Речная речь

Вареж

 

Щебетание радиоволн. Село Вареж.

На Оке, в её огромной петле, понимаешь,

что земля плоская.

Открываешь

редкую фауну облаков,

ожидаешь,

что где-то тут стоял — да и был таков

град Китеж.

Подозреваешь, что и этот остров за ним нырнёт в пучину.

на самое дно

— всё неподвижно так, что и верх и низ — одно —

Только вот он разогнёт хребтину.

 

 

Шмель

 

1

 

Раструб вьюна качнулся тяжестью шмеля

усердного, что рыльцем шевеля

стремится к сладости июльского нектара.

И ты, в пандан ему, отведаешь отвара

сладчайшего из самовара.

Шмель осушит ещё один цветок

и ты за ним проделаешь глоток.

И проследишь зигзаг его полёта

вдоль лета.

 

2

 

Последний шмель — неровен и тяжёл

его полёт: сентябрь на исходе,

но солнце припекло — и он ожил,

летит над травами на самом малом ходе;

 

в густых лучах ему довольно сил.

Но солнце клонится, роняя брызги света.

И каждый взмах шмеля усталых крыл

пропитан каплею сгорающего лета.

 

 

Астроном Адерман

 

                                                        Лилии Кашенцевой

 

Выпускник Дерпта

Остзейский немец с балтийских границ,

избежав Европы и Азии, обеих столиц,

по своей воле

осевший в Туле.

Фармацевт, аптекарь,

при нечастых несчастных случаях — анатом,

при отсутствующих оных, а также тучах — астроном,

летнюю спальню на чердаке

переделав в ложе

для телескопа,

он не скучал в тульском крае и далеке.

И всё же —

почему не Европа?

А Тула с её заводской бесконечной стеной,

с заводной блохой и, как ветошь, промасленным бытом?

Может — Ольга? ставшая вскоре женой.

Или всё дело в причине иной,

в чём-то — навек забытом?

 

Земля, как известно, вертится тушей быка,

подставляя поочередно свои бока,

и тульский бок освещаем ничуть не реже.

А ночью, как разойдутся душные облака,

подняться скорей по лестнице чердака —

звёзды повсюду те же!

 

 

Речная речь

 

1

 

Замечались крыши меж холмов,

и река, кружа, обзором правила,

в голубиной глубине домов

выцветали как перины правила

переносов, скобок, запятых,

предпочтенье отдавалось многоточию...

Ожидалось, что внезапный стих

точно соловей — на миг затих

и опять воушьи и воочию.

 

2

 

Как уж иль язь — ты весь в речном потоке

Оки, и на её весёлом токе ты пенишься

и полнишься, струясь.

Весенний кипяток, обливший цветом склоны,

и ароматов ток, процеженный сквозь кроны

в ларце эмалевом лазоревых небес,

и рыбий плеск и соловьиный треск...

Спешишь растечься поймою речной

и речь подсечь серебряной блесной.

 

 

Черемас

 

Цветок внезапно расслоится —

то бабочка взлетит. Сторицей

тебя вознаградит

то лето лёгкое под птичий пересвист.

В края далёкие направил машинист

свой поезд литерный, что будит по утрам

тебя, стремительно врезаясь в птичий гам.

 

 

Птицы и насекомые

 

Дерево стоит без звука

без движенья, без звонка.

Лишь в тенетах паука

мух дрожание и мука,

да кружение жука.

Иногда издалека

долетают волны стука

дятла. Жёлтые листы

осыпаются до срока.

На хвосте несёт сорока

звон осенней пустоты.

 

 

Канун

 

И бабочки клочок бумажный

бессвязно мечется, как сон,

и тучи дом многоэтажный

для обрушенья вознесён

над головой, и кто-то важный

сейчас нажмёт грозы клаксон.

 

 

После дождя

 

Дождя настольные приборы:

пробирки, склянки, пузырьки...

И метрономные повторы —

о палуб сталь и гладь реки.

Дождь вдруг окончится, нагая

наяда выгнется мостом

и радуги дуга тугая

павлиньим видится хвостом.