По ту сторону ручья

Чем более давней становится война, тем более толстым слоем легенд о героизме и доблести она покрывается. Известное дело: шрамы украшают мужчин, военные мундиры придают им стати. Человечество ведет войны с древнейших времен, а рассказы о славных подвигах будоражат воображение все новых поколений мальчишек. Много ли можно найти на карте мира стран, за свою историю ни разу не воевавших?

Одной из самых кровопролитных войн в истории Соединенных Штатов Америки стала гражданская война 1861 — 1865 гг., или война Севера и Юга — противостояние капиталистов северо-восточных промышленных штатов и плантаторов рабовладельческого юга. Противоречия двух этих групп нарастали в течение длительного времени, пока не перешли в ожесточенную борьбу за власть на спорных территориях и в стране в целом. Война закончилась победой Севера, установлением единой власти в стране и официальной отменой рабства.

Естественно, что столь значимые события нашли свое отражение и в литературе. Пожалуй, наиболее известным российскому читателю произведением — причем написанным с точки зрения проигравшей, «южной» стороны — стал роман Маргарет Митчелл «Унесенные ветром». Также можно вспомнить «Север против Юга» Жюля Верна. Кстати, на таинственном острове из его одноименного романа тоже оказываются американцы, бежавшие от гражданской войны, на сей раз северяне. И, наконец, действие романа «Маленькие женщины» Луизы Мэй Олкотт происходит во время гражданской войны в США, на которой служит в качестве полкового священника и получает ранение отец главных героинь.

Что интересно, хотя действие указанных произведений происходит на фоне войны, сама война не становится их главной темой, тем более — главной героиней. Здесь на первый план выведены любовные истории, приключения или семейные хроники, а война — не более чем обстоятельства, обостряющие накал страстей, хотя крушение привычного, довоенного мира в романе Митчелл показано со всей жесткостью и правдоподобием (Митчелл в своем повествовании опиралась на семейные хроники).

Совсем по-другому писал о войне Севера и Юга и о войне в принципе Амброз Бирс. Этот автор, возможно, менее известен и популярен у нас, чем та же Митчелл. Тем не менее он заслуживает самого пристального внимания. Военный топограф Амброз Бирс был участником гражданской войны США и знал о ней не понаслышке. Его рассказы, часто совсем короткие, всего на несколько страниц, производят сильнейшее впечатление.

Это не просто зарисовки или воспоминания. Через их сюжеты происходит осмысление самого феномена войны.

Бирс родился в 1842 году в штате Огайо младшим, десятым, ребенком в семье небогатого фермера. Он рано начал подрабатывать: то помощником типографщика, то официантом, то рабочим на кирпичном заводе. На гражданскую войну ушел добровольцем, сражался на стороне северян, перенес тяжелое ранение. В чине вырос от рядового до майора, служил до самого окончания войны.

 

После войны Бирс берется за журналистскую деятельность: он много лет проработает в разных газетах и журналах, будет вести колонку, писать очерки и статьи. Постепенно он становится известным и влиятельным автором и редактором. Его инициалы AGB (Ambrose Gregory Bierce) расшифровывают как Almighty God Bierce («всемогущий бог Бирс»). Параллельно с работой в периодических изданиях он пишет рассказы и стихи.

Не так гладко все оказывается в семейной жизни Бирса. Он был женат, имел двух сыновей, но обоих ему было суждено пережить. Жена, спустя годы совместной жизни, ушла от него. Говорят, что он был деспотичным главой своего семейства и тиранил близких, как когда-то его отец тиранил своих детей.

В 1913 году Бирс уехал военным корреспондентом в Мексику, где шла Мексиканская революция. Там он пропал без вести, дата и место его смерти не известны. Бирс закончил свою жизнь так же, как начал — отправившись на войну. Что он искал там? Может, новых сюжетов, а может, смерти, о которой так много писал.

 

Смерть, часто нелепая и бессмысленная, — та чудовищная изнанка войны, которую изображал в своих рассказах Бирс. Многие его персонажи — американцы времен войны Севера и Юга — хотят внести свой вклад в дело войны, не осознавая, что, так или иначе, им придется с ней встретиться — возможно, совсем не так, как это им представлялось.

