ПОДЖИГАТЕЛЬ

Тяжев Михаил Павлович родился в 1974 году в г. Горький. Прозаик. В 2017 году стал победителем конкурса короткого рассказа им. О. Генри. Лауреат премии журнала «Новый мир» за 2019 год. Живет в Москве.

Михаил Тяжев

_*

ПОДЖИГАТЕЛЬ

Рассказ

Окно было открыто. Слышалось, как далеко ломался лед. Голые белые ветлы окружали реку. Их толстые стволы — не обхватишь, испещренные точками, полосами, словно лицо или лоб старого человека, давали массу воспоминаний Валентину Егоровичу Серикову. Возле той ветлы, дальней, у пристани, он последний раз виделся с отцом. Возле той переспал летом, после выпускного, с одноклассницей, которой уже давно нет, она в могиле, остались от нее, наверное, только кости да волосы. А возле той ветлы, ближней к повороту реки, он поймал первого своего преступника, вооруженного пистолетом. Правда, бандит, отстреливаясь, ни разу в него не попал.

Теперь Серикову было пятьдесят три, из них в уголовном розыске он проработал почти тридцать лет. Река несла тяжелые мутно-желтые весенние воды. Сериков скинул последние вещи в коробку: скрепки, какие-то порванные блокноты, не пишущие авторучки, засохшее сморщенное яблоко и сказочный шар, переверни который, и посыпается снег и маленький Дед Мороз с маленькой елочкой на плече будет медленно оседать вместе со снегом на противоположную сторону шара. Откуда этот шар? Не помню и не знаю.

На Серикове бежевого цвета мятый костюм из хлопка. На лацканах желтели застиранные пятна от яичного желтка. Валя сегодня уходил на пенсию. Дверь в кабинет отворилась, и в комнату ворвались люди в масках и камуфляже. «Руки на стол! Ноги — шире!» Командовал один. Его голос показался Вале знакомым. Однако он повиновался и встал так, как просили.

«Шире ноги!» — стукнули ему по лодыжкам. Валя стал еще шире. Тот, чей голос показался ему знакомым, заглянул в нижний ящик письменного стола и вынул оттуда пакетик с белым порошком.

— А это что у нас такое?!

Сериков попытался вырваться. Но его держали крепко.

— Не знаю. Не мое это, — промямлил он.

— Все вы говорите «не мое»!.. — произнес все тот же, чей голос был знаком Серикову, и засмеялся.

И в камуфляжах тоже засмеялись. Затем они стащили с себя шапочки с прорезью, и Валя увидел своих сослуживцев. Главным у них был подполковник Ванашкин.

— Ха! Валя, а ведь ты перепугался?! Скажи, перепугался? — не отступал от него Ванашкин. Внесли пластиковый бокс с шампанским и едой. — Круто мы тебя! — сказал Ванашкин.

Сериков улыбнулся ему и ударил в нос.

— Веришь, нет, Саш, — сказал Сериков, — но я так давно хотел это сделать.

Ванашкин схватился за нос, приложил салфетку: брызнула кровь.

— Накрываем! — прорычал он оперативникам. — Че стоим? Все нормально!

Сериков перекинул спортивную сумку с вещами через плечо, взял коробку и ушел. В коридоре Ванашкин окликнул его.

— Валя, мы же пошутили.

— Я тоже.

— Хорош, Валь! А как же отметить?

Валя спустился вниз, попрощался с дежурным и вышел на улицу.

Он поставил сумку и коробку в багажник своего джипа. К нему спустился старлей. Он держал в руках удочку и замшевый бордовый футляр.

— Валентин Егорыч! Вот.

Он вручил Серикову удилище и футляр.

— Что это?

— Часы. Командирские. От коллектива. И удочка.

— Спасибо.

Сериков пожал руку старлею, сел в машину и поехал.

По дороге позвонил своему сыну, который учился в театральном вузе в Москве. Разговаривал с ним по ватсапу, поставив телефон перед собой.

— Привет, Яш! — сказал он, когда изображение появилось. На экране был щуплый паренек с длинными розовыми волосами.

— Привет. Чего ты хотел, пап? — ответил Яша.

— Узнать, как ты? Я на пенсию ушел.

— Странный ты! Спрашиваешь меня, как мои дела, и сразу добавляешь, что ушел на пенсию.

— В чем странность? — Сериков притормозил и свернул к «Макдональдсу».

— А ты подумай.

— Ну, давай, колись.

— Ты второй частью предложения перебил первую. Теперь я должен спрашивать, что ты будешь делать? Скучаешь ли ты по работе?

