Сергей Кузнецов. Живые и взрослые. Роман-трилогия. М., «Livebook», 2019, 976 стр.
Запутаться с этими «Живыми и взрослыми» проще простого. Первая книга Сергея Кузнецова с таким названием вышла еще в 2011 году[1]: критика встретила ее не то чтобы восторженно, но довольно тепло (правда, в основном критика «жанровая»), а журнал «Мир фантастики» даже назвал «лучшим хоррором года» — хотя с каноническими «ужастиками» роман роднило только присутствие на его страницах «живых мертвецов». Но уже тогда было понятно, что история не закончена. И не только потому, что сам автор заявил об этом открытым текстом: слишком много сюжетных линий осталось подвешенными в воздухе, слишком многие характеры настоятельно требовали развития. К сожалению, издательская судьба трилогии сложилась не самым удачным образом: вторую часть Сергей Кузнецов опубликовал отдельно только в электронном самиздате, а третья увидела свет лишь в 2018 году, на страницах вот этого увесистого омнибуса объемом под тысячу страниц.
Естественно, о том, что роман должен состоять из трех частей, можно было догадаться и не открывая книгу: уже название недвусмысленно отсылает нас к трилогии Константина Симонова «Живые и мертвые» — и (опосредованно) к двум экранизациям, снятым Александром Стоплером 1964-м и 1967 годах.
Правда, в этом есть некоторое лукавство: война — кровавая, страшная, на пределе сил — завершилась в трилогии где-то за тридцать лет до событий, описанных Сергеем Кузнецовым. Ветераны уже немолоды, хотя все еще держат удар — как учитель Павел Васильевич, цитирующий на уроках вместо официально одобренной классики пронзительно-беспощадную Анну Ахматову («Сзади Нарвские были ворота — впереди была только смерть...») и неуместно лиричного Арсения Тарковского («Мне вон тому сказать необходимо: „Иди сюда” — и смерть промчится мимо...»). Но все-таки это второстепенные персонажи, не они задают тон повествованию и передают главный авторский месседж.
Речь тут скорее о противопоставлении мира детей — наивных, искренних, чистых — и холодного, жестокого мира взрослых. Можно сказать, что трилогия Сергея Кузнецова гораздо ближе к сочинениям Владислава Крапивина, чем к прозе Симонова. Но и это, конечно, серьезное упрощение: «Живые и взрослые» задуманы хитрее и написаны изощреннее.
Действие трилогии разворачивается в эпоху, приблизительно соответствующую концу 70-х — началу 80-х годов XX века. Страна, где живут персонажи книги, в некоторых отношениях до ностальгической дымки в глазах напоминает Советский Союз времен «позднего застоя»: бесконечная череда юбилеев и торжественных парадов, пыльные портреты героев былых времен на стенах, повсеместный дефицит, тщательно отретушированная история, тяжеловесная официальная риторика в сочетании с бытовым цинизмом... Подростки тут читают почти те же книжки, смотрят почти те же фильмы, играют почти в те же игры, что и школьники поколения самого автора, 1966 года рождения, — пока не начинают задаваться вопросами, ответы на которые в книгах и фильмах не найдешь. Однако со всех сторон эта страна живых — уж какая ни на есть — окружена бескрайним миром мертвых. Когда-то давным-давно, до Проведения Границ (в нашей истории этому событию примерно соответствует Октябрьская социалистическая революция), мир был един, люди почти не боялись смерти, а усопшие могли время от времени навещать своих родных. Правда, все, что создавали живые, по умолчанию принадлежало мертвым, а жизнь рассматривалась лишь как растянутый во времени процесс умирания — по крайней мере так учат героев в школе и на первых курсах института. Теперь миры разошлись, пусть и не окончательно. Через Границу по-прежнему путешествуют дипломаты и коммерсанты, ее переходят разведчики-нелегалы с обеих сторон, в мир мертвых бегут «невозвращенцы», но обычным гражданам хода через таможню нет. Холодная война, «железный» занавес. Мертвые не без оснований побаиваются живых, живые демонизируют мертвых — все это более чем устраивает людей из Учреждения и Конторы, организаций-близнецов, отвечающих за государственную безопасность (и не только) по разные стороны Границы.
