Воздушный устав

Крестословица

 

Занятье первейшего сорта —

зажав самописку в горсти,

пробраться сквозь клетки кроссворда

и слово по буквам найти.

 

Открывшим словесную дверцу

такой развернётся простор,

что Ричарду Львиному Сердцу

там в пору промчаться в опор.

 

Смотрите: они однородны —

и Ричард, и рыцарь, и речь.

Смотрите: сквозь блонды и бонды

в кроссворде наметился меч.

 

Как много названий и званий,

но избранным хватит ли мест?

Смотрите: на месте зияний

в кроссворде возвысился крест.

 

Зачем нам еда и объедки,

пустого простора проспект,

когда между прутьями клетки

открылся словесный просвет.

 

 

*  *  *

 

Глаза закрываю и вижу

на Север крутой поворот.

Там бегает Сольвейг на лыжах

и Гильда на башню зовёт.

 

Уймись, неразумная дева!

Строитель, построив — устал.

Иная заявлена тема,

Silentium смотрит с холста.

 

И это не сложно, а просто,

и малая доля притом:

не горе, не море, но остров,

не горе, не горы, а дом.

 

Да славятся малые страны!

И Генрик, и Гамсун, и Григ,

и Глан, заживляющий раны,

и Мунк, утишающий крик.

 

Спешите наезженным настом

на Север, на Юг, в Тенериф —

куда возвращается Нансен

и Амундсен, крылья сложив...

 

*  *  *

 

Убежал от Бабы от Яги,

от избушки в смешанном лесу

и свои куриные мозги

в этот раз до дома донесу.

 

Но победа ль — скрыться от врага?

Лес шумел, а нынче только пни.

И пока не схавала Яга,

сам отведай Ягиной стряпни.

 

 

*  *  *

 

Зелёная зона Ноздрёва,

собачья и рачья земля

разверзлась от зёва до рёва,

Миколу на «Г» оголя.

 

Кулик не великая птичка,

а всё же болото хвалит.

Застряла заезжая бричка,

и барин чиниться велит.

 

Плескалась какая-то Волга,

и дамы стонали «оррор!»,

но жить терпеливо и долго

бровастый велел прокурор.

 

Как раки, разлезлись дороги.

Проезжий, валюту меняй!

Вонючий отшельник в остроге

да дяди Митяй и Миняй.

 

Но коли сие не годится

для справа значительных дел,

то Гоголь, залётная птица,

в Италию улетел.

 

 

*  *  *

 

Умолкла последняя птаха,

закат, догорая, кровит.

Набоков из штата Утаха

выходит на ловлю Лолит.

 

Молчат посетители паба,

лишь поезд кричит вдалеке —

и бабочка (малая баба!)

трепещет в кисейном сачке.

 

Присяжные морщатся едко,

судья поправляет парик.

Улики: морилка, рампетка

и груда сомнительных книг.

 

В детали дотошливо вроясь,

дальнейших не ждут новостей.

И только бедняжка Долорес

никак не дождётся гостей.

 

Любимая, век твой недолог,

грустят Арлекин и Пьеро.

Затем и грызёт энтомолог

своё золотое перо.

 

 

*  *  *

 

Евреи Учитель и Школьник,

наскуча программою школ,

гуляют в районе Сокольник,

забыв про пятёрки и кол.

 

И лёт обретя соколиный,

усвоив воздушный устав,

они поднялись над равниной,

как некий небесный состав.

 

Законы земных тяготений

их более не тяготят:

Учитель не менее гений,

чем Школьник — аэростат.

 

Далече от волчьего вою,

от мест, где шакалит шакал,

летают они над Москвою

точь-в-точь как придумал Шагал.

 

 

*  *  *

 

Сон делит жизнь на завтра и вчера,

а это значит, что сегодня — сон,

в котором время — только вечера,

притушен свет и говор приглушён,

и тихо, говори не говори,

ты спрятался, тебя как будто нет,

но вот — нашли! И раздаётся крик,

с которым появляешься на свет.

 

Какое завтра открывает явь?

И кто его увидит? Уж не я ль?

 

 

*  *  *

 

Рыбою быть бы —

суши минуть,

плыть бы и плыть бы

и не тонуть.

 

Хладною кровью

страсти тушить

и на здоровье

жить не тужить.

 

Глянешь в оконце —

губу на рвань.

Сложат на солнце —

ссохнешь в тарань.

 

Воблой — не Волгой:

долго волок

памятью волглой

икры и молок.

 

Это ли горе —

мокрая глыбь:

в речке и в море

рыбой меж рыб.