Мария Галина: hyperfiction

В этом, то есть 2021 году московское издательство «ОГИ» выпустило довольно чудной роман.

Во-первых, это двухтомник, оба тома которого («Жизнь Ленро Авельца» и «Смерть Ленро Авельца», общим объемом 328+432 — то есть весьма солидные 760 стр) составляют некий общий сюжет — при желании, впрочем, таких сюжетов там можно вычитать несколько, чем мы и займемся.

Во-вторых, это такая футурология ближнего прицела (тут почти в буквальном, а не в переносном смысле) и прикладная политология (об этом чуть позже).

В-третьих, автор — человек, уже успевший о себе заявить. В частности, на «Мастридере» про него сказано: «Молодой прозаик и драматург Кирилл Фокин — самый перспективный фрешмен русской литературы»^[1] (лично меня этот новояз скорее раздражает), и далее — «Родился в Москве в семье театрального режиссера. Окончил истфак МГУ, где изучал историю международных отношений» (последнее для нас тут важно).

Фокин, при всей своей молодости, автор нескольких масштабных текстов, в частности альтернативно-исторического романа «Лучи уходят за горизонт. 2001 — 2091» (М., «ОГИ», 2017), уже тогда продемонстрировавший склонность к очень крупной форме (объем «Лучей…» — 672 стр.). Именно о них обозреватель и исследователь фантастики Владимир Ларионов пишет, что не хватало у нас масштабных футурологических полотен — и вот наконец-то^[2]. Тут, конечно, надо оговориться. Футурологических полотен у нас много, и большая часть их повествует о будущих блистательных победах российского оружия над коварными и агрессивными странами блока НАТО (я могу перечислить с полсотни по крайней мере, а то и больше, эта тема для отдельного социо-культурологического исследования, на одни обложки и аннотации можно любоваться долго-долго)^[3]. Есть еще — и значительно, честно говоря, более популярные в читательском сегменте — линейки постапокалиптики, где романов тоже очень много, но все примерно об одном. Привычный мир лежит в руинах, за Садовым кольцом — кровожадные мутанты и зомби, и только одинокие отважные бойцы за все хорошее ведут перестрелку с такими же отважными мародерами (тоже тема, достойная отдельного социо-культурологического исследования). Но вот серьезных романов о будущем, не палп-фикшн с патриотическим или постапокалиптическим уклоном, в современной России действительно раз-два и обчелся. Это тоже такой социо-культурный феномен — серьезные люди называют это «отсутствием привлекательного образа будущего». Запрос на такой образ, несомненно, есть. Но вот с масштабными и при том убедительными полотнами не очень-то. Попробуем разобраться, почему.

В этом смысле двухтомник Фокина приятное исключение — поскольку тут все безусловно всерьез. Но будущее, которое он тут рисует, вряд ли можно назвать привлекательным. Он, тут уже говорилось, вообще-то еще и политолог.  И всякие политологические максимы, которые он мимоходом излагает (побочная, не относящаяся впрямую к делу информация для читателя на самом деле очень привлекательна), вполне убедительны. Ну, например, про «стратегию безумца» — это когда правитель крупной ядерной державы ведет себя настолько отвязано, что соседям по планете непонятно, то ли он на самом деле такой безбашенный, то ли притворяется, но лучше не рисковать… Про то, что «негодяи чаще управляют, чем подчиняются: генсеки, премьер-министры, миллиардеры — такие же люди, как вы, только более беспринципные. В этом — секрет больших политиков: не в образовании или происхождении, не в деньгах — а в отсутствии принципов, при тех же глупости, безрассудстве и коварстве»… Про то, что «никогда не выходите на улицы, если не готовы стоять до конца. Если не готовы, то никогда, никогда по-настоящему не злите свое правительство. <…> поверьте, правительство сильнее вас. Не оно должно вас бояться — это вы должны бояться его. Пока вы не переходите черту, пока не демонстрируете превосходство, оно будет мириться с вами. Но если оно распознает в вас угрозу, то попытается вас уничтожить…»

Не то чтобы мы об этом не знали (Питер Уоттс — а он не политолог, но биолог — еще в «Ложной слепоте» писал, что миром правят социопаты — именно потому, что они социопаты), но Ленро Авельц вообще склонен к азбучным максимам. А уж все остальные имеем возможность наблюдать в режиме реального времени.

Сама я в политологии не очень, и это ставит меня в равные условия с любым «простодушным» читателем (прекрасный термин Сергея Костырко). Но вот попробуем разобраться, что я, как простодушный читатель, отсюда вычитала.