— Ладно, хватит умничать. Что у тебя с волосами?

— Покрасил в розовый цвет.

— Зачем? Ты же актер. Вам вроде нельзя.

— Я ушел из театрального.

— Как? Куда?

— В академ.

— Мама знает?

— Да.

— Может, вернешься тогда, раз ты в академе?..

— Чтобы меня в городе за розовые волосы распяли.

— Кто тебя будет здесь распинать? Чего ты болтаешь?

— Гопники! Ты же не всех их переловил?

Сериков провел рукой по лицу. Что-то неуловимое уплывало от него. Он не понимал сына. Перед ним как будто был чужой человек.

— Ты гей, что ли? — произнес со спертым дыханием Сериков.

— Да, папа. Я что ли.

— Давно?

— Что значит «давно»?

Сериков нервничал.

— Ты же был нормальный мужик.

— Папа, ты своими гендерными уловками меня не поймаешь.

— Мама хоть знает?

— Пока еще нет.

— Давай, приезжай, поговорим.

— Нет, пап.

— Сынок, я понимаю. Я виноват, что ты такой. Но мы с мамой взрослые люди. У взрослых иногда случается такое. Что они живут вместе, а потом расходятся. Давай, приезжай. Мы, как встарь, сходим в тир. Постреляем.

— Пап, ты не при чем. И мама не при чем. Я такой. И я счастлив. Все, пока. Я сам позвоню.

Его сын выключился. Сериков опустил голову на руль и задумался. Что делать дальше? Как жить?

Он зашел в «Макдональдс», взял кофе и гамбургер. Вернулся к машине, возле нее мотался бездомный.

— Мужик, дай пожрать! — услышал от него Сериков. — А то дождь хлынет и не погасит огня.

Сериков всмотрелся в нищего. Тот развернулся на Серикова, заметив его пристальный взгляд.

— Че зыришь? Погорелец я. Живу под небом. Как птица божья.

— Отойди от машины, — сказал ему Сериков.

— Ты же как я, — не унимался нищий. — Твой череп толще.

Сериков сел в машину. Открыл окно и протянул нищему гамбургер, завернутый в бумагу. После он остановился у коммерческого банка, в нем управляющей филиалом работала его бывшая жена Марина. Она вышла к нему на улицу.

— Чего ты хотел, Валь? — сказала она.

— На пенсию я вышел.

— И что?

— Так. Яша тебе звонил?

— Нет.

— Ладно.

— С ним что-то случилось?

— Нет, все нормально.

— Чего ты тогда заезжал?

— Сказать, что я на пенсии.

— Валя! Я десять лет ждала, когда ты уйдешь со своей работы. А ты работал и своих баб прикрывал работой. И теперь заявляешься, чтобы я вернулась. Я люблю другого человека. У меня другая жизнь.

Она присмотрелась к мужу. Стряхнула с его воротника прилипший пух. Потерла длинным красным ногтем яичный желток.

— Ты когда последний раз стирался? Надо тебе купить другой костюм.

Сериков после жены отправился к бывшему криминальному авторитету, которого он когда-то ловил. Теперь тот занимался поставками оргтехники из Китая.

В офисе, который находился в бывшем авиационном ангаре, Серикова встретила девушка-кореянка с тонкими ногами на высокой шпильке.

Бывшего авторитета все сотрудники звали Лев Вадимыч. Он сидел за массивным пустым столом и перекладывал стопки бумаги с одной конца на другой. Ему нравилось, что у него такой большой стол, ему нравилось, что он руководитель компании. И он всем своим видом показывал свою значимость. Его бычья шея была обернута толстой золотой цепью с таким же толстым крестом, на котором Иисус, поджав коленки, выражал страдание. Но если внимательно присмотреться к его лицу, то можно было увидеть отдаленное сходство с владельцем креста. Дело в том, что Лев Вадимыч заказал ювелиру сделать вместо лица Спасителя свое лицо.

— А, Валя! Привет! — поднялся он с места и пожал Серикову руку. — Садись. Значит, работа нужна? — Лев Вадимыч сделал умный вид. В это время Сериков подумал, что, наверное, зря приехал. — Ты же знаешь, чем я занимаюсь? — добавил многозначительно бывший авторитет.

— Охраной вип-персон?

— Смотри, — Лев Вадимыч подошел к монитору компьютера и что-то там переключил. Затем вызвал секретаршу Леру — девушку с длинными ресницами и надменным взглядом. — Слушай, Козаков ведь больше не работает у нас?

