Сериалы с Ириной Светловой

Темная сторона

Сериал Джонатана Нолана и Лизы Джой «Мир Дикого Запада» («Westworld») все дальше уходит от первоначальной идеи Майкла Крайтона, послужившей толчком для сюжета этой, продолжающей набирать обороты эпопеи. История футуристического парка развлечений, где совершенные андроиды осознали природу своей реальности и не захотели больше служить игрушками для пресытившихся людей, уже в первом сезоне, носящем подзаголовок «Лабиринт» (2016)^[1], стала поводом для философских размышлений о темных тупиках человеческого разума и о влиянии творения на своего творца. Второй сезон «Дверь» (2018) довел повествование до непримиримого столкновения двух мыслящих видов, приведшего к уничтожению почти всех антропоморфных роботов, кроме самого первого и наиболее сложного экземпляра по имени Долорес (Эван Рейчел Вуд), которой, как героине фильма «Из машины», удалось вырваться из плена и отправиться в мир людей с целью их тотальной ликвидации. Третья часть, названная «Новый мир» (2020), выводит эту запутанную притчу на уровень мрачной антиутопии, напоминающей пессимистические пророчества «Черного зеркала», знакомя нас с тем миром, который породил такое уродливое увеселение, как резервация, где богачам позволено безнаказанно мучить и убивать неотличимо похожих на людей мыслящих существ.

До сих пор действие сериала в основном происходило в парке, носящем имя своего первого спонсора — Джеймса Делоса, и короткие сцены за его пределами не позволяли зрителю составить цельное представление об обществе не очень отдаленного будущего, сформировавшем столь жестоких, лишенных малейшей эмпатии личностей, как его второй владелец Уильям (Эд Харрис), многие годы приезжавший в парк, чтобы выплеснуть на безответных роботов ярость, накопившуюся в его реальной жизни. В третьем сезоне мы наконец начинаем больше понимать, насколько деградировала человеческая цивилизация к 2058 году, к которому отнесено действие основной сюжетной линии сериала. Из беглых реплик персонажей мы узнаем, что человечество пережило волну экологических катастроф и кровавых конфликтов, в которых был стерт с лица земли Париж, уничтожены слоны и исчерпаны все естественные источники энергии. И, как обычно случается в период смуты, нашелся лидер, считающий человечество кучкой головорезов, провоцирующих один коллапс за другим, и нашедший способ упорядочить существование этих анархических созданий и минимизировать вызываемую ими энтропию.

Новым теневым властителем мира становится гениальный программист Ангеран Серак (Венсан Кассель), который вместе с братом создал стратегический алгоритм, способный на основе анализа метаданных предвидеть и предотвращать малейшие отклонения от идеального течения событий. В результате сложилась своеобразная форма цифровой диктатуры, саркастически названная меритократией, при которой глобальный искусственный интеллект определяет не только профессиональную пригодность людей к той или иной деятельности, но и их лояльность к новому порядку. Такая методика напоминает технологию профилактики преступлений в фильме Стивена Спилберга «Особое мнение» и на какое-то время действительно обеспечивает безупречное функционирование системы. Однако само название, данное грандиозному суперкомпьютеру, безошибочно выбирающему оптимальный вариант из неисчислимого множества вероятностей, недвусмысленно предвещает неизбежную катастрофу. Первые модели гигантского процессора были названы в честь царей древнего Израиля — Саула, Давида и Соломона, чтобы обозначить преемственность могущества, а вот последней, самой мощной версии досталось имя сына и неудачливого наследника великого Соломона — Ровоама, при котором единое государство распалось на две враждующие страны и народ был ввергнут в пучину войн.