О каких-то своих впечатлениях я уже написала вот тут^[4]: но вследствие тамошнего формата ограничилась более-менее частными высказываниями — в основном касательно фигуры героя; все-таки он вынесен в заглавие двухтомного романа. Попробую тут подробней остановиться на некоторых более общих моментах — насколько я их понимаю. Повторюсь, это будут записки простодушного.

Итак, ближайшее будущее. Значительная часть так называемого «цивилизованного мира» объединена в Альянс (Россия в Альянс тоже входит, что лестно). Государственная структура каждой отдельной единицы Альянса сохраняется неизменной (в смысле какой была до объединения, такой и осталась) с одной-единственной поправкой — армии стран Альянса объединены в общую Армию Земли под эгидой Организации — чего-то вроде нынешней ООН, но, понятно, несравнимо более могущественной и эффективной. Организация, собственно, занимается всеми внешнеполитическими проблемами Альянса, ну и внутриполитическими немножко, как бы подправляя естественный ход политической жизни внутри той или иной страны — не всегда при том спрашивая на это разрешения, понятное дело. Государства, лишившись армии (то есть армия-то у каждого есть, но вот на командных постах представители Организации), оказываются в каком-то смысле небоеспособными единицами внутри Альянса (и тем снимается вопрос локальных войн, в том числе и гибридных, и маленьких победоносных операций), зато в высшей степени боеспособными, можно сказать, на вынос. Тем более мир, как всегда, бурлит — в Африке кошмар что творится, ядерное оружие у каждого мало-мальски уважающего себя президента или царька, ну и пошло-поехало. Латинская Америка тоже, мягко говоря, нестабильна. Но самый большой очаг напряженности — Китай, опустошенный ядерной катастрофой, и возникший на его руинах город-государство Шанхай; и там тоже смута, и вот-вот что-то такое страшное начнется. В собственно Китае вообще непонятно что делается — вроде там пытаются деактивировать зараженные земли, деактивацией занимается ТНК «Сан Энерджи», которой Организация покровительствует. На самом деле дело мутное, и «Сан Энерджи», бесконтрольно властвующая на территориях, куда никому другому доступа нет, занимается там испытанием психоактивного оружия, что запускает цепочку неких событий, которые, собственно, и являются содержанием первой книги. Во второй этот клубок событий разматывается — с переменным успехом. Тут еще фишка в том, что в первом романе изложение описываемых событий идет от лица явно ненадежного рассказчика, а во втором такой коллаж, где ненадежные источники информации мешаются с надежными, что уж окончательно размывает картину. Как можно манипулировать информацией, нам показали еще в первой книге; да мы, собственно, и без того прекрасно знали.

Но я отвлеклась.

Организация — оплот глобального миропорядка — состоит из людей, и люди эти, ну, такие люди. Высшие эшелоны власти, как уже было сказано, ничем не лучше остальных. Один — коррупционер, купленный этой самой «Сан Энерджи» с потрохами, другой — любитель ходить на очень специфические порносайты, а третий еще что-то там… Именно их несколько бестолковые действия, когда каждый тянет на себя, когда у каждого — свой скрытый интерес, приводят в конце концов к радикальному усмирению мятежного Шанхая, где к власти пришел, кажется, не менее, а то и более неприятный манипулятор и диктатор (под маской спасителя отечества, понятное дело, чуть ли не святого) преподобный Джонс. Усмирили, можно сказать, до почвенного слоя. Хотя бомбардировка была не ядерная. Так, обычная.

Ну вот. Тут и выходит на первый план самый симпатичный персонаж романа (наш главный герой, наш ненадежный рассказчик не в счет) — генерал Уэллс, символический отец Авельца, человек безусловно неподкупный, честный, идейный и в высшей степени положительный. Я бы добавила еще и «прямой», но генерал Уэллс — руководитель Особого Комитета Организации, ОКО, такого государства в государстве, как это, собственно, обычно и бывает, и прямым ему по должности быть не положено. Тем не менее ему, а он одновременно и Глава Вооруженных сил Альянса, поручено зачистить Шанхай, и поручение это он, как военный человек, выполнил. Выполнил, хотя ему все это в высшей степени неприятно. И упомянутые фигуры во главе Альянса, эти разожравшиеся бюрократы, ему тоже в высшей степени неприятны. Наш герой — золотой мальчик Ленро Авельц (и правда золотой, папа его — самый настоящий миллиардер), выпускник самой престижной в мире политической академии Аббертон, карьерист, беспринципный тип и правая рука Уэллса, не только разделяет его взгляды и вот-вот станет зятем Уэллса, но и присутствует при зачистке, безуспешно пытаясь вывезти из огненного ада своего старого друга-соперника-однокашника. Что, конечно, не добавляет.

