ВЫСОТА 97,0

Ляхович Стефан Иосифович родился в г. Орша, Белоруссия, в 1923 году. Ушел на фронт 26 июня 1941 года. Закончил Великую Отечественную войну в звании «капитан». Живет в Москве. Воспоминания «Под Сталинградом» опубликованы в «Новом мире», 2013, № 2.

СТЕФАН ЛЯХОВИЧ

_*

Высота 97,0

Воспоминания о Курской дуге

После Сталинградской битвы наш 1168-й артиллерийский полк очень долго ехал на Курскую дугу. Эшелон останавливался почти на каждой маленькой станции, пропускал литерные эшелоны. На передовую Центрального фронта мы попали только в начале апреля 1943 года.

По безлюдью и ненаезженным дорогам было ясно, что передовая близко и линия обороны здесь давно. Для выбора огневых позиций и рекогносцировки наблюдательных пунктов командир дивизиона майор Аксенов и комбаты отправились на передовую. А когда начало темнеть, боевые расчеты двинулись для оборудования наблюдательных пунктов и организации связи.

Мы находились на западном склоне высоты, на карте обозначенной отметкой 97,0. Грунт был мягкий. Быстро окопались и проложили кабельные линии связи. В эфир не выходили, чтобы не показать немцам прибытие новых подразделений.

Когда рассвело, увидели, что у основания высоты находится деревня Панская. Хорошо были видны уходящие за деревню до горизонта уже зеленеющие поля. Ниже нас по фронту были траншеи и ходы сообщения стрелковых подразделений и огневые точки с пулеметами и противотанковыми ружьями. А еще ниже виднелись наши и немецкие заграждения из колючей проволоки. За Панской местность плавно поднималась до железнодорожной станции Змиёвка.

Когда занимаешь новые боевые порядки, первое время кажется, что немцев вообще нет. Но потом, если внимательно смотреть в стереотрубу, территория, занятая противником, оживает. То из дома в дом перебежит какая-то фигура, то в траншее что-то движется, то блеснет яркий зайчик от немецкого бинокля или стереотрубы. Значит, немцы там есть. И они тебя тоже видят. Но ни одного выстрела иногда за целый день не услышишь. Глухая оборона.

Темнеет. Немцы как будто проснулись. Слышится звон ведер у колодца, запасаются водой. А через некоторое время опять все затихает. Луна за облаками и сплошная темнота.

Но вот где-то далеко слева нарушил тишину стук тяжелого немецкого пулемета — «Тах-тах-тах!» Вслед за ним застрочил пулемет, расположенный ближе к нам. И пошла «пулеметная очередь» перекатом куда-то направо вдоль фронта...

И опять тишина. Значит, у немцев закончилась проверка бдительности.

Вдруг взлетает ракета. Раздается характерный щелчок. В небе загорается ярко светящийся белый шарик и висит. На переднем крае становится светло. Хорошо видны заграждения из колючей проволоки. Этот «фонарь» медленно спускается на парашюте и гаснет. И опять темнота, и опять тишина.

Работы в наших боевых порядках ведутся круглые сутки. Сталинградская битва нас многому научила.

На высоте 97,0 к наблюдательным пунктам командиров батарей прорыли ходы сообщения. Все кабельные линии связи закрепили на стенках траншей колышками. Наблюдательные пункты накрыли ветками, брезентом и присыпали землей. Но сделать накаты над землянками не было ни сил, ни материалов.

С каждым днем становилось теплее. Поля еще ярче зазеленели. Иногда удавалось сходить на огневые позиции. Выйдешь по траншее на восточный склон высоты, а дальше можно идти в полный рост, и кажется, что ты идешь в увольнение. Однако отрезвляют минные поля, которые на случай прорыва немецких танков саперы расположили за нашей высотой, оставив только узкие проходы к огневым позициям.

Вся территория от наших наблюдательных пунктов в сторону тыла условно разбита на полосы. Границы этих полос обозначены прикрытыми ветками кучами соломы. В случае прорыва немецких танков солома должна быть подожжена, чтобы по этим полосам можно было сосредоточить артогонь.

Наши орудия, расположенные на огневых позициях, с наблюдательных пунктов немцев не просматривались. Поэтому там работа шла и в светлое время. Орудия были закопаны в капониры по ствол, чтобы в случае прорыва немецких танков вести огонь прямой наводкой. Рядом с орудиями находились горы ящиков со снарядами, замаскированные сетями. Для снарядов тоже рыли укрытия.

Внешне спокойная оборона активно готовилась встретить противника.

