МОЯ ИСТОРИЯ РОДИНЫ

Попов Валерий Георгиевич родился в 1939 году в Казани. В 1963 году окончил Ленинградский электротехнический институт, в 1970-м — сценарный факультет ВГИКа. Прозаик, сценарист, возглавляет Союз писателей Санкт-Петербурга. Лауреат премий имени С. Довлатова (1993), «Северная Пальмира» (1999), «Золотой Остап» (1999), журналов «Знамя» (2001), «Новый мир» (2003), «Октябрь» (2005), имени И. П. Белкина (2003), Царскосельской премии (2006), Новой Пушкинской премии (2009), премий Правительства РФ в области культуры (2013) и Правительства Санкт-Петербурга (2014), премии имени Гоголя (2015). Живет в Санкт-Петербурге.

Валерий Попов

*

МОЯ ИСТОРИЯ РОДИНЫ

Повесть

ОСТАТКИ СЛАДКИ

Я выпал из автобуса на асфальт, мягкий после дневной жары. Далеко внизу по темному морю струилась лунная рябь, проткнутая темным и острым, как скрученный зонт, кипарисом. Рядом с ним смутно белело длинное здание — международный молодежный лагерь «Спутник», куда я стремился. Будоража темную долину, снизу вдруг прилетел хриплый и страстный вопль. Потом, увидев павлина, надменного красавца, закованного в узоры, я не мог поверить, что это он так кричит.

Но сейчас, не вникая, я издал почти такой же вопль и рухнул с шоссе в колючие кусты. Я падал то ногами вперед, то руками вниз, ветки пружинили. Горячий воздух, застоявшийся в кустах, вылетал, как птица, только заденешь ветку, сотни игл вонзались в меня, но я чувствовал лишь ликованье. Конечно, можно было найти плавную дорогу — но зачем? Я падал в какой-то яркий бурлящий круг, похожий на жерло вулкана. Услышал музыку. Танцплощадка! Я выкатился туда, как шар перекати-поля, как шаровая молния, но никто не шарахнулся, не испугался — тут все были такие!

Потом музыка стала замедляться, танец стал увязать сам в себе, и вот — все остановилось.

— В горы! В горы пошли! — вдруг понеслось по площадке.

И лава вылилась через край. И я спокойно и весело двинулся со всеми. Я успел уже разглядеть, что на эстраде играют вовсе не мои друзья, на которых я тут рассчитывал, а совсем незнакомые, более того — негры. Но мысль о том, где же я буду ночевать, совершенно не беспокоила: столько счастья и веселья было вокруг... Как где? Здесь — где же еще? Негры, белозубо улыбаясь, потянулись за нами, играя на ходу. Рядом со мной оказались посланницы братских республик (скорее сестринских) — Инга Обдайте и Анжела Рюмаху. Прижал их к себе. Последний, как оказалось, праздник социалистического братства: «Спутник», как шепнула мне Инга, «сакрывается». После этого мы больше не слышали русских слов, произнесенных с очаровательным акцентом. Продолжая приплясывать, мы поднимались горячей толпой по узкому, завивающемуся вверх шоссе. Потом свернули с него и полезли вверх, в колючие душные кусты. Это было уже знакомо мне — через них я как раз и падал!

Мы заблудились бы в этих джунглях, если бы не вожак — мускулистый, голый по пояс, в пиратской косынке, с огромным коптящим факелом в руке. Он явно напоминал легендарного Данко, вырвавшего свое горящее сердце и осветившего путь. Такие аналогии вполне годились для комсомольского лагеря. Правда, оступаясь, он явственно матерился. Но вот наконец наш путь оборвался, причем в самом буквальном смысле: мы оказались над темной бездной. И уже там и сям зажигались костры, отбрасывая огромные тени до горизонта.

— Эй, голован! Давай к нам! — Вожак вдруг сам меня позвал.

За «голована», конечно, спасибо! Какое ни есть — признание! Я подполз к костру над самым обрывом. Рядом с ним — а теперь уже и со мной — возлежала смуглая красавица — библейского, почему-то хотелось сказать, облика. Плечо ее грело не хуже костра.

— Я Наиля... А ты? — Хмельно улыбаясь, она повернулась ко мне.

— Можно — Валя, — сказал я. — Так более ласково.

— Влад! — Вожак резко вклинился в наш интим и вставил в протянутую к Наиле мою руку граненый стакан: — Вот это — твое! И не рыпайся!

— Ну, за любовь! — сладострастно произнесла Наиля, и мы чокнулись.

Фу! Водка!

— Пей! — приказал мне Влад, решив, видимо, мирным путем устранить конкурента.

Что оставалось делать? Я вдруг увидал у соседнего костра Обдайте с Рюмаху, пополз к ним, но не дополз. Прощание с представительницами братских республик сорвалось.

Проснулся я на солнечной террасе с разноцветными стеклами и долго ими любовался, вертя головой. Пронесся какой-то топот. Стекла задребезжали. И сквозь сон, вспомнил я, слышал его! Слоненок, что ли, тут бегает? И вбежал вдруг маленький ежик. Во рту его дрыгалась лягушка. Глянул своими бусинками на меня — видимо, предлагая лягушку: не желаете ли перекусить? Нет, спасибо. Если бы с пивом! Ежик убежал.

И только когда стих его оглушительный топот, я услышал что-то еще: возню за тонкой дверью, страстный шепот… Влад и Наиля! Сдавленный смех.

Потом наш Супер-Влад, играя торсом, возник:

— Ну что, голован, жив? Пойдем окунемся? Наиля пока сообразит что-нибудь.

Ну, кое-что они уже сообразили…

— А давай! — Я вскочил… Никакого угнетенного состояния, только — восторг. Я же говорил (сам себе), что все устроится!

Мы шли по ухоженным песчаным тропинкам, среди ярких клумб. В зарослях виднелись террасы великолепных вилл.

— Куда же я, мать честная, попал? — спросил я у Влада.

— А в санаторий ЦК КПСС «Горный воздух»! Не промахнулся! — гаркнул он и, довольный, захохотал.

Да-а. Идеи мне не близки, но роскошь нравится.

— А ты кем тут? — поинтересовался я, быть может, бестактно.

— Как мы… ночью не мешали тебе? — Влад выбрал более интересную тему.

Ответить «Это ты о чем?» будет бестактно.

— А разве ж вас это беспокоило?

Ответ правильный! Влад захохотал.

— Ну извини, друг! — облапил за плечи.

Вот мы уже и друзья!

— Еще и ежик топал! — добавил я.

— А! — Он обрадовался опять. — Это Ежи, мой друг! В честь моего польского друга назвал, киноактера. В «Спутнике» отдыхал… а я был там физкультурником, мячи выдавал.

— Ежик твой лягушку мне предлагал!

Надо же сказать хозяину что-то приятное.

— Да. Он хороший! — Даже слезы появились у Влада на глазах. — Я бы целый зоопарк тут развел… Но разве эти позволят?

Да. Коммунисты не ходят уходить, уступать место! Об этом много тогда говорилось и даже печаталось в новых газетах.

— Ну, спасибо, что ты меня сюда приволок, когда я вырубился! — поблагодарил я. — Тяжело было?

— Два раза чуть было не бросил! — захохотал он.

Мы бежали вниз, среди субтропической роскоши. У колючих кустов стоял небритый мужик в линялом синем халате и, щелкая огромными ножницами, равнял ветки.

И вдруг повернулся к нам и ожег взглядом.

— Хи — хи, ха — ха?! — рявкнул он.

— Ну в общем-то да! — признался я. — Кто это? — спросил я, когда мы уже промчались мимо.

— Это? Рубанцук. Ну, рабочий тут. Последний оплот социализма! Подполковник в отставке.

Да! Место, где даже рабочие — подполковники, будет, несомненно, сметено наступающей демократией. Мимо проплывала «терраса моей мечты» — широкая, закругленная, окруженная цветами, под полосатым тентом. Вот это бы мне, начинающему писателю! Я бы такое тут написал… А вдруг это время — наступит? Все мы тогда были полны надежд.

— Простаивает хата? — поинтересовался я.

— А это не важно! — оскалился Влад. — Все равно — свежие цветы во всех комнатах. И каждый день — его любимые блюда! А вдруг приедет? Хотя всем известно, что он с визитом в Монголии.

— А какая его любимая еда? — Я сглотнул слюну.

— Военная тайна.

— А что в магазинах ни хрена нет, людям жрать нечего — тоже тайна? — вспылил я.

— Вот над этим они как раз и работают! Ну что? Хорошо тебе тут?

— Хорошо. Но душно. Как в подводной лодке примерно.

…Уже укупоренная, но еще не оснащенная подводная лодка, стоящая на кильблоках в цеху на оснастке, место — не приведи Господь. Нагнешься к слабо сипящему под ногами шлангу, всосешь вместо воздуха что-то теплое, пахнущее резиной — и живи! Но особенно тяжко, если лето и жара и стоит едкий дым от сварки, а еще лучше — от резки металла, желательно — покрашенного! Тут чуть не вытекают глаза! Задыхаешься, размазываешь грязь по лицу — и еще пытаешься давать указания! Вспомнил — и слезы потекли.

Теперь, правда, выбрал более уютное место работы — домашний кабинет, площадью более 10 квадратных метров. Правда, еду никто не заносит, ни любимую, ни нелюбимую. Но ты сам так захотел!

После купания подниматься было легко. «Терренкур № 1», «Терренкур № 7». Крутые, но ухоженные тропки.

— А позавтракать — не зайдем?

— Опоздали. Наиля уже на работе!

Мы поднялись к прекрасному дому со стеклянной стеной, зимним садом и вывеской «Администрация». Влад нажал высокую витражную дверь с табличкою «Главный врач». В светлом красивом кабинете сидела Наиля в белом халате и писала. Нас она приветствовала лишь подняв бровь. Волевая девушка!

— Ну что? — проговорила наконец она, бросив ручку.

— Решила? — взволнованно спросил Влад.

— Что?

— Ну как? Ночью договорились.

— Ну, то ночью!… — зевнув и сладко потянувшись, произнесла она. — Напомни.

— Ну… в церковь. Венчаться…

— Не. По храмам я не ходок! — В голосе ее зазвучали стальные нотки. Взгляд означал — подобные речи здесь неуместны!

Дверь вдруг открылась, и в кабинет буквально ввалился сам Плюньков, столь знакомый всем по портретам. Последнее время его то вывешивали, то не вывешивали, говорили, что откуда-то его «вывели»… а он тут! Я был потрясен. Не верилось, что он не только портрет, но еще и… Сейчас он дышал прерывисто (прошел, видимо, терренкур), по обширной его ряхе стекал трудовой пот.

— Ну как... Наиля Саидовна? — пытаясь унять дыханье, выговорил он. — Теперь вы верите... в мое исправленье?

— Будущее покажет! — жестко произнесла она. — Вам померить давление?

Плюньков сел, и Наиля померила.

— Космонавт! — похвалила она. — Кстати, вас на прогулке должен был сопровождать специалист по лечебной физкультуре. — Она ожгла взглядом Влада. — Его не было?

Влад глянул надменно. Вольный орел!

— Спасибо, Наиля Саидовна! — Плюньков, не удостоив нас даже взглядом, исчез.

Наиля строго смотрела на Влада.

— Загоню, как зайца! — прохрипел Влад и рванул за Плюньковым, но тут вдруг дверь резко открылась, и вошел аккуратный мужчина, весь в белом.

— Почему мне, начальнику по режиму, не сообщено о нахождении посторонних на территории? Майор Сокол! — представился он мне.

— Лейтенант запаса Попов! — отрапортовал я.

— Известный проктолог! — представила меня Наиля. — Вызван для консультации. Вам не требуется?

Опустила сразу нас двоих!

— Почему не затребовали пропуск заранее?

— Значит, проктолог не требуется? — Наиля уточнила. — Можете идти!

— А вы почему здесь? — обратился он к Владу. — Ваше место на водомерном узле!

— А твое место знаешь где? — взъярился Влад.

Они в упор уставились друг на друга.

— Поторопитесь — клиент вас ждет! — жестко сказала Наиля Владу. И так же майору Соколу: — Довожу до вас, хотя делать это и не обязана: в связи с резкой нехваткой кадров в нашем заведении Владлен Иванович, как кандидат в мастера спорта, назначен инструктором по лечебной физкультуре.

— Я этого не подписывал! — взвился Сокол.

— А прошли уже времена, — проговорил Влад, — когда такие гниды, как ты, все подписывали!

Таких слов здесь, на территории ЦК, может быть, никогда еще не звучало. Похоже, я застал исторический момент. Тогда все в жизни стремительно менялось — и вот докатилось аж сюда!

В дверь заглянул какой-то встрепанный хлопец — сразу видно, что не отсюда.

— Яйца привез. Брать будете?

— Бардак! Главный врач должен заниматься всем. Вы, надеюсь, Евгений Семеныч, нам поможете? — вежливо обратилась она к Соколу.

— К моему глубокому сожалению — нет! — усмехнулся Сокол. — В мои служебные обязанности это не входит.

— Тогда позаботьтесь, чтобы у нас был укомплектован штат!

— Вы же знаете, что сейчас это невозможно! — нервно произнес он.

Если уже и здесь такая разруха — значит перемены идут повсеместно. Надо радоваться: ведь именно к этому мы так долго стремились… Но в данном конкретном случае это означает, что яйца придется таскать нам. Мне, независимому писателю, Наиле — врачу, наверняка высшей категории, раз она здесь… кандидату в мастера спорта — и майору, видимо, КГБ… не танкиста же поставят сюда заведовать режимом?

— Расслабься, Женя, ты не у себя в конторе! — сказала ему Наиля, когда мы вышли.

У длинного здания столовой (сколько ж здесь когда-то питалось начальников!) стоял важный шеф-повар, а рядом — пикапчик с открытой задней дверью. Влад с водителем крепко обнялись, потом водитель подошел к Наиле с бумагами в папке и ручкой.

— Не спеши! — проговорила она. — Пересчитаем.

