Журнал №9 2022

       ИЗ ЛЕТОПИСИ «НОВОГО МИРА»

      Cентябрь

30 лет назад — в №№ 9, 11 за 1992 год напечатаны фрагменты книги Дмитрия Галковского «Бесконечный тупик».

55 лет назад — в № 9 за 1967 год напечатаны рассказы Василия Шукшина «В профиль и анфас», «Думы», «Как помирал старик», «Раскас», «Чудик».

65 лет назад — в №№ 9, 10 за 1957 год напечатаны «Владимирские проселки» Вл. Солоухина.

АНОНС № 9 2022

СТИХИ

 

Геннадий Русаков. «Не просто для счёта»

 

Классика всегда проста и вне моды – а значит, подходит любому случаю и эпохе. Стихи Геннадия Русакова – хорошее тому доказательство. Это стихи для думающих читателей – людей, причастных как наследию прошедших веков, так и жесткой современности. Стихи без претензии на вычурность и нестандартность формы – мысль важнее. Стихи, напоминающие неспешный и уютный разговор о жизни – такой домашний, такой ясный. В эпоху стремления показать свое «не как все» именно такая поэзия – настоящее спасение.

 

Мы ведь в мире не просто для счёта,
мы нужны, и без нас – никуда.
Мне в нём дольше остаться охота,
собирая в щепотку года.
Добрый Боженька раннего детства!
Тронь меня невесомой рукой,
чтоб мне снова на мир заглядеться….
И припасть к нему мокрой щекой.

 

Владимир Губайловский. «Вишня в Латинском квартале»

 

Очень «французский» цикл стихотворений – как по колориту, так и по настроению. И дело, конечно, не только в Латинском квартале – скорее, в самом ритме стиха, деталях, экзистенциальности тем и лирических героев.

 

Он живет на Монмартре. С крутого холма
каждое утро спускается за свежим багетом.
При такой подагре можно сойти с ума
от одной мысли об этом.

Он учился в «Эколь», работал в «Тоталь».
Целый год он в отпуске. Он болеет.
Он допивает уже третий бокал.
Тело медленно тлеет.

Сейчас он расплатится и, опираясь на трость,
пойдет по брусчатке – он живет через три дома.
Что-то все-таки удалось, но что удалось,
не объяснишь другому.

Лестница Сакре-Кёр похожа на птичий базар.
Разноязыкий щебет катится по ступенькам.
Длинные лестницы учат терпенью, мсье Жерар,
учат терпенью

 

Сорин Брут. «Игрушечные стихи о жизни и смерти»

 

Первая поэтическая публикация в «Новом мире» уже заявившего о себе в современной поэзии автора. Стихи и правда «игрушечные» – напоминают детские песенки – то грустные, то страшные – такие напевают малыши, не ведая скрытых в них мыслей о жизни и смерти, и еще городские блаженные и юродивые. Целый цикл песенок-считалок о знакомом нам мире со всеми его реалиями, о человечьем одиночестве и сущности души, о времени и его силе. И да, конечно, о смерти и уходе человека из привычного бытия. Так просто, действительно почти играючи. Так глубоко и печально.

 

А когда–нибудь ночью пойдет очень белый снег,
самый белый из всех снегов и пойдешь ты ему навстречу.
Из подъезда выйдешь в сугроб и провалишься. В белизне
этот домик цветной на детской площадке покажется храмом, вечным

как Парфенон, как София. А фонари над ним,
как колокольни, молчат еле слышным звоном.
И снеговик – святой, потерявший нимб.
Помолись ему, и окажешься заметенным.

Ты забыл «Отче наш», но веришь в Бога детей
и в молитву без слов, потому что она – внимание.
А молиться – значит беречь. Посмотри, укрывает метель,
как родных, и дома, и машины, и землю между домами.

 

Влада Баронец. «Я должна ничего говорить»

 

Первая публикация подборки стихотворений Влады Баронец в «Новом мире». Стихи Влады – это удивительное переплетение непосредственного, живого и в хорошем смысле детского восприятия мира – через крохотные, но важные детали, через ритм и отголоски русских народных сказок – и одновременно экзистенциальной глубины, осознания и проживания человеческого бытия – то блаженно-трогательного, то трагичного.