Так вот, Уэллс, понимая всю неэффективность, всю продажность, всю глупую человечность верхушки Организации, ненавидя устроенную Организацией, этими продажными штафирками, бойню, в которой погибли четыре миллиона человек, планирует переворот — у него уже есть верные люди в ОКО, он собрал команду, он изменит мир к лучшему, он прекратит все эти глупости. У него есть план. И Авельц, который вот-вот станет его первым замом, зятем, фактически вторым властелином цивилизованного мира (ну, того, что от него осталось), его сдает. Той самой Организации. Ее продажным и лживым политикам.

Потому что.

«С наступлением режима Уэллса установится царство террора. Праведный, или неправедный, служащий великому или ничтожному, террор — всегда террор».

Потому что.

«Я слушал отдающийся в висках гул и рокот тирании на подходе; я видел, как будущий Уэллс, пожизненный диктатор, Цезарь или Август, издает законы: „о защите общественной морали”, „о цензуре”, „о расширении полномочий спецслужб”, „о поиске врагов народа”,„о ведении справедливой войны”. <…> Если Уэллс победит, он установит глобальный тоталитаризм».

Ну, может, потом когда-нибудь установится так чаемая Авельцем меритократия, власть лучших, наступит золотой век и все такое. Может быть. А может, и нет.

Авельц, этот новый Каин, сдав своего друга, приемного отца, благодетеля, доверившегося ему во всем (такие предатели мучаются в самом страшном, самом глубоком круге Дантова Ада), и тем подписав себе отсроченный, но неотвратимый смертный приговор, подарил людям свободу выбора. Ничего больше. Но свободу. Потому что это — наивысшая ценность.

Собственно, это и есть единственный значимый поступок Авельца. Все остальное, чем он так хвалится и гордится, — так, мелкие политические интрижки.  Не очень даже тонкие и не очень на общую картину влияющие. Ну посадил в новой России прогрессивного и просвещенного Патриарха на место уж совсем ортодоксального и злобного. И наоборот — продвинул в Штатах ортодоксального религиозного лидера в кресло Президента — вместо как раз просвещенного и прогрессивного, потому что с первым Альянсу удобно было работать, а со вторым — нет. Но «посадил» и «продвинул» все-таки слишком сильные выражения. Так. Способствовал. Решения принимали сами люди. Как всегда, впрочем.

Из второй книги (а примерно на упомянутом эпизоде предательства благодетеля и заканчивается первая) видно, что мир воспользовался выбором Авельца не то, чтобы удачно, а как всегда. Мятеж внутри Организации как вызревал, так и вызревает, разве что ушел в подполье. Сама Организация, соответственно, нестабильна и коррумпирована, не может отличить правую руку от левой; то есть — где друг, где враг, кого поддержать, кого придержать; терроризм резко активизировался, антиглобализм поднимает голову по всему миру.

Вообще-то антиглобализм, учитывая, что Организация, состоящая из людей с самыми разными интересами и выгодами, не то чтобы удачно отвечает на очередные мировые вызовы, а решения ее большей частью ошибочны (вот уже и в Латинской Америке черт знает, что творится по вине той же Организации), и не такой уж плохой выход из создавшейся ситуации. Мир почти всегда был разобщенным, анти-глобальным и держался на системе сдержек и противовесов. Но в условиях, когда мир нашпигован оружием, в том числе и, ну, грубо говоря, психотронным, антиглобализм — это просто множество маленьких диктаторов, бесконечно воюющих друг с другом за свои маленькие выгоды. Вот уже и блистательный Арабский Союз разваливается на несколько враждующих государств, а тут еще эта самая зловещая «Сан Энерджи» что-то крутит, и не только она. Компания, которую поддерживает Авельц в противовес «Сан Энерджи», тоже, набираясь сил, становится не менее э… эффективной. ТНК тоже, знаете, те еще фрукты.

Хитрый Авельц (на самом деле не такой уж он и хитрый, больше, как я выше тут писала, на себя наговаривает) пытается, чтобы спасти мир, сколотить все-таки что-то наподобие — с дальним расчетом — меритократии из бывших своих аббертоновских однокашников, но, кажется, опять получается что-то вроде Ордена Меченосцев, объединенных Тайными Мистическими Ритуалами.  А про Орден Меченосцев мы опять-таки все знаем. Тем более, агенты ОКО внедряются и туда. А как же иначе?

