М. М. Пришвин и «Новый мир»

В 2023 году исполняется 150 лет со дня рождения самобытнейшего русского писателя Михаила Михайловича Пришвина (1873 — 1954). За свой солидный творческий путь он сотрудничал со множеством различных периодических изданий. Но наиболее долгие отношения — на протяжении почти трех десятилетий — связывали литератора с «Новым миром».

Журнал был создан в 1925 году. Сначала его редактировали А. В. Луначарский и Ю. М. Стеклов. «Но вскоре, — пишут А. Г. Дементьев и Н. И. Дикушина, — Стеклова и в „Известиях” и в „Новом мире” сменил И. И. Скворцов-Степанов. Он предложил ввести в редакцию „Нового мира” В. П. Полонского, который с начала 1926 года стал практически редактором журнала»^[1]. У нового редактора было два ближайших помощника. Один из них вспоминал: «Полонскому помогали два литературных секретаря — автор этих заметок и Н. И. Замошкин, которые делили между собой весь поступающий материал, самостоятельно решая судьбу явно слабых рукописей и передавая редактору все то, в чем ощущалась хотя бы крупица художественного дара (или общественно-политического интереса)»^[2].

Оба секретаря редакции журнала были хорошими знакомыми Пришвина. В книге Н. П. Смирнова «Золотой плес» (М., 1969) один из разделов называется «Пришвин на охоте». Здесь автор написал: «Осенью 1923 года я впервые встретился с М. М. Пришвиным в редакции „Известий”, куда он принес несколько очерков из книги „Башмаки”»^[3]. Примерно в это же время состоялось знакомство писателя с Н. И. Замошкиным.

Имя Пришвина на страницах «Нового мира» появилось уже в 1925 году — в № 12 были напечатаны восемь его зарисовок природы под общим заглавием «Весна воды и леса».

Самым масштабным произведением писателя является роман «Кащеева цепь», состоящий из 12 звеньев, разделенных на две книги. Первые три звена автор опубликовал в 1923 году в №№ 3 — 5 созданного А. К. Воронским журнала «Красная новь», продолжение (звенья с четвертого по десятое) поместил в «Новом мире». Последние два звена были созданы писателем в самом конце жизни — в 1950-е годы.

Причину перехода из «Красной нови» в «Новый мир» Пришвин объяснил Полонскому в письме от 25 января 1926 года: «Вы правы относительно А. К. Воронского, которого никак нельзя обижать уже по одному тому, что во время литературного пожара он выносил мне подобных на своих плечах из огня. Но я стал бояться „Красной нови” по двум причинам: во-первых, очень это видное место, а я люблю писать под шумок, во-вторых, в „Красной нови” очень увлекаются журнальностью материала. Мне в „Красной нови” за очерк текущей жизни в три-четыре страницы платят, как за лист художественной прозы, так что всегда искушение оборвать роман, написать очерк. Но горе в том, что, написав очерк, я возвращаюсь к роману только через год, а то и больше. <…> Так что видите, я не из-за выгоды хотел засесть в „Новый мир” на скромный паек в 100 р. Ваше предложение тоже меня не устраивает, потому что, в сущности, тоже берет меня целиком, а оплата в 250 р. если не сегодня, то завтра будет нормальной платой для всех. Давайте условимся так: я буду писать за 250 р. без всяких договоров. Звено „Кащеевой цепи” (совершенно законченная повесть) „Юность Алпатова” от 3-4-х листов будет мной предоставлена через месяц. Половина этой повести уже имеется в редакции. Вы можете ее печатать теперь с риском перерыва на месяц или же по предоставлении всей рукописи. После того я буду Вам посылать новые материалы, потому что 250 р. при возможности во всякое время перехватить какие-нибудь 100-200 р. аванса — хорошие условия. Если же Вы не согласны, то пусть будет 200 р., но тогда мое сотрудничество будет случайным. Я думаю, Вы согласитесь, потому что, в сущности, это Ваше же предложение, только без бумажных обязательств, которые все равно писателя не удерживают»^[4].

В следующем письме, посланном через полтора месяца, 11 марта, писатель сказал:

«Я написал Вам легкомысленный ответ относительно денег, а между тем аккуратные присылки совсем преобразили мое самочувствие, и я на опыте убедился в Вашей практичности. Пусть же будет по-Вашему, а я буду снабжать журнал материалами аккуратно. Звено „Кащеевой цепи” „Юность Алпатова” кончится в майской книжке, а потом пойдут очерки.