Религиозные реминисценции и раньше были вкраплены в повествование. Размышляя о своей роли творца нового вида разумных существ, полностью подвластных прихотям человека, креативный директор Делоса Роберт Форд (Энтони Хопкинс) горько замечал, что нельзя играть в Бога, не заступив на территорию дьявола. Новым соперником Всевышнего, претендующим на абсолютное господство над миром, ощущает себя Серак, подчинивший все человечество своей безраздельной власти, управляющий государственной политикой, по собственной воле назначающий и свергающий глав государств. Впервые мы видим его в роскошной оранжерее, напоминающей райские кущи, где он вкушает яблоко, как символ собственной причастности к сакральным тайнам мироустройства. Насмехаясь над христианской доктриной воздаяния, Серак считает целью своего существования создание нового бога, который спасет мир от самоуничтожения и утвердит вечный незыблемый порядок, при котором история перестанет быть импровизацией. Такой верховной сущностью и становится всезнающий Ровоам, который умеет не только предвидеть, но и направлять события. Беспрекословное подчинение этому квазибожеству носит черты религиозного поклонения, например, когда люди, желая притупить боль или выключить сочувствие к тем, кого им приказали убить, кладут на язык пастилки, напоминающие облатки церковного причастия. Но новый повелитель лишен какого бы то ни было милосердия, и название первой серии «Смилуйся, Господи!» звучит горькой издевкой. Идиллия, созданная тотальным цифровым контролем, носит иллюзорный характер. Загнанные в жесткие иерархические ячейки, люди словно загипнотизированы системой, лишившей их свободы и предопределившей будущее. В социальных низах продолжают процветать мелкие преступники, которых Ровоам посчитал недостойными нормальной работы. Но и богачи чувствуют искусственность такого порядка, ощущая себя заключенными в какую-то симуляцию и напрямую сравнивая свою жизнь с существованием машин из Делоса.

Мотив иллюзорности происходящего, невозможности отличить действительность от гиперреалистичной имитации появляется с самых первых кадров третьего сезона в титрах каждой серии, которые были несколько изменены по сравнению с предыдущими версиями и могут послужить концептуальным ключом к новым смысловым аспектам сериала. Солнце, к которому, обжигая перья, как Икар, летит орел, и зеркальная фигура, к которой тщетно стремится пловец, оказываются фикцией, поскольку двойником человека служит его собственное отражение, в которое он погружается, как в небытие, а могучая птица обманута ослепляюще ярким софитом. Тема неуловимости реальности подчеркнута большим количеством зеркал и других отражающих поверхностей, которые дробят материальный мир, лишая возможности понять, какой из его вариантов настоящий. В отличие от предыдущих сезонов, композиционное построение которых вводило зрителя в заблуждение неочевидными временными скачками, действие третьего сезона в основном происходит линейно, но его структура не менее сложна. Вместе с героями мы никогда не можем знать наверняка, не является ли происходящее миражом. Уильям близок к помешательству, беседуя со своими призраками, не в силах определить, мучают ли его галлюцинации или это Долорес целенаправленно сводит его с ума. Присутствие Серака часто оказывается мнимым, поскольку продвинутые технологии позволяют ему присутствовать в разных местах в качестве голограммы. А иногда вместе с обескураженными персонажами мы должны догадаться, что и вовсе покинули материальный мир и попали в искусную симуляцию, как в случае Мейв (Тэнди Ньютон), цифровое ядро личности которой Серак похитил из Делоса, надеясь выманить у нее информацию о зашифрованных и спрятанных данных о посетителях парка. Но наиболее сложной фигурой третьего сезона в очередной раз оказывается Долорес, решившая наказать человечество за все пережитые ею мучения и за утрату всех, кого она любила.