— Не работает, — ответила Лера безучастно.

— Значит, работяг на лесопилке никто не охраняет?

— Ну да.

— Что «ну да»?

— «Ну да» значит «ну да».

— Что ты мне «нудакаешь»! Ко мне гость пришел. Человек, можно сказать, спасший меня!

— Лев Вадимыч, что кричать! Вы скажите, что надо? Я сделаю.

— Нужно устроить его на место Козакова.

— Это бомжей охранять?

— Да. Оформи его.

Лера ушла. Лев Вадимыч был доволен. Он присел на край стола и покачивал безносочной ногой, обутой в мокасин.

Он рассматривал Серикова.

— Работа простая, — сказал он. — Нужно контролировать работяг. Бухают. Лес продают налево. И часто из бараков сбегают.

— В смысле? — Сериков не совсем понимал, из каких бараков сбегают.

— Приезжают со всей страны. С Украины много. Мы их селим и за периметр не пускаем. Они живут и работают определенное время. У меня там как в Советском Союзе. — Он засмеялся, запрокинув голову и обнажив свою пасть, в которой за клыками чернели пустоты.

Сериков поднялся. Ему не нравилось быть охранником. Да и сам Лев Вадимыч ему не нравился, и он еще раз подумал, собственно, зачем приходил.

Он вышел от него на улицу и сел в машину. Что-то далекое, похожее на приближающуюся беду, маячило перед ним. Он вдруг осознал, что никому не нужен.

Позвонил подполковнику Ванашкину.

— Здорово! Да нет, все нормально. Спасибо за удочку и часы. — Сериков поискал глазами замшевый футляр, тот лежал на переднем сиденье. — Вернуться никак? Вернуться, говорю! Я же знаю, не хватает специалистов. Омоложение? Какое, к черту, омоложение? Ну, может, можно что-нибудь придумать?

Сериков не получил от него ответа. Позвонил знакомому — бывшему генералу.

— Алле! Алексей Алексеич! Сериков это. Нормально дела. Я по делу. Нет, я уволился. Нет, меня не увольняли. На пенсию ушел. Хочу узнать у вас. Могу я восстановиться? Хочу пользу родине приносить. Узнаете? Сколько нужно подождать? Хорошо.

Сериков остановился на обочине и включил аварийку. Закрыл глаза. Он как будто существовал отдельно от всего мира. Поймал в себе ощущение, которое он испытал когда-то давно. Вот он выходит в поле и ложится на землю, смотрит на облака, плывущие над ним. В этом ощущении было главное, он никуда не торопился. Лежал на земле, а облака плыли над ним. Правда, тогда ему нравилось ощущать свободу, а теперь он ужаснулся ее присутствию. Он снова подумал, что, наверное, неправильно все делал в жизни, и в отношении жены и сына тоже...

Прошел час. Он решился набрать Алексей Алексича.

Нажал на кнопку, и пошел вызов.

— Да, — прохрипел генерал в трубку.

— Это я, Алексей Алексеич. Вы не звонили, куда обещали?

Сериков по новой начал пересказывать, что он теперь на пенсии, что хочет снова вернуться на службу. Генерал опять пообещал, что позвонит и поможет.

Сериков завел джип и поехал домой. Противно было знать, что всем наплевать на тебя.

Дома он достал из огнеупорного сейфа новенькую «Сайгу» и проверил патроны. Затем вспомнил, как однажды, давно, ездил на выезд, стрелялся самоубийца. Приехал, а у того полголовы нет и на одной ноге только один носок. Второй лежит тут же рядом.

Сериков снял носок и заметил, что нехорошо будет, если он испачкает ковер. Отвернул ковер.

Затем долго приноровлялся к тому, чтобы суметь нажать пальцем на спусковой крючок. Не получалось. А когда получилось, то выстрелил в потолок. Оглох немного; глянул наверх. Там дыра. И тут же стук в дверь. Убрал ружье, пошел открывать. На пороге Вольдемар — сосед, который недавно освободился.

— Дядя Валь, чего за фигня? Не слышал? Может, пришили кого? Как вроде стреляли?!

— Да это я шампанское открывал.

— Гуляешь?

— Праздную свою пенсию.

Вольдемар глянул на его ногу.

— А чего ты в одном носке?

— Так парадный костюм такой, — нашелся что сказать Сериков. А самого колотило.

— Ну ладно. Вот еще что. У нас в поселке кто-то дома поджигает. Все валят на меня. А ты знаешь меня, если кому рожу набить, я могу. А чтобы поджигать!.. Я в рот бухла уже год как не брал. И не курю. И совсем моральный образ жизни проповедую.

