Мария Галина: Hyperfiction

Стругацкие — о чем я уже тут говорила — стали практически единственными культовыми авторами (культовым автором) советского и частично постсоветского культурного пространства^[1] второй половины ХХ века в силу самых разных причин. Серийность и недоговоренность (в который раз сошлюсь на статью Линор Горалик^[2]), конечно, сыграли свою роль, но был и еще один фактор.

Противоречивость. Алогичность.

Именно хронологические и прочие несовпадения в мире Стругацких будоражили, раздражали и заставляли многочисленную армию фэнов разрабатывать непротиворечивую систему, объяснять нестыковки ошибками интерпретаторов (а на самом деле все было совсем-совсем не так, и подсказки спрятаны вот тут и вот тут). То есть побуждали к сотворчеству, к составлению очередной новой хронологии, к догадкам и объяснениям.

Несостыковки эти известны.

Ну, например, история с гибелью и чудесным воскрешением Леонида Горбовского — любимого героя Стругацких. Вот он остается с другими обреченными на Радуге, где с двух сторон горизонта надвигается чудовищная черная стена, побочный эффект испытаний нуль-т. Вот в «Волны гасят ветер», где нуль-т уже вовсю обслуживает нужды людей будущего, он собирается умереть, ему попросту надоело жить, но передумывает, потому что перед ним разворачивается очередная волшебная история, очередная странная и величественная перспектива человечества.

Вот в «Парне из преисподней» робот Драмба рассказывает Дагу, что знал отца и деда Корнея Яшмаа, а вот в «Жуке в муравейнике» Яшмаа — подкидыш, кукушонок, посмертный сын, никакой семейной биографии у него нет и быть не может.
Казус, как уже, кажется, кто-то заметил, восходит к канонической истории с авантюристом Рокамболем, героем криминальных романов Понсона дю Террайля. Вредный автор, чтобы досадить издателю, собиравшемуся передать франшизу другим борзописцам, в финальной сцене последнего романа упихал Рокамболя связанного в стальную клетку и уронил в пучину морскую с борта корабля. Понятное дело, выручить героя из такой передряги было сложновато, нанятые авторы предлагали все более и более причудливые варианты, пока наконец издатель не сдался и не пошел на поклон к дю Террайлю. Тот принес ему новую рукопись, начинавшуюся словами «Выбравшись из пучины, Рокамболь мощными гребками поплыл к берегу». Полагаю, Стругацкие эту историю знали — или придумали заново (кстати, аналогичную карту разыграли и создатели «Шерлока»). Мол, какая, собственно, разница, как спасся Горбовский, — гадайте сами, может, чего и надумаете интересненького (и надумывали!), а вот лучше послушайте еще одну интересную историю…

Но есть и другие, более интересные несостыковки в архитектонике Мира Полдня. Например, что у нас с обитаемым космосом?

В «Возвращении», первом романе (или повести) цикла, где впервые появляется Горбовский^[3], есть два потенциальных контакта с Чужими, один трагический — Охотник (в более поздней версии Поль Гнедых) убивает на планете Крукса чужого звездолетчика, приняв его за местную дичь. Обугленные останки он привозит на Землю, и его друг, чучельник (во второй версии это Лин), препарирует их и, понимая, что произошло на самом деле (Охотник пробил анестезирующей иглой кислородный баллон чужака), скрывает это от друга, который все же в конце концов догадывается, что убил разумного, отказывается от любимого дела и до конца дней мучается угрызениями совести. Вторая гипотетическая встреча происходит на благоустроенной планете Леониде, где Комов и доктор Мбога сталкиваются с биологической цивилизацией и ночью нечаянно ловят ее представителя (он, впрочем, удирает и, как он выглядит, мы до конца так и не знаем). Есть еще загадочные Странники, оставившие после себя пустые орбитальные станции (один-единственный уцелевший от Странников предмет нечаянно раздавлен Иоганном Бадером, и никто не сумел восстановить его первоначальный вид).

