Положа руку на сердце

 

Из-под купола

 

Тогда я ещё не знал,

что когда они начнут приходить и клянчить у нас еду,

будет непросто им отказать,

и потом будет труднее.

Ведь мы — не железные. Я — не железный.

Но мы ведь уже не маленькие,

так что нет.

Жизнь это жизнь, она

требует жертв.

 

Есть среди нас ещё, к сожалению, те,

кто портит наших детей,

учит о небе,

вовсе не разобравшись в нашем образе жизни,

рассказывает об этих, о том, как было когда-то,

и так далее.

Это вот — аморально. Да, я считаю, что так поступать аморально.

 

 

 

*   *  *

 

Всё, что я знаю о войне, вызывает у меня отвращение.

Я написал об этом несколько стихотворений.

А сколько их прочитал!

Всё, что осталось во мне после этого:

чёрт бы их всех побрал!

Главнокомандующих,

командующих, маршалов,

полковников с их лампасами и подполковников вместе с ними,

президентов с их телохранителями и массажистками,

генеральных секретарей, партийцев-активистов,

любимых руководителей, кормчих народов, гауляйтеров, военкомов,

рулевых нации, председателей,

профессоров и приват-доцентов-дегенератов,

многотомных поэтов, суперпевцов, тойонов и падишахов,

персонал разнообразных ведомств,

чёрт бы их всех забрал, всех,

сверху донизу, до последнего коменданта.

При чём здесь война? Да, при чём здесь война.

 

 

 

На тему из Збигнева Херберта

 

Собственно, ничего иного так называемая тирания

тебе и не предлагает,

кроме спокойной жизни.

Эти черти всё-таки лучше иных чертей,

говорит её придворный философ.

Утешительно, что по крайней мере

от некоторых неудобств

ты гарантирован.

Разве где-то живут

лучше?

Демократические Афины приговорили к изгнанию

куда больше своих философов, чем авторитарная Спарта — своих.

Правда, в Спарте их вовсе и не было, но это не важно.

 

 

 

Положа руку на сердце

 

Когда они пришли за коммунистами, я молчал — ведь они пришли за коммунистами.

Когда они пришли за пацифистами, я молчал — ведь они пришли за пацифистами.

Они пришли за цыганами, но я тем более не цыган.

 

Я сочувствую коммунистам.

Я также сочувствую пацифистам.

Кроме того, я также сочувствую и цыганам.

 

Однако нам, не цыганам, не пацифистам и не коммунистам,

не о чем волноваться.

 

И действительно.

Положа руку на сердце, как говорится, бывало и хуже.

 

 

 

 

МОСКОВСКИЕ СТЕНЫ

 

 

Та Москва

 

Ксении Голубович

 

Пели в подвале: «смертию смерть поправ»,

сторонясь собственных голосов.

 

Поэт подруге негромко сказал:

«Я к смерти готов».

 

По улице, будущей двадцатипятилетия Октября,

они молча поднялись мимо сносимых стен.

 

В подвале, свечи задув, сидели,

прежде чем разойтись насовсем.

 

Один дожидался весны как последней, другой как начала нового года.

А тот раздумывал об архиве, а тот ждал повода.

 

 

 

Плетешковский переулок

 

Край бывших трущоб, а затем — коммуналок нового быта,

новейшего — вычищенного от бабок и дедок.

 

Стены цвета набухшей что ли от усердья крови, геометрический угол

упирается вверх, пропарывает асфальт, подрезает крышу.

 

Это резкое окончание

квартала, а за детской площадкой —

дома коммунальных подросших детей. «Новостройки». Пересчитывая глазами

этажи, так и думаешь: «Ничего особенного». Эпоха уже была как эпоха,

без резких углов, без дерзостей, без поражений.

«Оно и видно».

 

 

Юго-Запад

 

Большие дома на рассвете выдают пребывающих в них

древних своих предков —

выветренные скалы-глыбы

на перевалах, где ночевали готы.

Вот это: когда ложишься уже под утро,

полночи прозанимавшись неясно чем —

чтением, перебором цитат, —

вытянувшись, закрываешь глаза, слушаешь —

за окном приоткрытым

птицы пробуют голоса.

Как будто там вовсе даже и не Москва.

 

Новая Школа

 

Подъездные пути к новой школе — прорубленная меж новостроек

просека.

На повороте указатель с красно-зелёными буквами

сообщает: мимо нашей школы нельзя ни пройти ни проехать,

она как раз для ваших детей! Здесь заворачивают вместительные авто.

У ворот из белого пластика

поток подъезжающих и отъезжающих направляет мощный мужчина,

улыбчивый, ясный, в большущей фуражке.

Будущий учитель идёт от метро, огибая свежий карьер

по краю ещё не слежавшегося террикона, с необходимостью мягко

ступая на доски в песке,

в папке прилежной — позитивных рекомендаций пачка, педагогические проекты.

Скрываясь из виду в расщелине зданий, он дворами выходит к длинному забору,

сворачивает, находит служебный вход,

там получает заказанный раньше пропуск. Выдыхает: нашёл.

 

А за проходной, внутри —

легко и просторно, там новая Россия будущего.

 

 

*   *  *

 

Канувшие, и —

 

нет, не спасённые.

Просто канувшие.

Вниз головами, они там, внизу,

так и торчат.

 

 

Иногда, проходя поверх,

я воздаю им должное,

но чаще — не отвлекаюсь

на торчащих там, внизу,

в земле —

 

чтоб не сойти с ума,

или ещё

чего-нибудь.