Открыла подмокшую упаковку — так и есть. Треснувшее яйцо!

— Выкинь! — передала его мне.

Карьерный мой взлет просто кружил голову — уже разрешают мне выкидывать яйца, предназначенные ЦК!

— А можно я выпью? — жадно проговорил я.

— Я сказала: выкинь!

Я, видимо, не расслышал и аккуратно поставил его в клумбу. Не забыть бы! Урвать хоть последнее из этой роскоши! Всегда проникаю в хлебные места именно тогда, когда роскошь заканчивается.

— Это что за клоун еще? — Шеф-повар указал на меня.

— Попридержи язык. — Наиля осадила и повара.

— А можно, я отгружу? — вызвался я.

— Можно! — разрешила Наиля.

На тележке я сладострастно отвез груз (минус одно яйцо) на кухню. Я бы и здесь охотно поработал! Но был изгнан.

— Немедленно выйдите — вы без колпака!

…Клоун — без колпака! Покинул то чудное помещение. Влад говорил с водителем. Потом пикапчик уехал.

— Раньше там зоотехником был! — с болью сказал мне Влад. — Искусственным осеменением занимался!.. Теперь и совхоз загибается, и тут кранты.

Влад страдал так, словно из-за его ухода из совхоза и прихода сюда все и рухнуло.

— Что б раньше эти… твои… — Наиля зло глянула на Влада, — битые яйца привезли!.. Мгновенно бы головы полетели! А теперь… А! — Она махнула рукой.

— Так кончилась ваша власть! А платить по нормальной цене — неохота? Хватит вам головы отрывать! — агрессивно ответил ей Влад.

По разные стороны баррикад — в одной постели!.. Такое сплошь и рядом было тогда.

— Ну все! Уничтожаю яйцо раздора! — Я взял кокнутое яичко и выпил. — Стоит ли из-за этого портить столь чудный день?.. Сколько цивилизаций уже мелькнуло — и исчезло на этих берегах! — Я силился поднять общее настроение. — А жизнь здесь по-прежнему — прекрасна.

Я пытался левой рукой обнять Наилю, правой Влада.

— Ладно! Давайте знакомиться. — Сокол протянул мне руку, оказавшуюся почему-то вялой.

Ничего! Тут свежие силы прибыли! Я почему-то уже чувствовал себя ответственным за настроение людей. Умею я влипнуть. Однажды на Финляндском вокзале какой-то мужик дал мне ведро в руки и просто сказал: «Держи!» И я держал, пока он не вернулся, и он даже не сказал «спасибо» — а я из-за него опоздал на электричку.

«Нет добросовестнее этого Попова!» — говорила наша классная воспитательница. Так и живу.

— Да! Жизнь не балует меня! — Вечером Влад выставил бутыль с мутной жидкостью.

Ну почему же не балует? На такой террасе сидим. Бесплатное яичко урвал! А вот — самогон высочайшего качества.

— В зоотехникуме еще встретил ее…— начал Влад свой скорбный рассказ.

«Так главный врач в таком заведении — зоотехник?! — подумал я. — Да, похоже, действительно — эта система рушится! И мы — могильщики ее. С голодухи одно сырое яйцо — не завтрак!» Меня тоже кинуло в скорбь.

— …Кончили с ней, техникум! — продолжил Влад — Специалистом по искусственному осеменению стал! Говорю: «Ну как»? Смеется! «Сперва отслужи!» В армии кандидатом в мастера по гимнастике стал! Вернулся, поступил зоотехником. Смеется: «Коровий жених!» Ну, рванул я на БАМ.

— Да… Не самый короткий путь.

— А мы не ищем легких путей!

И в этом — наша главная гордость.

— С Усть-Кута зашли. Насыпь вели — по сто тысяч кубов в день насыпали! От усталости из кабин вываливались! От загазованности — сразу столько машин —задыхались буквально. Но — сделали! После — уже в бригаде Бондаря — по 5 км рельс в сутки укладывали!

— И потом тебя, как лучшего, послали сюда поправить здоровье? — оптимистично предположил я.

— …Как худшего. И не сюда!.. А подальше. Северомуйский обход знаешь? — впился взглядом в меня.

— Ну… ценю! — дипломатично произнес я.

— Первый Северомуйский или второй?

— Второй!

— А первый, значит, — дерьмо?! — вдруг взвился он.

Да. Не попал я.

— Я этого не говорил.

— Мы спасли БАМ! Срок объявлен — а поезда не ходят! Северомуйский тоннель не пробит!

Я посмотрел на грозные горы за окном. Пробьешь их!

— Сейсмика! — Влад загнул палец. — Постоянные встряски.

— Плюс бюрократия, — подсказал я.

Влад гневно отмахнулся рукой: «Какая еще бюрократия!»

— Прорывы подземных вод — мы в них яйца варили! Но проходка — плывет! А срок поджимает. Кладем рельсы в обход, через горы! Первый Северомуйский обход! В школе его должны изучать, как Курскую битву!

Не знаю даже — а Курскую учат сейчас?

— Стыковку произвели, поезда пошли, отрапортовали стране…

— Победа? — нетерпеливо подсказал я.

— Во! — Он ударил по сгибу руки. — Отменили его!

— Первый Северомуйский обход? — вскричал я. Тоже уже сроднился.

— Думал, работать буду на главной магистрали страны. Ну, обжился уже там. Повариха. Бурятка. Домик у нее свой! Поселок Осыпной… Ну, название за себя говорит. Только успевай осыпь отгребать, чтобы путь не засыпало. Прямо в бульдозере покемаришь — и опять в бой! И вдруг — закрывают нас! Слишком опасный, видите ли, вариант! Ну крутой, конечно. С большим риском шли поезда. Расцепляли состав, по два вагона вели. Пассажиров вообще выгружали, везли на автомобилях в объезд. И вдруг — тишина. Закрывают нас! Второй Северомуйский обход строят! — Влад почему-то гневно глянул на меня. — Причем уже военные только пашут, с толком и не спеша. Трасса длиннее намного, зато более пологая, благоустроенная. А мы — словно бы виноватые, что у нас так!

— Оказывается — и на БАМе можно проиграть.

— Так нет справедливости!.. Забыли человека! Там строят, награды получают, а я — на забытой ветке остался. «Ты отгребай, отгребай!» Товарняки проходили порой со стройматериалами, и — тишина! И это — итог жизни? Рванул в свой совхоз. И тут — искусственное осеменение, в котором я мастер был, закрывают как направление!

Набулькал остатнее.

— Теперь кто я? Физкультурник без физкультурников. Ну, давай!

Вошла Наиля. Но не одна. Какой-то приятнейший хлопец с ней.

— Митя! Труженик аналитического центра! — представился он.

Тут и аналитический центр есть? Владу он даже не кивнул.

— Ну, анализируй, раз ты центр! — завелся Влад.

— Что я уже и делаю, — спокойно ответил он.

— Ну и что дает твой анализ? — нападал Влад. — Какие прогнозы?

— Какие еще прогнозы? — усмехнулся он. — Прогноз известен давно: если коммунисты захватят власть еще и в Сахаре, там начнутся перебои с песком. А пока только у нас.

В санатории ЦК — и такие сотрудники! Подобные парадоксы бывают только у нас. Более того, это норма.

— Так шо будет конкретно — скажи! — напирал Влад.

— Что-нибудь будет наверняка! — Я попытался вывести Митю из-под огня. Он-то чем виноват? Окончил вуз, потом, наверно, аспирантуру… и какой-нибудь родственник со связями устроил его сюда. Отказываться, что ли, от такой малины? Все мы прекрасно понимаем друг друга… одна генерация! Жизнь есть жизнь…

— Ну, кое-что я, конечно, пишу! — вдруг произнес Митя, посмотрев мне в глаза. — Если интересует — могу показать!

— Не надо! — почти перебивая его, крикнула Наиля.

— Если главврач не велит — значит не надо! — улыбнулся он.

Да, я знаю таких — вежливых, улыбчивых, тайно-упорных! Проводит что-то свое! Здесь. Где миллиметр в сторону за крамолу считается… и хочет этим поделиться со мной.

— Мы еще поговорим, я думаю, как-нибудь! — сказал я.

Митя кивнул. Наиля поблагодарила меня, глянув нежно. Как успокоил я всех!

Потом — Наиля устроила — мы великолепно пообедали на открытой террасе. Солнце — и мясо. Идиллия!

Но не совсем. Наутро все каналы передавали одно: «Лебединое озеро». Если вы помните — так наше телевидение тонко давало понять, что в Москве происходит что-то чрезвычайное. Путч! Шли танки на Белый дом, где, в общем-то, президента Горбачева не было, но люди — стояли. Отстаивали все то, чего мы добились за последние годы и не хотели терять. И мы вместе, у приемника, провели трое суток. И вместе радостно встретили нашу победу! Если бы я писал «мемуары разведчика», то непременно вставил бы: «Победу я встретил в логове врага».

— Ур-раа!

Наиля тоже радовалась, хотя сказала:

— Для нас это значит только одно — наша лавочка закрывается!

— Но заведение, я думаю, сохранится… для иных целей, — вкрадчиво произнес я.

— А кто нас будет кормить? — поинтересовалась она.

— Ежик. Лягушками! — предположил я.

— Точно! — оживились все.

Напряжение окончательно спало. Ежик, услышав, что он нынче — герой, прибежал, топая, и был встречен аплодисментами.

Влад выкатил вторую бутыль и немножко налил в мисочку ежику: за победу.

— Ну, давайте! — Я поднял стакан. — За этот момент. Когда все мы еще молоды, красивы — и все самое интересное у нас впереди. А со жратвой — разберемся!

И я закончил своим любимым тостом:

— За аскетизм!

Тост был встречен одобрительным хохотом. «Градус» предстоящего аскетизма мы еще не представляли тогда… Пели популярные песни, на ходу меняя слова:

— А женииих красииивый быыыл, а невеестаа… относительно былаа молода!

— Тебя тут Рюмаху искала. Молдаванка! — вдруг сказала Наиля. — Грозилась убить.

— Что я ей сделал?

— В том-то и дело, что ничего! — проговорил Митя.

И все засмеялись.

— Уехала она, — сказала Наиля. — «Спутник» закрылся.

Наступила вдруг тишина. Действительно, что ли, все изменится?

— Ну, все! Не буду тут лишним ртом! — Я поднялся.

— Так ты куда теперь? — спросил Митя.

— В Москву. Посмотрю, чего там.

— Мы с тобой! — неожиданно буркнул Влад.

— В смысле — до перевала, не пугайся! — усмехнулась Наиля.

И мы двинули все вместе. Я неожиданно объединил их — до меня чуть ли не враждебных. У «моей» виллы — Рубанцук на посту! Грозно цакнул ножницами. И — усмехнулся!

В воротах я обернулся. Я понимал, что прощаюсь с социализмом. Вернее, с остатками его. И больше уже его не увижу. Надо запомнить.

Да-а. Это ошибка большевиков, что они на главное место поставили материю, а не идею. Исчезло материальное обеспечение — исчезла и идея…

ПЕРЕВАЛ

И мы пошли по дороге вверх.

— Ну, что? — поделился я с Митей как с аналитиком. — Если увидимся — то, наверное… уже при другой власти?

— Но ты же знаешь! — улыбнулся он. — Всякая власть…

— …отвратительна, — подсказал я.

Продолжение тогда знали многие из нас: «как руки брадобрея!»

Но я вдруг предложил другое окончание:

— …как руки массажиста!

— Тогда лучше уж — массажистки! — засмеялся Митя.

Наш человек! Как жаль, что мы не встретились раньше! Была прелестная дорога среди цветущих кустов — шел бы да шел! Правда, с высотой стал появляться туман…

Мы поднялись по тропинке вверх — и вот асфальт, хоть и не высшего качества, и будка с табличкой «Перевал». Вот отсюда я «скатился» в тот рай, который теперь покидаю. Вниз было легко! А вот обратно как-то боязно. Эпоха сменилась. Теперь — мало ли что? Пассажиры сгрудились и что-то тихо, но встревоженно обсуждали. «Совсем, что ли, жизнь переменилась?» Прислушавшись, мы ужаснулись: в тумане свалился в пропасть предыдущий автобус, что шел отсюда. А ведь мы могли бы, если бы поторопились, успеть на него!

— Может, останешься? — донесся сквозь туман голос Наили.

Услышать такое от нее было волнительно. Я мечтал, вообще, жить на юге: утром выходить на крыльцо и видеть вдали блеск моря, вблизи — цветущие ветки… делать простую работу, а вечером ужинать в оплетенной виноградом беседке, чувствуя, как сладко ломит от усталости тело… Увы. Автобус уже стоял на остановке... он же, возможно, и мой будущий саркофаг. Или — двух аварий подряд не бывает? А кто это сказал? Так что общая заминка понятна. Но она не может быть вечной. Пора. Из будки, скрипнув дверью, вышел пожилой водитель в серой рубахе в клетку и сел за руль.

— Ну что, Богун? Едешь? — зачем-то спросил его Влад.

— А куда я денусь? — ответил он зло. Фраза эта была длиннее на несколько слов, которые опускаем. — Ну? Какие планы? — Он обратился к толпе.

— Как какие? Едем! — заговорили мужики.

— Может, останешься? — предложил Влад.

Ценю! Я помотал головой.

—Так едем, Иван Трофимыч, как не едем? — заговорили и женщины, почему-то после мужчин, и полезли в автобус.

— Проводим тебя, — проговорил Митя, и они вошли.

С глухим завыванием одолевали подъем. Все вроде дремали. Или просто прятали глаза? Появлялись из тумана острые грани скал, совсем рядом. Неужто так трудно здесь? А ты надеялся — как? Туман стал абсолютно непроницаемым, глухим, сипенье двигателя доносилось еле-еле. Ощущение, что и звуки уходят от нас… или мы улетаем? Мотор, хрюкнув, замолк. А заведется ли? А может, не заведется? Это более безопасный вариант: доползем, осторожненько, на четвереньках. Не принято так, ползком — тем более что в мирное время. Мы — не рабы. Двери с шипением разъехались. Водитель, вышагнув из кабины, закинул руки за голову, несколько раз прогнулся назад, потом огляделся. Ушел в туман. Там глухо ударила какая-то дверь. Станция? Совершенно ее не помню. Все совершенно иначе, чем по дороге сюда. Все понемногу начали выходить и зачем-то, подражая водителю, приседали, разводили локти, разминались.