При расширении Мира Полдня в последующих текстах ситуация меняется. «Обитаемый остров» с его Саракшем сам по себе к Миру Полдня примыкает боком, но вот его продолжения с теми же героями — «Жук в муравейнике» и «Волны гасят ветер» — уже встраиваются в канон вплотную. А это уже значит — во вселенной Полдня появляются не едва намеченные и безусловно не антропоморфные чужие (от четверорука Крукса мало что осталось, но известно, что у него плоское, лишенное черт черное лицо с большими белыми глазами, а обитатель Леониды маленький, гладкий и скользкий — вот и все, что мы о нем знаем), а вполне себе люди с человеческой психологией и «немножко» другой историей. Саракш, Саула («Попытка к бегству»), Надежда («Жук в муравейнике»), Гиганда («Парень из преисподней») — планеты с антропоморфным разумным населением; плюс еще мир Арканара (Арканар — страна, а не планета), плюс пантиане, которых так и не смогли переселить с их обреченной планеты в «Малыше», плюс загадочные недолюди с некоей планеты в том же «Парне из преисподней» (их вроде создал некий негуманоидный разум, поэтому мы их считать не будем), но в общем и в целом вселенная Полдня стремительно антропоморфизируется.

Будь это Ойкумена Ле Гуин, это бы входило в первоначальную концепцию (Хайн, материнская цивилизация, когда-то в незапамятные времена расселил по планетам модификации Homo, а дальше само пошло). Будь это вселенная Ефремова — на здоровье, Ефремов с самого начала напористо продвигал концепцию сходства всех разумных рас, хотя и вывел на экраны Великого Кольца некоего покрытого серым пухом, с глазами как у совы, представителя дружественной цивилизации, подающего, скажем так, заявку на членство.

Будь это Ойкумена Олди — тоже годится, авторы изначально сделали ставку на «номосы», вынесенные в условный космос этнокультурные монады. Будь это вселенная Буджолд — ОК, в ней нет ничего и никого, кроме людей, расселившихся по космосу и создавших свои собственные, в том числе и модифицированные генетически общности. Но тут-то изначально была другая заявка — разумных мало, и они не такие, как мы.

А ведь есть еще тагоряне, когда-то проходившие стадию личинки, а теперь то ли модифицировавшие себя, то ли модифицированные Странниками; голованы (искусственно выведенная раса разумных собак на Саракше); негуманоиды с планеты Малыша, которых мы так и не видим… Космос Стругацких начинает прямо-таки кишеть разумными существами; причем чем дальше, тем больше в нем «настоящих людей» и тем меньше настоящих чужих. Ну, тагоряне. Ну, леонидяне (не помню, появлялись ли они еще где-то, кроме первой книги). Ну, голованы, хотя голованы несчитово, они раса искусственно выведенная. Где-то на горизонте маячат две негуманоидные расы, да еще загадочные Странники (то ли людены из последней повести присоединяются к ним, вливаются в братство разумов, как присоединяются к Сверхразуму земные дети в «Конце детства» Кларка, то ли наоборот, людены намерены этим самым Странникам, буде они где проявят себя, противостоять). Странники-то вообще ведут себя э… странно и проявляют себя везде, где нужен бог из машины, движитель сюжета: оставили после себя в «Возвращении» несколько пустых орбитальных станций, в «Попытке к бегству» — некий тоннель во времени-пространстве, из которого лезут непонятного назначения механизмы, в «Малыше» — поставили автоматическую пушку на орбите Ковчега (она-то и сбила разведывательный бот Свободного Поиска, в котором летели родители Малыша), в «Жуке в муравейнике» подбросили развитым цивилизациям по футляру-саркофагу с активными эмбрионами (видимо, в качестве проверки на вшивость), а также прорыли пространственные тоннели, куда вывели население планеты Надежда, и продолжают похищать малолетних аборигенов под видом клоунов, гигантских насекомых и магазинов игрушек.
Если посмотреть на цикл непредвзято, то мы увидим, что он описывает — при тех же героях, общем антураже и вроде бы общей, хотя и несколько запутанной хронологии — две разные вселенные. Одна с редкими негуманоидными инопланетянами и, возможно, с загадочными Странниками, другая — сплошь населенная цивилизациями homo sapiens, безусловными людьми на разных стадиях исторического прогресса, чему, кажется, никто из героев не удивляется — ну, подумаешь, еще одну цивилизацию открыли… Ну, люди и ладно, в первый раз, что ли… Поможем им немножко, продвинем дальше по пути прогресса (всем цивилизациям, заметим, по какому-то странному совпадению, до Мира Полдня еще расти и расти)… А как радовались, как волновались, ухватив за пятку неведомого аборигена на Леониде…