И Ваши письма с трогательной и редкой в наше время заботой о материальном положении писателя, и дружественный прием в „Новом мире”, — все это напоминает мне прекрасное, но очень короткое время с Тальниковым в „Жизни”^[5]. Остается только пожелать Вам долгих дней в „Новом мире”, а в успехе его я не сомневаюсь: это будет живой журнал»^[6].

Пришвин обещанное выполнил — в положенный срок послал в редакцию окончание «Юности Алпатова». Все четвертое звено «Кащеевой цепи» было напечатано в «Новом мире» — в №№ 2 — 5 за 1926 год.

Вскоре состоялось личное знакомство писателя и редактора. 27 марта 1926 года Пришвин записал в дневник: «Что же, как Москва после целого года? Никакого нового впечатления, дома, улицы живут, бегут. <…> Встретил на ходу Лидина, Чулкова, Касаткина, Романова, беседовал со Смирновым, познакомился с Полонским»^[7].

Через два месяца благодаря «Новому миру» Пришвин обрел свое жилье — купил дом в Сергиеве. Записал в дневник 23 мая: «Приехал к Троице нанимать квартиру, не оказалось квартир. Яковлев посоветовал купить дом. Я поехал доставать денег и, как маньяк, носился по Москве. Обещали в „Рабочей газете” 1000 р., в „Новом мире” дали 1000 р. Вернувшись к Троице, вечером посмотрел один дом и утром купил»^[8]. Через 6 дней, 29 мая, Пришвин написал Полонскому:

«Дорогой Вячеслав Павлович!

Деньги, тысячу рублей, я получил, большое, большое Вам спасибо. Вера Константиновна (Белоконь — Е. Н.) сказала мне, что я совсем не должен был „Новому миру”, и это устранило некоторое смущение, которое осталось у меня, когда я, собрав всю свою храбрость, выговорил Вам страшную сумму аванса. Это имело, однако, ту хорошую сторону, что в другом месте, в „Рабочей газете”, мне уже было совсем не страшно попросить еще тысячу, и так у меня получилось две тысячи, на которые я куплю себе жилище вблизи от Москвы. <…> Вот теперь приходится придумывать какой-то новый жанр для „Рабочей газеты” в неделю двести строк. Я это выдумаю и вероятней всего даже прославлюсь и создам о себе новое недоразумение. Но все-таки есть несколько людей, таких, как Вы, знающих, что не из этой же ерунды я состою. Несмотря на все трудности, создавшиеся покупкой жилища, будьте уверены, что к 1-му января мой роман пойдет в „Новом мире”. <…>

Вы меня спрашиваете, что мне не нравится в „Новом мире”. Я пересмотрю журнал, обдумаю и напишу. У меня сложилось такое представление, что это счастливый журнал и Вы счастливый редактор, так что вот, напр., „Комар” Шишкова^[9] явно плохой рассказ, а вышло между другими ничего, как-то весело. Мне думается даже, что история с рассказом Пильняка пойдет на пользу „Новому миру”. Я думаю, что когда разберутся в этом слоне, сделанном из мухи, то станет весело и у нас еще немного прибавится литературной свободы, которую теперь уже невозможно удержать никакими искусственными мерами. <…>

Мне было очень важно узнать от Вас, что юность Алпатова напомнила Вам и Вашу юность, это значит, что я подхожу правильно к своей задаче изобразить истоки революции анализом души русского интеллигента, которого по правде, кажется, еще никто у нас не изображал и не мог, потому что до срока невозможно было нам смотреть на самих себя. Вот и у Горького тоже в „Деле Артамоновых” удивительно как обегается анализ интеллигента-сектанта»^[10].