Высветился домик.

— Смотри, напряжение какое... — глухо проговорил кто-то в тумане.

Да, свет в окошках был тускловат. Бил озноб. Мы вошли в домик. Лампочки еле светили.

— Все сейчас там! Прожектора подкатили, — пояснил кто-то знающий.

Где — «там»? Я похолодел… А ты думал — отдельная дорога будет тебе? Той же дорогой поедешь! Заодно и увидишь. Водитель грел руки о стакан с чаем. Мне, что ли, тоже погреть?

Вдруг прорезался, приближаясь, какой-то треск. Оборвался. И тишина. В окне появился… белый череп. Мотоциклетная каска! Вошел гаишник в белых нарукавниках. Оглядевшись, увидел водителя, подошел к нему и быстро заговорил. Подслушивать было неудобно (или страшно?). Помедлив, водитель кивнул. Гаишник как-то слишком радостно похлопал его по плечу. Так радуются, когда снимают с себя ответственность и вешают на другого. И на нас?

— Ну, так что там? — подошел Влад к Богуну.

— А что там? — с досадой ответил он. — Раньше строгость была — и порядок был. Такого б не допустили. А теперь что? Только на Бога надеяться! — Он махнул рукой.

Мы вышли за водителем, нашли в тумане автобус. Влезли в него. Молча расселись. Тихо задребезжало.

— Просьба пристегнуть ремни! — рявкнул вдруг Влад, и все неуверенно хохотнули.

И тишина. Завывание мотора, тихое, осторожное, то выныривало, то куда-то проваливалось. Вдруг появился просвет в тумане, въехали в него — и даже зажмурились. Гирлянда разноцветных огней, словно на елке. Пожарные! «Скорые»! Прожектора били вниз. Мы, привстав, стали смотреть туда, автобус явственно накренился, легко и головокружительно.

— Сидеть, твою мать! — рявкнул водитель.

Все отпрянули, но успели увидеть: на дне пропасти, освещенный прожекторами, уткнувшись в речку, лежал автобус. Уткнулась, точней, лишь передняя половина — задняя валялась отдельно. Людей, в смысле — тел, не было видно. Над обрывом стоял гаишник и махал палкой: «Проезжай, проезжай!» Больше смотреть туда никто не хотел, застыли в креслах. Автобус рухнул явно с куском шоссе. Ехали медленно… вопрос в сантиметрах. Сзади свет убывал, гирлянда скрылась за поворотом. И снова вокруг не было ничего, только туман и тихое, сиплое, настойчивое, иногда как бы вопросительно затихающее зудение мотора. Он словно спрашивал: может, дальше не стоит? Ведь не видно же ничего! И водитель словно подстегивал его: надо, надо!

Во я влип. Ехал бы один — другое дело. А так — Наиля почему-то с надеждой вцепилась в мою руку! Даже перекреститься — руки не поднять. И никто не крестился. Во люди!

Беременная женщина у заднего стекла вдруг заговорила сама с собой и говорила непрерывно. Никто не перебивал ее, хотя впечатление было жуткое: «Закрой форточку, Аня простудится! Опять ты поздно пришел»... Мы плыли в этом ужасе, и никто не решался его прервать: казалось, от резкого движения и даже звука можем опрокинуться. Наступило полусонное успокоение: пока она говорит — едем... едем, пока говорит! Туман стал вдруг оседать, лежал волнами под окнами и ниже. Мягкий… но зато под ним — жестко! Он был курчавый, везде одинаковый… как под самолетом! Вдруг водитель, ругнувшись, остановил автобус. «Что там? Что там еще?» — стали вставать. И все засмеялись — в свете фар «из разлитого молока» торчали бараньи рога, много! Потом долго не ехали. Ужас переместился в конец автобуса — стало плохо роженице.

— Доктора!.. Есть тут доктор? — заговорили сзади.

— Откройте двери! Все из салона! Нужен воздух! — Наиля стала командовать.

Беременная продышалась, и мы поехали дальше.

И подъехали к аэровокзалу. Шли к нему, вытирая с лица дождь.

ПЕРЕЛОМ

Огромный светящийся стеклянный куб, творение, кажется, югославских архитекторов, гордость здешних мест — погас, как раз когда мы подходили к нему. Бац — и все. Светящимися остались только стоячие буквы на верху: СЛАВА КПСС! Все как-то устало засмеялись. Дверь в стеклянной стене была приоткрыта, но там стояла статная женщина с высокой прической «кренделем» и никого не пускала.

— Все! Рейсов сегодня больше нет! А мне надо, из-за чего вы опоздали?.. Что? У нас дневной вокзал, у нас не ночуют! Мы предприятие образцового обслуживания. И здесь не место!..

— …людям! — выкрикнул кто-то из толпы.

— У нас… — хотела продолжить она.

— …слава КПСС! — выкрикнул тот же, но не показывался.

Толпа напирала, но все отворачивались, в глаза администраторше никто не смотрел. Главное — не выделяться, а то вдруг она запомнит!

Автобус стучал мотором, но почему-то не уезжал, словно ожидая чего-то. «Да и должно же что-то произойти! Не может быть, чтобы так!» — мелькнула отчаянная мысль.

— Я вам человеческим языком объясняю! Стойте! — закричала дежурная.

Беременная женщина, видно, не очень все понимая, полезла под протянутой рукой дежурной, перекрывающей проход.

— Остановитесь, гражданка, имейте же человеческое достоинство! Вася же! — крикнула дежурная, повернувшись в зал.

«Вася же» выскочил, натянул покрепче милицейскую фуражку, потом взял голову лезущей напролом женщины, резко сжал ее под мышкой. Потом чуть отстранился и пихнул ее в лоб — она попятилась и безжизненно упала назад, прямо в лужу.

— Я говорила же вам! — Дежурная скорбно указала на упавшую беременную, как на неоспоримое доказательство своей правоты.

«Ну что? — подумал я. — И это глотать?!»

— Ну вот... — проговорил кто-то рядом.

Я и сам чувствовал, что «ну вот»... Я тяжко вздохнул, нагнулся, взял крупную гальку, завел руку за спину. «Булыжник — орудие пролетариата!» — вспомнил я… Но и мой камень кое-что весил. И висел в ладони за спиной. Ну что… отпускаем? До «СЛАВЫ КПСС» мне все равно не добросить. Но вот достойная цель — стеклянный ларек «Союзпечать»… прозвенит громко. За стеклом хмуро улыбался тогдашний вождь. Не уходить же так? Кем бы после этого я себя считал? С хрустом сустава я выпрямил руку и метнул орудие. Камень полетел, ломая струи, со звоном разбил стекло ларька и упал в лужу. Протест? Протест. Стеклянные осколки, как пики, теперь окружали портрет вождя… ну вот и приехали.

«Вася же» ухватил меня за грудки и втянул внутрь. Сбылась мечта! Вот я и не под дождем. Заметил, что за мной и все протискивались сюда, в тепло. Вася был прикован ко мне и не мог им препятствовать, а дежурная, что удивительно, рыдала. Победа? Но прочувствовать я ее не успел — Вася ухватил меня за длинные (тогда) волосы и стащил по крутой лесенке вниз, в служебное помещение, и там от всей души врезал. Носом хлынула кровь, прямо в стену. У меня это быстро. Вася не то чтобы расстроился — но задергался: стены его учреждения в крови — не совсем комильфо, не в стиле нового времени. Уложил меня на шконку за решетку — но решетку не закрывал. Убежал, послышалось сипение воды, и он накрыл мне лицо мокрым вафельным полотенцем. Блаженство! Но удаль еще гуляла во мне — я резко сел, полотенце сползло. Тут Вася вспылил, крепко затянул полотенце на моем лице узлом сзади, упираясь мне в спину коленом, брякнул казенной решеткой и также звучно запер ее. «Хватит! — дал мне понять. — Люди с погонами тоже люди!» И лишил меня кругового обзора: полотенце лишь чуть просвечивало. И уши он мне затянул, и со звуком было небогато. Но голосок его доносился. Вася оказался безумным карьеристом — мое задержание показалось ему началом взлета карьеры, дело казалось ему гораздо более важным, чем мне. Он звонил в самые разные места, ища оценки своим действиям и рассчитывая на самую высокую.

— Ну как же, товарищ подполковник! Неужели не… Слушаюсь!

Брякала трубка — и тут же снова журчал диск. Я мучился: не оправдаю его надежд!

Но страдал я не только от этого… Прямо скажу: в основном не от этого. Мокрое вафельное полотенце, усыхая, стягивало лицо так, что даже сердце набухло.

Голос Васи становился все неуверенней. Неужто так и не нашел поддержки? Сочувствую ему. По малейшим оттенкам начальственных голосов он пытался сориентироваться — какую тему разыгрывать, чтобы сорвать куш? Полотенце душило. Не знаю, где Вася учился, но предмет «пытки подручными средствами» он явно не прогуливал и имел талант. А вот с продвижением… Он все никак не мог оторваться от диалога с властью. А я — погибал! Полотенце, ссыхаясь, сжималось — а лицо, мне кажется, распухало. Притом я считал неудобным несвоевременными криками и стонами прерывать чей-то деловой разговор. На каком-то нестерпимом пике боли я то ли вырубился, то ли заснул. И вдруг — словно прозрел. Видно, в пыточной моей рассвело.

Тишину прервал какой-то до боли знакомый голос. Но ни с чем хорошим он вроде не связан: сердце не встрепенулось. Но следует все же напомнить о себе. Я громыхнул решеткой — и подошли двое, как я разглядел сквозь полотенце, на свет. Один наверняка Вася, судя по суетливости движений, а второй… неужели? Этот ослепительно белый костюм!

— Откройте! — скомандовал он, и Вася отпер решетку. — Что это? — Он гневно указал на меня.

Я сначала подумал, что это я вызвал его гнев. Оказалось — не я.

— Но он же… это — стекло разбил, — забормотал Вася. — А там... портрет!

— Какой портрет? Не выдумывайте. Там просто стоял какой-то журнал. Немедленно снимите… это!

Вася сорвал с моего лица присохшее полотенце. Передо мной стоял Сокол, ослепительно белый в полутьме.

Лучше бы он сказал «снимите медленно», а то Вася, засуетившись, рванул с меня «маску» с кусками кожи. На полотнище я увидал отпечаток моего лица, исполненный кровью, что-то мне это остро напомнило: другое полотнище, вошедшее в историю… Плащаницу с отпечатком Христа? — скажете вы. И будете правы. Но — не совсем. Разве ж можно сравнивать ту кровь — с моей? Моя кровь была как засохшая, так и свежая, как на лице, так и на вафельном полотенце… вся харя от него в мелкую клетку: потом долго так ходил.

— Дайте! — Сокол эффектно протянул руку, и Вася вложил в нее мою «плащаницу» — невысокого, прямо скажу, качества. — Что вы наделали?! — вскричал Сокол, разглядывая полотнище.

Вася ответил, не особенно удачно:

— Это компресс.

— Это — кровавый компресс! — эффектно воскликнул Сокол, словно для видеозаписи.

А может, видеозапись и велась? Передовая техника уже была тогда в распоряжении органов. Во всяком случае, «кровавую портянку» Сокол продемонстрировал во всю ширь и жуть, растянув на груди. Значение этого события, как почувствовал я, было огромно: Сокол сорвал с меня маску!.. и открыл всем мое истинное лицо. Которым я и пользуюсь до сих пор.

Он аккуратно сложил полотенце и спрятал в сумку. Зачем?

— Я надеюсь, — произнес он, — что это будет последний экспонат в музее кровавых преступлений этого строя!

Я был ошарашен.

— В музее? — пробормотал я.

— Да!

— А что вообще случилось? — все же, не сдержавшись, я задал бестактный вопрос.

Прямо спросить: «Чего это с вами происходит?» я не решился.

— А вы разве не знаете? — Он всплеснул руками. — Путч в Москве полностью подавлен!

Боюсь, я не так ярко разделил с ним радость, как надо. Сияй, радуйся — а то опять упекут.

— Это историческое событие! — произнес я.

— Безусловно! — подтвердил он. — И я почему-то уверен, что мы с вами встретимся, и еще не раз, на крутых виражах нашей истории и подставим друг другу плечо!

Насчет плеча — сомневаюсь. Разве что вместе полезем в чужую форточку...

— Я пойду умоюсь?

— Погодите, я сфотографирую вас.

И аппаратиком со спичечную коробку он увековечил меня, в профиль и анфас.

— Ступайте! Вы свободны! — Эффектный жест кистью, словно кистью живописца.

Когда я вышел из туалета, умывшись, и Сокол, и Вася мирно спали, обнявшись на скамейке и открыв рты. Видно, вымотались… Они тоже устают.

Я поднялся из узилища. Все спали в зале, в тепле! Слава богу, хоть что-то я сделал. Разбил харей лед прежней жизни, и теперь кожа в клеточку! А вот и мои друзья. Не бросили, не забыли!

Наиля открыла глаза.

— А у роженицы, — сказала она, — начались здесь схватки, и ее увезли.

Хорошо, что это было не на улице! Может, не зря, действительно, я приехал сюда?

Объявили посадку, мы обнялись — и я улетел.

И СНОВА БОЙ

…И снова — бой стекла! Встреча наша с Соколом все-таки произошла, примерно через три года. Воспользовавшись свободой, все вдруг исчезло. Включая еду. Оказалось, свободные люди вовсе не обязаны ее производить. Это было скорее уделом рабов — но рабов не осталось. Свободные люди!