Герой, пожалуй, самого известного рассказа Бирса «Случай на мосту через Совиный ручей» Пэйтон Факуэр — состоятельный плантатор, выходец из уважаемой семьи Он женат и, кажется, был бы вполне счастлив, если бы не «томился в бесславной праздности, стремясь приложить свои силы, мечтая об увлекательной жизни воина, ища случая отличиться»^[1]. И вот, в один прекрасный день он узнает, что неприятель занимается восстановлением железной дороги уже совсем близко, у Совиного ручья, мост через который только что был починен. Факуэру приходит в голову отчаянная мысль: пробраться мимо сторожевого поста и поджечь мост, несмотря на предупреждение о том, что за это будут казнить без суда и следствия.

Он смотрел на выпавший шанс проявить себя как на приключение и даже развлечение, возможность пощекотать себе нервы. Война у Бирса оказывается щедрой дамой, и Факуэр получает острых ощущений сполна, лишь с той оговоркой, что это последние его ощущения. Он пережил приключение, достойное графа Монте-Кристо, проявил немалую силу, выносливость и смекалку, ему сопутствовала невероятная удача: кажется, он смог бежать прямо из петли! Злая ирония заключается в том, что все это было его предсмертной галлюцинацией в момент повешения. Не сомневайтесь — как будто горько усмехается Бирс, — война даст вам то, за чем вы пришли, только вряд ли вы останетесь довольны.

Неожиданный печальный сюрприз преподносят военные реалии герою рассказа «Всадник в небе». Картер Дрюз — молодой человек, выросший в достатке и благополучии. Нетрудно предположить в нем жажду подвигов и славы при отсутствии иных, нежели поэтических, представлений о войне. Уроженец и житель юга, он решает присоединиться к войскам северян, и отец отпускает его со словами: «...что бы ни случилось, ты должен исполнять то, что считаешь своим долгом»^[2]. Возможно, так молодой человек стремился освободиться от родительской опеки и доказать отцу свою самостоятельность. Только мог ли он предположить, до какой степени ему придется отречься от своего отца?

Случай не заставит себя долго ждать, и молодой Дрюз последует наставлениям отца, убив последнего как вражеского разведчика. Узнав в наезднике, в которого он целился из засады, собственного отца, молодой человек на мгновение теряет самообладание, но, вспомнив отцовское напутствие, стреляет. Правда, стреляет в коня. Конь летит в пропасть, а наездник продолжает удерживаться в седле, и случайный свидетель этого странного «полета» готов поверить, что видит всадника апокалипсиса. Да и что же это, если не «конец света» в семье Дрюзов?

Настоящим символом человеческих заблуждений о войне можно назвать маленького мальчика из рассказа «Чикамога». Он лихо орудует в воздухе своим игрушечным мечом, снова и снова побеждая выдуманного врага. Играя, он заходит в лес и вдруг понимает, что заблудился. Мальчик испуган, но он устал и засыпает прямо в лесу. Пока он спит, совсем рядом разворачивается настоящее военное сражение. Ручей был форсирован, но позже армии пришлось отступить. Проснувшись, мальчик замечает странных существ, медленно приближающихся к нему сквозь лес. Это израненные умирающие солдаты из последних сил ползут в сторону ручья. Мальчик понимает это по-своему: ему кажется, что люди просто играют так. И он решает сделать их своей армией, становится впереди этого страшного «шествия» поверженных и идет домой, воображая себя великим полководцем.

Он видит пожар, но не сразу узнает в догорающих развалинах собственный дом. Сперва он будет весело играть с костром, искать, чего бы еще подбросить в него, чтобы пламя не гасло. Но вот мальчик замечает соседние постройки и, наконец, понимает, что произошло. В нескольких шагах он находит тело матери с пробитой головой. «Это была работа снаряда!» — заключает автор. Мальчик хочет закричать, но не может — он глухонемой от рождения.