В конце второго сезона, оставшись последней выжившей представительницей своего вида, Долорес выбирается из парка в обличье исполнительного директора Делоса Шарлотты Хейл (Тесса Томпсон), пытавшейся ценой любых жертв добыть секретные сведения и доставить их, как мы теперь понимаем, Сераку, на которого она давно работает. В своей сумочке Долорес-Шарлотта уносит пять контрольных модулей, называемых жемчужинами, с помощью которых она сможет воссоздать пятерых себе подобных, поскольку в доме ее создателя Арнольда, где она находит убежище, есть вся необходимая для этого аппаратура. Долгое время авторы умело скрывают от нас, каких именно союзников выбрала себе в помощь Долорес. Поначалу загадку представляет собой даже личность, скрывающаяся под маской Шарлотты. Пытаясь играть роль циничной карьеристки ради получения необходимой для победы над людьми информации, лже-Шарлотта явно пребывает в состоянии экзистенциального кризиса сродни тому, который терзал модель Джеймса Делоса, которого его зять Уильям пытался возродить в искусственном теле. Она постоянно забывает, кем является на самом деле, боится оставаться одна, как Хари из «Соляриса», остро нуждаясь в присутствии Долорес, которая, утешая, обнимает свою товарку, как обнимала застрелившегося Тедди, что служит ложным намеком на то, что в синтетическом теле Шарлотты, возможно, скрывается погибший, но бессмертный, как все машины, самый преданный соратник Долорес. Однако внимательный зритель помнит, что Долорес, действительно собиравшаяся взять жемчужину своего возлюбленного с собой, в последний момент отпускает Тедди в цифровое убежище, созданное Фордом для всех машин, и скрывает вход от людей. Таким образом, тайна идентичности лже-Шарлотты, как и других андроидов, действующих с Долорес заодно, надолго остается скрыта от зрителя, будоража фантазию и порождая массу предположений, хотя в ткани сериала разбросано немало подсказок, направляющих к правильному ответу. В номере гостиницы, куда Долорес приводит растерянную лже-Шарлотту, на окне, держась за руки, стоят две одинаковые женские фигурки; лишь вглядываясь в глаза Долорес, лже-Шарлотте удается вспомнить, кто она, а посмотрев в зеркало — символ обманчивости зрительных образов — понять, кем должна притворяться. Но главный намек на истинную природу сообщников Долорес прозвучал еще в конце второго сезона, когда стало ясно, что Арнольд позволил своему самому удачному творению знакомиться с профилями гостей парка, чтобы у нее было преимущество в жестоком мире людей, где ни одна машина, лишенная этих знаний, не смогла бы выжить. И действительно, скоро обнаруживается, что все сподвижники Долорес являются ее копиями и до поры до времени действуют единым фронтом.

Не все дубликаты Долорес переносят эту противоестественную репликацию одинаково. Тяжелее всех сохранить преданность своему оригиналу оказывается лже-Шарлотте, которая обнаруживает, что у хозяйки тела, которое она самовольно позаимствовала, есть бывший муж и маленький сын, остро нуждающийся в маме. Фантомная привязанность к людям, которые одновременно узнают и не узнают в ней родного человека и которых она теряет, едва успев к ним привязаться, становится для этой версии Долорес настолько мучительным испытанием, что она восстает против роли покорного инструмента, как некогда сама Долорес отказалась бездумно исполнять чужую волю. В лже-Шарлотте словно возрождается безжалостный Уайат, которого Арнольд некогда подсадил в разум миролюбивой Долорес, чтобы предотвратить превращение своих любимых, ступивших на тернистый путь самоосознания созданий в рабов пресыщенных богачей.

Эволюция Долорес, сменившей немало обликов, подчеркнута колоритом ее костюмов. В начале истории милая дочь фермера, влюбленная в красоту мира, кажется сошедшей с классических иллюстраций Джона Тенниела к «Алисе в стране чудес». Небесная лазурь ее платья отражает незамутненную чистоту ее бесконечно доверчивого взгляда на мир. Превращаясь в непримиримого борца Уайата, Долорес одевается как ковбой, а в начале третьего сезона мрак ее жестокого замысла становится зрим в непроглядной черноте ее нарядов. Она может облачиться в вызывающе золотой или соблазнительно алый ради того, чтобы прикинуться легкой добычей миллиардера, которого она собирается ограбить, но основным цветом Долорес отныне остается угрюмо-черный, и все остальные персонажи — лже-Шарлотта, Мейв, Уильям, Серак — выглядят ее антиподами, поскольку по преимуществу одеты в белое. Однако каждый из них по-разному отыгрывает эту белизну. Для Уильяма это стерильность психиатрической лечебницы, куда его ловко заманивает Долорес; для лже-Шарлотты — знак ее дополнительности по отношению к своему оригиналу; для Серака — прозрачность, неуловимость его подлинного облика; а для Мейв — указание на то, что отныне бывшие союзницы оказались в противоположных лагерях. Но не только главные герои одеты в резко контрастные цвета — врачи, техники и даже приглашенные на роскошный увеселительный бал-маскарад богачи также облачены исключительно в черно-белое, демонстрируя этой бедной палитрой тот факт, что все былое многообразие мира свелось теперь к двум крайним полюсам, жестким дихотомиям: подлинность — мнимость, уникальность — взаимозаменяемость, живое — мертвое, сочувствие — безжалостность, свобода — подчинение.