 

свет из соседней комнаты
снова сюда проникает

это должно быть
на дальних озерах
зажигают огни

конечно
нет никакой

соседней комнаты

и все-таки думаешь
а вдруг в это мгновение
смотришь прозрачный
со дна поднимаемый

и соседи разбуженные
кричат немедленно
прекратите вы что
обалдели в кромешное
время светить фонарем

 

Герман Власов. «Парка, серая швея»

 

Стихотворная подборка, напоминающая лесную дорогу с неожиданными препятствиями (препятствиями ли?). От классического «пушкинского» (хотя, может быть, больше «блоковского» или «левитанского») стиха к верлибру, от верлибра – к элементам постмодернизма – и опять к классике. В таких многочисленных оболочках течет единая мысль – «жить, дышать и пить, быть всему ответом, когда все глухи» – именно за этим – дать людям услышать нечто о жизни, мгновении, душе, человеке, мире – стоит «речи части собирать в слова». Такая глубокая, говорящая, мудрая тишина в каждой строке – и одновременно диалог с собой и читателем.

Дождь лил и не показывал лица.
Как лодка, унесенная с причала,
шел настоящий ливень без конца,
шел ливень без конца и без начала.

Текла терраса, подставляли цинк;
просачивался дождь и барабанил
о том, что жизнь не только глупый цирк;
он сузил круг, он близких круг убавил.

Алхимия дождя, его лицо,
мелькнувшее в разгоряченном тигле,
в одно соединившее кольцо,
окно, деревья, штору и крыльцо;
и дождь ушел – шаги его утихли.

Он в капюшоне, он в дождевике,
его спина сутула, серовата;
меж яблонь удаляется к реке,
в руке дождливой молния крылата.

На полчаса заставил замолчать
сорок, людей и ангелов за ними,
но без него могли не прозвучать,
раскачиваясь, высветлив печаль,
на ветках капли солнечные в нимбе.

 

ПРОЗА

 

Даша Матвеенко. «Чужая юность»
Роман. Окончание

 

В сентябрьском номере читателей ждёт окончание романа (начало и продолжение – в номерах №№ 7 и 8). Напоминаем, что события в романе происходят сразу в двух мирах – привычной нам современности и мире, созданном главной героиней – России начала XIX века – блистательной и неторопливой, полной незаурядных личностей с самыми благородными стремлениями и желаниями. Эти два мира органично переплетаются между собою, точно время стирает свои границы, пропуская эпохи друг в друга.

 

…А у нас теперь совсем не бывает ночи. Но и солнца почти нет: целый день льет дождь, земля его впитывает и выдыхает. И в облаках блаженных этих паров я всякий день брожу вдоль крохотной нашей речки, лежащей среди овражистых берегов. <…> Прогулка моя происходит всегда примерно в одно и то же время, хотя я не задумывалась о том, пока не случилось одного прекрасного вторженья. Уверена, что он гораздо аккуратнее меня – я могу только спускаться от склона к сосновому перелеску или, уже миновав его, подниматься ближе к насыпи. Но он всегда остается верен себе – кроткий локомотив, почти беззвучно и бережно прорезающий дремлющую равнину. Я замираю и провожаю точный ход его сердца, незаметно горящего внутри. Всякий раз хочу отметить час, в который усталый железнодорожник на западе заботливого дня неизменно ведет машину сквозь бесстрастие природы и редкое сочувствие человека. Но постоянно забываю, и теперь мне кажется, что здесь есть что-то, превышающее время. Это милостивый жест свыше: и весть о тебе, и доказательство бытия Божия.