«Противостояние двух систем» вяло тянется десятилетиями: в мире живых помнят, что даже во время войны некоторые мертвые сражались на стороне живых, а среди живых хватало предателей, но официальная пропаганда старается не заострять на этом внимание. Впрочем, для героев трилогии, четырех юных мушкетеров — математического гения Левы, несгибаемого бойца Гоши, хитроумной Марины и бескомпромиссной Ники, — все это давняя история. Как и для любых подростков, для них важнее всего то, что происходит здесь и сейчас: отношения с родителями и учителями, дружба и первая юношеская влюбленность, соперничество с одноклассниками, конфликт с хулиганами из соседней школы-«пятнашки», захватывающие дух приключения в старом заколоченном доме... Но там, где «смерть только начало», как говорил Стивен Кинг, человек неравнодушный, искренний, мечтающий изменить мир к лучшему, рано или поздно столкнется с Костлявой лицом к лицу — и неизбежно задумается, что ждет нас всех по ту сторону Границы. А человек одаренный, энергичный, да еще и чувствующий поддержку друзей, обязательно попытается разорвать кольцо, вмешаться в предустановленный ход вещей — с непредсказуемыми результатами.
Трилогия охватывает семь лет жизни Левы, Гоши, Марины и Ники считая от седьмого класса средней школы. Но эти семь лет вмещают уйму событий, конфликтов и драм шекспировского масштаба. История, которую рассказывает нам Сергей Кузнецов, начинается с невинных детских шалостей, а завершается путешествием к первоосновам бытия, погружением в инфернальные бездны, где довелось побывать немногим взрослым. Герои узнают о подлинном устройстве этого мира живых-и-мертвых больше, чем все эксперты Учреждения и Конторы вместе взятые, причем узнают на практике, многое испытав на собственной шкуре. К двадцати одному году они успевают прожить целую жизнь, бессчетное множество раз вытаскивая друг друга из таких темных глубин, в которых без следа сгинул бы любой одиночка, опытный контрразведчик или закаленный лагерями диссидент. По ходу дела черно-белая картина обретает оттенки, наливается красками, и вот уже непонятно, кому на самом деле выгодно сохранение Границ, а кому — разрушение, где отчаянное самопожертвование, а где — расчетливая манипуляция и можно ли тут вообще кому-то безоглядно доверять. Ну, кроме предельно узкого круга сверстников и ближайших друзей, конечно.
Ступив на этот путь, автор азартно смешивает близкие, но не тождественные литературные жанры: проблемную «школьную повесть» и шпионский роман, детектив-нуар и хоррор, советскую «молодежную прозу» и воспоминания эмигрантов. Кузнецов демонстративно обнажает прием уже в первой части трилогии, когда пересказывает сюжет любимого романа одного из героев «Живых и взрослых» — книги, где «говорят коротко и веско» и при этом охотятся за «планом, указывающим место, куда мертвые спрятали свои сокровища, пока Граница еще не сомкнулась на севере». План скрыт внутри статуэтки сокола, а роман называется «Мальтийская птица» — внебрачный отпрыск «Мальтийского сокола» Дешила Хэммета и «Бронзовой птицы» Анатолия Рыбакова. Позже, в 2015 году, то же нарочитое смешение жанров и стилей Сергей Кузнецов использовал в романе «Калейдоскоп. Расходные материалы» — но вывел эту игру на новый, более высокий уровень сложности. Что же до «Живых и взрослых», то поначалу создается ощущение, будто автор стремится к максимальной прозрачности шифров, очевидности ходов. Незатейливая игра «замени знакомое слово синонимом или созвучной абракадаброй»: Дюмас вместо Дюма, Вью-Ерк вместо Нью-Йорка, инглийский и франкский вместо английского и французского, пэпээшники вместо кээспэшников, журнал «Молодость» вместо журнала «Юность», группа «Террариум» вместо группы «Аквариум», et cetera, et cetera.
