Синдром Кассандры

Весенний марш

 

Гражданская тревога тяжела,

Страна рожает — роды каждый знает,

Но что родит, у тайного стекла

Ответа внятного не возникает.

А роды шли, как митинг шел, и шли

По модулю — ученый с идиотом,

И капали давнишние башли

За сетевую сделку по тренчкотам

С гражданственным подтекстом.

.................................

 

Берлин лежал в разрухе и стонал,

И кровь текла, и выходило место.

Союз метался после ран в горячке.

А Ленинград, принявши веронал,

Еще не отошел от страшной спячки.

Показы мод так грозно хороши,

Что кажется: вот-вот придет сирена,

И Ливерпуль в неведомой тиши

Посмотрит в небо как младенец Леннон,

И Штатов белизна осквернена,

И плачет статуя, и нет конфедератки.

И родами любая часть полна,

Орет планета, как орет солдатка,

Хотя что знаю я о вопле том.

Но снег на крышах неизбежно тает.

И ярость есть, и крепки фронт и дом,

Но тает снег — и наши наступают.

 

 

Девочка с картины Бэнкси

 

радость исчезать смотри как дождик

майский дождь так просто не покинуть

по дороге по реке по ветру

лиственно идет фигурка тенью

 

нет у ней ни глаз ни рта ни носа

подразумевается все сразу

длится вслед за шариком воздушным

кажется была такая песня

 

девочка с картины Бэнкси длится

как расслабленность после болезни

как под вечер старый конь и пони

целый день детей катали мало

 

или отпустить упорства вожжи

что за дело мне что будет после

девочка с картины Бэнкси длится

и стена ее не отпускает

 

позабыть о творчестве и людях

это радость паче всяких счастий

впрочем счастье это вроде птицы

девочка с картины Бэнкси знает

 

а тревога там же где и радость

 

 

Диктатура

 

Состав нес хлеб, и все посторонились.

Смотрела я в вагонное стекло.

Шел дождь, подмяв декрет апрельской пыли,

Будильник спал, а время не текло,

Стоял мой поезд — но так ясно видно

И этот хлеб, и золото его,

И будет он что называют ситный,

И вот уже состав идет бегом.

Лишь запах трупов. Он-то здесь откуда?

Курьерский с хлебом, трупов — как зерна.

Непогребенный мается Иуда,

У глупости со злом не стоит дна

Искать.

Курьерский полон трупов

Для Петрограда, для Москвы седой.

А я стою, смотря. Как это глупо.

Как это зло. Мы выиграли бой,

У нас вода и хлеб, стекло и камень.

Мы выжили и будем жить, пока…

Но кто есть мы? Но диктатуры пламень

Яснее бриллиантов на века.

 

 

Квадрига Аполлона

 

Она переживает войну, а не видит,

Она переживает войну,

как обладают мужчиной.

 

Кассандра

пока что

девственна,

хотя сквозь ее существо

много демонов ходит.

 

Но ни один не коснулся

сердца Кассандры,

словно его и нет,

вместо сердца — дыра.

 

Когда она увидела царя,

прекраснейшего мужа

прекраснейшей из женщин —

она увидела веху,

что расставляют солдаты,

чтобы отметить путь.

 

А стены Трои занялись пожаром,

и даже краткий, очень сильный ливень,

какой в определенный месяц поит землю,

желанный виноград, плоды оливы,

не смог залить пожар у стен троянских.

 

Брат ранил брата, сын убил отца,

но дело в том, что это было даже

забавно.

 

Кассандра обернулась.

Троянская война свернулась в ней,

глаза тревожно широко открылись.

 

И наконец она его узнала.

Того, кто плыл поверх всего творенья:

и первенца, и брата, и певца.

Он сделал знак, и все остановилось:

жрецы, и Агамемнон, и война.

 

Квадрига Аполлона приземлилась.

 

 

Налог на бездетность

 

Эта страна брала налог за бездетность,

Я платила его исправно.

В ней отеком шла безответность,

Обреченность сияла славно.

Я впитала ее могилы,

Запрещенные и родные.

Та страна меня вывозила

На своей искаженной вые,

На косом животе носила

В числе тяжестей разных прочих.

Я отчасти ее забыла,

Но видала ее воочью:

И гречихи литое тело,

Трактором — в рязанскую пашню,

И антоновки запах спелый —

Золотой, пронзительный, страшный,

Как и все, чем жила отчизна.

Там есть родина, там надолго

Задержалась по раю тризна,

И болит отметка налога,

Онейрическое сегодня

Разъедая до основанья.

 

 

Бигль

 

Прозрачней темнота не может быть весной,

Почти что все цвета ушли в слепую зону.

Один лишь голос: пение и вой,

И вой, и пение, подобное озону,

В земную обращенные дыру,

В пыль космоса у двери магазина,

В листву, что по асфальту, по ковру,

И шепчет ложь; и взвыла вновь резина.

Нет, это вой живого существа

Из плоти и дерьма, из глаз и шерсти.

Нет, ясности такой не даст весна,

Когда и тьма, и свет в объятьях вместе.

А это бигль хозяина зовет,

И в голосе его осенний мед.

 

 

Вечерняя прогулка

 

Когда входишь ты в реку тяжелого сна,

Где кошмары прохладны и ярки,

Там, где жизнь ослабела, а смерть нечестна —

Получаешь нежданно подарки.

Там приходят деревья, танцуя-кружась,

Табор парка в полночном раденье.

Там крысарик-собака, насторожась,

Старых лип обегает скопленье.

Сон холодный атласною ношей хорош,

Из него в сентябре отопленьем

Выплываешь без сил, старый катится грош,

Освященный соленым кропленьем.

Я же сны разлюбила, но в парке ночном,

Где строительство не затихает и ночью,

Пахнет будущим веком, и в запахе том

Ароматов земных средоточье.

Будто папоротник сбросил цементный прикид,

Серебром на мгновение вспыхнул.

Сон стучится, а парк уже ночью покрыт,

И закончилось время каникул.

А крысарик хозяина так же ведет,

Крупноглазый, лобастый живой вертолет.