Тут имеет, наверное, смысл задаться вопросом — получается, и так плохо, и так плохо. А как хорошо-то? Какую стратегию вообще имеет смысл выбрать, чтобы обеспечить человечеству мир и процветание?

Ну ладно, согласимся, свобода — в частности свобода выбора — неотменяемая и безусловная ценность. Ну а дальше-то что?

Фокин, похоже, любитель фантастики и мимоходом ее то тут, то там цитирует. В частности, например, «Звездный десант». Вернее, его герой цитирует «Звездный десант», ну, в общем, это одно и то же. Но я в связи с этим хочу вспомнить два других текста.

Блистательный рассказ Станислава Лема «Дознание» (1968, по нему еще был снят советский не очень удачный фильм с очень хорошим Кайдановским) построен на том, что командор Пиркс, к тому времени старый, опытный, уверенный в себе космический волк (в рассказах он проходит путь от толстощекого стажера до э… предпенсионера) должен всесторонне оценить «смешанный» экипаж космического корабля. Смешанный — потому что часть экипажа — люди, часть — неотличимые внешне от людей роботы. Один из них — движимый собственными интересами, но как бы играя в то же время и на руку Пирксу, который от перспективы быть замененным роботом далеко не в восторге, — подстраивает аварийную ситуацию, в которой Пиркс должен принять некое ключевое решение, дать команду, взять на себя ответственность…  А там — такие планы в планах, колеса в колесах. Пиркс, чуя неладное и не зная, как ему поступить, молчит, преступно тем самым подвергая экипаж опасности, пилот-робот начинает нервничать, поскольку изначально в его план как раз и входило, чтобы Пиркс отдал несколько — ошибочных в подстроенных условиях — команд, единственное назначение которых — их фиксация черным ящиком; мол, действия не робота, а командира привели к катастрофе, вот и черный ящик все зафиксировал. А он только выполнял приказ начальства.

Робот этот все же решает и дальше действовать на свой страх и риск; даже понимая, что его план срывается (роботы всегда поступают логично), согласно тщательно выстроенному, но обесцененному этим молчанием плану, все-таки пытается развернуть корабль, убив тем самым непомерными перегрузками всех людей на борту — но выполнив дорогостоящую программу исследований и сохранив корабль и часть экипажа. Он, собственно, так первоначально и намеревался, полагаясь на то, что приказы командира загонят корабль в ловушку, и это будет единственным выходом.

Уже на Земле Пиркс предстает перед трибуналом (роботов-астронавтов конструировали опять же ТНК, а им выгодно обелить свой продукт и опорочить Пиркса как командира, едва своим молчанием не погубившего корабль и весь экипаж), однако трибунал Пиркса оправдывает — он молчал в рамках инструкций, формально не нарушая ни одного пункта.

Пирксу, однако, интересно другое — а можно ли вообще было отдать правильную команду в тех условиях, в которые их загнал робот-интриган? Так вот, просчитав все варианты на «большом вычислителе» (вот он, теплый ламповый век!), Пиркс пришел к выводу, что такой команды не было. Пилот Кальдер, он же робот-андроид, не оставил ему ни единого шанса. Они спаслись, да, но спаслись чудом. Проскочив через щель Кассини шириной в 4 500 км, если вам интересно. Ну, пространство, чистое от обломков, совсем узенькое, что-то около 800 км.

Пиркс своим молчанием предоставил Кальдеру свободу выбора. Тот распорядился ею очень по-своему. Но суть не в этом — дело в том, что правильной стратегии может не быть вовсе. Спасает только случай. Если спасает.

Есть и еще одна история, уже из недавних времен.

В 2007 году Юлия Латынина, автор высоко ценимого знатоками фантастического «Вейского цикла» — тоже такой прикладной инструкции по политэкономии и социологии — пишет (кажется, на этом пока закончив карьеру писателя-фантаста) роман «Нелюдь» (М., «Эксмо», 324 стр.).