 

Михаил Тяжев. «К тому берегу»
Рассказ

 

Перед нами по сути почти сплошной диалог – живая речь таких же живых персонажей – словно украдкой была включена видеокамера мобильного телефона. Да и сюжет по-бытовому незатейлив: мужчина приезжает на похороны друга детства, теперь уже бывшего мужа своей теперь уже бывшей возлюбленной. В этой сюжетной окантовке расцветает тема мужчины и женщины, зарождающейся любви, еще тлеющей любви и насилия, противоположного любви.

 

– Ты чего все–таки приехал, Олег? – начала Елена Владимировна.
Он пожал плечами.
– Ты прости, что я там тебе написала.
– Я понимаю. Ты тоже прости.
– А помнишь? – продолжила она свою мысль, которой все время улыбалась. – Мы на кукурузнике взлетели, чтобы с парашютами прыгнуть. Слава прыгнул. Я тоже. А ты забоялся. Так и сказал: я боюсь.
– А помнишь, мы приехали сюда к Славке? Ты нравилась нам. А мы, дураки, дали друг другу слово, что не будем за тобой ухаживать. А он нарушил уговор. Я на него обиделся.
– А я на тебя обиделась. Ты не прыгнул, а он прыгнул.
– Бывает.
Он сел в машину и поехал.

 

 

Елизавета Макаревич. «Ничейное, неважное»
Рассказы

 

Публикация выпускницы Литературного института им. А. М. Горького. О дипломном сборнике рассказов, представленных в сентябрьском номере, в предисловии говорит Руслан Киреев: «Бабушка, отец, Леша, все эти персонажи описаны бегло, но ярко. И все же объемнее всего получился образ повествовательницы. … Знакомясь с ними, читатель «Нового мира», уверен я, не ощутит удушья. Крепкая и вместе с тем легкая фраза наполняет прозу Макаревич воздухом».

Это и правда очень теплые, живые и человечные рассказы о самых настоящих и осязаемых людях: у каждого из нас есть или была точно такая же бабушка – всех жалеющая, всех помнящая и всегда готовая к смерти; у каждого из нас есть такой Леша – «последний битник» (необязательно), которого хочется называть дядей и верить в его «хорошесть»; и конечно, отец – основа основ, что-то интимное, очень близкое и вместе с тем строгое, основательное. Такое собрание «ничейных, неважных» воспоминаний, людей, ситуаций – и вместе с тем именно это «ничейное» – самое важное в жизни.

 

Алексей Зензинов. «От века до века»
Записки

 

«…это не мемуары в классическом понимании, так, хор бессвязного, неупорядоченный поток каких-то воспоминаний, ассоциаций, мыслей по поводу и без, и даже не мыслей, а мыслительных эмбрионов…» – так пишет о своих записках сам их автор. Перед нами и правда очень живые воспоминания, начиная с самых первых, самых детских, и постоянная рефлексия над прошлым и настоящим, над собой и человеком в целом, над историей родной страны, над жизнью и собственной творческой дорогой.

 

Память, как архитектор, строит здание прошлого. <…>
В памяти сохраняются не имена и даты, выученные к экзамену по истории, не телефоны и адреса, а бесполезные обрывки стишков и частушек, случайные реплики, пугающие сны, следы давешних запахов и холод песка под босой пяткой. Никакого проку не извлечешь.
Воспоминания шатки, колышутся на ветру времени, летучи, плывучи, непостоянны, как первые девушки…

 

 

 

ОПЫТЫ

 

Дмитрий Бавильский. «Бремя полого человека. От пастиша слышу: как поначалу необязательный и случайный прием ложится в основу практически всей актуальной культуры»

 

Статья посвящена пастишу – актуальному для современной поэзии литературному приему. Явление очень интересное: пастиш предполагает даже не отсылку, а имитацию другого произведения искусства – нередко даже вовсе из иной сферы (кино, музыка, танец, мюзиклы и т. д.). При этом пастиш – не подражание, а осознанное заимствование, стилизация, создающая «впечатление отсылки и переклички». Удивительно, но, казалось бы, исключительно постмодернистский прием в искусстве не нов: достаточно вспомнить Шекспира и Тициана. Дмитрий Бавильский рассматривает явление пастиша на примерах из творчества Андрея Белого, Михаила Кузмина, Владимира Сорокина. Однако в современной литературе оригинальный прием все чаще становится проклятьем, превращаясь из искусной стилизации формы в слепое копирование, имитацию имитации, не содержащую в себе ровным счетом ничего. «Причем чем раскрученнее такой автор, тем естественней он симулирует эти антропологические и стилистические мнимости подлинной литературы, лично ему (ей) недоступные».

