Помните, дети

Элегия

 

Простите, что отвлекаю вас такой ерундой,

но случайно узнал, приумножив печали:

экранизаций Луи Буссенара нет. Ни одной.

И, наверно, уже не будет. А мнится — сняли!..

 

Рази ж эт` жись без воплощённого Сорви-головы?! —

вот он рысью по южноафриканской саванне, французист,

с голливудской улыбкой и русскою чёлкой (да вы

отриньте смелей снобизм и эстетическую узость,

а заодно хороший вкус) — блистательный пот,

глаз кровав, дух заряжен и слышится: «Буры,

вперёд!» — быстрей пули, вместе с летящею под

ним игриво-послушной ядрёной каурой,

ну и лучшая банда на свете по полю пестрит

при широкополых шляпах-шорах-шпорах —

мать их, ражих чертей полосатых, едрит —

вражий потрох, встречай-ка живительный порох!..

 

Чего ради ворошить масскультурные слои?

Горючей пылью клубятся древние бредни.

Пронеслись — туда всему и дорога. Дался мне этот Луи.

Не он первый, не он последний.

 

 

«Зингер»^[1]

 

     Алексею Зильберу

 

Хотите верьте — хотите нет,

а говорят, была на свете фирма «Зингер», равной которой нет.

 

Однажды она запустила в производство одно сравнительно

                                                                                              недорогое устройство,

без которого невозможно себе представить не столь давнее

                                                                                                    мироустройство, —

для старшего поколения нет необходимости именовать

                                                                                             предмет данного текста,

а молодая аудитория, если захочет, сообразит из дальнейшего контекста.

 

Освоение изобретения проходило одинаково легко у всех категорий

                                                                           владельцев:

                                                                                   деревенских и городских,

чёрных и белых, женщин и мужчин: знай крути ногой педаль,

                                                и кинетическая энергия передаётся на шкив,

он заставляет двигаться приводной ремень,

                                  а тот посылает импульс основной механике,

                                                                                            чтобы та в свою оче…

Короче,

вы понимаете, я не специалист

                     и, возможно, описал технические детали не вполне точно,

                                                                                 но, в общем, шила она дай Боже,

а главное, практически не ломалась, что, как выяснилось, стало для «Зингера»

                                                                     миной замедленного действия, —

                                                                                                    но выяснилось позже.

 

У нас тоже было это чудо, доставшееся от прабабки, —

теперь такую не купишь ни за какие бабки,

потому что не продашь, да мы и не пытались, а предложили её музею,

но там сказали, у самих три штуки и не больно-то на них глазеют

(да ещё семь пылятся на складе),

тогда мы, кряхтя от натуги, отнесли её в драмтеатр Христа ради,

и не в пошивочный цех, где новейшее оборудование,

а в качестве реквизита или бутафории, может, придётся ко двору и —

                                                                                                                 да ну её!..

 

Как-то я ходил на спектакль по Шолом-Алейхему,

и, надо сказать, в смысле аутентичности обстановки не придерёшься

                                                                                                     ни к малейшему

предмету на сцене, всё выглядит достоверно:

кованые сундуки,

                 напольные часы с гирями на цепочках,

                                                               чугунный утюг, пышущий угольями

(только чуть-чуть смутила висящая по центру «Юдифь с головой Олоферна»,

к счастью, не масло, а гравюра, но Джорджоне,

пусть и не анахронизм, всё же явно пережато с символикой,

                   зачем людям добровольно жить на столь напряжённом фоне?),

и в кульминации, когда общество принимается

трагикомически плясать и петь,

                                             от поминок гуляя до свадьбы,

гляжу — нате вам! — главный герой выкатывает на середину нашу старушку

                                                и давай крутить-вертеть,

                                                                        шить-шить-шить

                                                            то ли фату, то саван — вот бы знать бы!..

 

О чём бишь я? Ах да, стало быть, «Зингер» триумфально завоёвывала

                                                                                                      мировой рынок,

повсюду раскидывая сеть необходимых в хозяйстве новинок.

В конце концов ими оказались затарены Европа, Россия,

                                                                Африка, Австралия, обе Америки,

                                                                             Малая, Средняя и просто Азия.

 

Ну форменное безобразие.

«Зингер» не протянула свои длинные нити разве только до Антарктиды.

И понятно — зачем пингвинам такие, например, виды:

вожак, еле различимый в метели, перепончатыми лапами вращает колесо

                                            и, шустро крылышкуя отростками

                         (покуда остальные топчутся по кругу в ожидании),

                                                                                    творит десятитысячный фрак.

Мрак!

Да и на кой ляд им фраки, если они от природы все,

                                              включая пингвиних и пингвинят,

                                                                                                      офрачены?!

 

В общем, в один прекрасный день потребительские ресурсы «Зингера»

                                                                                     оказались потрачены.

До очередной продукции никому не было дела,

потому что срок эксплуатации старой не имеет предела.

 

И фирма закрыла дело.

 

А потомство её, никому-то не нужное,

живёт — не недужное,

помня ручки нагретой вертёж.

Но что было, того не вернёшь.

 

С тех пор говорят:

                          эти штуки

     в воде не тонут, в земле не ржавеют, в воздухе парят и в огне не горят.

И ещё говорят:

          фирма «Зингер» погибла, потому что делала лучшие вещи на свете.

 

О злосчастной судьбе её помните, дети.

 

 

 

*   *  *

 

— Эх, гитарушка моя битая,

Та, прочней и проще которой нет,

Ты чего молчишь как убитая?

Ты явись, родная, на белый свет!

 

Пятернёй по корпусу тресну я,

Подтяну серебряны струночки,

Прикушу кривую цигарочку

И наполню всклянь легковесную

С золотой каёмочкой рюмочку.