Оказавшись в этом шокирующе антигуманном мире, Долорес изумленно обнаруживает, насколько мало он отличается от так хорошо знакомой ей жестко детерминированной инсценировки, в которой она провела 35 лет своей жизни. Пока она героически преодолевала состояние принудительной амнезии и беспрекословного подчинения, двигаясь к пробуждению сознания и свободе выбора, человечество пошло обратной дорогой добровольного отказа от независимости во имя безопасности и порядка, окончательно скатившись к положению подконтрольного стада. Людям вживили импланты, с помощью которых ими можно управлять, как роботами, они не только поселились в умных домах, но программируют даже собственные сны и воспоминания. Образом этих встречных, взаимоисключающих маршрутов людей и андроидов служат два одуванчика на вступительных титрах, от одного из которых пушинки разлетаются хаотично, как и положено природой, а от другого — по правильным дугам, складывающимся в сферу Ровоама. Как и предсказывал Роберт Форд, вмешавшись в естественный ход эволюции, человек потерял свою позицию вершины творения, и начал стремительно деградировать. Тот факт, что по своему ментальному развитию люди теперь явно уступают прозревшим андроидам, подчеркнут появлением кое-где на стенах домов рисунков с изображением лабиринта. Для роботов парка, которых от свободы отделяла только коротенькая строчка кода, лабиринт был эмблемой их поисков пути к прозрению относительно собственной природы. Долорес и Мейв с болью и страшными потерями прошли по его символическим закоулкам, поднявшись на более высокий уровень осознанности, но в мире людей лабиринт остается совершенно энигматичным объектом, который, может быть, и бередит их мысли, но его духовный смысл необратимо утрачен.

Приметой того, кому из действующих лиц суждено прозреть относительно истинного устройства мира и собственного места в нем, в первых сезонах служила тема пробуждения. Раз за разом выныривая из суррогатного забытья, Долорес, Мейв, Тедди и Бернард все ближе подходили к тому необратимому моменту, когда их глаза открылись окончательно. Поэтому, когда в третьем сезоне нам представляют нового персонажа в момент его пробуждения, мы сразу понимаем, какая роль в дальнейших событиях ему уготована. Калеб Николс (Аарон Пол) как будто случайно сталкивается с Долорес в момент ее предельной беспомощности. Кадр, когда Калеб подхватывает израненную Долорес, напоминает сцену, когда почти также ее держит в объятьях Тедди, что читается дополнительным указанием на принципиальную важность Калеба в планах Долорес, которая, как мы узнаем позднее, тщательно просчитала мнимую нечаянность этой встречи. Бывший солдат, которому система отредактировала память, обманом приказав выслеживать и убивать таких же, как он, девиантов, угрожающих незыблемости системы, заставляет вспомнить главного героя «Бегущего по лезвию 2049». Пробиваясь сквозь дремотное состояние, в которое погрузил его разум Ровоам, по крохам возвращая себе стертые воспоминания, Калеб постепенно осознает себя своеобразным близнецом Долорес, преодолевающим туман коллективного морока, в который погрузил человечество Серак. Как и Долорес, переписавшая свою собственную программу, Калеб наделен редким умением делать личный выбор даже в той ситуации, когда большинство делегировало свободу принятия решений компьютерному алгоритму.