И именно в этот сложный политический момент, породивший и экономические трудности, мне пришла блажь жениться. Не скрою, тут был и вызов, и своего рода демонстрация. Ах, ничего нет? И ничего нельзя в этом вакууме?.. Но жениться-то я могу? Значит, можно все-таки что-то сделать! Тем более, и невеста была исключительно подходящая, таких я раньше никогда не видел, да и позже тоже: абсолютно бодро встречающая все экономические трудности, а точней — просто не замечающая их.

— Ведь все неплохо, Веча? — бодро говорила она, просыпаясь в абсолютно пустой квартире.

И я с радостью с ней соглашался. Так бы и жили, наслаждаясь родством душ. Но мне залетело в голову — провести свадьбу, всему вопреки!

Как? А так! В Доме писателей, который тогда еще работал. И я успел. А то вскоре он сгорел в очистительном огне, подобно Бастилии. Да, права наши таяли. Стоит мне только получить права, как они тут же исчезают. Дом писателей, роскошный дворец Шереметьевых!.. Входили мы туда уже робко. Зато уверенно, «в самый раз», чувствовали себя там «дорогие гости». Совсем недалеко от нас стоял строгий гранитный куб, называемый в просторечии Большой Дом, вобравший в себя все правоохранительные органы города. Свои-то права они, как раз, охранили — денег у них стало не меньше, если не больше. Видимо, перекачали от нас. И свободой они воспользовались более размашисто. Нас, надо признать, они реже стали к себе приглашать, но зато зачастили в наш дом, где за ними не было столь строгого присмотра, как на работе. Вот у нас-то они и праздновали свою свободу, причем — регулярно. И больней всего то, что наши беспринципные официантки прикипели к ним: крепкие, мужественные, и если пьют в долг, то отдают. То есть и вопросы чести им близки. И я решил устроить там свадьбу. Принципиально! Вопреки всему! И, продав половину своей библиотеки, я шел туда. Пока что — поговорить. Так. Я застыл у дверей. «Проводится спецмероприятие». Это отлично. То, что надо. Я рванул дверь. Огромную, дворцовую, застекленную наверху. За ней вторая, такая же. И тоже — закрытая. Прэлэстно! Я рванул еще раз. Стекло задрожало, словно предчувствуя беду. И, может быть, этим бы и ограничилось — если бы не... На свою беду за дверьми показались гуляки, причем — поголовно все в форме. И только один, загорелый, — с ног до головы в белом, словно невеста. «Спецмероприятие», видимо, в его честь? И он был мне явно знаком. Мучительно идентифицировал его… Из наших рядов? Перебежчик? Во имя чего? Ради белой одежды? Но ее там вроде не выдают? Почему они вышли сюда? Видимо, встретить запоздалого друга — и тут вдруг увидели меня, за двумя стеклами… но не почуяли беды. А напрасно! Я бы, возможно, ушел, но тут одетый во все белое приветливо помахал мне пальчиками — что я в бешенстве счел за издевательство! Локтем я звонко разбил стекло первой двери — образовалась дыра с обращенными внутрь ее стеклянными пиками, которые как-то легко пустили мне кровь, пока я лез. Что-то мне это напоминало... Между дверьми я передохнул, тронул рукой щеку. «Да. Кровь. Ну и что?» Локтем разбил стекло и второй двери. Дыра получилась почему-то меньше (и кровавей, как оказалось), но все равно, извиваясь, я влез в нее и появился на мраморной площадке с поднятыми окровавленными руками и струями крови на лице, и стал душить моего обидчика в белом. Тот почти не оказывал сопротивления — видимо, такого не ожидал. Считалось, что у них руки в крови, а оказалось вдруг — у меня. Это их ошеломило. И тут я узнал его. Это же майор Сокол! Старый мой кореш, с южных краев. Но почему теперь здесь? А почему — нет? «Аль у Сокола крылья связаны»? — мелькнуло из Тараса Шевченко. Как неудачно! Он меня спас там, а я его здесь душу. Некорректно.

— Ты что… не узнал меня? — прохрипел он.

На «ты» со мной? Ну — и я. Дружба, скрепленная кровью? Я распустил пальцы… точнее — разжал.

— А ты как здесь? — произнес я.

Возникла неловкая пауза. Объяснить, почему я душил именно его, было нелегко. Потому что немного знакомы? Это не повод. Всю гамму чувств я, боюсь, не выскажу. Вряд ли даже успею поговорить с официантками о скидках на свадьбу, как планировал. Зато — другое успел — подержал за горло врага. Но восторга не почувствовал.

— Да вот — в Академию поступил! — Он тактично заполнил паузу. — Вот мои однокашники!

Однокашники держались неприязненно, но пассивно. Интуитивно, видимо, чувствовали, что не с того, не с того начинают они обучение в Академии.

— Так молодец! — Я пытался все вывести в позитив. — Поздравляю!

Я похлопал его по спине... оставив и там кровавые пятна. Как неловко! Была бы еще его кровь — другое дело. А так — прямо неудобно было взглянуть ему в глаза... поэтому я все хлопал и хлопал. «Кровь вроде бы не выводится!» — лихорадочно думал я. — Впрочем, говорят — если сразу холодной водой…» Такие мысли. Однако осуществить их не удалось: тут ворвались мильтоны, скользя по стеклу, — вызванные, видимо, сбежавшими однокашниками Сокола, скрутили меня и сволокли в свой пикапчик, но там повели себя неожиданно: обмазали мои раны йодом, а руки даже забинтовали.

«Хорошо ты им показал!» — поступок мой, в общем, одобрили. И привезли куда-то, и усадили у двери с табличкой «Следователь». Ого! Широко шагаешь! И вот дверь распахнулась — и я зажмурился от яркого света. Садилось солнце. На окнах — цветы. За столом сидела красивая рыжая женщина с синими глазами. «Вы — следователь?» — изумленно воскликнул я. «А что — не похожа? — улыбнулась она. — Должна вам сказать, что вы абсолютно правы. Вы пришли в свой Дом и повели себя абсолютно правильно, как настоящий мужчина. А эти мальчики из Большого Дома многое позволяют себе, нарушают дисциплину в рабочее время, и об этом я напишу специальное заключение… Вы свободны!»

Я выскочил на улицу и, помню, на пыльной вывеске «Следственный отдел» написал пальцем «Ура!» И теперь, когда меня спрашивают, боролся ли я с тоталитаризмом, я отвечаю: «ДА!» А свадьбу я там свою все-таки справил.

Мучился — приглашать ли Сокола? Но ведь он же не сказал мне, в какую Академию поступил, — как его искать? Позову лучше его на серебряную свадьбу!

ПОЛЕТ НА СИРИУС ОТМЕНЯЕТСЯ

Но дальше жить так же бодро не получалось. Кругом — пустота. А я еще наобещал жене свадебное путешествие на Юг. Но — куда? Всюду, куда ни глянь, сплошь горячие точки, и даже не разберешься, кто прав!

Навещу-ка я своих южных друзей! Там хотя бы будет у кого спрятаться, если что. А жене я сказал просто:

— Летим, Нона, на юг, к моим друзьям!

— Ой, я так рада, Веча!

Эпоха, конечно, неоднозначная. Но будешь ждать «однозначных» — в море не искупаешься.

Горы и море, надеюсь, на месте? Не подвели!

— Смотри, Нона! Рай!

Аэропорт, гордость здешних мест, распахнул объятья — но долго задерживаться в нем я не хотел. Отметил, что в зале безлюдно. За что боролись?

«Эзотерический центр „Сириус”» — было написано на наших воротах, на картонке с потеками. Эзотерика — это умно. Не иначе как наш аналитик придумал. Когда в головах вакуум, лучше всего заполнить их, например, эзотерикой, учением о скрытых от нас тайнах. Когда цены так растут — при полном отсутствии товара, немного потустороннего не повредит — пусть займутся.

Присутствовало и материальное. Нижняя строка на объявлении: «За сутки» — и скромная цифра, сравнимая с ценой билета на автобус. И это умно — нельзя губить идею жаждой наживы. В общем — одобрил.

— Входи, Нона!

Входим. И — никого!

— Нас должен кто-то встретить? — спросила Нона.

— Ммда!

Вот моя любимая вилла, о которой мечтал! На веревке сушились саваны с крестами… видимо, многоразовые.

Все полы устланы матрасами, начиная с террасы… скоро все, видимо, заполнится новыми… путешествующими… когда саваны просохнут. Слово «отдыхающие» как-то тут не подходит.

Мы с Ноной заняли угловую башенку, где едва можно было прилечь — но зато никто лишний тут явно не помещался.

— Бесплатно, Веча! — продолжала восхищаться жена.

— А что тесновато тут?

— Ни-ся-во! — бодро ответила она.

Закидав матрасы нашей одеждой, мы сбежали к морю… Красота!

Когда вернулись — все уже было «застлано» людьми (кроме нашей, надеюсь, башенки?). Новая «смена». Лежали плотно. Пригляделся. Да-а. Изможденная публика! Одной ногой уже, как говорится… не тут! Перешагивая их, мы вежливо извинялись, и они так же вежливо отвечали: «Ничего, ничего!» Видимо, бывшая интеллигенция. Одного спящего (сплошь увешанного бубенцами) я все же задел ногой. Бубенцы сразу же зазвенели, и он резко проснулся:

— А?!

— Спи, спи.

Поспим и мы.

— На семинар! Семинар! — разбудили нас крики. Вот это — неприятный сюрприз. Ну что же, дело привычное. Будем всех дурить.

Едой, к сожалению, и не пахло. Чем больше становилось свободы — тем меньше еды. Осталась только духовность! И то как-то так, «на скорую руку».

В зале — люди, откуда-то вроде знакомые, похоже — бывшие сотрудники НИИ… Но лица их чем-то искажены! Оказалось — новыми знаниями, не доступными прежде. На сцене — взлохмаченный гуру: кого-то он мне напоминал. Все они мне кого-то напоминали… бывшие сотрудники НИИ и КБ, одичавшие «на свободе» и ринувшиеся сюда за спасением — в мистику! Доктора, кандидаты наук! Глаза все больше умные, но какие-то загнанные… загнанные сюда, где им предлагалось покинуть тело и в облегченном виде транспортироваться на Сириус, нашу малую родину, откуда мы прилетели когда-то, и вот — время возвращаться к истокам, к более духовному состоянию, и, видимо, уже навсегда. Именно это из восклицаний гуру я и понял. Но если будут записывать в этот «улет» — я последний. Все же — море, горы… молодая жена. Причины уважительные. Чем здесь плохо?

На сцену выскочили размалеванные негры, и начался уже «полный вудизм»: сотрясая сцену, плясали с воплями, забрасывая зал куриными потрохами… Да это же бывшие джазмены из «Спутника»… до чего жизнь довела! Какой-то просто «закат материализма»! Но контуры прошлого проступали еще. «Джазменов» знаю. И гуру этого где-то встречал…

— Воду дают! — вдруг послышался крик, и эзотерическое на миг отошло.

— Вон — в подвал. На водомерный узел, — подсказали мне.

И за «штурвалом» — Влад!

— Ты не узнал меня, что ли?

Тот, не разжимая губ:

— Вчрм зхд!

— Явился не запылился! — воскликнул Влад.

— Да еще с красавицей-женой! — Это Наиля, чуточку ревниво.

Вошел вдруг гуру… Он тоже «наш»? С дикими патлами, бородой… Митя? Еле его узнал. Как-то он «позарос знаниями». Чужой.

— Так. Что у нас в руках, кроме водопровода? — бодро взялся я за дело.

— Ну… за постой платят, — проговорила Наиля. — Сам видишь — копейки. Да больше с них не возьмешь!

— Этот… за курсы свои берет! — указал Влад на Митю. — Но — себе.

— Курсы в колхозе были у тебя! — огрызнулся Митя — А тут…

Чувствуется, что и они устали!

— А тут… Прозрения! — нашел я нужное слово.

Митя благодарно кивнул. Главное — не скатиться в ученики, держаться ближе к гуру — вот что я понял.

— И надо это обмыть! — Нона потерла ладони, и мы выкатили бутыль.

Вскоре воцарился веселый гам. Так свобода же!

— Как вы с этими… «неземными» ладите? — Язык мой уже заплетался слегка.

— С-сливаем! — как-то страшновато сформулировал Влад. — Бабки берем… а потом — сливаем!

— Куда? — Я слегка испугался.

— Увидишь! — проговорил Влад.

— Да мне бы лучше это… в преподавательский состав.

Митя вдруг вскочил.

— Что ты знаешь о эзотерике?! — закричал.

«А ты?» — чуть было я не сказал.

— Он тут на двухгодичных курсах был… в зоне! — вдруг проговорил Влад. — Там и набрался!

Как? Митя — сидел? То-то я его не узнал.

— Но… сейчас ведь уже… за науку… не сажают? — пробормотал я.

— Буквально успел прыгнуть в последний вагон! — Митя улыбнулся. — Оказывается, и Маркс опасен, когда он в листовках, а не в томах!

И я узнал его, прежнего.

— Сокол помог! — непонятно добавил он.

Я уже не стал уточнять: помог сесть или помог выйти. Не о том сейчас речь!

Главное — Митя! Вот!

— Дорогой мой! — воскликнул я.

И мы обнялись. И Влад размяк.

— Прости меня, — извинился он перед Митей. — Тяжелый день.

И они шлепнулись ладошками.

— Как же я рад видеть вас всех! — воскликнул я.

— Я знала, что все наладится, когда ты приедешь! — шепнула мне Наиля и улыбнулась нежно.

Но наладилось не все. Наутро как раз Наиля должна был читать курс о молекулярном питании (питании молекулами?), но народ вдруг взбунтовался, все вышли из аудитории и откуда-то взявшимися грубыми голосами требовали жратвы. Митя пытался что-то интеллигентно говорить — но его словно не видели. Обрушилось все на Наилю.

— А ты уймись! — орала она на женщину, похожую на парторга НИИ. — Я тебе говорила, что питание в проживание не входит!

— Нет, входит! Сама-то вон морду отъела!