Лето в 1943 году выдалось жарким. В укрытиях душно. Иногда можно было стоять в прохладной траншее, облокотившись на бруствер, и смотреть в поле. Теплый воздух волнами поднимался от земли, играя травой и полевыми цветами. Можно было рассмотреть каждую травинку и каждый цветок и удивляться совершенству их конструкций и красок. Но за этой тишиной и красотой висела постоянная угроза артиллерийского снаряда или авиационной бомбы.

Вдруг выползла немецкая самоходка и прямой наводкой выстрелила по нашей высоте. Стрельба прямой наводкой вызывает очень неприятное ощущение. Если немцы ведут стрельбу с закрытых позиций, вначале слышишь выстрел и как-то психологически готов услышать звук пролетающего снаряда или глухой удар где-то рядом содрогающейся земли. А при стрельбе прямой наводкой выстрел и разрыв звучат почти одновременно. «Бах» — и тут же — «Трах». Вся земля под тобой вздрагивает. И кажется, что в тебя попал снаряд. Чувство ужасное. Нам объявили, что есть приказ Сталина: «Отучить немцев стрелять прямой наводкой», для чего самим выкатить орудия на прямую наводку. Уже в первую ночь командир батареи капитан Шалдаев начал готовить для орудия окоп и тщательно его замаскировал. А в следующую ночь поставил орудие в окоп на прямую наводку.

В средине дня, когда солнце светило в нашу сторону, из-за бугра опять выползла немецкая самоходка. Наш наводчик, внимательно следивший за ее появлением, с первого же выстрела самоходку поджег.

Немцы не ожидали этого выстрела и до темноты на него не ответили. Ночью наше орудие с этой позиции убрали. А на его месте оставили бревно под видом ствола орудия. С рассветом немцы накрыли ложную позицию снарядами нескольких батарей.

Вызывает командир дивизиона майор Аксенов. Поступила агентурная информация, что у немцев имеются химические артиллерийские снаряды с желтой маркировкой. Возможно применение газов. Приказано в блиндажах и укрытиях сделать плотно закрывающиеся двери, застеклить амбразуры и всем получить противогазы.

Оборудовать землянки в полевых условиях было крайне сложно. Тем не менее приказ выполнили и противогазы получили. Как только доложили о выполнении, к нам с огневой позиции пришел химинструктор, разлил в землянке какую-то жидкость и скомандовал: «Газы!». Командир приказал два часа не снимать противогазы. Уже буквально через минуту телефонист с плохо подогнанным противогазом рвался из укрытия в траншею. Мы просидели в противогазах два часа. Красные, одеревеневшие, опухшие лица, кашель и слюна вперемешку с крепкими словами говорили о нашей неготовности к газовой атаке. К вечеру все неприятные ощущения прошли. Улеглись спать. Землянка еще не проветрилась. Через некоторое время страшная головная боль и тошнота заставили выйти в траншею. На свежем воздухе стало легче. Аппаратуру вытащили в траншею, легли спать на земле. В траншее спать опасно. Она глубокая и узкая. Скаты крутые. У комбата Шалдаева солдат лег спать в траншее. Песчаный грунт обвалился и солдата засыпало. Когда утром заметили обвал траншеи, было уже поздно. Солдат погиб. Но спать на открытой местности тоже опасно, ведь не знаешь, когда над тобой разорвется снаряд. После этой ночи решили делать себе «гробики». Рядом с траншеей рыли ячейки глубиной полметра, расстилали шинели, а сверху накрывались плащ-палаткой. Теперь обвал песка и осколки снарядов не страшны. Это мы называли — «спать в гробике». Воздух чистый. Начали спать «по-человечески».

Может показаться, что в обороне можно отдыхать. Но это не так. В обороне идет постоянная работа. Амбразуры наблюдательных пунктов обшивались бревнами. Кабельные линии связи в траншеях закрепляли и по возможности дублировали. Но все же главная работа — это изучение переднего края, разведка целей и пристрелка реперов.

Ежедневное круглосуточное наблюдение за передним краем позволяло предполагать, где могут появиться танки, где расположены огневые точки и противотанковые орудия. Особая охота была за наблюдательными пунктами немцев. Ответы на эти вопросы интуитивно появлялись вследствие сбора, казалось бы, незначительной информации. Протоптанная дорожка, по которой немцы ходят ночью, блеск стекол оптических приборов, свежая плохо замаскированная земля, вспышки в ночное время при выстрелах орудий и многое другое. Все это опытный разведчик заметит. Кроме этого, конечно, поступали данные от разведдивизионов и авиаразведки.