В этот же день Пришвин обратился с просьбой к Н. И. Замошкину: «Дорогой Николай Иванович, мне что-то не выслали „Нового мира” за май, пришлите, пожалуйста, хотя бы с вырезанным рассказом МУХА, из которого сделали слона»^[11]. «Рассказ МУХА» — напечатанная в № 5 «Нового мира» с посвящением А. К. Воронскому «Повесть непогашенной луны» Бориса Пильняка. В ней довольно прозрачно намекалось на то, что Наркомвоенмор М. В. Фрунзе по решению Политбюро был направлен на операцию, во время которой он умер. Реакция партийного руководства на данную публикацию была незамедлительной. В повестку дня заседания Политбюро, состоявшегося 13 мая 1926 года, был внесен пункт: «О № 5 „Нового мира”». В ходе заседания было принято постановление, в котором заявлялось, что произведение Пильняка «является злостным контрреволюционным и клеветническим выпадом против ЦК и партии», что «вся фабула и отдельные моменты рассказа Пильняка „Повесть о непогашенной луне” (так в документе — Е. Н.) не могли быть созданы Пильняком иначе, как на основании клеветнических разговоров, которые велись некоторыми коммунистами вокруг смерти тов. Фрунзе и что ответственность за это лежит на тов. Воронском»^[12]. По решению Политбюро весь тираж № 5 за 1926 год был изъят и перепечатан без произведения Пильняка. А. К. Воронскому объявили выговор и обязали написать в редакцию «Нового мира» покаянное письмо. Оно было напечатано в шестом номере журнала.  В письме говорилось:

«В 5-й книге журнала „Новый мир” напечатана повесть Бориса Пильняка „Повесть непогашенной луны”. Хотя в предисловии повести и содержится указание, что речь идет не о смерти тов. Фрунзе, но вся бытовая обстановка, некоторые подробности и т.д. говорят об обратном. Повесть держит читателя в уверенности, что обстоятельства, при которых умер „командарм”, герой повести, соответствуют действительным обстоятельствам и фактам, сопровождавшим смерть тов. Фрунзе. Подобное изображение глубоко печального и трагического события является не только грубейшим искажением его, крайне оскорбительным для самой памяти тов. Фрунзе, но и злостной клеветой на нашу партию ВКП(б).

Повесть посвящена мне. Ввиду того, что подобное посвящение для меня, как для коммуниста, в высшей степени оскорбительно и могло бы набросить тень на мое партийное имя, заявляю, что я с негодованием отвергаю это посвящение»^[13].

Ниже было напечатано краткое сообщение «От редакции»: «Помещая письмо тов. Воронского, редакция вполне присоединяется к его мнению. Редакция считает помещение в „Новом мире” повести Пильняка явной и грубой ошибкой»^[14].

На этот раз изменений в составе редколлегии журнала не последовало. Все три редактора — А. В. Луначарский, В. П. Полонский, И. И. Скворцов-Степанов — остались на своих местах. Почему? Е. А. Динерштейн дал такое объяснение: «Возник вопрос: почему основной источник утечки информации отделался не таким уж серьезным наказанием? Вероятно потому, что его нельзя было наказывать более строго, чем редакцию журнала, опубликовавшую повесть Пильняка. А тех наказали мягко потому, что Сталин не хотел портить отношения со своими союзниками — „правыми”, рассматривавшими „Новый мир” как зону своего влияния»^[15].

Помимо «Юности Алпатова», в 1926 году в «Новом мире» появились два очерка Пришвина — «Охота за счастьем» (№ 11) и «Ленин на охоте» (№ 12).

Свое обещание: «к 1-му января мой роман пойдет в „Новом мире”» Пришвин выполнил. В № 1 журнала за 1927 год было напечатано пятое звено «Кащеевой цепи» — «Любовь». В этом же году, в №№ 11 — 12, увидело свет шестое звено романа «Зелёная дверь», а несколько ранее — рассказ «Нерль» (№ 6).

В начале 1928 года Полонского сняли с поста ответственного редактора «Нового мира». 18 января Пришвин записал в дневник: «Показал нос в Москву, и сразу огорошили: Полонского нет уже в „Новом мире”. Разгром оппозиции»^[16]. Главный оппозиционер, Л. Д. Троцкий, уже исключенный из партии, в январе 1928 года был выслан из Москвы в Алма-Ату. Его единомышленника А. К. Воронского в следующем году сослали в Липецк. Полонского, к счастью, из Москвы не выселили.

Весной 1928 года (в письме к Полонскому без даты) Пришвин сказал:

«Дорогой Вячеслав Павлович!