Не так ли взрослые люди, словно этот шестилетний парнишка с деревянным мечом, снова и снова вступают в «игру», пытаясь выдать страшную действительность войны за веселую забаву? По степени символичности этот рассказ напоминает притчу. Ребенок — символ неразумности, деревянный меч — символ бессилия людей перед войной, которая каждый раз обязательно оборачивается против них самих. Мальчик дважды пересекает ручей, уходя из дома на «игрушечную» войну и возвращаясь, чтобы постигнуть войну настоящую. Этот ручей — символ границы между выдуманным и реальным миром. Можно делать вид, что реальности не существует, но рано или поздно придется в нее вернуться.

Детская вера мальчика в собственную непобедимость — символ человеческих иллюзий. Его готовность принимать раны и кровь на лицах полуживых солдат за клоунский грим — символ игры с тем, с чем играть кощунственно. Его глухота и немота — символ глухоты и немоты непричастных наблюдателей войны. Мальчик спал во время страшного сражения, находясь в его эпицентре, так как, будучи от рождения глухим, ничего не слышал. И даже осознав, наконец, ужасную реальность при виде своего пылающего дома и убитой матери, он не в состоянии издать крик, чтобы выразить себя и ту правду, которая ему открылась: «Из горла его один за другим вырывались бессвязные, непередаваемые звуки, нечто среднее между лопотанием обезьяны и кудлыканьем индюка»^[3].

Нет сомнений, что рассказы Бирса написаны по мотивам реальных событий. Кажется, выдумать такое невозможно: настолько невероятны эти сюжеты. В рассказе «Без вести пропавший» бессмысленная жестокость войны воплощается в ружье, наставленном прямо на лоб Джерома Сиринга. Зловещая ирония заключается в том, что это его собственное ружье, на котором он сам только что взвел курок, целясь в неприятеля, чтобы «в мире стало больше одной вдовой, одним сиротой или одной осиротевшей матерью, может быть, и всеми тремя разновидностями человеческого горя»^[4]. Но в результате случайного попадания снаряда рушится и без того непрочная постройка, на которую он взобрался (еще один символ!), и Сиринг оказывается под завалом из ее обломков.

 

Не имея возможности сдвинуться с места, герой понимает, что ружье может выстрелить от малейшего прикосновения. Ему некуда деться, он не может даже пошевелить головой, в которую целится ружье, по какому-то капризу судьбы зажатое обломками именно в этом положении. Он был отправлен в разведку, но, добыв необходимые сведения, задержался, поддавшись соблазну выстрелить в неприятельскую группу, которая оказалась у него на виду. Но за мгновение до выстрела сам был сражен, неожиданно очутившись под завалом.

На самом деле, ружье сработало в момент падения, но в общем грохоте или из-за потери сознания Сиринг этого не услышал. Он уверен, что ружье в любую секунду может его пристрелить. И одна мысль об этом сводит его с ума, причиняет страшные мучения. Избавиться от них он может лишь ускорив выстрел. Он нащупывает палку, с трудом дотянувшись, нажимает ею на курок и мгновенно умирает.

Идея судьбы незримо присутствует во многих рассказах Бирса, но в этом рассказе она становится полноправной героиней: «Еще с изначальных времен было предрешено, что рядовой Сиринг никого не убьет в это ясное летнее утро... Бесчисленное количество веков события известным образом переплетались в этой удивительной мозаике... Они переплетались между собою так, что поступки, которые хотел совершить Сиринг, нарушили бы всю гармонию рисунка»^[5].

Итак, все, что происходит, предопределено. Но участь, постигшая героя, не имеет ничего общего с идеей справедливого возмездия. Судьба здесь — равнодушная вышивальщица, занятая лишь создаваемым ею узором и игрой его линий. Образ такой своенравной, бездушной судьбы несет в себе женщина из рассказа «Убит под Ресакой». Она играет жизнью человека, не желая ему зла, но и не видя в нем большой ценности. Написанное ею письмо, брошенные на ветер слова («я легче перенесла бы известие о смерти моего героя, чем о его трусости»^[6]) — часть причудливого, но бессмысленного рисунка той самой «мозаики».