Как только начинало темнеть, через наши позиции из тыла шли снайперы, чтобы залечь в нейтральной полосе и весь следующий день ожидать появления цели.

Наступает ночь. Тишина. На небе луна. И вдруг из тыла по земле быстро движется что-то непонятное. Это бежит тень самолета ПО-2. Звука не слышно. Самолет, перелетая через передний край, планирует с выключенным мотором.

Но вот виден и сам самолет, освещенный луной. А через несколько минут навстречу самолету летят ленты немецких трассирующих пуль. Слышно, как застучал мотор ПО-2, он ушел бомбить немецкие тылы. И опять тишина. Пахнет степью, как будто нет войны. Но немцы чувствуют, что мы укрепляемся и усиливаем оборону. Стали чаще обстреливать и пристреливать нашу высоту. Каждое утро высоко в небе появлялась «рама» — самолет-разведчик с удивительно противным воем мотора. Интуиция нам подсказывала, что немцы готовятся к наступлению.

Справа от нас на соседней высоте появилось какое-то новое подразделение. Для организации взаимодействия меня послали познакомиться. Оказалось, что это саперы строят наблюдательный пункт для какого-то большого начальника. Когда спустились по траншее ко входу, то увидели, что блиндаж имеет три наката из бревен диаметром сантиметров по двадцать, а внутри из бревен собран сруб. Стало ясно, что взаимодействия у нас не будет, — не тот уровень сторон. Конечно, мы понимали, что для управления операциями такого масштаба руководство должно быть надежно защищено. Но больше таких блиндажей я никогда не видел.

Стало понятно, что здесь что-то ожидается, — возможно, будет наноситься главный удар — наш или немцев.

В конце июня в боевых порядках немцев стало заметно оживление. Всю ночь со стороны Змиёвки слышался непрерывный рев немецких танков, движущихся к нашей передовой. Рев был настолько сильный, что казалось, они совсем рядом.

Ночью далеко за Панской загоралась ярко светящаяся точка. Как будто на столбе повесили лампочку, и горела она в чистом поле до рассвета, когда замолкал рев моторов. По-видимому, это был маяк для ориентировки при движении ночью. Создавалось впечатление, что танки сосредотачиваются где-то за Панской. Это подтверждало, что мы находимся на направлении главного удара немцев. Танковые моторы ревели каждую ночь, почти до 5 июля.

Если смотреть в стереотрубу, километрах в десяти за Панской очертания Змиёвки хорошо видны. Разведка подтвердила, что на станции разгружались танки, а ночью, ориентируясь по светящейся точке, двигались своим ходом к переднему краю. Комбату Василию Тысленко было приказано вести огонь по станции Змиёвка, чтобы сорвать разгрузку танков.

Расстояние до станции превышало дальность стрельбы. Поэтому комбат решил разместить два орудия за наблюдательным пунктом на западном склоне нашей высоты. Ночью два орудия и снаряды перетащили с основных огневых позиций, разместили возле наблюдательного пункта комбата и тщательно замаскировали от самолета-разведчика. Эти орудия с передовой и с наблюдательных пунктов немцев не были видны.

На станции Змиёвка в стереотрубу можно было хорошо рассмотреть контуры зданий, но паровозы и платформы с танками видны не были.

Справа от станции был лес с прогалиной. Когда эшелон шел к станции Змиёвка, то в этой прогалине был виден дым из паровозной трубы. Василий Тысленко засек по дыму время движения паровоза от прогалины до станции. Рассчитал время начала стрельбы, с учетом полета снарядов до цели, и стал ждать, когда появится эшелон. Увидев дым паровоза в прогалине леса, комбат запустил секундомер и в рассчитанное им время скомандовал: «Огонь!». Беглым огневым налетом ему удалось накрыть станцию. Там что-то загорелось. Командир полка подполковник Агарков поздравил комбата и приказал срочно убрать орудия. А ночью нашу высоту здорово тряхнуло. Немецкий самолет сбросил на нас тяжелую авиационную бомбу. Земля вздрогнула. Утром мы увидели огромную воронку. Но рев танков прекратился. Движение эшелонов тоже на несколько дней прекратилось. Через несколько дней оно возобновилось опять, но разгружались танки теперь где-то в другом месте. Ночью нудный, зловещий рев моторов продолжался.

За два дня до 5 июля наступила полная тишина. Ночью о немцах напоминал только светящийся маячок. Если к реву танков мы привыкли, то наступившая тишина все больше нас настораживала. Мы понимали, что скоро должно начаться немецкое наступление.