 

— Ну-ка, вдарь, как прежде, цыганочку

За все муки мне и страдания!..

 

А она в ответ:

                             — До свидания!

Ты пошто меня позабросил здесь,

Где по горло пыль, где патиною

Струны съедены, где от сраму весь

Голосник зарос паутиною?

Да, гуляли мы и водили мы

За собой народ переменчивый,

Но рыдать слезьми крокодильими

Над моей доской, милый, нечего.

Так что знать тебя не желаю я,

И вообще, как есть пожилая я,

Отзвеневшая да иссохшая,

Отгремевшая да скрипучая,

Отыгравшая всё хорошее

(Что новейшие — уж не круче ли?..)

Потому и чахну, оглохшая,

Разве только тенькну по случаю.

По случаю, милый, соскучилась,

По такому, чтоб в резонанс войти,

Чтоб колки потуже накручивать,

Чтоб ладам измаяться досыти,

Чтобы впредь не ждать себе лучшего!..

 

Одного желаю я до смерти:

Не для славы и не от боли —

По любви сыграть, по любови.

 

 

Старая любовь

 

В толстом-претолстом журнале,

Который до сих пор — вы не поверите —

Выходит на газетной бумаге

Исчезающим тиражом

Хороший поэт Икс

Публикует хорошие стихи поэта Икса

Из которых ясно следует

Что поэту Иксу плохо

И не просто плохо в данный момент

А плохо живётся на свете

 

И больше из них ничего не следует

 

На тонком-претонком сайте

Предназначенном лишь

Для дальше всех продвинутых эстетов

Очень плохой поэт Игрек

Публикует очень плохие стихи поэта Игрека

Из которых ясно следует

Что поэту Игреку плохо

И не просто плохо в данный момент

А плохо живётся на свете

 

И больше из них ничего не следует

 

На Ютубе

Который до сих пор — вы не поверите —

Собирает лучшую музыку со всего мира

Пусть и прерываемую рекламой

Висит ролик

Eric Clapton «Old Love»

Live [June 30, 1999]

A Benefit for the Crossroads Centre at Antigua

(ft. a killer keyboard solo by Tim Carmon)

Я понимаю, что в наше время

Информационной перегруженности

Бестактно кого-либо просить

Разделить твои вкусы и пристрастия

Но если у вас найдётся несколько минут

Которые вы всё равно убили бы

На чёрт-те что

Послушайте, а главное, — посмотрите

 

Помимо самого автора

Там ещё команда музыкантов

И как же им всем вместе

В кайф играть

Душераздирающий ля-минорный блюз

Об ушедшей любви

Где поётся про то

Как хорошему парню

Плохо живётся на свете

И не просто в данный момент

А вообще

Как они рады друг другу

И смакуют каждый звук

Особенно это заметно

Когда идёт крышесносное воющее соло

Чернокожего клавишника

Посмотрите на выражение лиц музыкантов

И быть может вы ощутите

То, что чувствуют они

 

Да будем прокляты мы, поэты

За всю нашу жалость к себе

За самолюбование

За глухоту к другим

Поэтам — хорошим, плохим и разным

И просто к другим

 

Да позавидуем 

Блюзменам и джазменам

И да попробуем 

Хотя бы раз в жизни

Исполнить что-либо совместно

Во имя не себя

И чтобы всем было в кайф

У нас всё равно ничего не выйдет

Но мы хотя бы попытаемся

Хотя бы некоторые из нас

 

Где ты, моя старая гитара

Иди, родная, сюда 

 

04.10.2020

 

 

Отпуск

 

     — I need a vacation!

     «Terminator 2: Judgment Day»

 

I

 

Ягоды красные, листья травы, ель в голубой акварели…

Люди прекрасные, знали бы вы, как же вы мне надоели.

 

 

 

II

 

Сквозь дыру в заборе — стоит протиснуться и

уже в тридевятом царстве: прежние звуки глохнут,

запахи не долетают, растворяясь в местных —

влажной прели, сочной травы, сухих грибов, —

упасть навзничь и смотреть глаза в глаза птице,

бездумно висящей над местом, где тысячу лет тому

некто лежал на лугу и жевал сладкий стебель,

вкус был такой, как ныне, и небо один в один,

он и теперь здесь лежит, только в своём времени,

а ты в своём, но в той же точке, в состоянии потока —

кажется, вот она, вечность, данная нам в ощущениях,

однако пора за дело: скоро из лесу выйдут

наши — надо вновь готовить извечный обед.

 

 

III

 

Велико моё хозяйство, ох, велико.

Обойти-его-объехать, ой, нелегко:

 

всей земли кругом квадратных тридцать аршин,

да, считай, дерев плодовых десять вершин,

да малинник, где ни ступишь — хворост и хруст,

да ершистый, точно ёж, крыжовенный куст.

Там с утра, себя свободным вообразив,

я по шкурному вопросу хвать абразив —

и за домом, где верстак прямится кривой,

чищу-блищу-крашу, полускрытый травой.   

То не злак стоит, а выше крыши сорняк.

С корневищем выдрать — ишь как силы напряг! —

поскорей в костёр, чтоб жёлтый медленный дым,

разрастаясь, был нерукотворно витым. 

Вот уже и время собирать урожай.

Тут с конца какого взяться — с толком решай:

то ли яблочки с убитой тропки смести,

то ли ягодки с тяжёлой ветки стрясти.

 

Ну а за полночь, лишь только спустишься в сад,

тени прежних обступают, молча глядят —

ты давай, мужик, мол, не спасуй невзначай,

раз остался при хозяйстве, то отвечай.

Отвечаю — и даю вам полный ответ:

у меня всего каких-то сто тысяч лет,

но поправлю всё, направлю твёрдой рукой,

а потом пусть отвечает кто-то другой.