Из новых стихов

*  *  *

 

Не надо мне рассказывать,

что надо было сделать.

К чему былое смазывать,

стирая смысл и смелость.

 

К чему штрихами мелкими

участвовать в разрухе,

все, кто считались целками,

уже давно старухи.

 

Слова выходят зряшными,

от них склероз по коже…

Мы кажемся вчерашними,

но будущими — тоже.

 

 

*  *  *

 

Звонок короткий, санитарный,

мол, дышишь или же — уже?..

А век — военный, промтоварный,

без дня в заботе о душе.

 

— А как жена? — Почти в порядке,

вот только язва… А твоя?

— Моя со мной играет в прятки:

перешивает тьму шмотья.

 

— Как дети? — Дети завтра — деды.

— А внуки? — Внуки ждут детей.

— Храни здоровье до победы.

— Дай Бог дождаться без смертей.

 

Так пообщались эти двое,

за восемьдесят перейдя,

свои земные планы строя,

не чуя страха и дождя...

 

 

*  *  *

 

Достоверные картины:

всех играют мертвецы —

старцы, юноши, мужчины,

псы, вояки, стервецы.

 

Вновь война, и крутят снова,

чтоб коснуться тех основ;

чтобы мы, простив любого,

стали лучше мертвецов.

 

Все подряд поумирали,

превратились в давний прах,

с песней «Дойчланд юбер алле»

в дважды мёртвых головах.

 

В похоронной фильмотеке

оживают мертвецы,

горделивы, как ацтеки,

осторожны, как слепцы.

 

И бредут колонны пленных

по замызганной Москве,

в орденах, мундирах бренных,

к повторяющей молве.

 

 

*  *  *

 

Не думай, что остался в стороне,

когда святыни падали в огне.

Ты сам не знал, как родину любил,

не замечал своих военных крыл.

Он сам себя уничтожает, век,

плодя оружье, пленных и калек;

а ты — мужчина и, конечно, сам

не в силах приподняться к небесам

до всепрощенья самого Христа

и не дорос до своего креста… 

 

 

Два города

 

Город-радость, окраина... Город-урод —

впереди. Как Невы, так и Невки — в помине.

Вот — вокруг и вразброд —

вдруг застроенные пустыни.

То ли спальные тюрьмы, то ль коттеджи успешных воров,

уж не Питер, а сборище задних дворов,

где попрятались сотни курв и оторв —

половин вороваев.

Живут — будь здоров,

славный Питер охаяв.

 

Эта урна для урок себя назвала — Петербург.

Туп был тот драматург, что пристраивал пьесу;

я порвал бы его и его принадлежность прогрессу

ради пригородных рассветов и пург...

Друг, вернёмся домой, в город мой,

дорогой и другой,

где Нева и Фонтанка,

где каждый домок как приманка,

чтобы впредь —

за порог — ни ногой,

и смотреть, и смотреть, и смотреть...

 

 

*  *  *

 

     …там, где мой народ, к несчастью, был.

                                                                         А. А.

 

В этой жизни, снова непреклонной,

и опять кипящей, и крутой,

не пойду ни строем, ни колонной,

не сольюсь с бессмысленной толпой.

 

На чужбине — ни могил, ни чести.

Кто своих родных оставить мог?

Я с монастырём своим — на месте,

а судьёю нам — единый Бог.