5 июля, когда мое ночное дежурство на наблюдательном пункте закончилось и я шел отдыхать, со стороны Змиёвки в небе широким фронтом на большой высоте двигались прямо на нас черные точки, напоминавшие большую стаю маленьких птиц. Звука не было слышно. Казалось, что двигаются они медленно. Затаив дыхание, смотрим на приближающиеся самолеты в бинокли. Хорошо представляем себе, что останется от нашей высоты.

— Противогазы к бою! — звучит резкая команда. Она заставляет сбросить напряжение, собраться с мыслями и готовиться к удару.

— Всем в укрытия, продолжать наблюдение. При потере проводной связи работать по радио!

И вдруг вся эта армада, не долетев до Змиёвки, резко поворачивает на девяносто градусов и летит параллельно фронту на юг. Немцы до последнего момента этим полетом демонстрировали, что их главный удар направлен на высоту 97,0 и Малоархангельск. А нанесли удар значительно левее.

Как только до нас донеслись звуки бомбежки со стороны Малоархангельска, в небе над боевыми порядками немецкой обороны разорвался бризантный снаряд красного цвета — сигнал для начала немецкой артподготовки. По нашей высоте прошел вал артогня.

В это же время началась артподготовка и с нашей стороны. Земля дрожала. Над нами летели с фронта немецкие снаряды, а с тыла — наши. По траншеям стелился белый дым. Вся высота была в дыму. Надели противогазы и ждали окончания артподготовки.

Когда огонь прекратился, увидели заваленные траншеи. Артподготовка с нашей стороны продолжалась. Связь с комбатами и с огневыми позициями не прерывалась. Проложенные в траншеях и резервные кабельные линии обеспечили бесперебойную связь.

Оттянул маску противогаза: дым не пахнет. Видимо, высоту задымили простые дымовые снаряды. Дым быстро стал рассеиваться, остался только в траншеях. Ожидаем начала немецкой атаки. Но выстрелов со стороны немцев не слышно. Видно, их пехоту и артиллерию наша контрартподготовка серьезно подавила, или их пехота ожидала поддержки танков.

Несмотря на мощную артиллерийскую подготовку немцев, на наших наблюдательных пунктах потери были небольшие. Погиб один сержант и был ранен командир взвода лейтенант Бессмертный. Осколки снаряда разбили бревно его амбразуры и сильно поранили лицо.

Но вот из-за бугра за Панской появились танки и самоходное орудие, они двигались к переднему краю. Командир батареи капитан Крысенко, ориентируясь на пристреленные реперы, открыл беглый огонь и подбил два танка. Самоходное орудие, сопровождавшее танки, поджег командир батареи старший лейтенант Шалдаев. А танки, спускающиеся к деревне Панская, были уничтожены зарытыми в землю 76-миллиметровыми орудиями, стоящими ниже нас на прямой наводке.

К середине дня стало ясно, что на нашем участке немецкое наступление не состоялось. Видимо, наше направление оказалось второстепенным. На высоту с отметкой 97,0 больше атак не было.

Утром 15 июля после небольшого артналета по передовой у деревни Панская наша пехота ворвалась в немецкие окопы. Траншеи оказались пустыми. Ночью немцы ушли на новый рубеж. Мы быстро вышли к высотам, с которых раньше на нас двигались танки и самоходки. Подошли к самоходке, которую поджег комбат Шалдаев. Снаряд разорвался в нескольких метрах от нее. Но этого было достаточно, чтобы осколки пробили баки с горючим и самоходка сгорела. Танки, подбитые комбатом Крысенко, тоже вышли из строя не из-за прямых попаданий. Силы взрыва и осколков было достаточно, чтобы один танк загорелся, а у второго сорвало гусеницу. На танках, подбитых прямой наводкой, были видны аккуратные отверстия 76-миллиметровых орудий.

Бегство немцев было таким стремительным, что преследовать их могли только танки и мотопехота. Мы догнали немцев на третьи сутки, отмахав больше семидесяти километров. Дальше продвижение замедлилось, немцы пытались задерживать нас на промежуточных рубежах.

Продвигались мы не по дорогам, а напрямую, по полям. На одном участке заметили во ржи два танка, прикрывающие отступавших немцев. Над рожью были видны только башни.

Командир взвода быстро развернул 76-миллиметровое орудие и прямой наводкой выстрелил сквозь рожь в направлении башни. Жутко было видеть, как снаряд ввинтился в стену ржи и по ржаному полю к танку пробежала волна. Несколько залпов. И над танком повалил черный дым. Соседний танк открыл пулеметный огонь в нашем направлении и скрылся. Пулеметная очередь сразила старшину Коломейцева. Его похоронили возле дороги у деревни Кресты.