— Веду.

— Чего?

— Образ не проповедуют, а ведут.

— Да какая на хрен разница! Понятно же, что я сказал.

— Ну да.

— Так может, у тебя есть какой прокурор или мусор. Сори, полицейский. Который бы помог, если что.

— А ты не поджигал?

— Мамой клянусь.

Сериков знал Вольдемара. Тот мог наклусить — украсть деньги, подраться. Но когда дело касалось матери, он становился другим. Она была для него моральным авторитетом.

— Придумаем что-нибудь, — сказал ему Сериков.

Вольдемар ушел.

Сериков распахнул окно. Пороховой дым улетучился. Он вынул обратно из сейфа ружье и разрядил.

Попробовал на прочность веревку — порвал. Кинул взгляд на телефонный шнур. Намотал вокруг шеи и начал искать перекладину, к которой бы мог прикрутить противоположный конец. Остановился на дверной ручке. Привязал. Подогнул ноги… В голове его как будто что-то сдвинулось. Шея вздулась. Дышать было тяжело. Он всей тяжестью своего девяностокилограммового тела давил на шнур, и тот лопнул.

Сериков рухнул на пол. И следом ему по затылку ударила дверная ручка.

Он потерял инерцию к самоубийству. Лежал на ворсистом ковре, и досада душила его, даже убить себя толком не может. И такое отчаяние им овладело, так досадно ему стало, и он вспомнил, как давно перед армией к нему позвонила неизвестная женщина и предложила поехать на сухогрузе река — море. Дело в том, что по первой своей профессии Сериков был повар. С год работал в столовой пансионата. А тут коком! Она нарисовала ему перспективу, река — море, потом океан, разные страны.

— Через Атлантику будете ходить.

Он отказался.

И вот сейчас Сериков подумал, что в его жизни много случалось таких поворотов, мимо которых он проходил, сворачивая в противоположную сторону. Один раз задержал бандита, на душе которого было два трупа, и вел его через болотистую ряску. Так тот повернулся и сходу: «Давай, Валь, я тебе лям дам. А ты меня отпустишь».

— Иди! — скомандовал ему Сериков. Привел.

Так тот каким-то макаром умудрился отмазаться. И Валя потом долго думал, что зря не отпустил его. Глядишь, миллион в кармане! И с женой бы тогда все в порядке было. И сыну бы мотоцикл купил.

В дверь к Серикову постучали. У него не было звонка. Он не любил их. Поднялся, осмотрел себя, вроде все нормально. Запаха тоже нет. Улетучился. Повернул ручку замка и открыл дверь, в коридоре мялось, не зная, кто первым начнет, несколько незнакомых мужчин и женщин.

Начала женщина в туго обтягивающих джинсах.

— Валентин Егорыч, — начала она, волнуясь. — Мы знаем, что вы на пенсии. Это хорошо.

— Спасибо.

— Нет. То есть это не хорошо, может быть, но для нас хорошо.

— Что вы хотите?

— Мы хотим вас нанять.

— Не понял?

— Поджигателя надо поймать.

— Так есть же полиция.

— Мы заявляли. А они не хотят.

— Как это не хотят? Они обязаны принять заявление и рассмотреть…

Один из стоявших тут же, серьезный мужик с гладко выбритой головой и глазами навыкате, произнес недовольно:

— Я же говорил, все они заодно.

— Ты думаешь? — засомневалась женщина в джинсах.

— А чего, не видно? Круговая порука. Ежу ясно! Он же тебе прямым текстом сказал: идите в полицию.

— Хватит болтать, — прервал его Сериков. Ему впервые за сегодняшний день понравилось, что люди заинтересованы в нем, что он может для них что-то сделать.

— Мы тут собрали немного. — Женщина в джинсах вынула порванный конверт, из которого торчали деньги. — Решили вам заплатить.

— Да, ладно. Что вы! Я же еще не сказал «да». — Ему нравилось, что его упрашивали.

— Поймайте его! — сказал гладко выбритый, и глаза его загорелись.

— Я даже не знаю.

— Это не взятка. Мы кто сотню, кто больше скинулись. Всем районом. Это от нас. Расходы на телефон, на еду. Тут немного, но все же.

Сериков взял конверт и убрал.

— Когда вы хотите, чтобы я его поймал?

— Как поймаете.

— Хорошо. Мне нужно время, чтобы подготовиться.

— Конечно. Конечно.

Сериков попрощался с пришедшими и ушел к себе. Завалился на диван и стал думать.