Чтобы не оказаться трусом в глазах своей возлюбленной, Герман Брэйл ведет себя на поле боя крайне безрассудно, не смея ни прятаться от пуль, ни идти в обход опасного участка. И, конечно, пули настигают его. Только он погибает зря: эта женщина не любила его, возможно, даже не вспоминала о нем, ей было все равно. Неоднократно автором подчеркивается красота героя, а его храбрость — вне всяких сомнений. И вот этот молодой, красивый, способный на сильные чувства человек погибает зря. Не оттого ли, что у Бирса на войне все зря?

Бессмысленность войны состоит в первую очередь в том, что ни одна война не завершает историю войн. Человеку суждено воевать, это тоже предопределено: его природой. Рассказ «Чикамога» начинается словами о том, что в мальчике с деревянным мечом, пусть понарошку, но уже воюющем в свои шесть лет, пробудился «отважный дух его предков»^[7]. И плантатор с добрыми глазами Факуэр тоже назван «воином в душе»^[8]. Эта тяга к солдатскому ремеслу неистребима, потому что генетически заложена в человеке. Бирс может показывать в своих героях и чисто звериную кровожадность. К примеру, Сиринг, разведчик-храбрец, отобранный для службы при главном штабе, вспоминает случай, «когда в минуту какого-то самозабвения он взял ружье за ствол и начал прикладом выколачивать мозги из головы какого-то джентльмена»^[9].

И все же человек — разумное животное. Он живет не одними только инстинктами. Точнее, он умеет их объяснить и, если нужно, оправдать. Еще одна тема, важная для Бирса и неотделимая от военной проблематики, — это тема долга. Воинский долг — это то, что может оправдать любые поступки, самый страшный выбор, как тот, что пришлось сделать Дрюзу из «Всадника в небе». Долг легко может стать способом переложить ответственность. Он позволит не задумываться, выполняя приказ. Пэйтон Факуэр назван человеком, «не слишком вдумчиво уверовавшим в неприкрыто гнусный принцип, что в делах любовных и военных дозволено все»^[10]. Так, несмотря на всю строгость военных правил, война — это еще и путь к вседозволенности, подпитываемой агрессивной человеческой природой и оправдываемой долгом.

Не задумываться значит заранее обезопасить себя от ужаса, который возник бы при работе мысли и осознании происходящего. Автор помещает своих героев в ситуации, когда они приходят в неописуемый ужас — до помешательства, до готовности к самоубийству, как в рассказе «Без вести пропавший». Это не просто страх (герои Бирса часто отважны и хладнокровны перед лицом опасности, к которой привыкли), но тяжелое потрясение от осознания беспощадной действительности, заложниками которой они невольно сами себя сделали.

 

Еще один яркий прием: финальные фразы часто переворачивают ход рассказов Бирса, меняя наше представление о том, как же все было на самом деле. К читателю, как и к самим героям, в один момент приходит понимание случившегося, и оно оказывается чудовищным. Этот момент можно описать как мгновение перед тем, как раздастся вопль ужаса. Пусть никто не кричит, пусть повисает мертвая тишина, но есть полное ощущение, что душераздирающий крик должен вот-вот прозвучать.

Отчасти в силу этого рассказы Бирса и вызывают такой убийственный эффект. Однако они принципиально отличаются от того, что мы обычно называем «страшными рассказами». Это не мистические истории о необъяснимых событиях или явлениях, намекающих на участие потусторонней силы, где страшное отдается на волю нашему воображению. У Бирса самой страшной оказывается объективная реальность, упрямо существующая, несмотря ни на какие попытки не замечать или отрицать ее.

Кажется, у Бирса нет иллюзий по поводу несовершенства человеческой сущности, безучастная к людям судьба жестоко играет ими, а войны, несмотря на свою бессмысленность, будут повторяться, пока существует человечество. Беспросветный мрак и обреченность? Да, пожалуй, участник гражданской войны Бирс видел жизнь именно так. Но что-то же заставляло его писать эти рассказы? Кто знает, возможно, он хотел, чтобы этот беззвучный крик все-таки был услышан и правильно понят.