Не знаю, как выразить мне Вам свою благодарность за то, что в свое время Вы помогли мне заняться делом, к которому я призван. Вы мне помогли больше всех, кого я встречал на своем литературном пути в последние десять лет. „Новый мир” явился мне прямо отдушиной, и я считаю — это был единственный журнал за десять лет, который без скуки можно было читать. Я получал много писем из учительских недр, из самой глухой провинции, убеждающих меня, что журнал и мои рассказы проникли глубоко. Мне очень больно, что обстоятельства так неблагоприятно сложились против Вас. Мне совестно, что я, увлеченный выполнением своего жизненного долга, так отошел от ближайших задач общественной и политической жизни, что не могу за Вас заступиться.

Все, что я могу сделать, это поблагодарить Вас и пожелать скорейшего Вашего возвращения к журналам»^[17].

Пожелание через несколько месяцев исполнилось. 28 июля Пришвин записал в дневник: «Получено радостное известие от Смирнова, что Полонский возвратился в „Новый мир”»^[18]. Возвращению редактора радовался не только Пришвин. Н. И. Замошкин 24 августа 1928 года написал Полонскому:

«Дорогой Вячеслав Павлович.

Мое возвращение в Москву из отпуска было неожиданно-радостным: я узнал только здесь, что Вы вновь взялись за редактирование дорогого для нас журнала „Новый мир”.

Посылаю Вам свое искреннее поздравление — в глубокой уверенности, что отныне „Новый мир” под Вашим руководством, не встречая на своем пути гибельных препятствий, пойдет по линии непрестанного восхождения и собирания лучших произведений советской литературы»^[19].

В 1928 году Пришвиным в «Новом мире» были напечатаны 7-е, 8-е, 9-е и 10-е звенья «Кащеевой цепи» — в №№ 4 — 7, а в № 12 — несколько миниатюр: «Пойма», «Одинокий журавль», «Ребята и утята» и другие. В следующем году Пришвин порадовал читателей журнала своей «повестью о неудавшемся романе» «Журавлиная родина» (№№ 4 — 9), а в № 12 напечатал очерк «Гибель геолога Давыдова и народного учителя Автономова 5 сентября 1929 г. на реке Сулоти».

В 1930 году Пришвин предоставил журналу очерк «Зооферма», однако «Новый мир» печатать его не спешил. Писатель 5 сентября с горечью записал в дневник:

«„Новый мир” предоставленную в июле „Зооферму” предлагает напечатать в январе.

Хлебнул чувство своей ненужности и в „Новом мире” и вообще в мире современной литературы: видимо, все идет против меня и моего „биологизма”. Надо временно отступить в детскую литературу»^[20].

Затем писатель занес в дневник копии своих писем в редколлегию «Нового мира» и Н. И. Замошкину. В обращении в редколлегию сказал: «Через Н. И. Замошкина я получил уведомление, что мой очерк „Зооферма”, представленный мной в редк. в конце июля, будет напечатан в следующем году. Это невозможно для меня, потому что мной заключен договор с „Федерацией” о книге, куда войдет очерк „Зооферма”: к январю должна выйти эта книга. Н. И. Замошкин сообщает мне причину отстранения моей работы: необходимость печатать ранее поступившие работы. На это я напоминаю Вам, что у нас с редкол. „Н.М.” заключен договор, следовательно, место мне должно было быть редакцией предусмотрено»^[21]. Н. И. Замошкину Пришвин написал:

«Дорогой Николай Иванович!

Вы, хотя и по дружбе, но все-таки втираете мне очки: мыслимо ли мне, Пришвину, за которым „Нов. мир” гонялся, как я сейчас гоняюсь за вальдшнепами, поверить, что места нет для меня. Нет, это подошла такая полоса: в „Охотничьей газете” то же самое. Возможно, будет еще хуже. Но пройдет „полоса”, и опять, я знаю, за мною погонятся. <…> Я решаю вопрос для себя: вступить в широкое соприкосновение с литер. жизнью в Москве или, напротив, на годик остаться в лесу и даже почту от себя отстранить. Недели через две я это решу, а пока пришлите без всякой задержки рукопись. Я направлю ее или в „Наши достижения” или в „Октябрь”. Как по-Вашему? И что если Вы возьмете телефонную трубку и принципиально поговорите об этом с „Нашими достижениями”? Если выйдет да, пришлите адрес»^[22].