Что ему известно про пожары? Дома в основном горят те, которые стоят в центре города. Там дорогая земля. Он отметил одну закономерность: поджоги совершаются после окончания рабочего дня. Значит, поджигатель работает. Сколько ему нужно, чтобы добраться в центр с работы и взять канистру с бензином. Какой он из себя? Нервный, наверное. Очень нервный.

Сериков позвонил участковому, который работал в том районе.

— Тихонов? Коль, привет! Это Сериков. Да, на пенсии. Лежу, балдею. Потом сгоняем на рыбалку. Мне знаешь, что бы хотелось узнать, у тебя на участке есть пироманы? Пироманы — это те, которым нравится поджигать. Надо. Нет?! А что ты скажешь про пожары? Они же на твоем участке?! Да, надо. У двоюродной сестры мужа доля была в сгоревшем доме. Вот хочу иск подать. Почему «бесполезно»? Хорошо, скажи честно, ты там в доляне? Да это между нами! Нет. А кому это выгодно? Может, власти? Ладно, будет что интересное, дай знать.

Сериков глянул на настенные часы, до шести часа полтора. Уснул. Спал легко и выспался, когда проснулся. Что-то новое появилось в нем. Какой-то моторчик завелся. Накинул свитер и лыжные из плащевки теплые штаны, застегнулся, проверил карманы, натянул куртку с капюшоном. В карман сунул фонарик и вышел.

Проезжая на джипе мимо ряда двухэтажных домов с резными наличниками, некоторые дома стояли на каменных кладках первого этажа, соображал, который сегодня будет гореть? Припарковался недалеко от крайнего и поставил машину так, чтобы все дома было видно. С одной стороны крутой съезд. А прямо ряд старых еще дореволюционных домов.

Прошел склоном. На нем еще лежал снег. Нырнул в разломанный проход одного из домов, поискал. Не нашел. Забрался в окно второго, там тоже ничего. Наконец в третьем обнаружил под жестяным листом обычную канистру. Проверил — тяжелая. Открутил крышку — бензин. Оставил все как было и стал ждать. Через комнату прошел выводок крыс: мама-крыса и ее крысята. Внизу что-то грохнуло, крысы исчезли. Сериков ждал. В комнату вошел гладковыбритый. Он нервничал. Натянул резиновые перчатки. Сериков дал ему взять канистру. Но когда гладковыбритый начал брызгать топливо. Сериков вышел из укрытия. Тот не сразу заметил его. А когда увидел, то, бросив все, побежал. Лестница ходила ходуном, когда по ней пробегали ноги гладковыбритого и затем Серикова.

На улице стемнело. Поджигатель сиганул вниз по склону. Сериков за ним. На спуске подвернул ногу. Вернулся к машине, глянул, куда тот пойдет. К трассе! Сериков поехал ему наперерез. Догнал его на дороге. Резко притормозил и смотрел на него, задыхающегося, через стекло.

— Поймал, да! — говорил тот, сбиваясь. — Я хотел привлечь внимание. А то всем наплевать. Нам обещали жилье. А мы как скоты живем.

— Я понял тебя, — сказал ему Сериков.

Вдали просигналила фура. Она дала длинный гудок. Гладковыбритый шагнул в сторону джипа, и в это время мимо него пронесся караван груженных большегрузов. Последний зацепил его.

Тело гладковыбритого отлетело на встречку, где столкнулось с легковушкой. Грузовики остановились.

Сериков сидел в джипе. К телу подбежал водитель легковушки, он трясся и дергал за рукав водителя фуры, который деловито осматривал все, что осталось от гладковыбритого.

— Ты же видел, мужик! Он сам бросился. Ты же видел? — истерил водитель легковушки. — Засвидетельствуешь?

— Блин! — произнес спокойно дальнобойщик. — У меня куры. Окорока. Испортятся же! Сука, не мог до перекрестка дотянуть. Обязательно надо здесь бежать.

Подъехала полицейская машина. Карета скорой помощи. Сериков переговорил с офицером полиции, сказал, что видел, как мужик бросился под колеса. Но не сказал, кто этот мужик. Вернулся к джипу. Как же быть дальше? Поджигателя нашел. Дело закрыто. Теперь снова пустота и одиночество. А может, не говорить, что нашел?

Он поехал в город. Остановился у старого дома. Вышел, накинул на голову капюшон и поднялся на второй этаж старого дома. В комнате все так же пахло бензином.

Сериков щелкнул зажигалкой, и огонь занялся по стенам.