Наш полк не только двигался вперед, но и перемещался вдоль фронта на предполагаемые рубежи сопротивления немцев. А броски эти оказывались по шестьдесят километров в день. Технику везли на машине, а мы шли пешком. Задачи нам командир дивизиона ставил коротко и четко:

— Сбор в населенном пункте Сосково, готовность связи к утру.

Чтобы выполнить поставленную задачу, приходилось рисковать и брать ответственность на себя. Невозможно было совершить такой бросок и в темноте организовать связь к утру. Во взводе были и молодые солдаты, и опытные. Приходилось группировать их попарно, выписывать с карты населенные пункты по пути их движения и назначать точку встречи. Точки выбирали по карте. Это были церкви, пересечение дорог и другие хорошо заметные ориентиры. А дальше — добирайся не в строю, а как можешь. Обязательно попадались попутные машины, повозки, а нет — то пешком. Но не было ни одного случая, чтобы солдаты «потерялись». Конечно, можно было идти на такой риск, только будучи уверенным в подчиненных тебе людях. Связь к открытию огня дивизионом обеспечивалась в указанные командиром сроки.

Приходили в условленную точку встречи усталые, но готовые организовать связь. А трудности были немалые. Батареи приходили в назначенные места не одновременно. Найти их наблюдательные пункты в темноте непросто. Поэтому с теми подразделениями, с которыми нужно было организовать связь, посылали одного своего связиста. Он с батареей занимал наблюдательный пункт и, зная его расположение, шел к выбранному ранее на карте заметному ориентиру. Если встреча не происходила, то он производил вертикально вверх выстрел трассирующей пулей каждые тридцать минут. Как правило, его находили по первому выстрелу. Такая слаженность действий появилась не сразу. Она пришла по инициативе самих солдат после многих неудач в обороне и наступлении. Это были наши «университеты».

Рубеж, на котором нас задержали немцы, был ими заранее подготовлен. Чтобы его преодолеть, готовился артналет. За нашей высотой разворачивалась батарея «Катюш». До этого мне не приходилось близко их видеть, хотя залпы вьющихся в небе снарядов и мощные удары по целям видел много раз. Место, где «Катюши» развернулись, немцами не просматривалось.

Дали залп по предполагавшемуся скоплению танков и пехоты. Мощные реактивные струи с огромной скоростью подняли десятки снарядов и с громовыми звуками полетели к немцам. Над «Катюшами» поднялось облако пыли и закрыло установки сплошной стеной. Пока пыль опускалась, машины разворачивались, чтобы быстро уехать. На одной из установок оставался лежать один снаряд. А когда машина резко повернула, снаряд сорвался, пролетел вдоль фронта и разорвался на бугре.

Мы подошли к «Катюшам», и я увидел одноклассника, выпускника 128-й школы 1941 года Мая Варенко, он был командиром этой батареи. Мы обнялись. Но машины были готовы уехать. Им задерживаться было небезопасно. Немцы обычно старались накрыть это страшное и дорогое нам оружие.

— Успехов тебе! — кричал я.

— Успехи есть!

После артналета наши танки с ходу прошли подготовленный немцами рубеж. Он оказался имитацией, чтобы задержать нас и переправить отступающие подразделения через Оку. И за Окой они не задержались. Их отступление превратилось в бегство.

Для переправы орудий через реку саперы привезли понтоны. Хотя река Ока в тех местах не очень широкая, все же переправа орудий задерживала продвижение. В спешке на одном понтоне орудие батареи старшего лейтенанта Василия Тысленко плохо закрепили, и, когда понтон двинулся и наклонился, оно сползло и упало в реку.

В это время к переправе, чтобы вручить комбату орден за успешную стрельбу по Змиёвке, подъехал командир полка подполковник Агарков. Не зная, что одно орудие утоплено, он вручил орден и пожелал успехов. К вечеру, конечно, орудие вытащили на берег и переправили через реку, и оно продолжало вести огонь до конца войны. А Вася Тысленко ругал связистов, что они во всем «виноваты», назначив его батарее телефонный позывной «Труба».

Переправившись через реку, дивизион догнал передовые части и развернулся перед большой деревней. Утром мы должны были взять ее штурмом. Готовился артналет. Оказалось, что в этой деревне живут, если живы, мать и сестры нашего командира дивизиона. После небольшого артналета деревню быстро освободили. К счастью, жители деревни укрылись в подвалах и не пострадали. Родные майора Аксенова тоже остались живы и здоровы. А его среднюю сестру даже призвали служить в нашем дивизионе рядовой связисткой.

Мы продолжали с боями движение на Запад.