Действие там происходит совсем уже в отдаленном будущем. Люди благополучно расселились по Галактике, все шло неплохо, но продажная демократия с ее играми в толерантность и дружбу галактических народов (не без выгоды для определенных, сугубо земных структур и персон) привела к чудовищной войне с паукообразными такками: совершенно несовместимым с человечеством, чудовищно конкурентоспособным — и к тому же стремительно размножающимся — видом. Человечество предсказуемо столкнулось с такками — и почти проиграло. Потому что демократия, говорит мудрый прапрадед Ли Мехмет Трастамара своему правнуку и главе оперативного штаба Службы Опеки генерал-полковнику Станису Александру Рашиду Трастамаре (впрочем, ко времени разговора его, кажется, повысили), «это такой образ правления, при котором вот все это быдло, которое жрет, спит и размножается, выбирало себе в правители того, кто пообещает им, что они будут жрать, пить и размножаться еще комфортней». Потому что «если главное — это твоя жизнь, если политики пляшут вокруг тебя, обеспечивая тебя лучшей пенсией и лучшим медобслуживанием, если ты — мерило всех вещей и твои права — выше всего, то как может быть твоя смерть выше твоих прав? Как ты можешь умереть ради человека, которого ты сам избрал, чтобы он делал тебе хорошо? Как ты будешь умирать ради родины, которая есть совокупность пенсий, фондов и прочих способов человеческого осчастливливания?»

В результате, сто тридцать лет тому «атакованное чужаками человечество совершает вынужденный выбор и доверяет власть эдакому космическому сталину — императору Чеславу»^[5]. Чудовищным усилием и напряжением — и огромными жертвами — врага удалось победить, но «триумф человечества плавно переходит в тотальное загнивание и разложение общества, в котором любое проявление воли и чести возможно только в противостоянии с властями»^[6], где постепенно — именно в силу последнего — власть прибирают к рукам спецслужбы (тут они, вернее, она называется Служба Опеки). Наследник ныне действующего императора и командующий императорским флотом — принц Севир — бессильный гедонист, кукла, которой манипулируют все, кому ни лень, алчный интриган и садист. Коррупция и воровство вновь набирают чудовищные обороты, и для поправки дела явно нужна маленькая победоносная война, вот только надо срочно найти кого-то для создания полноценного образа врага — а как его найдешь? Четырех наиболее опасных соперников Империя уже инкорпорировала в свою структуру, ну, грубо говоря, поработила, крича при этом о равенстве и братстве — как же без этого. К образу врага мы еще вернемся, сейчас о другом.

В общем, выходит так, что демократия неплоха для мирного времени, потому что мирное время ничего такого от каждого отдельного человека не требует, но рано или поздно загнивает и становится либо охлократией, либо плутократией. А совершеннейшая диктатура, когда тебя могут расстрелять за то, что ты заснул за стендом после нескольких бессонных ночей и запорол сборку — как тетку прапрадеда Трастамары; или за то, что ты, не спав трое суток, не выдержал, бросил смену и пошел спать — как сестру прапрадеда Трастамары, годится на момент экстремальной ситуации (побеждает тот, кто не дорожит своей жизнью, а для этого ему надо объяснить, что его жизнь в принципе ничего не стоит — и, да, это работает, в результате человечество совершенно безнадежную войну-то выиграло). Но в мирное время она неизбежно вырождается в коррумпированную структуру, где все ненавидят и подсиживают всех.

Опять — куда ни кинь, всюду клин.

Понятно, что в этой, безвыходной, в общем, ситуации тот самый омерзительный и мерзопакостный принц Севир, чтобы немножко встряхнуть зажравшихся соратников и мобилизовать недовольное население, затеял эту самую «маленькую победоносную войну, чтобы освободить поселенцев Харита от власти тех, кого официальная пропаганда объявила чудовищами» (так в аннотации, ну, модель опять же понятная, нам остается удивляться разве что прозорливости автора). Хариты, говорит официальная пропаганда, промыли мозги поселенцам-людям и те теперь воюют на их стороне, идут на смерть ради ложных ценностей — а значит, людей срочно надо спасать (тех, кто остался, остальных поселенцев Севир и компания тридцать лет назад уже как бы спасли, такая была борьба за мир, что камня на камне не осталось, — спасают тех, кого не до конца выбили тогда).

На самом деле, вопреки утверждениям официальной пропаганды, хариты — раса метаморфов и мудрецов, люди, поселившиеся на их планете, воспринимают их чуть ли не как богов; и, кажется, взамен получают некие сверхспособности, включая почти полную неуязвимость и способность к регенерации — а также управление живой материей посредством мысли. Кажется. А может, хариты подменяют землян идентичными копиями, которые и сами не осознают, что они копии. Некоторых — точно подменяют. Например, хариты потихоньку, незаметно замещают собой всю властную верхушку — они, чуждые алчности, зависти и прочих человеческих пороков, возможно, и выведут человечество из того тупика, куда людей загнала собственная их природа. Ну, прямо как в рассказе Айзека Азимова «Улики» (1946), где робот-мэр оказался гораздо лучшим мэром (и уж сто пудов лучшим человеком), чем его человек-соперник. Жаль, кстати, Орсон Уэллс не снял по этому рассказу фильм, хотя вроде и собирался^[7].

