Король шатра

                                    Пришел король шотландский,

                                    Безжалостный к врагам…

                                            Р. Л. Стивенсон, «Баллада о вересковом меде»

Это случилось в те недавние, но далекие времена, когда на каждом углу пестрели бабочки пивных шатров. Я проводил время в одном из таких шатров около Южного рынка. Его хозяином был мой приятель Ратмир, меня здесь знали, а кроме того, этот шатер отличался от других одной оригинальной особенностью.

Ратмир вывешивал на верхушке опорной трубы шатра забавные флажки собственного изготовления: кентавра, символизирующего Тульскую десантную дивизию, но вместо меча размахивающего бутылкой, эмблему медицины в виде зеленого змия, испускающего яд в чашу, череп веселого Роджера и так далее. Мне же был особенно симпатичен вымпел со вздыбленным львом и единорогом, как на британском гербе, и девизом ордена Подвязки: «Honi soit qui mal y pense», что в переводе с французского означает: «Стыдно тому, кто плохо об этом думает».

Благодаря этому гербу, возлияниям и буйному обществу нетрудно было вообразить, что я нахожусь в рыцарском шатре. Тем более что рядом раскинулась поляна, где периодически проходили потасовки, аналогичные рыцарским турнирам.

Руководствовался ли Ратмир какой-то системой, вывешивая тот или иной флажок в определенный день, а порой меняя их в течение дня, — мне было неизвестно. Сам же он на мои расспросы не отвечал, но лишь морщил бульдожьи складки лица загадочной улыбкой.

Однажды, в начале дня, когда рыцари Завязки уже развеселились, но еще не разбушевались, в шатре появился незнакомец.

Это был человек с фигурой профессионального борца, голый по пояс. Не знаю, шел он в таком виде по улице или снял майку перед входом, но она была повязана на его голове наподобие чалмы. Гладкое, мускулистое тело незнакомца словно было приставлено от двадцатилетнего юноши к голове пропитого мужика. И какой голове!

Если бы природе было угодно создать лицо, идеально соответствующее понятию «бандитская рожа», то оно было перед нами. Низкий лоб, надбровные бугры, подбородок и щеки были испещрены шрамами разной конфигурации, по которым можно было составлять атлас лицевых травм. Глазки поблескивали из-под нависших век, как из амбразуры. Передние зубы отсутствовали. Голова была насажена на мощные плечи без шеи при помощи нескольких ярусов кабаньих складок.

Рыцари притихли.

— А вот и Витенька, — произнес Ратмир многозначительно.

Подобно избалованному публикой театральному премьеру, Витенька занял место в центре шатра, набычился и вдруг рявкнул так громко, что я поперхнулся своим пивом.

— Я король шатра!

Никто и не думал возражать. В тишине лишь было слышно, как на ветру хлопают отстегнутые полости шатра да полощется флаг.

— Я король шатра! — проревел Витенька еще громче, еще ужасней.

И еще раз, закатывая глаза:

— Я король шатра!

Пауза затягивалась. Аппетит был испорчен. И в этот момент обстановку разрядил некий Валуев.

Валуев — не фамилия, а прозвище этого человека по имени Женька. Дело в том, что этот двухметровый колосс как две капли воды походил на боксера-тяжеловеса Валуева и как третья капля — на борца-тяжеловеса Карелина. Если вы помните, как выглядят эти свирепые великаны, то поймете: он был страшнее Витеньки.

По частям выпростав тело из-за игрушечного пластмассового столика, Валуев подошел к Витеньке, склонился над ним, как дядя Степа-милиционер, и назидательно произнес:

— Пьянь ты гидролизная, а не король.

После этого Валуев занес руку, чтобы потрепать Витеньку по плечу, но не успел ее опустить, поскольку с ним произошло явление, противоречащее закону гравитации. Растопыренное тело Валуева взлетело под купол шатра и, размахивая конечностями, как ветряная мельница, с грохотом обрушилось на столики. Совершив хрестоматийный бросок через плечо, Витенька с кошачьей ловкостью запрыгнул на поверженного Валуева и заломал его приемчиком, который в старину назывался нельсон: продел руки у него под мышкой и надавил сцепленными кистями на затылок с такой силой, что Валуев тут же забился и запросил пощады.