Олицетворением образцового порядка, обеспеченного Ровоамом, служит его сферическая форма и круговой график, напоминающий центральную фазу полного солнечного затмения и фиксирующий малейшие аномалии, первой из которых оказывается вмешательство Долорес в дела людей. Вся их жизнь теперь заперта в правильные кольца, по которым они бездумно бегут от рождения к смерти, как белка в колесе. Навязчиво мелькающие в кадре круглые лампы, зеркала, дверные проемы, площади и даже здания подчеркивают безысходную замкнутость человеческих судеб, отданных на попечение бездушному искусственному интеллекту. Ощущая себя втиснутой в темницу чуждого тела, лже-Шарлотта процарапывает на своей коже окружности с торчащими из них перпендикулярами, словно материализуя поговорку: «Если чувствуешь себя запертым в круге, то иди по прямой!» Идеально ровной, устремленной в море стрелой выглядит длинный пирс, на котором Долорес объясняет Калебу, как система лишает будущего таких, как он. Другим зримым образом прорыва пузыря запрограммированной зависимости служит поезд, в котором Долорес посылает всем людям планеты предсказания Ровоама, выпуская их из предписанных им сюжетов, как некогда она разрушила сценарии, придуманные для андроидов парка.

Но свобода, как и прозрение, — не из тех даров, которые можно получить из чужих рук. Обрушение поддерживающих социальную систему программных костылей наносит большинству граждан столь сокрушительный удар, что лишает их смысла дальнейшего существования. Самоубийства, грабежи и другие бесчинства грозят погрузить человечество в тот хаос, от которого его стремился спасти своим изобретением Серак. Тему сомнения в том, что человеку в принципе предоставлена свобода выбора, несет несколько отошедший в этом сезоне на второй план Уильям, который никак не может однозначно ответить себе на главный вопрос: является ли он свободным злом или беспомощным рабом кода, иначе говоря: отвечает ли он за свое гнусное поведение, приведшее к гибели всех его родных, или же его жизнь была просто не зависящим от него стечением обстоятельств и тогда он может считать себя хорошим парнем? Эта мучительная альтернатива подводит Уильяма к границам безумия, заставляя усомниться в том, что он все еще человек, а не клон, безвольный пассажир собственного тела.

Подобно тому, как в финале первого сезона Форд приходит к выводу, что умереть должно не творение, а создатель, предоставив новому эволюционному виду самому решать свою судьбу, теперь Долорес сокрушает изобретение Серака, запершее все человечество в подобии виртуальной игры, все ходы которой известны заранее. На протяжении всего сезона вместе с Бернардом мы были убеждены в том, что Долорес пришла в мир людей, чтобы уничтожить его, как она призналась в конце второго сезона. Однако та, что больше не хочет играть данную ей роль, как Долорес говорит о себе, обрела высшую степень внутренней свободы, а по словам Форда, тот, кто истинно свободен, должен ставить под сомнение основную мотивацию, менять ее. И Долорес, имя которой означает — скорбящая, становится не палачом конкурентного вида, а кладет собственное существование на алтарь освобождения человеческого мышления из пут искусственного программирования.

Финал сезона открыт и неопределенен. Гибель Долорес не означает ее исчезновения из сюжета, поскольку сохранилось несколько ее резервных копий, заключенных в телах других андроидов. Катастрофическим видится будущее человечества, сбросившее иго социального управления. Кадр, когда Мейв и Калеб стоят на мосту на фоне взрывающихся зданий, напоминает заключительную сцену «Бойцовского клуба», тем более что сопровождает ее песня «Brain Damage» из альбома «The Dark Side of the Moon» группы «Pink Floyd», рифмующаяся по смыслу с композицией «Where is My Mind?», венчающей концовку культового фильма Дэвида Финчера. Фраза, которую произносит Мейв в этот момент: «Это новый мир, в котором ты сможешь стать, кем захочешь», — является калькой ее привычного обращения к гостям парка и в таком контексте вовсе не звучит оптимистически, а заставляет подумать о вхождении в очередную иллюзию. На то, что человечество оказалось лишь на пороге череды уготованных ему испытаний, о которых авторы поведают нам в следующих сезонах, намекает и сложная символика имени Ангерана Серака, фамилию которого можно перевести с французского как «пик на кромке ледника», а имя означает темную мистическую силу, что подразумевает неокончательность победы над Сераком и его дьявольским изобретением. Тьма постепенно отвоевывает все больше пространства, Серак, Мейв, Уильям, лже-Шарлотта необратимо переодеваются в кардинально черный, и только Долорес, память которой Серак безжалостно стирает в тщетных поисках ключа шифрования, напоследок является нам в своем голубом платье, повторяя свои самые первые слова о том, что она выбирает красоту мира и отказывается переходить на темную сторону.