В итоге «Зооферма» была напечатана в № 1 «Нового мира» за 1931 год.

Время было сложное. И. В. Сталин, поборов троцкистов, принялся за «правых». Их лидер А. И. Рыков в декабре 1930 года был снят со своего ответственного поста председателя Совнаркома. Глагол «перестроиться» стал синонимом к «приспособиться». 13 декабря 1931 года Пришвин записал в дневник: «„Перестроиться”: (о чем говорит Полонский, — „я уже перестроился”): все привычки отбросить и с ними все прошлое»^[23]. Полонский, с точки зрения власть предержащих, «перестроился» недостаточно. Из «Нового мира» его «ушли». 17 декабря 1931 года Вячеслав Павлович записал в дневник: «Сегодня меня сняли с „Нового мира”. Был в секретариате (ЦК ВКП(б) — Е. Н.). Волин сделал короткий доклад, привел несколько выдержек из „Нового мира”, — действительно, прозвучало скверно. Особенно ужасно прозвучала фраза анархиста из романа Артёма Весёлого, где он кричит: „Керенского, Каледина и Ленина — всех бы на одну виселицу”^[24]. В рукописи было еще имя Троцкого. Оно оказалось вычеркнуто. Волин рассказал дело так, будто я это сделал, Троцкого вычеркнул, а Ленина оставил рядом с этими именами. Возмущение было справедливое. Я объявил, что эту рукопись правил Соловьёв и что это сделал он. Каганович спросил: „Соловьёв беспартийный?” — „Нет, коммунист”. — „Как коммунист? Какой?” — „Да это Василий Иванович Соловьёв”»^[25].

В. И. Соловьёв пока был оставлен членом редколлегии «Нового мира». Его расстреляют в 1939 году. Ответственным редактором журнала назначили партийного функционера И. М. Гронского.

Не Б. М. Волин был главным виновником снятия Полонского. Руку к этому приложили те, кого исследователь назвал «неистовыми ревнителями»^[26], — члены Российской ассоциации пролетарских писателей (РАПП). Это видно из дневниковой записи Пришвина, сделанной 25 декабря 1931 года: «Лёва (сын писателя — Е. Н.) приехал, новости: Полонского съел РАПП»^[27]. Об этом же в своих воспоминаниях рассказал С. И. Липкин: «Мне запомнилось: мы (Липкин и Д. Г. Бродский — Е. Н.) вместе приезжали из Кунцева в редакцию „Нового мира”, в котором я начал печататься в 1930 году. Весь штат редакции, размещавшийся в здании „Известий” в двух комнатах, состоял в ту далекую пору из пяти человек. Н. Замошкин заведовал критикой, литературоведением, библиографией, Н. Смирнов — прозой, М. Зенкевич принимал два раза в неделю поэтов, Вера Константиновна Белоконь, завредакцией, исполняла одновременно обязанности машинистки, кассира и бухгалтера. Все они сидели в довольно поместительной комнате, из которой дверь вела в небольшой кабинет редактора журнала Вячеслава Павловича Полонского, влиятельного критика. Настоящая его фамилия — Гусин. Был он длинноволос, артистичен, по его всегда спокойному лицу и размеренным движениям нельзя было понять, как ему тяжело, как теряет он свое влияние, преследуемый литературной бандой. Он умер нестарым, съеденный РАППом. Рапповцы алкали крови Алексея Толстого, Булгакова, Пильняка, даже Федина, а также крестьянских (по их мнению, кулацких) поэтов Клюева и Клычкова… Полонский их защищал отчаянно»^[28].

В 1930-е годы в СССР велось масштабное индустриальное строительство. Оно притягивало литераторов. 19 декабря 1931 года А. Г. Малышкин написал Полонскому, автору книжки «Магнитострой» (М., «Федерация», 1931): «Все еще сижу в Магнитогорске, дожидаюсь пуска первого агрегата: коксовых печей. 8-я батарея давно готова, раскалена сейчас до 1000^о, сегодня в 11 ч. ночи, вероятно, будут загружать первую порцию угля. Значит, через 36 часов, т. е. 21/ХII, в стране будет получен первый уральский кокс из весьма грандиозных по масштабу печей. С лета здесь многое переменилось (кроме гостиницы, где так же не вовремя запираются уборные и гаснет свет. Впрочем есть и здесь новое — внизу, в столовой, открыли ресторан…). Скруберов уже не 5, а целых 10, высятся 6 мартеновских труб (помните, при Вас их начинали класть); готова воздуходувка (с агрегатами первой очереди) — кубическая, и вместе с тем легкая громада; две бесконечных эстакады — угольная и рудная (поезда с рудой к домне уже ходят); готова целиком первая домна, со всеми подземными и воздушными механизмами и конструкциями»^[29].