Что же получается? Сами люди спасти себя не в состоянии — просто в силу самой своей человеческой природы? Надо звать на царство чужаков, нелюдей? Порядка нет, приходите и правьте нами?

Идея, может, и неплохая, но в реальности мы охотней поверим в модель, развернутую в рассказе Теодора Старджона «Скальпель Оккама» (1971), где рептилоиды тоже подделываются под сильных мира сего, под могущественных глав корпораций, меняя этот мир под себя — побольше СО₂, поменьше О₂, поменьше ядовитой для пришельцев зелени, побольше благотворных для них же фабричных выбросов… В это мы поверить готовы — само название рассказа тому подтверждение.

С будущим, иными словами, у нас наметились некоторые проблемы. Что с ближним, что с дальним (хотя «Нелюдь» скорее все-таки метафора настоящего, чем модель далекого будущего). Но вот и Император Александр Галактика в футурологическом полотне «Я, хобо: Времена смерти» Сергея Жарковского (2005) тоже очень, очень неприятный человек, и вообще на зажравшейся Земле хрен знает что творится, а идеальное общество космачей может существовать только в условиях тотального дефицита и постоянной опасности, когда от каждого зависит жизнь каждого.

А вдруг позитивных картин будущего у нас потому и нет, что мы уже прекрасно знаем себе цену и понимаем, что обречены?

Тогда что же спасет? Рацио? Прагматический, взвешенный, разумный подход?

Фанфик «Гарри Поттер и методы рационального мышления» учит нас, что переход противоречивого и сложного человеческого мышления на рельсы логики и, следовательно, адекватности — дело хорошее и нужное. В общем-то, оно так и есть. Скажем, будь очаровательная, милая, талантливая, открытая, сердечная и т. п. Лили Поттер (урожденная Эванс) хоть чуть-чуть великодушней — и адекватней, логичней — по отношению к своей сестре-простушке, награди она сестру, владея магической силой, хоть каплей привлекательности, та не вышла бы замуж за ужасного Дурсли, а вышла бы за дона, в смысле университетского профессора, как оно по Юдковски и получилось, и Гарри не рос бы в каморке под лестницей (ну тогда и архетипической истории про вознесшегося сироту бы не было).

 С другой стороны, в неявном и страшном противостоянии человека и робота Пиркс потому и выиграл, что действовал нерационально. Нерациональное поведение при быстро меняющихся и частично неучтенных факторах позволяет быстро принимать решение (с некоторой вероятностью даже и правильное) и может стать залогом выживания особи, а следовательно и вида.

С третьей стороны (третьей стороны по логике не бывает, но она всегда на самом деле есть), и сам Лем в торжество человеческого начала не очень-то верил. В повести «Голем XIV» (1981) мыслящая машина Голем XIV призывает человека отречься от своей — уж очень биологически обусловленной — природы, «ибо, только отринув человека, спасется Человек!» Раз уж в ходе эволюции действует, по словам Голема, «отрицательный градиент системных решений», то не стоит так уж доверяться ее мудрости и, главное, верить в то, что у нее есть некая иная цель кроме игры «передай дальше» — трансляции генетического кода от организма к организму. А раз так, то человек — это результат стохастических и неэффективных процессов и решений. Ну да. Конечно. Лемовские роботы вообще любят на эту тему рассуждать — доктор Барнс в «Дознании» говорил Пирксу примерно то же самое, только с несравненно меньшим пафосом.

Хотя вот вроде бы разум, сознание — все-таки цель эволюции? Познание Вселенной самой себя посредством вот этого вот инструментария?

Но если и так, то что дальше? Отказ от телесности и связанных с ней системных пороков, выход на тот уровень, когда мысль = действию; то есть тот же трансгуманизм? Что ж, может быть. Собственно, в прекрасном романе «Конец детства» Артура Кларка (1953) все так и произошло. Человечество, влившись в симбиоз космических разумов, обрело наконец окончательную свободу — и потеряло себя как вид и совокупную, но единицу.

Но даже если и так, если все получится, это будут уже не люди, вот в чем проблема.

Что нам до них?