И обе эти вселенные накладываются друг на друга, интерферируют, разветвляются…

Причины, как всегда, лежат на поверхности.

Еще лет за десять до выхода «Возвращения» (в первой редакции оно вышло в 1962-м) отношение к братьям по разуму сложилось такое, что, мол, вот-вот. Или мы выстроим, ну, по крайней мере межпланетные космические корабли и кого-то там найдем, или они нас посетят. Тем более, в 1947-м (это всем известно) американский бизнесмен Кеннет Арнольд во время полета на своем самолете заметил цепочку из девяти летящих объектов, испускавших «жуткое синее свечение», а в 1950-м в Штатах началась вторая волна наблюдений НЛО (до выхода «Возвращения» было еще несколько таких волн: 1952-й — восток США; 1954-й — Франция; ноябрь 1957-го — запад и юго-запад США и Южная Америка; и июнь-август 1959-го — Австралия, запад Тихого океана). Понятное дело — они нас исследуют, проводят подготовительные работы и вот-вот объявят себя.
Ученые не отстают, еще в докосмическую эру (в 1959-м) запускается проект поиска внеземных цивилизаций SETI; в 1960-м Фрэнк Дрейк инициирует проект «Озма» (сигналы предполагалось искать при помощи 25-метрового радиотелескопа в Грин-Бэнк, штат Западная Вирджиния, в качестве объектов для поисков сигналов выбраны две близлежащие звезды солнечного типа — Тау Кита и Эпсилон Эридана).

Конечно, этот энтузиазм, эта детская вера нашли свое отражение в литературе и кинематографе. В 1951-м в Штатах выходит сразу два знаковых фильма — «День, когда земля остановилась» и «Нечто из иного мира» (последний — по повести Дж. Кэмпбелла), где инопланетяне прилетают к нам. Но нам-то хочется, чтобы и человечество проявило какую-то активность в этом свидании вслепую… А в 1962-м вышла на экраны технологически новаторская на тот момент «Планета бурь» по мотивам повести А. Казанцева, где много всяческих типовых на тот момент космических приключений^[4] и, как и в «Возвращении» Стругацких, лишь намек на возможный контакт, лишь обещание его.

Писатели реагируют не менее живо: в 1955-м Станислав Лем пишет, пожалуй, первую коммунистическую утопию^[5], где человечество отправляет в космос огромный корабль-ковчег, который таки сталкивается с разумными существами в конце своего пути, но при помощи хитрых литературных приемов автор оставляет сам контакт, а с ним и облик, и природу чужаков — за кадром (позже, уже в «Фиаско», последнем своем романе, он травестирует, выворачивает наизнанку эпизод с контактом из «Магелланова облака»).

Но, так или иначе, все ждут. Вот-вот… ну, еще немного. Но вот-вот.

Неудивительно, что почти одновременно с «Возвращением» выходят еще две истории о контакте: пожалуй, первая после «Аэлиты» отечественная космоопера — «На оранжевой планете» Леонида Оношко (1959) и трилогия Георгия Мартынова «Звездоплаватели» (1960)^[6].