Вероятно, это письмо побудило Полонского вновь отправиться на Урал. Он выехал в середине февраля 1932 года. В дороге заболел тифом. 22-го числа его в тяжелом состоянии сняли с поезда в Магнитогорске и поместили в больницу. Но врачи оказались бессильными. Бывший ответственный редактор «Нового мира» скончался 24 февраля 1932 года. Когда скорбная весть дошла до  Загорска (бывшего Сергиева), Пришвин записал в дневник: «26 Февраля. <…> Полонский умер в Магнитогорске от тифа. <…> 1 Марта. Лёва рассказывал о последнем свидании с Полонским, и мне вспомнился Воронский, когда он был исключен из партии, меня поразило, что Воронский вдруг поседел. Точно так же и Полонский за неделю до смерти вошел в редакцию „Известий”, и Лёва изумился: Полонский был седой. <…> 5 Марта. <…> Лёва вчера был на сожжении Полонского. У него одного были кожаные перчатки, и потому он один мог взять горячую урну и вез ее в автомобиле, чувствуя ее теплоту»^[30]. Прах похоронили на Новодевичьем кладбище.

В 1932 году, в № 11, «Новый мир» напечатал очерк Пришвина «Новая Даурия». Следующая публикация писателя появилась в журнале в 1939 году, в № 5, — «Лисичкин хлеб (книга рассказов)». В 1940 году «Новый мир» познакомил читателей с поэмой Пришвина «Фацелия» (№ 9) и с его дневниковыми записями-миниатюрами «Лесная капель» (№ 10).

22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. Но сотрудничество писателя с журналом не прекратилось. В 1944 году, в сдвоенном № 1 — 2, «Новый мир» поместил восемь его коротких рассказов: «Ботик», «Дети», «Жизнь возле пня» и др.

3 января 1951 года Пришвин написал Н. И. Замошкину:

«Дорогой Николай Иванович!

Большое спасибо за поздравление и в свою очередь поздравляем вместе с Валерией Дмитриевной^[31] Вас и Ольгу Николаевну^[32] с Новым Годом.

Я был рад узнать, что вечер мой в школе оставил после себя хорошую память, а то я боялся, что со школьниками вел себя, как школьник, и что это у них там непринято.

Рассказ „Заполярный мед” вышел большой для меня: 1½ листа. Я его совершенно закончил и сейчас решаю вопрос, куда отдать, в „Огонек” на конкурс, или в „Новый мир” на показ.

„Осударева дорога” вернулась ко мне от Фадеева, и не Ковалевский это сделал, а время: я наконец-то понял, что в наше время ни какая мысль и ни какая поэзия не могут искупить даже мельчайшие политические неточности, и напротив, точная направленность может всякое упаковочное сено или тряпки поставить на место поэзии. Я это понял, и вместе с тем стало совершенно ясно, как надо изменить свою вещь. И я изменю и уверен в победе настолько же, насколько уверен, что Замошкин хороший человек»^[33].

Роман-сказка «Осударева дорога» впервые увидел свет лишь в 1957 году — в петрозаводском журнале «На рубеже» (№№ 4, 5).

Рассказ «Заполярный мед» в 1951 году, в № 3, опубликовал «Новый мир».

16 января 1954 года Михаил Михайлович Пришвин скончался. В этом году журнал напечатал его повесть-сказку «Корабельная чаща» (№№ 5, 6) и в № 11 — под заголовком «Завлекающий рассказ» — литературные заметки, сделанные писателем в последние месяцы его жизни.

Из всего сказанного выше можно сделать вывод: редакторы «Нового мира» помогли таланту Пришвина проявиться в полной мере. Особенно благодатную роль в этом сыграл Вячеслав Павлович Полонский.