Все в худших традициях проклятых эпох. Где духовность?

И тут всех нас спас Влад. Его час!

— Ти-ха! — проорал он, вздымая богатырскую руку. — Жрать хотите?

— А то!

— За мной! — скомандовал он.

Вот он, час его торжества! Я оглянулся. Митя остался один. А Влад снова повел нас в горы, как когда-то. Но — не туда. В смысле — не туда, куда в прошлый раз, не на тот романтический обрыв у моря, а от него. Мы поднялись в село Запрудное, под сенью горы, где он рос и крепчал, в бывший совхоз, где его знала каждая собака. Мы вышли к широкому полю. И зашли в длинный темный амбар. В полутьме, на груде мешков, в ватнике и сапогах, сидел небритый мужик и как-то не удивился, увидев всех нас… Это же Рубанцук, бывший садовник ЦК! Вона куда подался. Видимо, на свою малую родину?

— Ну шо? — произнес он наконец.

— Затовариться думаем с тебя, — проговорил Влад.

— Ты шо? — произнес Рубанцук. — Без предоплаты?

— А ты шо — с предоплатой родился?

Такой вроде бы дикий аргумент почему-то понравился Рубанцуку. Что значит — земляки.

Он слез с мешков.

— Луку дашь? — нетерпеливо произнесла женщина, которую я условно назвал «парторг».

И Рубанцук, и Влад посмотрели на нее с удивлением — ломает разговор.

— Сколько тебе? — Рубанцук вел диалог только с Владом.

— А сколько дашь?

— Да хоть все бери! Торговая ж сеть не принимает.

— Мешок.

— Луку? Запрудненский лук знаменит. Сладкий! — произнес Рубанцук.

— Это ты мне говоришь? — усмехнулся Влад.

— Им.

— Им — да. Почем?

Рубанцук, подумав, взял грязный деревянный колышек с каким-то выцветшим номером (с помощью этих колышков отмечают делянки в полях), достал из кармана ватника толстый химический карандаш, послюнил конец (заодно посинил себе губы) и, написав на колышке цифру, воткнул его в груду мешков.

Влад крякнул. Потом произнес:

— Ну чего? Нормально. По труду. Картофель отпустишь?

— Да! Да! — завопили все.

Рубанук «оцифровал» и картофель, на втором колу. Показал.

— Ну что? Это реально. Гуманно… — пошел разговор.

Видно, «Сириус» всем обрыдл, все стосковались по жизни.

— Тогда собирать идите! В полях гниет! — произнес Рубанцук.

Неожиданно все оживились.

— А чего? Можно! — заговорил народ.

Прелестная оказалась публика! Все вспомнили вдруг, как студентами ездили «на картошку».Чудесное время.

— Так вон лопаты. Ведра. Вилы, кому надо.

Радостно разбирали инвентарь. Картофельное поле начиналось сразу у амбара. Длинные пирамидальные гряды земли до горизонта — окучивали, видно, давно. Сверху все пересохло, и кустики тоже. Но сочное все — в земле. Поддеваешь кустик, лучше всего вилами, вместе с корнями, — и вздымаешь целое созвездие тяжелых картошин на одном бледном поднятом корне. Снимаешь их руками, бросаешь гулко в ведро. И с вилами наперевес — к следующему кустику. Пахнет сырой землей. Ломит суставы. Забытая сладость физического труда. Наполнив ведро, рассыпаешь его, сушишь, потом грузишь в мешок. Уже их — ряд. Смотрели на них гордо.

И снова — вперед, звеня ведром, как в молодые годы. Сразу за полем — горы до неба, сбоку — слепит море. Красота. По зеленому склону гор — красные крыши Запрудного. Лучший день! Когда солнце совсем нас спекло, появился вдруг Рубанцук с котлом. Сбегали за водой и сварили душистой картошки с луком, Рубанцук кинул туда еще два шмата сала:

— Угощайтеся!

Чудный старик! А я почему-то недолюбливал его.

К вечеру натаскали мешков целый амбар.

— Вот ваш мешок! — указал хозяин.

— Ну что? Берем? — продолжая еще красоваться, спросил Влад.

— Берем, берем! — Все с обожанием смотрели на него, красавца, похожего на артиста советского кино.

— Сколько тебе? — Влад небрежно вытащил кошелек.

— Да ладно! Спрячь кошель свой! — произнес он — И лук берите!

Все растроганно зааплодировали. Коммунизм!

— После отдадите… А то вдруг не понравится? — куражился Рубанцук.

— Понравится, понравится!

— Тогда — когда сможете… Вот!

Рубанцук показал кол и даже подсветил его фонариком.

— Не по-нял! — произнес Влад. — Ты что? Оборзел?

На колышке к прежней цифирке был подмалеван ноль.

— Так подумал я: спрос диктует цену! — произнес Рубанцук. — А вот — лук! — показал второй кол, тоже «подмалеванный».

— Ну ты… марксист-капиталист! — осерчал Влад.

— А ты хвост поросячий! — спокойно ответил тот.

Повисла пауза. Влад смотрел в свой кошель весьма грустно. «Вот это номер!» — расстроился и я. Зато если спросить меня: «Стоял ли я у истоков капитализма»? — отвечу смело: «Стоял!»

— Ну шо, уходим? — произнес Влад.

— Да чего там? Берем! — загомонили все.

— Социализм схавали, схаваем и капитализм! — Это изрек тот, кого я ошибочно (или не ошибочно?) принимал за профессора.

— А чего нам — повеситься, что ли? — произнесла «парторг».

— Так веревки вздорожали! — выкрикнул кто-то.

Поднялся уже и хохот.

— Да ладно! Потом отдадите, — добродушно сказал Рубанцук.

Весело дошли. Митя, скрестив руки, стоял у ворот. Общее веселье, чувствуется, добило его А также — мешки!

— Мешочники! — пробормотал он.

— Посторонись-ка! — сказал Влад и на доске объявлений на воротах, в строке «Сутки» к прежней цифре грубо пририсовал ноль.

— Животное! — проговорил Митя, побледнев. Чувствуется — лишения этих лет измотали его больше других…

Наутро можно было видеть трагическую картину победы материального над духовным.

Все обходили Митю — и несли деньги Владу. У наших людей всегда найдется заначка на крайний случай. Влад, пересчитывая, укладывал ассигнации в пузатое портмоне.

А Митю все сторонились, как зачумленного. И вот он остался один возле увядающей клумбы. Я подошел к нему.

— Ну что? Уезжаешь? — грустно произнес он.

— Почему? Остаюсь.

Митя молчал.

— Депортироваться когда можно? — спросил я.

— Куда?

— Как куда? На Сириус! Не гожусь?

— Похоже, только ты и годишься! — улыбнулся Митя.

— Сколько с меня?

— Нисколько!

— Пошли?

Неожиданно увязалась и Нона.

— Я с тобой, Веча!

— Ладно.

Пропадет без меня.

У края леса Митя резко остановился и посмотрел мне в глаза.

— Ты ведь не веришь в дематериализацию? — проговорил он. И слезы блеснули.

— Но я ж иду.

Мы быстро шли через лес. Нона постанывала. Суровый край… причем — с почти вертикальным уклоном к морю: обувь вся стопчется вбок! Впрочем, перед «катапультированием» это не важно…

— Меня знаешь, кто поддерживает? Сокол! — вдруг проговорил он.

— Так чего ж он тогда не улетучивается на Сириус?! — вырвалось у меня.

— Хочет открыть банк в нашу поддержку и назвать его «Сириус»! — поделился Митя.

— Ну… тогда идем.

— Ты настоящий друг! Остальные все в последний момент сбегали! — говорил Митя.

— А ничего, что я не в саване? — застеснялся я.

— Да они так! — сказал растроганный Митя. — Для рекламы висят.

— Понятно. Но должен кто-то и… — пробормотал я.

Нельзя же все на свете превращать в рекламу.

— Вот, — повел рукой Митя.

Дольмены, вертикальные саркофаги грозно глядели на нас. Позаросли, конечно, но, значит, еще в строю… раз мы пришли к ним. Среди сырых джунглей, на скользком от гнилых листьев склоне — древнейшая каменная «аппаратура», современница египетских пирамид. Каменные «дольмены» — гигантские «грибы», с костями (иногда — сразу двоих) улетевших… Археологи, правда, кости повынимали. «Загружали», причем живых! Бр-р-р! Долетели ли их «сущности» до Сириуса? Сведений нет! Ну почему здесь так сыро? Трясет. Наверное, в древности этот «аэродром» был «открытым небу»… а деревья выросли и сомкнулись позже?

— Ну все, ладно! — глухо среди душной сырости проговорил Митя, вынимая фляжку. — Бухнем — и обратно! Кончаем комедию.

— Да нет. Почему?.. Сюда загружаться?

— Да! — выкрикнул Митя.

Стекал едкий пот, разъедая кожу. Из леса то удалялся, то приближался звон бубенцов. Накануне их обладатель провел ночь напролет в нашей башенке и, рыдая, рассказывал, как он продал свой «москвич» улучшенной модели, чтобы приехать сюда и — воспарить. И теперь маялся в зарослях, то приближаясь, то удаляясь… и вот бубенцы окончательно стихли. Все! Почему-то «стрелка» всегда безошибочно показывает на меня.

— Веча! — взмолилась Нона. — Мы ж прогуляли все лекции… Не знаем ничего!

— Знания придут «там»! — пробормотал Митя.

— Ведь все будет хорошо, правда? — Я глянул на Митю.

Тот, помедлив, кивнул.

— Ну все! Я нырнул. — Я воткнул ногу в жерло на боку «башни». — До встречи на Сириусе!

— Чувствую — наломаешь ты там дров! — тепло улыбнулся Митя.

— Я с тобой, Веча! — воскликнула Нона. — Что мне делать тут без тебя?

— Все. Пока!

И я оказался во тьме… Потом влезла Нона, теплая. Обнялись.

Я уже понял, в чем тут фишка. Правда, с небольшим опозданием. Влезть сюда можно, в нижнюю дыру. И даже встать. Но потом присесть, чтобы через нее вылезти, — невозможно, ты как в пенале. Что же это за эпоха была?.. Запоздалая любознательность.

— Ты попить чего-нибудь захватил, Венчик?

— Нет. Не успел!

Захватил, как всегда, только блокнотик… для записи впечатлений.

— Мне холодно, Венчик!

— Ну давай обниму. Согрелась маленько? А теперь прокрутись, Ноночка, спиной ко мне.

— Зачем, Венчик?

— Я ж на жестком должен писать, чтобы — четко.

— А! — хихикнула. И развернулась.

Стемнело у нас. Потом — посветлело. Сириус, видимо, не принимает наши души. Или наши души не принимают его? Хорошо, что мы в башенке нашей натренировались — теперь и здесь можно жить… но недолго. Сердце тут гулко стучит. Нона, счастливая, стоя спит. И кому-то там улыбается. А мой единственный способ «взлететь» — это писать в блокнотик. Разберут письмена?

Дикий удар, жуткая встряска! «Поехали»? Уже прилетели? Удар! Неласково нас встречают! Купол сперва дал трещину, потом раскололся! И хлынул свет! И родной запах гнили, опавших листьев… Вдохнули!

— Это Веча, наверное, молния ударила!

Потом наш «вертикальный гробик» упал — и раскололся! Я разбил себе нос… Как всегда при смене эпох.

— Вылезаем, Нона!

И пред нами — Громовержец стоял! В руках сияла не молния — лом! Монтировка! Расхреначил Влад наш «космический корабль»! И правильно сделал… Я ногу ему пожал. Встать, пожать руку пока что не было сил.

— Полет на Сириус отменяется! Остановка Похмеловка! — сунул мне бутыль.

Я хлебнул и на спину упал. Самая лучшая поза!

— Это твой ежик? — обрадовался я.

— Да вот, увязался! — улыбнулся Влад.

Ежик тоже улыбался.

— Нона! — проговорил я. — Вставай… Обнимем нашего друга.

Втроем запрыгали. Как говорится, «башню снесло»! Хорошо на воле.

Подошли к воротам — навстречу нам неслись радостные женские и мужские крики. Гуляет народ!

— Ну идите, отдыхайте! — сурово сказал Влад. — А мне в офис!

Так впервые я услышал от него это слово.

И мы пошли к отдыхающим. Отдохнули неплохо.

СМЕРТЬ ВРАГАМ КАПИТАЛА!

Помню, как развлекались мы с друзьями: на демонстрации в день Великой Октябрьской социалистической революциии, когда с трибун летели лозунги, кричали свой: «Смерть врагам капитала!» — и все вокруг, не вникая, кричали «Ура-а!» И вот он — капитализм. Но, наверно, есть и враги?

За Влада я был относительно спокоен: крепко взял капитализм за уздцы! Или нет? Больше волновался, конечно, я за себя. Но и за него тоже! И однажды, когда с летним отдыхом появились проблемы материального характера, я решил: навещу-ка я миллионера в его поместье. Если станет дорого — у него же и займу: пусть поймет наконец, что такое настоящая дружба!

И вот мы с Ноной стояли у ворот. Красивая вывеска — «Бизнес-центр „Горный воздух”. Сдаются виллы». Вот это да! На вид, правда, те же самые домики, но уже — виллы. Вот где оно, гнездо капитала! Хибарка Влада. Выглядит чуть получше — видимо, подновил. Стал стучаться. И сердце стучало. Как-то теперь капиталисты встречают? Похоже, никак.

— Эй, хозяин! Виллу сдаешь?

Тишина. Чуть нажал — и дверь отъехала. Не запирает, что ли? Капитализм, говорят, эпоха честности — из своего же кармана нет смысла воровать.

— Эй!

Капиталист, говорят, работает от зари до зари. Неужели и Влад? Жаль.

