеева. <...> Говоря о Льве Колесникове, мы выходим на массу интересных тем, связанных не только с его родственниками, но и с Владивостоком, военной авиацией, Корейской войной. Колесников служил военным летчиком и участвовал в Корейской войне 1950 — 1953 гг. Она начиналась как гражданская, но на стороне Юга выступили США во главе контингента ООН, а за северян вступились Китай и Советский Союз. Если Китай оформил этот шаг как порыв миллиона добровольцев, то советские летчики прикрывали небо Кореи негласно, на их самолетах были корейские опознавательные знаки, они базировались на китайских аэродромах. Колесников, естественно, хотел написать о своем опыте боевых действий в небе Кореи, но тогда это было невозможно. Дальше — космическая и лунная гонки США и СССР. Оказывается, что и к этой теме Колесников имеет прямое отношение. Конечно, он не относится к знаменитым героям авиации, и писатель, прямо скажем, — не выдающийся, но вокруг этого человека совершенно удивительным образом закруживались вихри мировой истории ХХ века. Сюжет написан самой историей, и я вроде бы просто иду за событиями. Мое дело — вытащить из океана фактов нужные и, ничего нигде не искажая, выстроить их в том порядке, который позволяет мне решить свои авторские задачи. В то же время это очень личная книга. Но не буду открывать всех секретов».
Из Пролога:
«В космосе — загадочном, бесконечном, безмолвном — обращаются планеты, звезды, кометы. По своим расчерченным свыше траекториям, с положенными периодами и закономерностями. Иногда эту стройную и четкую, как чертеж авиаконструктора, систему нарушают случайности — блуждающие камни, летящие очертя отсутствующую голову. Земля, милая наша колыбель, предохранена атмосферой. Болиды сгорают в ней дотла, лишь редчайшим из них удается пробить прозрачную броню и достичь земной поверхности (безвоздушная Луна избита метеоритами, как бетонная огневая точка на какой-нибудь линии Маннергейма). Правил тут нет. Никто не возьмется предсказать, откуда прилетит очередной космический камень и куда ему суждено врезаться.
Если только и в самом деле — суждено; если в этом действительно нет случайности. Или же все происходит произвольно, внеземное пространство — не космос, а бессмысленный неживой хаос, и в наших прозрениях и озарениях, как и в удивительных пересечениях человеческих судеб, нет никакого промысла и значения? Хочется верить в обратное, но постижение связи всего и вся недоступно сегодняшнему несовершенному человеку. Разум слаб, нужны какие-то еще инструменты восприятия и осмысления.
Начну… с чего-нибудь. Буду ходить вокруг стержневой темы моего рассказа кругами — то широкими, то сужающимися, удаляясь от центра и возвращаясь к нему. Двигаться по невидимой и непростой, но подчиненной строгим законам небесной математики орбите, как движется вокруг Земли ее старинная спутница Луна, которая сыграет в этом повествовании свою особую роль».
«Красное небо» — среди финалистов литературной премии «Большая книга».
В «Новом мире» печатались главы из биографической книги Авченко об Александре Фадееве (2016, № 11). Также и главы из их совместной с Алексеем Коровашко книги: «Костер в океане. Повесть о нерегламентированном человеке (дела, слова и территории Олега Куваева)» (2019, № 4).
Александр Межиров. Теснина. Избранные стихотворения. М., «Эксмо», 2023. 416 стр.
Книга избранных стихотворений подготовлена Михаилом Синельниковым к столетнему юбилею со дня рождения Александра Межирова. Открывается предисловием Михаила Синельникова «Стих расхожий», заканчивается его «Речью на вечере „Любимые стихи”, посвященном девяностолетию А. П. Межирова». В обоих статьях много наблюдений о поэзии Межирова и природе поэзии вообще.
Процитируем из «Речи»:
«Автор переполненного историческими героями романа „Война и мир” счел нужным заметить, что его произведения ничего бы не стоили, если бы он описал действительно существовавших людей. Поэтические образы всегда следствие контаминации, в них всегда есть некая условность. В ряде произведений Межирова присутствует множество его alter ego. Вот страстные строчки: „Почему ты мне не пишешь из Владимира в Москву?” Думаю, вряд ли у него была возлюбленная и конфидентка именно во Владимире, что, разумеется, не означает, что ее не могло быть в Пензе или во Владикавказе. Художник свободен, волен в своей фантазии, его воображение подвижно. Он сам, по замечанию Пушкина в „Египетских ночах”, выбирает предмет для своего вдохновения.
Вот сравнительно малозаметное восьмистишие:
Старик-тапер в „Дарьяле”,
В пивной второстепенной,
Играет на рояле
Какой-то вальс шопенный.
Принес буфетчик сдачу
И удалился чинно.
А я сижу и плачу
Светло и беспричинно.
Вслушаемся внимательней в то, что, собственно, произнесено… „Дарьял” — не второстепенная пивная, а самый роскошный подвальный ресторан в Тбилиси. Во всяком случае, так было и во времена молодости автора стихотворения, и даже во время моей молодости, на протяжении жизни поколений. В „Дарьяле” никогда ничего не играли на рояле. Никаких вальсов. Далее — никогда не давали сдачу, это было бы неприлично, унизительно для роскошествующего клиента. И, наконец, Александр Петрович никогда не плакал. И уж точно не плакал „светло и беспричинно”».
Поэт Михаил Синельников много печатается в «Новом мире». Например: «Черника Черчилля» (2021, № 7), «Твое письмо, Гораций» (2022, № 12), «Незримые крыла» (2023, № 10).
Тетради по консерватизму. Альманах. № 2. Май 2023. Другой Серебряный век. М., Некоммерческий фонд — Институт социально-экономических и политических исследований (Фонд ИСЭПИ), 2023. 488 стр.