— Давид и Голиаф, — пробормотал начитанный Ратмир и скрылся за ширмой.

Витенька слез со своей жертвы, продолжающей еще некоторое время осмысливать произошедшее среди обломков своего могущества, и пошел вдоль столов, похрустывая пальцами, поигрывая плечами и покручивая складками шейных мышц.

— Кто король шатра? — справлялся он по очереди у каждого из столиков и неизменно получал быстрый ответ:

— Ты. Ты король шатра.

За признанием следовало подношение, которое Витенька игнорировал с истинно королевским достоинством. Так он завершил свой церемониал, достигнув барной стойки, за которой я беседовал с Ратмиром.

— Кто король шатра? — спросил он уже не грозным, а скорее — справочно-информационным тоном.

И тут произошло явление, описанное в одном из трудов Фрейда, посвященном оговоркам и опискам. Я собирался отделаться от буяна словами, которые могли бы его успокоить, нисколько не унизив моего достоинства, а вместо этого из меня выскочило нечто сокровенное, противоположное, как по смыслу, так и по воздействию. Я надменно ответил:

— Я король!

Витенька в упор приблизил ко мне свое лицо, похожее на маску из комнаты ужасов. Потом отошел на несколько шагов и осмотрел меня с ног до головы средним планом. Потом заходил по шатру кругами, как бык при появлении тореадора или скорее как лев, выпущенный на арену Колизея. Если бы у Витеньки был хвост, то он хлестал бы им себя по бокам.

Не знаю, как бы я повел себя при нападении столь грозного противника и чем бы закончился этот рассказ, если бы из-за ширмы не появился Ратмир. Ратмир оттеснил меня в угол шатра и обратился к Витеньке:

— Допрыгался? А я тебя предупреждал! Галчонок здесь!

Витенька замер на месте, словно пораженный стрелой. Сложная система его лицевых складок изобразила сначала изумление, затем отчаяние и наконец — детский страх. Это выражение на его лице было столь непристойным, что мне захотелось отвернуться.

«Что же это за адский Галчонок?» — подумалось мне.

Уголовники нередко дают друг другу уменьшительно-ласкательные прозвища, называя Мурзиками, Малышами или Зайчиками самых оголтелых негодяев. Так что не было ничего удивительного, что Галчонком звали очередного мордоворота в этом изысканном обществе. Но как же он должен выглядеть, если его испугался сам Витенька, только что без труда расправившийся с двухметровым терминатором?

Полы шатра распахнулись, и вошла женщина в брючках. Это была самая обычная, опрятная женщина в очках, похожая на экономиста. Рост, комплекция, возраст — все в ней было самое обычное, какое только можно вообразить. И если бы природе было угодно вывести эталон абсолютно положительной женщины, то он был перед нами. Но природе это не угодно.

— Ты обещал ему не наливать, — спокойно обратилась Галчонок к Ратмиру, обходя взглядом потупившегося Витеньку.

— Витенька — большой мальчик, — возразил Ратмир, достал из грудного кармашка эластичные пробки и вставил их в уши.

И тогда Галчонок заорала.

Изобразить ее крик буквами так же невозможно, как пересказать своими словами самую огромную и сложную оперу Вагнера. Чтобы это почувствовать, это надо пережить. Вот лишь несколько замечаний по поводу ее выступления. Матерную лексику Галчонок не использовала, она была здесь так же излишня, как стрельба из рогатки при бомбежке напалмом. Возражать или отвечать ей было невозможно, ибо не слышно. Сирена ее голоса не смолкала и после того, как Витенька, свесив голову, покорно поплелся за нею домой. И доносилась даже из форточки их квартиры, в доме по ту сторону бойкого Южного рынка.

На следующий день над шатром развевался вымпел с изображением кентавра, размахивающего бутылкой на фоне щита со скрещенными мечами. Здесь гуляли бывшие офицеры 51-го гвардейского парашютно-десантного Краснознаменного ордена Суворова 3-й степени полка имени Дмитрия Донского 106-й гвардейской воздушно-десантной Тульской Краснознаменной ордена Кутузова дивизии.