Хотел войти — и вдруг раздалось дикое шипение! Клубок змей? Да это же Ежи, наш друг, стоит на страже. Целый дикобраз! Открыл пасть — и от злобы весь трясется. Так вот он — звериный оскал капитализма! На бывших друзей! Что капитализм делает… чуть не сказал — с людьми. Но неужели и с Владом — то же? Сделал шаг — и Ежи чуть не набросился на меня! Вошла Нона — и он счастливо захрюкал. Что еще за сексизм? Кому-то «пожалуйста», а другим — вон!

— Ложись, Нона, на диван, отдыхай. А я поищу хозяина.

При слове «хозяин» ежик опять зашипел. Себя, что ли, хозяином считает? Что творится здесь — не пойму!

Нону пропустил, и она сразу сладко захрапела. Проблемы — не для нее.

А я вышел пятясь — вдруг этот дикобраз сзади набросится?

Где же тут офис? Да чего голову ломать: в бывшей администрации, где же еще! Бодро поднялся.

Да. Одряхлела администрация. Но порядок — ого! У кабинета строгая секретарша — блондинка.

— Вы записывались к Владлену Ивановичу? Он занят.

Пригляделся. Да это же Наиля! Перекрасилась в блондинку — так, видимо, надо.

— Наиля!

— Ты?

Радостно обнялись.

— Погоди немножечко, хорошо? Вон, газетку посмотри!

— Что за дикое оформление?

— Рекламный листок. Бывший советский «Курортный вестник». Теперь наш Митя возглавил его.

— И с ним — «Сириус-банк»?

— Как ты догадался?

— Да вот же реклама!

— Все-то ты знаешь! — ласково проговорила она. — Словно не уезжал.

— И у меня такое же ощущение! Ну, что тут у вас?... — стал газету смотреть. — «Горный воздух». «Салон „Гименей”… Проведение свадеб любой степени сложности!» Смело.

— Влад предложил. Он тут бизнес-школу закончил. Май хазбенд из бизнесмен! — насмешливо проговорила она. — Сначала тапочки шили. Даже мыло варили. Потом вот — проекты пошли.

— «…любой степени сложности»?

— Да. И уже несколько таких свадеб провели. На одной, правда, жених чуть не убил невесту. После другой — невеста сама скончалась, по возрасту. Но со счастливой улыбкой на устах. Только сложные заказы берем. Они дороже. Бывает, что и жених, и невеста против. Только заказчик — за. Ну и мы, естественно. «Реанимация» дежурит всегда… Повезло тебе, что ты женат, — а то бы и тебя оженили! — улыбнулась она.

— Салон «Аполлон», — дальше читал я. — Тату, пирсинг… «Прокол тела любой степени сложности»… Вы, я вижу, сложностей не боитесь.

— Отбоялись уже, когда в нас стреляли. Вот — облик пришлось поменять. Тебе, кстати, не надо? Друзьям со скидкой!

— Меня вроде никто пока не преследует.

— Ну, просто так. Чудаки сейчас разные есть. Вырвались на свободу. Недавно один пришел с куском проволоки, метров пять, и требовал всю ее разместить в его организме.

— Разместили?

— Тайна фирмы.

— И это в бывшем санатории ЦК!

— А как быть? Только эксклюзив и спасает. Если просто кольцо в нос — это копейки.

— Надеюсь быть полезен. Но, надеюсь, не как клиент!

— Влад придумает что-нибудь.

— Во! — ткнул я в газетку. — Сад наслаждений «Эдем». Мне бы сюда. Чувствую порыв.

— Да? —произнесла почему-то с сомнением. — Влад сейчас как раз этим и занимается. Сложный объект. Холерный барак знаешь?

— Сарай, который на холме за оградой стоит?.. Там это размещается?

— А где же еще? Построено в девятнадцатом веке. Холерных больных сносили туда.

Порыв мой как-то увял.

— Потом там сезонницы жили, собирали виноград. Крепко с морпехами дружили, чья база внизу. Иной раз даже на виноград выходить отказывались, если морпехи накануне не посетили их. Виноградники сожгли. А девчонки остались. Ну и Влад, как он любит говорить, их «подмял».

И тут они вышли. «Из бизнесмен» — в строгом костюме, прилизанный. Мне сухо кивнул. Продолжал разговор с вышедшими вместе с ним. Коренастая женщина со следами порока и какой-то помятый гражданин со следами побоев. Наиля показала глазами — оно!.. Сад наслаждений «Эдем»!

— Смотри, Верка! — Влад коренастой сказал. — Повторится — полетишь у меня! Примите мои извинения, — это гражданину с фингалом, — за предоставленные нами вам неудобства.

Да. Предоставили явно не то, чего он желал!

— Верка! Проводи товарища до ворот!

— Не надо! — воскликнул тот.

Вышли порознь, но там снова сцепились. Да — «Сад наслаждений» мне явно не по зубам. Влад тут явно что-то «недоподмял»…

— Влад! — окликнул я.

Никакой реакции! Повернулся к «секретарше»:

— Наиля Саидовна! Подготовьте, пожалуйста, договора!

Та глянула на него изумленно: какие такие договора? Потом, как бы сообразив, кивнула.

— А я пока покажу товарищу территорию.

Мы чопорно вышли.

—Не люблю панибратства на работе! — Влад злобно проговорил… Злоба его, надеюсь, была направлена не на меня, а на сбои в производстве.

— Согласен! Панибратству — бой! — горячо поддержал его я.

— Стой. Вот еще заморочка.

У разрисованного в гавайском стиле домика сидели в привольных позах два негра в сандалиях и соломенных шляпах. Над ними вывеска: «Салон „Аполлон”». Пока вижу Аполлонов только двух. Бездействующих.

— Чего расселись? — рявкнул «хозяин».

— Нета клиентов, нета! — радостно сообщили.

— Так ищите.

И тут они накинулись на меня, потащили. Видимо, метры проволоки для введения в тело еще остались у них. Влад, что интересно, стоял безучастно, разглядывая дальние вершины гор. Я еле отбился и, слегка запыхавшись, подошел к нему.

— Да, новое с трудом приживается. Порой. — Я как можно сдержанней прокомментировал инцидент.

— А ты шо, тоже аналитик, как твой друг? — неожиданно окрысился он.

— Не… Я просто — твой друг.

— Тогда помолчи.

Молча шли.

— Ты один? — понтересовался он.

— Нет.

— Жаль! — не скрывая досады, произнес он. — А то бы оженили тебя!

— Нет. Но могу шафером.

— Это еще что? Таких у нас в штатном расписании нет.

Ясно… Есть только реаниматоры, для реанимации «молодых».

Вошли в его хату — и еж опять зашипел.

— Что это с ним? — спросил я Влада. — Своих не узнает?

— Да он и на меня, видишь, кидается! Звериный оскал капитала в полный рост!

Влад взял кочергу, стоявшую у цилиндрической печки, и с трудом загнал разъяренного зверя под диван, на котором продолжала безмятежно спать Нона.

— Территорию делите?

— Да не только… — устало сказал.

Из-под дивана послышался громкий шорох бумаги, из которой еж, видимо, свил себе вражеское гнездо. Влад, прислушавшись, резко вскочил.

— Они! — дико закричал. Ухватил кочергу и начал шуровать под диваном.

К моему удивлению, выгреблось несколько свитых в кольца газет и — пачка зеленых бумажек с портретами джентльменов в париках… сотенные баксы! Вот это да.

— Он охраняет, что ли, их? — предположил я.

— Если бы! Тырит! Все заначки мои вынюхивает — и тащит к себе в гнездо.

Влад, собрав с пола сотенные, сунул в карман, обиженно сопя.

— Может, просто ты ему мало внимания уделяешь?

Влад нервно пожал плечом.

— Но хорошо, что ты хоть дом сохранил! — утешал его я.

Влад вздохнул еще более тяжко.

— Не мой уже! Тут банк «Сириус» за все аренду проплачивает. Мы как подопытные тут. Под «Сириусом» ходим…

— Ну а как образуются… сверхдоходы? — Я ведь тоже не лыком шит. Какой же это капитализм — без сверхдоходов? Смысл?

— Интересуешься? — произнес Влад с какой-то угрозой. — Ну, смотри.

Мы вышли на террасу, нависшую над простором.

— Да-а! — Я был потрясен.

Высокую бетонную эстакаду, ведущую от нас к морю, было не узнать. Вся она обросла, как ласточкиными гнездами, бетонными площадками по бокам, там пестрели шатры и стояли столики. Вот он, капитализм! Я залюбовался.

— Твое? — восхищенно воскликнул я.

— Наше! — твердо сказал он. — Но есть проблемы.

— Мало посетителей? — смекнул я.

— Нет. Посетители как раз есть. Но это — не наши посетители.

— А кого?

— Тех, кто построил эти… вигвамчики!

— Аборигены? — догадался я.

— Можно сказать так… Хотя русские пришли сюда раньше, на несколько веков! А их поселок там, — он махнул рукой, — за Второй Балкой.

— А они — здесь?

— Ты чертовски догадлив.

— Игнорируют?

— Кого? Нас?! Да, — признался вдруг. — Нет! — перебил сам себя. — Сперва они понимали: наша земля! Всю выручку — нам, себе на хлеб оставляли. Мы с друзьями-физкультурниками их жестко держали! И вдруг появился у них... народный герой. И — пошли в отказ! Раньше мандаринами на базаре торговали, а теперь такое место у них! А эту эстакаду мы строили, ударными темпами!

Влад даже задохнулся! Перевел дыхание… И стал смотреть на меня.

— И где ж… физкультурники? — вскользь спросил я. Уже чувствовал, куда клонится разговор.

— Ну — кто в могиле. А кто — сторчал. Про это тебе еще рано знать, — мрачно усмехнулся он

Рано — про тех, кто «сторчал». А кто в могиле и как там оказался — этот вопрос хотелось бы прояснить. Хотя, наверно, бестактно.

— А кстати, — вспомнил вдруг я. — Почему наш Сокол туда не летит? Он же вроде государственной безопасностью занимался.

— А где — государство? — с горечью произнес Влад.

— А где Сокол? — поинтересовался я и тут же испугался: вдруг появится? Я же костюмчик попортил ему! И на свадьбу не пригласил.

— Сокол наш высоко взлетел. Академию закончил. Банком командует теперь. Появляется порой, весь в белом.

— В белом — это хорошо, — пробормотал я. — Отстирался, значит, костюмчик…

— Так ты пойдешь — нет?! — вдруг заорал Влад.

Несколько неожиданно. Хотя я не мог не догадываться, к чему шло.

— Куда, простите?

— Туда! — указал он в бездну.

— А ты уверен?

— В чем я — уверен?! — снова сорвался он. — Трое уже ходили, не вернулся ни один.

Я похолодел.

— Ну назови третьего хотя бы! — проговорил я. Весь список — наверно, долго.

— Третьего? — Влад, чего-то вдруг застеснявшись, почесал ухо.

— Митя?! — воскликнул я.

— Да нет!.. Вася. Мильтон. Ну, ты знаешь его, — проговорил он, отводя глаза.

— А-а-а!

«Ну, Васю не жалко!» — чуть было не воскликнул я. И вскоре мне за злые мысли воздалось.

— А ты — гибкий! Ты — сможешь! — Влад произнес.

— Это — комплимент? За «гибкого», мне кажется, можно и схлопотать!

Разговор, чувствовал я, затягивался. Но куда спешить?

— Ну хочешь — я пойду с тобой? — предложил Влад. — Но меня они сразу порвут!

— А так — потянем время. Понятно! — Я встал. Раз приехал к другу — надо соответствовать. — Так чего говорить… если успею?

— Наш базар — половина хабара!

— Запиши.

— Запомнишь. Ну…

Обнялись. Да-а. Недолго я тут погостил.

— И право свободного посещения их! —добавил вдруг Влад, сглотнув слюну.

— В смысле — бесплатного?

— Да!

Соблазнительные запахи доходили и сюда.

— Если махалово начнется — подскочу! — подбодрил Влад.

— Будь на всякий случай на старте. Ну… я нырнул.

Тут и Нона проснулась.

— Я жрать хочу, Веча! Ты куда? Я с тобой.

— Н-ну! Давай. Заодно и поужинаем.

— Тоже — гибкая! — утешил нас Влад.

МАХАЛОВО

Мы спускались по эстакаде. Прелестный ветерок, приносящий божественные запахи. После долгой голодухи кружилась голова. Кофе! Мясо! Почти забытые ароматы. На ближней площадке, простершейся над бездной, стояли столики, стулья — белые, пластмассовые… раньше, кажется, таких не производили — жизнь более тяжелая была. Проходя, я задел один стул, и он с тихим стуком упал. Подошел пожилой горец в фартуке и рукавицах, покрытый цементом — видимо, наращивал площадку над пропастью. Смотрел настороженно.

— Извините! — проговорил я. — Случайно вышло.

На запыленном его лице появилась улыбка.

— Стулья такие делают! — Он развел рукавицами. — От ветра падают! Стоят, только когда на них сидят! Садитесь, буду вас угощать!

«Бесплатно?» — мелькнула мысль.

— Один момент! — Он скрылся в шатре и появился без фартука и рукавиц. — Я — Аслан. Что хотите? Делаем кофе, на горячем песке.

— Два! — Я поднял пальцы. Ноздри уже трепетали.

— Коньяк хочешь? Настоящий!

Помню, я тогда удивился: не знал еще, что бывает и ненастоящий коньяк… хотя именно он и стал одним из символов наступившей эпохи.

— Нннет! — поколебавшись, сказал я.

— Да! — радостно воскликнула Нона.

— Надо слушаться мужа, — сурово сказал Аслан.

Нона поникла.

— Ладно, по 50 граммов! — разрешил я конфликт.

— Хычины будете?

— Да! — это сказали мы двое, а рассмеялись все трое.

И тут, как бы на наш смех, подошли два небритых красавца, оба с ног до головы в черном, словно с похорон.

— Извините! — Аслан отошел к ним.

Говорили на своем гортанном наречии, при этом они почему-то показывали вверх, на наш «бизнес-центр». Может, просто, язык у них такой — хрипящий, шипящий, клокочущий… Поэтому простой, может быть, разговор, кажется слегка угрожающим? Аслан пришел помрачневший.