 

ЛИТЕРАТУРНАЯ  КРИТИКА

 

Лиза Новикова, Вл. Новиков. «До тридцати поэтом быть почетно. О первом поэтическом поколении двадцать первого века»

 

Строку Межирова в кавычки не берем – это уже не цитата, а факт языка, говоря по-нынешнему – мем. Тем более что редко кто из цитирующих помнит контекст: «Все то, что Гете петь любовь заставило / На рубеже восьмидесяти лет, – / Как исключенье, подтверждает правило, – / А правила без исключенья нет. / А правило – оно бесповоротно, / Всем смертным надлежит его блюсти: / До тридцати поэтом быть почетно / И срам кромешный – после тридцати». Эти парадоксально-гиперболические строки написаны в 1974 году, почти полвека назад, и отражают опыт полутора столетий – от пушкинской эпохи до оттепельных шестидесятников. К тридцати годам поэты, как правило, успевали приобрести имена и получить свою долю почета. А вот в постсоветскую эпоху мало кому из поэтов удавалось завоевать широкую известность, изведать почет «до тридцати».

 

Аркадий Штыпель. «Фантастические сюжеты в современной русской поэзии»

 

Необычная и удивительно интересная тема, однозначно стоящая ознакомления (а может, кто–то решит и вовсе «закопаться» в нее – настолько затягивает). В центре внимания – стихотворения, сюжеты и образы которых «питаются» от фантастической прозы, вдохновлены ей. При этом особый всплеск «фантастической» поэзии случился в 1990–х годах (Дмитрий Быков, Данила Давыдов, Денис Новиков, Алексей Цветков, Мария Галина и другие). Причем «месседж» таких стихов довольно разноплановый – от обличения научно–технического прогресса и сопротивления ему до иронии в адрес эпохи и человечества в целом.

 

Конечно же, и натурфилософские умозрения, и социально-технические утопии, можно называть фантастикой, но я бы предпочел брюсовский термин «научная поэзия».

Говоря о фантастической поэзии, я обращаюсь в первую очередь к таким стихам, сюжет которых имеет или может иметь параллели в фантастической прозе. Впрочем, границы любого жанра зыбки и неустойчивы по определению, и не существует четкого разграничения не только между фантастикой и, скажем так, нефантастикой, но даже между стихами и прозой.

 

Филипп Хорват. «Триединый лик современного исторического романа. «Филэллин» Л. Юзефовича и «Моё частное бессмертие» Б. Клетинича»

 

Обзор особенностей жанра исторического романа на примере книг Леонида Юзефовича «Филэллин» и Бориса Клетинича «Мое частное бессмертие». В статье отмечен как «изюминка» юмор русского исторического романа, способность персонажей к самоиронии и к улыбке даже в серьезных ситуациях. При этом обе книги не теряют своих жанровых особенностей: историческая сюжетная канва и детали в них проработаны до мельчайших подробностей. Еще одна особенность исторической художественной прозы – псевдодокументальность, а точнее – условная документальность (хотя бы потому, что перед нами художественное произведение, а не научный труд). Исторические события в данном случае – это фон, «обертка», интерфейс, в который вплетены персонажи и сюжетные линии, по-особому глубоко раскрываясь именно в контексте определенной эпохи и присущих ей нюансов.