Роман Оношко напрямую наследует «Аэлите» — экзотика и приключения. Прекрасная венерианка, представительница симпатичного и вполне продвинутого местного населения, влюбляется в космонавта Сергея, у которого на Земле остались жена и сыновья-близнецы, ну, он ее, как водится у командировочных, на Землю с собой не увозит, хотя она бежит, бежит, бежит за улетающим звездолетом… Заодно спутник Сергея, пожилой и солидный, нанюхавшись дурманного аромата гигантской орхидеи-мухоловки, попадает в плен к злобным крючконосым карликам-ямурам, эмигрировавшим на Венеру со спутника планеты (как, у Венеры нет спутника? — так потому и нет, что карлики его предварительно разрушили в братоубийственных войнах). Ямуры ставят над пленником Антигуманный Зловещий Эксперимент, после чего он начинает видеть не только глазами, но и затылком — непонятно, зачем это злодеям надо, возможно, они врачи-убийцы или что-то вроде того… Его потом, понятное дело, спасают, и затылком он видеть перестает (а зря, у Булычева на этой же идее построен прекрасный психологический рассказ «Глаз»). Венерианская возлюбленная Сергея тоже ставит биологические опыты, но хорошие, мичуринские. Словом, мы имеем простодушную космическую оперу, как у Гамильтона, только нашу, хорошую (древнее капище со светящимися скульптурами Страшных Ящеров там тоже есть).

«Звездоплаватели» в этом смысле занимают промежуточное положение — уже не космоопера, безусловно фантастика, но еще не совсем «новая фантастика». Начинаясь в точности как «Страна багровых туч» Стругацких (герой, подобно Алексею Быкову Стругацких, — «приглашенный со стороны» на космический корабль специалист, на сей раз кинооператор), она, по крайней мере поначалу, постепенно приобретает черты шпионско-приключенческого романа с участием коварных и неблагодарных американских исследователей Марса^[7]. Однако если на Марсе космонавты сталкиваются только с малоприятной шестиногой фауной, нападающей на вездеход, то уже на Венере из второй части трилогии («Сестра Земли»), они находят рептилоподобных венериан на низкой стадии развития (никаких черноволосых красоток в бриджах, отличившихся в области мичуринской агробиологии); природа подарила им три глаза, как простодушно замечает один из героев, поскольку над Венерой всегда висят тяжелые плотные тучи и вообще темновато… И — тут у читателя замирает сердце — тут же, на Венере, обнаруживаются следы Настоящих Пришельцев — высокоразвитой цивилизации (они-то слегка и продвинули рептилоидов по эволюционной лестнице). И, да, в третьей части мы после долгих перипетий, следуя ряду подсказок, попадаем в законсервированное на Южном Полюсе хранилище информации, где нас приветствует голографическое (такого слова тогда еще не было) изображение хрупкого, большеголового, большеглазого, светловолосого гуманоида в черном трико, и он рассказывает нам — а мы понимаем! — что он был обитателем планеты Фаэтон, расположенной когда-то между Марсом и Юпитером, что ученые Фаэтона, узнав, что планета вот-вот будет разорвана приливными силами Юпитера, успели эвакуировать население к Веге, но некоторые ученые предпочли остаться и умереть здесь, в родной Системе, подготовив все для развития других рас, других разумов… Но самих фаэтонцев в этом романе мы не встречаем — позже в «Госте из бездны» (1961) Мартынов напишет о воссоединении двух цивилизаций.

Кстати, «Гость из бездны» построен на том же приеме, что и «Возвращение», — только вместо простодушного Кандида-Кондратьева, космонавта из (уже альтернативного) 91-го, чей корабль по случайности преодолел пространственно-временной барьер и был выброшен в будущее, прекрасный новый мир наблюдает воскрешенный учеными будущего ленинградец Волгин. Будущее это, кстати, очень похоже на Мир Полдня — и парками на месте бывших мегаполисов, и демократичным воздушным транспортом, и... э… смартфонами (тут они называются телеофы)^[8], и применением биотехники (тех же киберов Стругацких) для «грязной» работы, и отсутствием государственных границ — и государств как таковых… Даже тем, что языки международного общения тут русский и китайский. И, конечно, торжеством коммунизма, но это само собой разумеется. Впрочем, в «Госте из бездны» люди будущего совершенней физически и умственно, чем Волгин, и это доставляет ему немало душевных терзаний, вообще адаптируется он гораздо труднее и болезненнее, чем тот же Кондратьев.