— Хычинов нет.

— Ой, как жалко! — воскликнула Нона.

Аслан хмуро ей улыбнулся.

— Ну дайте хотя бы что есть. — Это произнес я. — Что они говорили?

— Спрашивали, вы оттуда пришли? — Он показал вверх.

— Наверное, комнату хотят снять? — Нона просияла. — Там сдают! Хотите, я их догоню, скажу?

— Нэ надо! Пейте кофе, — проговорил Аслан.

«Пейте кофе — и уходите!» — прозвучало это примерно так.

— Посчитайте, пожалуйста! — произнес я. Но я ж пришел не платить. Наоборот! Мысли метались.

— Ой, Веча! Не спеши! Здесь так здорово! — воскликнула Нона.

Действительно, прекрасный простор, до самого моря! Может, и надо глядеть на мир как она? Прекрасная долина перед нами. Но над нею уже летела туча, а по листьям, чуть отставая, ее тень.

— Что-то хотите еще? — нетерпеливо проговорил Аслан.

— Половина всего, чего вы заработали! И харч! — смело добавил я.

— Тогда минуту! — сказал Аслан, подняв мозолистый палец. — Сейчас.

И, как фокусник, скрылся в шатре. А из шатра появился не он, а — мой старый друг Вася. Живой! Я обрадовался. Но — напрасно. Вася, дожевывая, пристегнул что-то к руке… и — слепящий удар!

«Видимо, не хватило мне гибкости!» — последняя мысль.

Бриллиантовый зуб выбил мне, сволочь! Как бриллиантовый он мне обошелся год назад. Пропажу языком обнаружил, когда очнулся. За стеклом террасы горел закат. Нона, к моему возмущению, выпивала с Владом.

— О! Веча! — обрадовалась, но без тени раскаяния.

— Ты бы меня хоть подождала!

— Так садись, Веча!

— Ты лучше спасибо ей скажи — накрыла тебя, как курица крыльями! — похвалил ее Влад.

— А ты где был?

— А я уже махался с тремя. Отбил таки… твое тело у них. Хотели тебя на хычины пустить! — Он вдруг дико захохотал.

Ну просто бешеное веселье! В голове и без того звон.

— А после — волок тебя! — проговорил Влад. — Как тогда — помнишь?!

Мне показалось, у него блеснула слеза. Бизнесмены, оказывается, склонны к сентиментальности.

— Но тогда я еще… со всеми зубами был! — И я вспомнил то событие, в начале нашей дружбы. Тогда сражен был алкоголем, а теперь — врагом.

Выпили.

— Считаю, все удачно прошло! — бодро произнес Влад. «Махалово», чувствую, как-то освежило его. Он даже помолодел.

— Нормально! Разведка боем! — подстроился я.

Разведка боем меня. Но озвучить это я не успел. Распахнулась дверь, и вошла Наиля. Но не одна. С ней вошел Митя. И Сокол в белом костюме!

— Отстирался! — воскликнул я.

— Это другой, — скривив рот в мою сторону, прохрипел он. А продолжил уже дружески. — Ну что? Как всегда — зовете только в критический момент? — Он весело огляделся.

— Ну почему — критический? — пробормотал я. Опять все, что ли, из-за меня? — Нормально сходили, потолковали…

— Выбили зуб! — в той же тональности продолжил он.

Откуда они все знают?

— Ну, этим и ограничилось, — миролюбиво сказал я. Не хотелось бы, развития тех событий.

Сокол резко расстегнул молнию черной кожаной сумки и вынул из нее длинный бинокль. Поднес к лицу.

— Да нет! — хлестко произнес. — Вы, кажется, запустили маховик истории!

— На фиг мне запускать эти маховики! — испугался я.

Сокол молча передал мне бинокль.

Снизу эстакады надвигалась толпа. Все в черном, как те двое, которые подходили к Аслану и отвергли нашу дружбу.

— Встряхнули вы местное население!

— Я? Скорее — они меня встряхнули! Точнее, ваш Вася, который работает на них!

— С Васей я еще поговорю! — произнес он строго.

А толпа между тем надвигалась.

— Но это же надо запечатлеть! — обратился вдруг Митя к Соколу, как бы с мольбой.

Сокол, помедлив, опять элегантно раздвинул молнию, достал из сумки портативную кинокамеру и вложил ее Мите в руки.

— Банк «Сириус» поддерживает все достойные начинания! — веско произнес он.

Но Митя, балда, это не снял.

— Так снимайте же! — Сокол движением кисти словно сдвинул завесу с происходящего там, за окном.

Митя радостно стал снимать — хотя картина, в целом, открывалась неприглядная. В руках приближающихся людей уже можно было разглядеть зазубренные прутья арматуры, а в глазах — решимость.

— Поспешили вы! — свысока бросил Сокол Владу. — Дождались бы меня. Я бы проконсультировал.

— Ты понты тут не разводи! — Наиля вдруг накинулась на Сокола. — Делай что-нибудь! Ты же ведь политтехнолог теперь! Я посудомойкой у них работать не хочу!

— «Что-нибудь» я сделать могу, — поговорил Сокол, отводя бинокль и насмешливо склоняя голову вбок. — Но как это будет оценено с точки зрения передовой интеллигенции? — Он насмешливо посмотрел на меня.

Вот она, месть за костюмчик.

— Интеллигенция среагирует адекватно! — так ответил я, по-моему, неплохо.

Сокол склонил голову с пробором, что, видимо, означало: «Ваш слуга!», прошуршал молнией и все из той же сумочки вытащил… револьвер несколько необычной формы!

— Ну уж… не надо… так уж! — забормотал я.

Сокол, холодно улыбнувшись, вышел на крыльцо. Вот он — герой множества нынешних популярных книг в мягкой обложке. Мужественный, но одинокий представитель наших спецслужб в критической обстановке! Один против всех! Сначала он как бы шутливо повел дулом на толпу (передние остановились), потом задрал дуло вверх и нажал курок… И красивая красная ракета дугой пролетела над долиной. Толпа забеспокоилась. Впереди явно шли люди бывалые и знали, что ракеты просто так не летают. Обычно они означают начало военной операции.

Томительное ожидание… И внизу эстакады появились ребята в хаки. Ну, просто они рвались в гости к нам, своим соплеменникам, и просили посторониться. И никого и не трогали — разве что если слышали угрозы. Толпа постепенно рассеялась (ну, с некоторой «помощью»), и их бегу трусцой уже никто не мешал. Топот приближался. И вот они ворвались к нам. Тельняшки, родные потные лица. Морпехи! Свои! Мы обнимали их, благодарили. Они стеснялись, смотрели в сторону и, даже не захотев сделать общее фото, потопали дальше. Влад патриотично слился с потоком — Наиля только заскрипела зубами. Видимо, знала их маршрут.

Точно! В холерный барак! Митя повел кинокамеру за ними, но Сокол с мягкой улыбкой прикрыл ладошкою объектив.

В ОСАДЕ

Влад, хозяин Эдема, утратив классовое чутье начинающего капиталиста, угощал корешей — пока что самогоном. Я, посланный Наилей, не мог отказать себе в минутных наслаждениях, хотя считалось, что приглядывал за Владом. Сезонницы тоже присутствовали за столом — но для близкого общения с ними надо было иметь мужество, а я тогда его еще не имел. Моя задача была — вытащить Влада. Но, ясное дело, не сразу. Вернулись где-то под утро. Влад заработал от Наили оплеуху, а я — ничего. На следующий день сезонницы занимались в основном стиркой и штопкой боевого обмундирования. Матросики загорали, некоторые в тельняшках. Форс важнее загара! Эта высокогорная командировка явно пришлась им по душе. Разглядывая их сморщенное обмундирование, сохнущее на кустах самшита, Влад мрачно пошутил: «Бордель закрыт на просушку». А Наиля, озирая окружающее, сформулировала так: «Наш миллиардер, устав от гонки за миллиардами, решил заняться благотворительностью».

Да. Казна не пополнялась. Несколько робких буржуазных семей, занимающих виллы, увидев веселых матросиков в свободном полете, решили слинять… видимо, память о семнадцатом годе крепко засела в костях. Странно… к чему это мы пришли? Строили капитализм, не щадя головы — я потрогал голову, — а построили что?

Живем как на заставе, окруженные басурманами. Капиталистические предприятия национализированы. И держим рубеж. Пребывание воинской части наложило-таки неповторимый отпечаток на нашу жизнь: теперь тут у нас была передовая и переходить на ту сторону было нельзя. Головокружительный парадокс ситуации был в том, что по ту сторону «демаркационной линии», совпадающей с воротами, гуляли исключительно наши соотечественники, ели-пили в тех самых шатрах и даже пели до боли знакомые песни, и хотелось их подхватить… но между нами рубеж. Морпех всегда стоял у калитки.

— У нас миссия — особая! — не без гордости говорил Влад, кажется, слабо понимая, что он имеет в виду. Не вижу наживы! Влад привез из Запрудного кроликов и душой привязался к ним, а потом сам же бегал с окровавленными руками и слезами на глазах. Тушки их трогательно смотрелись как бы в перчаточках и носочках — есть такой обычай оставлять там кусочки меха. Гости слаженно ели крольчатину. Ежик подружился с кроликами и — страдал. А нас — презирал. И капитализм не построили, и съели его друзей. Тупик исторического развития? Цугцванг! Есть такая ситуация в шахматах, когда любой ход губителен!

За время пребывания у нас воинской части открылась удивительная военная тайна. Гости наши… не пили. И не дрались… и даже не ходили в холерный барак. Они… читали. Причем про себя. Книжки те — встрепанные, пузатые, мягкие, впервые так их много увидел — валялись повсюду. И любой читал их с любого места. Какая разница? Суть ясна! Мы так мечтали о новой литературе!.. И вот она. «Похождения седого». «Возвращение слепого». «Битва парализованного» (который, ясное дело, парализованным не был, а лишь притворялся для конспирации, а сам владел самыми современными способами убийств…). Но убийств благородных! Ради высоких целей! Или для завершения запутаннейшей операции, которую не перематывать же обратно: надо как-то кончать, раз мужик! Крепкая мужская дружба сметала все!

Было вполне нормально замочить сотню человек, если друг в опасности… Как вы почувствовали — я тоже начал это читать. И даже стал чувствовать потребность что-то такое написать. Надо срочно отсюда валить! Но… Куда? Модная литература засохла в модных формах, как асфальт. А тут — жизнь! Мерзкие коррупционеры из верхов посадили честнейшего «парализованного», бывшего, конечно, спецназовца из элитного подразделения, в тюрьму, там он завоевал уважение уголовников и ушел через канализационную трубу — и поочередно всем отомстил! Душа поет. Нона вдруг спросила меня: «А чего ты, Веча, не пишешь?» — «Так другие же пишут. Они и жизнью управляют теперь!»

Казалось, кроме книжек они и не видят ничего. Но когда я, не торопясь, подошел к калитке, возле которой стоял читающий часовой, и непринужденно хотел пройти, он, не открывая от книги глаз, вдруг выставил вперед руку и перекрыл проход. Возможно, именно так в этот миг и поступил бы герой книги, которую он читал.

Спасла нас, как часто бывает, женщина.

— У нас что тут? Изба-читальня? — набросилась Наиля на Сокола.

— Но вы же сами просили вас защитить? — усмехнулся Сокол.

— Хватит, уже защитил, — проговорила Наиля.

ПРОРЫВ

Есть такая пьеса — «Троянской войны не будет». Так и тут. Все самое правильное и смелое делают женщины… Исчезла вдруг Нона. Обыскался ее. Тут подвернулся Сокол.

— Нону не видели?

Он подошел к читающему часовому:

— Смир-на!.. Тут не проходила женщина средних лет?

Почему — средних?

— А! — Тот оторвался от книги. — Возраста не заметил. Но сказала: «за сигаретами»!

— За сигаретами! Вы что, не понимаете, что здесь — рубеж?

— А… Да! Извините.

— «Извините»? — взвился Сокол. — Вас что, из университета выгнали?

— Так точно!

Оставив Сокола разбираться с часовым, мы с Владом «пошли в разведку». Нону мы нашли без труда — возле того самого шатра. Где когда-то происходило махалово… А теперь — уютнейшая беседа! Она сидела с Асланом и еще с двумя, словно высеченными из гранита.

— О! — обрадовалась она. — А мы тут подружились с ребятами!

И они улыбнулись, как улыбались бы, наверно, каменные скалы. И — пошел разговор! Сошлись на четырех с половиной процентах от их дохода, но при условии, что эти проценты мы будем тратить у них же… так что денег можно даже не забирать, очень удобно! Надо еще эти четыре процента проесть! Но думаю, справимся.

Вернулись довольные.

— Ну вот, хоть что-то! — подытожил Влад.

Часового, что удивительно, не было. На его месте стоял Сокол.

— Кто идет? — спросил он шутливо.

— Это ммы… Ммилионеры! — промычал Влад.

— Увы! Для миллионера вы слишком мягкосерды! — впечатал он.

Влад растерялся:

— А где мореманы?

— Ваши друзья, — язвительно проговорил Сокол, — уже далеко. И отправятся еще дальше… где им будет не до чтения. Сняты, как не справившиеся с заданием.

— Как — не справившиеся? — Влад не понял. — Они ж нас спасли!

— Больше они вас не спасут! — отчеканил Сокол.

— От чего это? — продолжал куражиться Влад.

— От хода истории! — произнес Сокол.

Да — это мрачно! Мы с Владом стали испуганно озираться: какая еще напасть?

— У тебя есть единственный способ уцелеть! — сообщил Владу Сокол.

— Это какой же? — Влад аж побледнел.

Но и у меня душа ухнула. Чем пугают? Сейчас, подумал я, Сокол скажет Владу: «Ты ведь служил?» Заметил, что Сокол вдруг перешел с ним на ты… Влад наш, значит, уже не «бизнесмен»? А кто?

— Бульдозер у тебя есть?

Крутой поворот!