Ощущение это, однако, ложное. Чтобы свободно считывать аллюзии и добиться максимальной эмоциональной сцепки с героями, помимо общей эрудиции необходим хотя бы минимальный опыт проживания в Советском Союзе 1970 — 1980-х. Собственно, центральный образ всей трилогии, сюжетообразующий стержень «Живых и взрослых» — не что иное, как актуализация важнейшей метафоры времен «железного занавеса»: «эмиграция — это смерть». Вот как, например, описывает свой опыт отъезда из брежневского СССР в интервью «Радио Свобода» Александр Генис: «Мы уезжали через Лету, это скорее походило на примерку смерти: Новый Свет был как тот свет. Ладья Харона перевозила нас через океан навсегда»[2]. Примерно ту же лексику использует и эмигрантка следующий волны Ольга Бакушинская в интервью проекту «Цветы эмиграции»:
«На мой взгляд, некоторые просто меняют образ жизни, а некоторые умирают. Многие мои друзья это прошли. Через несколько дней после приезда подумалось: „Что же я сделала, ведь я же умерла!” Это выглядело именно как смерть. Ты все необходимое делаешь, всюду ходишь. Но у тебя нет ни прошлого, ни будущего. Голый человек на голой земле. И у тебя не работает ничего: ни прежние понятия, ни прежние мысли, ни прежняя мораль даже. Тебя просто нет»[3]. Удивительно созвучно главному мотиву книги — Кузнецову не нужно ничего выдумывать: только внимательно смотреть и слушать…
Это, конечно, не значит, что читатель, не получивший специфического эмигрантского опыта, не поймет «Живых и взрослых» вовсе: помимо чисто советских метафор автор использует и общеупотребимые, универсальные тропы. Например, Кузнецов постоянно обращается к фольклорным мотивам: трехкратное возрождение главного злодея, два брата-антагониста, само представление о стране мертвых как о некой отдаленной географической области — все это уходит корнями в устное народное творчество, в область легенд и преданий. В сочетании с подчеркнуто-узнаваемым антуражем возникает чрезвычайно сильный и странный эффект. Книга обретает черты притчи, аллегории, лишенной однако дидактичности и назидательности. Точнее, переполненной противоречивыми посланиями, дающей читателю возможность вчитать прямо противоположные смыслы. И здесь тоже чувствуется верность определенной традиции. Автор рассказывает сказку для детей и взрослых, охотно играет с привычными сказочными архетипами, типажами и сюжетными ходами, переносит их в новый, непривычный контекст — вслед за Юрием Олешей, Евгением Шварцем, Вениамином Кавериным... Ну или Владиславом Крапивиным, уже поминавшимся в этой статье: разрушение границ — одна из любимых его тем как минимум со времен трилогии «Голубятня на желтой поляне» (1983 — 1985).
Но главное открытие ждет того, кто пройдет этот постмодернистский зеркальный лабиринт (или имитацию постмодернистского лабиринта) до конца. Как бы ни экспериментировал Кузнецов с жанровыми формулами и скрытыми цитатами, интертекстуальностью и ироническим обыгрыванием, как бы ни пытался заморочить читателю голову (или делал вид, что пытается заморочить), в конечном счете эта книга ровно о том, о чем прямо и недвусмысленно говорят герои «Живых и взрослых».
О канувшей в Лету стране, которую так любили и так ненавидели дети советских «шестидесятников» — и продолжают любить/ненавидеть до сих пор (не без оснований).
О взрослении и неизбежности перемен.
О простоте и открытости детского мира — и сложности, многообразии, противоречивости мира взрослых.
О страхе смерти и его преодолении, о хрупком чуде жизни, наконец.
То есть о простых и важных вещах, не имеющих срока годности и привязки к конкретным географическим координатам.
На все времена, простите за высокопарность.