 

РЕЦЕНЗИИ.  ОБЗОРЫ

 

Александр Мелихов. «Прошу передайте матери Эфрона»
Рецензия на книгу Сергея Белякова «Парижские мальчики в сталинской Москве»

 

Документальный роман о трагических судьбах сына Марины Цветаевой Георгия Эфрона и братьев Дмитрия и Алексея Сеземан. Особенно интересны дневниковые записи Мура (Эфрона), в которых он рассказывает о времени и о себе – в особенности о возвращении из Парижа в СССР и бесконечных походах в НКВД – с максимальной откровенностью, не затушевывая событий эпохи 1930–х годов. Отдельной линией в книге проходит мысль о взаимодействии СССР (России в частности) и Запада, посредниками которого и могли стать те самые «парижские мальчики» – интеллектуальные, эстетически и культурно развитые, ценнейшие члены общества. Могли, но, увы, не стали в силу жесткости времени и советской власти того периода.

 

Александр Чанцев. «Князь, или Звук – это такая ценность, что его нельзя тратить понапрасну»

Рецензия на книгу «Узелки времени. Эпоха Андрея Волконского: воспоминания, письма, исследования»

 

 Настоящее событие в издательском мире – основательная документальная книга, посвященная Андрею Волконскому и эпохе, которую он собой олицетворял. Особое внимание в книге уделяется музыке в жизни Андрея Волконского – инструментам, на которых он играл, предпочитаемым композиторам и музыкальным жанрам.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ  ЛИСТКИ

 

КНИГИ: ВЫБОР СЕРГЕЯ КОСТЫРКО

 

Традиционный обзор трёх лучших за последний месяц изданий. В сентябре Сергей Костырко рассказывает о переизданном романе Харуки Мураками «Мой любимый sputnik» (издательство «Эксмо»), культурологической книге «Китай у русских писателей» (издательство «Родина») и «замогильных записках» В. С. Печерина «Apologia pro vita mea. Жизнь и приключения русского католика, рассказанные им самим» (издательство «Нестор–История»).

 

ПЕРИОДИКА

 

Главный редактор журнала Андрей Василевский обозревает наиболее выдающиеся литературоведческие публикации в онлайн- и традиционных СМИ: «Дружба народов», «Arzamas», «Звезда». «Новая Юность», «Год литературы», «Волга», «Русская философия», «Знамя», «Prosodia», «Формаслов», «Учительская газета», «Москва», «Философия», «Литературная газета», «Иностранная литература». Например:

 

            Алексей Алёхин. Кому и на фига нужна поэзия, или О назначении поэта. Лекция. – «Новая Юность», 2022, № 3.

            «Все уже заметили, что тема эта дословно совпадает со статьей Блока “О назначении поэта”, его знаменитой Пушкинской речью, произнесенной в 1921 году в 84-ю годовщину смерти Пушкина. Если сформулировать ее суть, то назначение поэта – внести гармонию в мир. Что и есть абсолютная истина. Вопрос однако: зачем ее вносить и кому это нужно? Много лет назад маленький сын соседа по даче, когда мы туда приехали, долго и внимательно разглядывал нашу кошку, а потом, подняв на меня искренние глаза, вопросил: “А зачем она вам?” С поэзией примерно такой же случай». 

                                                                                                 Катерина Ремина

SUMMARY

This issue publishes the final part of Dasha Matveyenko’s novel «Someone Else’s Youth», a short story by Mikhail Tyazhev «To That Waterbank», short stories by Elizaveta Makarevitch «Nobody’s, Unimportant», also notes by Aleksey Zenzynov «From Century to Century».

A poetry section of this issue is composed of new poems by Gennady Rusakov, Vladimir Gubaylovsky, Sorin Brutus, Vlada Baronetz and German Vlasov.

Section offerings are following:

Essays: Dmitry Bavilsky, «The Hollow Man Burden» — pastiche as a background of actual culture.

Literature Critique: Liza Novikova, Vladimir Novikov, «It Is Honorable to Be a Poet Before Someone’s Thirties…» — on the first XXI century poetry generation. Also Arkady Shtypel, «SF Plots in Modern Russian Poetry». Also Philipp Horvat, «Triple Visage of a Modern History Novel» — on the books by L. Usefovitch «Philellin» and by B. Kletinich «My Private Immortality».