«За Серебряным веком закрепилась репутация чего-то такого богемно-декадентского, едва ли не аутистско-эстетствующего и вообще принципиально нонкомформистского. В том числе и в политическом смысле. Да, действительно, все это было и было временами очень ярко. Но было и другое — то, что стремилось не оттолкнуться от реальной жизни, а выявить ее вечные основы, и постараться на этих основах сберечь Россию, ее государственность, ее самобытность. Вот этой — консервативной — стороне культурных исканий Серебряного века мы постарались уделить специальное внимание» (Леонид Поляков. Слово к читателю).
Семь разделов, множество интересных, содержательных статей. Отмечу лишь некоторые.
Б. В. Межуев. Блок — поэт русской контрреволюции.
В. Э. Молодяков. «Будет, будет — Цусима! Будет — новая Калка…»: образ Японии в литературе русского символизма.
В. Ю. Даренский. Литературная критика Г. Адамовича как смыслотворчество. («Как видим, от самого Адамовича именно тот XXI век, о котором он так печально вопрошал, хочет взять очень многое — и в первую очередь его критическое наследие, которое по своей масштабности в ХХ веке занимает примерно такую же центральную позицию, какую в веке XIX занимало наследие Белинского».)
А. С. Сараев. «Волшебный палимпсест». О значении поэзии в наследии Л. Н. Гумилева.
В. Э. Молодяков. Тайный смысл поэмы «Пиротехник»: поэтический аутоэкзорцизм Георгия Шенгели. («В 1997 году В. Г. Перельмутер опубликовал в подготовленном им однотомнике Георгия Шенгели „Иноходец” — первом репрезентативном издании одного из лучших русских поэтов ХХ века — поэму „Повар базилевса. Византийская повесть” (1941 — 1946), истолковав ее как сатиру на Сталина. Мне эта трактовка представляется неверной: и до, и после, и во время написания „Повара базилевса” Шенгели считал своим „крупнейшим и значительнейшим произведением” (авторское определение) „Сталин. Эпический цикл”, а цинизм и двурушничество ему были органически чужды, но сейчас речь не о полемике. Речь о том, что в наследии Шенгели (1894 — 1956) есть другое произведение с несомненным „ключом”, до сих пор никем в этом качестве не рассмотренное».)
А. И. Любжин. Серебряный век и его образовательный фундамент. («Итак, мы можем подтвердить исходный пункт: именно классическая гимназия с двумя древними языками стала основным образовательным фундаментом культурного расцвета начала XX столетия. <...> Современная Россия не имеет образовательной базы, хоть сколько-нибудь сопоставимой с той, какая была у Серебряного века; соответственно, подобный тогдашнему культурный расцвет нам не грозит».)
А. А. Тесля. О переписке В. В. Розанова и П. П. Перцова.
Вот две цитаты из статьи В. Э. Молодякова «„Высоких зрелищ зритель”: политический портрет Валерия Брюсова»:
«Рискуя впасть в упрощение, к которому приводит использование расхожих и потому расплывчатых терминов, эти взгляды можно определить как империализм, паневропеизм (и панславизм как его часть) и антидемократизм. Как империалист Брюсов не только не осуждал, но признавал как должное и даже приветствовал территориальную экспансию развитых стран — как будто в соответствии с „законом расширения больших пространств”, сформулированным основоположниками геополитики Рудольфом Челленом и Карлом Хаусхофером (о которых он едва ли слышал). Брюсов оценивал ход и результаты территориальной экспансии других стран только по одному критерию — угрожает она государственным интересам России или нет. Как паневропеист он уже в первой политической статье отказывал Турции в праве быть европейской, а значит, „цивилизованной” державой, в том числе из-за ее репрессивной политики в отношении славянских народов — христианских и европейских, то есть более „цивилизованных”. Антигерманские высказывания Брюсова этих лет мотивируются прежде всего протурецкой и антиславянской политикой Вильгельма II, в которой он усматривал измену общеевропейскому единству. На этом же единстве Брюсов акцентировал внимание, когда писал о подавлении антииностранного „боксерского восстания” в Китае: на сей раз „передовым бойцом” „цивилизованного мира” выступил германский кайзер, за что Соловьев приветствовал его как нового Зигфрида — „наследника меченосной рати”. Наконец, как противник парламентской демократии и всеобщего избирательного права в их европейском варианте Брюсов критиковал „царство количества” (воспользуемся определением Р. Генона), торжествующего в ущерб „качеству”, и провидел опасность грядущего „торжества социализма”, идущего к власти самым что ни на есть законным парламентским путем».
«У нас нет оснований утверждать, что Брюсов стремился в партийные ряды, но „записать” его туда не могли — заявление о вступлении он должен был написать собственноручно. Даже в советское время партийные документы Брюсова не были опубликованы, и где они находятся, неизвестно. А они могли бы прояснить некоторые непонятные моменты — например, отношения с органами партийного контроля, о которых он говорил Волошину: „Три раза я уже подвергался чистке и три раза меня восстанавливали снова в правах без всяких ходатайств с моей стороны. В настоящее время партийный билет у меня снова отобран, и я вовсе не уверен, буду ли я восстановлен на этот раз”. Посмертно Брюсов все же остался членом РКП(б), что зафиксировано на мемориальной доске, висящей с октября 1939 года на стене его московского дома на проспекте Мира, 30».
И напоследок — из издательской аннотации:
«Завершающее выпуск эссе Бориса Садовского „Святая реакция”, хотя и публиковавшееся прежде, но не прочитанное еще широкой публикой, мы предлагаем рассматривать как Манифест этого другого, консервативного Серебряного века».