Если вернуться к нашей теме, то получится, пожалуй, что «Возвращение», по крайней мере в этом аспекте, следует не столько за Иваном Ефремовым с его могучим братством разумов, но за «Звездоплавателями», главный посыл которых гораздо скромнее — вот-вот мы кого-нибудь найдем. Ну да, уточняют Стругацкие, возможно, не на Венере, возможно, даже не в Солнечной системе. Хотя в Солнечной системе наверняка найдутся их следы (марсианские пиявки не зря нападают на двуногих прямоходящих, к тому же два спутника Марса — искусственные, оставленные загадочными Странниками — точь-в-точь законсервированные артефакты фаэтонцев).

Этим напряженным ожиданием, этим предощущением чуда и наполнены страницы «Возвращения». Вот пустые самосветящиеся коридоры искусственных спутников Марса и планеты Владиславы. Вот странные пустынные пастбища Леониды. Вот он, контакт, еще немножко — и состоится. Вот мы его схватили, но он был голый, скользкий, мокрый и убежал. Вот он, но мы его, ах, какая жалость, нечаянно пристрелили, и теперь даже не знаем, кто он был. Так, четверорук трехпалый с планеты Крукса.

Собственно, «Возвращение» — единственный текст из всего цикла, где нет скрытого месседжа. Сверхидеи. Это роман про то, как мы бы хотели, чтобы было устроено наше будущее… Что само по себе, конечно, немало. Это, в сущности говоря, проект, цель которого — показать глазами чужака, простодушного, симпатичный человечный вариант будущего, частично в пику модели Ивана Ефремова — его новые люди, конечно, хороши, физически совершенны, вдумчивы, всесторонне развиты и к тому же танцевать любят (почему-то Ефремов этому виду искусства уделял особое внимание), но и нашим нынешним будущее вполне по мерке, особенно всяким научным сотрудникам и тем, кого тогда называли итээровцами. Недаром Кондратьев и Славин так легко приспособились к новой жизни (а вот Волгин Мартынова — нет). «Возвращение» как раз об этом. И немножко про инопланетян. Их мало, они загадочны, вселенная почти пуста, но надежда всегда есть.

А дальше что? А дальше происходит вот что.

Лето 1965-го в США отмечено очередным пиком наблюдений НЛО, на сей раз бум длится очень долго, целый год — до лета 1966-го, постепенно перемещаясь с западного на восточное побережье. В 1968-м Эрик Фон Деникен издает (на немецком) «Воспоминания о будущем» — о возможном палеоконтакте. Тогда же выходит на экраны «Космическая Одиссея» Стэнли Кубрика (опять артефакт, оставленный сверхразумом и в свое время инициировавший развитие человечества, как же без него) и в печать — один из лучших романов на ту же тему — «Голос Неба» Станислава Лема. К 1971-му, когда Казанцев по кусочку начинает печатать своих «Фаэтов» — опять про взорвавшийся Фаэтон, — инопланетяне становятся общим местом… Писать про то, как очередные космонавты из коммунистического будущего в очередной раз встретились на планете Ноунейм с очередным разумным тараканом, как-то неловко… Нужно что-то другое.

Но... грех бросать такую удобную и проработанную декорацию. И таких симпатичных героев. Что показательно, исчезают центральные персонажи «Возвращения» — сам Сергей Кондратьев и его напарник Евгений Славин (еврей, что несколько нетипично). Остаются Горбовский и двое из Аньюдинской четверки — Геннадий Комов и Атос-Сидоров. В «Далекой Радуге» в качестве проходных персонажей мелькают Перси Диксон и Марк Валькенштейн, в «Малыше», «Жуке в муравейнике» и «Волны гасят ветер» упоминается Август-Иоганн Бадер, «руина героической эпохи», но они скорее маркируют предполагаемую целостность цикла, такие вешки для фэнов — да, да, мир тот же, вот же те же самые люди… А теперь мы, раз вы уже поняли, где мы и что мы, расскажем вам совсем другую историю (с).