— Ну есть, — растерялся Влад. — В сарае стоит.

— Выгоняй его!

— Зачем?

Сокол с шикарным шорохом расстегнул молнию сумки и достал изящную папку.

— Вот! Постановление на снос всех этих шалманов! — Он указал на струящиеся по эстакаде огоньки. — Твой момент! — Он щелкнул ногтем по папке.

— Нет. Друзей я сносить не буду. — Влад произнес.

— Уже — друзья?

— По сравнению с тобой, да.

— Зря. Ты мог бы кое-что получить.

— Не надо нам от тебя ничего! — это сказала Наиля.

ПИК КАПИТАЛИЗМА

Потом Влад неоднократно говорил, и даже на официальном выступлении, которое состоялось позже, что горд, «сохранив чистоту» своего бульдозера, и теперь может появляться на нем в любом приличном обществе.

А тогда — всю ночь мы слышали треск, там сияли фары и гасли огоньки. Мы не расставались… как при всех исторических переломах.

Наутро эстакада была абсолютно пуста… Но недолго. Стал приближаться какой-то вой, и на эстакаду поехали непрерывным строем какие-то невиданные прежде машины.

— С Сириуса ребята! — пояснил Влад.

Но утверждать, что наша жизнь расцвела, я бы не стал. Цветущая наша территория превратилась вдруг в свалку строймусора. Уже не наша… Финансовый ручеек от «Сириуса» высох, зато хлынул этот мощный поток.

— Штурм пика Капитализма! — умный Митя указал на нависающую над нами гору. — В народе теперь так ее называют.

Помнится, пик Коммунизма был — но так ничего там и не выросло. И вот — следующий пик.

С горы доносились взрывы. Прилетали камни. Этот штурм наверняка был частью какого-то гигантского плана. Если бы это было что-то местное, люди бы знали. А тут — ничего даже не объясняли. Оценят поколения?

А пока — примчался Рубанцук к Владу:

— Выгоняй свой бульдозер! Засыпет нас.

— Да-а! Северомуйский размах! — сказал я Владу, но тот лишь ощерился в ответ.

Влад греб днем и ночью. Рубанцук отвозил камни куда-то по ночам. Днем было нельзя: могли остановить, обвинить в хищении и посадить… Где это мы?

ПОТОП

Влад вырвался буквально на час. Мы сбегали с ним искупаться, но, когда вылезали из моря, увидели, что с неба на нас едет гора. Мы успели добежать и юркнуть под крышу, оказавшись все вместе, и по крыше загрохотало. Когда вышли в наш бывший сад, все было залеплено глиной. Все было глиняное — деревья, цветы. Мы вместе бродили по территории, время от времени нагибаясь и что-то поднимая. Был в истории бронзовый век. Теперь — глиняный. Куда пришли? Влад вытащил из глины что-то лохматое, слипшееся. Мертвый ежик! И Влад зарыдал.

По версии журналистов наиболее дотошных, виной были роскошные виллы, загадочно выросшие на склоне горы, выше нас. Исключительно роскошные, но без какого-либо дренажа (стока вод) и специальных «отводов» для камней. Этим людям законы физики — не указ! Камнепад прыгнул в пруд в Запрудном и, смешавшись с глиной, пошел на нас. Надо соскребать глину, пока все не окаменело. Но помощи — никакой! Впрочем… На эстакаде вдруг появилась толпа. Та самая! Но в руках у них не палки, а лопаты. Шли не закапывать нас, а — откапывать! Дружба народов?

Бульдозеру тут не развернуться. Грязь везли в ручных тачках и сливали в овраг. Оживлен был лишь Митя с камерой.

— Слушай! Мы сейчас с тобой можем великий фильм снять, о конце света! На Западе это сейчас самая фишка! Актеров врежем потом.

— Нет. — Я печально огляделся. — Тема конца света мне не близка.

И вдруг внизу эстакады появился всадник на белом коне. Всадник Апокалипсиса? Гарцуя, он приближался к нам, и в посадке его было что-то знакомое, хотя верхом этого человека я прежде не видал. Застыл у ворот. Сокол. Абсолютно прямой. Оглядел панораму. Не только наш «садик» — но и всю ширь.

— Какая бездуховность!

И поскакал вниз.

СЧЕТЧИК

Листая годы, надо видеть лучшее. Но сейчас передо мною — счетчик утекшей воды. Я уже и умываюсь так… плевком крана… а цифирки все бегут! И когда я лежу на кафеле в туалете, пытаясь разглядеть их на счетчике воды, расположенном почти на полу, в тени унитаза, — трудно поверить (даже мне), что я чего-то добился в жизни... Вот чего ты добился в жизни! Опять катастрофический перерасход воды, превышающий все мыслимые и финансовые возможности! Так тебе не останется на еду. Может, счетчик неправильно крутится? Но с ним не поговоришь — мерзкая рожа, поганенькие глазки — цифирки наверняка лживые. Дать ему, что ли, по харе? Так выпишут штраф и поставят еще более наглого! Я много еще чего могу сделать, в высших сферах… но вот сейчас помочь мне встать некому, кроме немощной Ноны. Но ее сейчас нет. А встать нужно. И пойти и попросить поднять счетчик сантиметров на десять. Чтоб я хотя бы мог держать голову высоко!

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Зазвонил после долгого молчания телефон.

— Алле! — кинулся радостно, чуть унитаз головой не снес.

— Привет, старик!

«Стариками» мы называли друг друга как раз тогда, когда были молоды. Митя! Лет десять как не звонил.

— Как ты? Мобилен? — вскользь спросил он.

— Ну… В Грецию, скажем, могу. А до родного ЖЭКа вряд ли дойду!

— А в «Горный воздух» не хочешь?

— В «Горный воздух»? Могу! А что теперь там? Сахара?

— Да нет. Жизнь вернулась…

— Так же беспричинно, — продолжил я.

— Как когда-то странно прервалась! — Он закончил строфу, и мы засмеялись. Помним шедевры! А кто еще?

— Ты как там? — спросил я.

— Ну, работаю. На канале.

— Надеюсь, не на Беломоре?

— Тьфу, тьфу!

— На горе телевышку поставили?

— Как ты узнал?

— Так оно ж теперь правит миром… Надо? Лечу!

На наших воротах доска: «Школа юных дарований». Это умно. Дети — это святое. Тут не придерется никто. Гостиница у них теперь там, где была Администрация, — высоко. Разглядывал знакомые домики. Напоминают настоящие, как хорошо сделанный муляж.

Чуть прилег в номере — стук. Влад и Наиля! Обнялись. Сперва показалось мне, что Наиля «хорошо поправилась», но потом сообразил: ждет!

— Надеюсь, не первого?

— Не-е! — Гордо Влад произнес.

Работает, рассказал, в ДРСУ: Дорожно-ремонтно-строительное управление.

— А сами — в Запрудном. Правая рука Рубанцука! — На Наилю указал. — Но, как народ говорит, — левая нога: делает, что хочет.

Митя пришел.

— Пора!

— Погоди! Посидим вместе, как раньше.

РЫБИЙ ГЛАЗ

Амфитеатр оказался как раз на месте их бывшего дома, над обрывом.

— Грустно? — у Наили спросил.

Улыбнулась, пожала плечом.

Бойкая девушка подошла.

— Я ваша телеведущая. Что вы застопорились, будто ничего не узнаете? Вы здесь живете.

— В кадре или на самом деле?

— Не имеет значения. Садитесь вот на сцену, в плетеное кресло, и пишите.

— Что писать?

— Ну, что вы обычно пишете! — уже раздраженно.

— А.

Рядом Митя возник — уже начальник!

— Может, хватит юродствовать? У тебя бумаги, что ли, нет?

— Я не юродствую. Но бумаги нет.

— Серафима! Вы слышали? Принесите бумагу. И карандаш.

— А почему карандаш? — спросил я.

— А тебе «паркер», что ли, нужен? У нас независимый канал,

— Извини.

Приблизилась барабанная дробь. Дружно топнув, пионеры застыли. Не совсем уже пионеры. Но не совсем еще комсомольцы. Отроки. И — лолиты.

— Пишите, что вы отвлекаетесь! — прикрикнула ведущая.

Пионеры расселись. Вылез перламутровый, словно рыбий глаз, объектив телекамеры. Я писал — как раз то, что вы сейчас читаете.

— Перед вами удивительный человек! — заговорила бойкая. — Он прошел через многие эпохи. Его пытали!

Тут я хотел внести поправки, но кто-то, подошедший сзади, положил руки мне на плечи. Значит, меня и не показывают, раз кто-то лишний в кадре. Я расслабился.

— …но он не сдался, он остался самим собой! — нагнетала ведущая.

Аплодисменты.

Я покосился — кто меня держит? Друг ясный Сокол. Явился — не запылился. Разве что — чуть.

— Не оборачивайся! — дружески шепнул. И похлопал по плечу. Я невольно покосился.

— Слово имеет историк, доктор наук, много отдавший нашему краю, — Евгений Митрофанович Беркутов!

Вот те на! Был Сокол, а вышел Беркутов. Ну прям конспирация — всегда!

— История любит факты! — Даже голос его изменился, помягчел. — И раритеты. И мне посчастливилось некоторые приобрести.

— Причем — бесплатно! — увидев раритеты, понял я.

— Вот! Грязное вафельное полотенце, которым его пытали, стягивали его лицо, желая изуродовать!

Я схватился рукой за лицо… Вроде — не изуродовали.

— Он болен! Он очень болен!

Вот тебе раз! Я как раз только хотел что-то сказать… но раз болен — молчу!

— Но он пришел к нам!

Но не пешком же! Он придавил покрепче.

— Он боролся с советской властью…

«Но не всегда!» — хотел вставить я, но не вставил. Понимаю — неформат. Надо, чтобы всегда.

«Рыбий глаз»! Вот для кого все это делается. Примы, премьеры, независимые, зависимые… диктует он. И мы под него подделываемся. А то вдруг — не покажут?

— Помните! — Сокол вдруг растянул полотенце в своих руках. — Кровавые отпечатки его лица! И это нетленно!

«Ну почему?» — я засмущался.

— Вот! — Он вдруг натянул повязку мне на лицо. И сдавил! — Вот так мы жили веками!

Аплодисменты, правда, глухие. Сокол сорвал наконец полотенце. Я со всхлипом вздохнул… Ффу! Ну, конечно, сейчас лучше, кто спорит? Готов подписать.

— И! — Сокол показал на меня пальцем. — Со временем…

Вот это как-то бестактно — «со временем». Ну ладно. Думаю, скоро конец?

— …будет поставлен ему памятник, в наших краях!

— Из глины! — вдруг прохрипел я. Но глиняный век, похоже, забыли. А сейчас какой? Точно одно — только не тот, что я думаю… судя по недовольным взглядам ведущей.

Ну? Финиш? Но Сокол неумолим. За все мстит?

— Но все же, — вдруг с улыбкой поглядел на меня. Наконец-то! — Вы что-то скажете молодежи на память?

Я выпрямился, огляделся…

— Буквально два слова! — подрезал он меня.

Два слова? Единственное, что у меня вертелось в голове, — как я душил его этими вот руками!.. И, к сожалению, в результате испачкал своей кровью его костюм. Но в два слова, боюсь, не уложусь. Да и будет леденящий шок!

— Он очень болен!.. Поприветствуем его!

Снова аплодисменты. Я увидел вдруг Влада с Наилей, натянуто улыбающихся… Зачем приехали, спустились с горы?

— Слышишь меня? — зашептал в ухо Митя. Шепотом мы еще можем говорить. — Потоп тот, конечно, специально был сделан, под стройплощадку.

Я кивнул.

— Посмотри, — шепнул он, — на пацана во втором ряду!

Действительно, тот как-то восторженно-радостно глядел на меня.

— Кто это? — спросил я.

— Скоро узнаешь!

— Стоп! — Я вдруг поднял руку. — Два слова я все же скажу.

Все окаменели, особенно ведущая… Великий немой заговорил.

— Влад! Принеси, пожалуйста, стул — вон, в проходе стоит… Вот, спасибо! Садись.

Пионеры, уже поднявшиеся, тоже стали садиться.

— Вот, — указал я на Влада, — настоящий герой истории! Все главное происходило с ним. Расскажи!

И Влад сбивчиво стал рассказывать историю своего бульдозера, прошедшего чистым через эпохи, и Наиля кивала… Но рыбий глаз уже погас.

ЭПИЛОГ

А я ушел за кулисы.

— Здравствуйте! — Вдруг молодой ликующий голос. Тот самый пацан.

— Здравствуйте! — боюсь, я суховато ему ответил, неадекватно.

— Наконец-то я могу с вами поговорить!

— Давай.

Лет пятнадцать ему…

— Я с рождения вас знаю.

— Как?

— Вас любят в нашей семье. Фотография висит. Все ваши книги на полке!

— Здесь? И где вы живете?

— Запрудное! Там, на горе. Мама говорит, что я благодаря вам родился!

— Почему?

— Моя мама все время рассказывает про вас! Как вы расшибли булыжником стекло в киоске… и всех пустили в здание аэровокзала — и не на улице оказались мы. А оттуда уже удалось дозвониться… Ну, когда я рождался!

— Ну так это отлично! — воскликнул я. Наконец что-то стоящее.

— Вы здесь теперь, в этом лагере? — спросил я.

— Да! И мы хотим, чтобы вы нас учили!

— Литературе?

— Литературе… и вообще — всему!

— М-м-м! А как зовут вас?

— Максим. Вы чего бы сейчас хотели? Устали?

— Честно говоря, я бы хотел искупаться.

— И я! — воскликнул он.

Какой радостный мальчик. Мы спускались по тропинкам. Есть и кое-что новое.

— Вот, это наш литературный клуб.

Ослепительно белый!.. На стене, правда, набрызгано спреем: «Толстой — отстой!»

— Это так… — Он смутился.

— Посмотрим.

Море оживило меня. Еще немного поплаваем, поблаженствуем… И вместе с нами из воды выйдет новая цивилизация, какую все ждут!