Ну ладно, если с инопланетянами не сложилось, о чем тогда писать?

Да о чем угодно.

О том, может ли ценой контакта двух рас быть слезинка обиженного ребенка («Малыш»).

О том, что страшного и необратимого нравственного выбора нельзя избежать даже в светлом будущем («Далекая Радуга»).
Опять о том, можно ли построить светлое будущее ценой слезинки ребенка и какие фатальные последствия могут быть у неверного нравственного выбора («Жук в муравейнике»).

О том, что от судьбы (и от нравственного выбора) бежать некуда, поскольку твой рок найдет тебя даже за тысячи световых лет («Попытка к бегству»).

О том, что промыть мозги человеку можно, но не навсегда, и вот тогда-то, когда он прозреет, перед ним встанет страшный нравственный выбор там, где раньше было все просто и понятно («Парень из преисподней»).

В общем, похоже, Стругацкие в привычных декорациях рассказывают в разных версиях одну и ту же историю, и она вовсе не про то, как молодая космолетчица едва не ухватила за пятку представителя чуждой цивилизации. Нет больше космолетчиц. И представителей чуждых цивилизаций тоже нет.

Есть только мы.

Бесконечное множество зеркал, и везде — мы.

Этот месседж появляется едва ли не против воли авторов, вот они решают вроде бы: а давай наконец отвяжемся и напишем о приключениях нашего человека в средневековом мире, что-то вроде твеновского «Янки…» или «Трех мушкетеров», и пусть там будут придворные интриги, прекрасные дамы, дуэли на шпагах и эпоха великих географических открытий… В результате получается история о нравственном выборе хорошего человека, которому запретили делать нравственный выбор, но он все равно его сделал. А заодно и о том, как легко обрушивается во хтонь и мракобесие любое с виду благополучное общество — достаточно одного-единственного не самого умного интригана, а дальше само пойдет: катиться вниз легче, чем карабкаться вверх.

Или: а давай наконец напишем веселую подростковую повесть, как прекраснодушный лопушок из будущего попал, ну, примерно к нам, только еще похуже, поскольку глобальная атомная война уже была, а космических полетов не было и не предвидится, а значит бежать некуда, даже в перспективе…  И пусть этот лопушок имеет определенные скиллы, потому что иначе как ему выжить? — но ничего-ничего не соображает, но постепенно начинает, значит, соображать и спасает человечество. Одним словом, роман взросления напишем… А получается история о нравственном выборе и чистых руках — а заодно метафора такой мощи, что противоположные стороны в споре о том, кто больший патриот, до сих пор размахивают ею как дубинкой, крича про зомбированного башнями оппонента.

Я к чему это говорю? А к тому, что выстраивать вменяемую, непротиворечивую хронологию мира Полдня и пытаться объяснить несостыковки в его конструкции попросту бесполезно. Мир Полдня кончился вместе с первой книгой и в общем и в целом остался там, где остался роман «Звездоплаватели», — в истории фантастики 60-х. Вместе с ним кончились инопланетяне, возможность контакта, большой космос и всякие другие приятные штуки. Дальше подделка, оборотень, нравоучение под маской приключения. Или, если выражаться более корректно, художественная метафора. Потому-то инопланетян нет. А есть люди, и никуда от них не деться. А значит, и Полдня как такового нет, он муляж, искусственная конструкция, выдумка — в «Белом ферзе» нам едва не рассказали об этом открыто. Но, кажется, пожалели. Хотя какие-то намеки и подбросили.

Вместо этого рассказали другую последнюю историю — историю о том, что все в конце концов уладится («Волны гасят ветер»).