Десантники никого не трогали. Единственным неудобством, которое они причиняли статским, было то, что каждые несколько минут кто-то из них подбегал к музыкальному автомату, кидал в него десятку и заводил одну и ту же песню: «Расплескалась синева, расплескалась». После этого товарищи офицеры торжественно поднимались и сдвигали свои пластиковые кубки. И, хотя пить с ними стоя никто не заставлял, проще было встать и выпить.

Я, как обычно, сидел с Ратмиром за стойкой, обсуждая вчерашнее. Ратмир, знавший все обо всех на районе, подобно какого-то ходячему справочнику, поведал мне историю Витеньки.

Витенька в советские времена был выдающимся спортсменом, мастером спорта СССР по классической борьбе. Он познакомился с Галчонком на соревнованиях, когда ему было пятнадцать лет, а ей — двадцать один. Витенька получил на соревнованиях травму, а медсестра Галя его выхаживала. Несмотря на разницу лет, столь важную в таком возрасте, Витенька безумно влюбился, несколько лет упорно добивался Галчонка и женился на ней, когда ему еще не исполнилось и восемнадцати.

После перестройки Витенька, уйдя из большого спорта, вступил в преступную группировку, где занимался обычным трудом разбойника, но вроде никого не убивал. Когда же бандитизм стал сходить на нет, а самые предусмотрительные главари переходили к легальным занятиям, Галчонок увидела, что бандитов стреляют, как медвежат в тире, и заставила Витеньку открыть автосервис на средства, заработанные бесчестным трудом.

Некоторое время Витенька был преуспевающим предпринимателем, затем разорился и стал обычным таксистом. Единственный человек в мире, которого он боялся и слушался беспрекословно, была Галчонок, заменявшая ему маму и личного доктора. И, несмотря на бедность, пришедшую на смену бандитской роскоши, и припадки буйства, пришедшие на смену удали, Галчонок скорее рассталась бы с жизнью, чем с этим израненным гладиатором.

В разгар этой увлекательной истории Ратмир прервался и показал мне глазами на вход. Десантники только что завершили очередное, семнадцатое исполнение песни «Расплескалась синева, расплескалась» и уставились в центр шатра. Витенька стоял на том же самом месте, откуда началась его вчерашняя эскапада. Но это был Витенька, какого я еще не знал.

— Пацаны! — громогласно произнес он, поднимая правую руку вверх, а левую прикладывая к сердцу. — Пацаны, я прошу прощения у всех, кого я вчера обидел. Если я вчера был перед кем не прав — простите!

Затем он начал обход столов в том же порядке, что и вчера.

Только теперь он спрашивал:

— Я вас чем-нибудь обидел? Я тебя чем-нибудь обидел? Ты не в обиде?

Голос Витеньки дрожал искренним раскаянием. На глазах пробивались слезы. Это было невероятно.

— Ты не обижаешься, Валуев? — спросил он своего вчерашнего противника.

— На что? Ты оказался сильнее и победил, — отвечал Валуев.

— А ты, ты не обижаешься на Витьку, брат? — спросил он меня так проникновенно, что вместо ответа я заключил в объятия его железобетонное тело.

— Я и не знал, что вы так близки, — усмехнулся Ратмир со своим обычным цинизмом.

После этого мы расставили столики кругом на поляне и устроили своего рода рыцарский пир круглого стола с участием всех, кто пожелал присоединиться, за счет Витеньки. Это был самый веселый, беззаботный, добродушный пир на свежем воздухе, какой только припомню за все время существования шатра. И Витенька на нем показал себя истинным королем, теперь уже не силой и отвагой, но остроумием и галантностью.

Порой я жалею, что не беру с собой диктофон на застолья, где люди рассказывают интересные случаи из жизни, а включаю его в кабинетах, где из человека живого слова не вытянешь. Потому что Витенька оказался настоящим кладезем забавных историй о нравах спорта, преступного мира, политики, экономики и любви. Если бы он умел писать клещами своих пальцев, то мог стать журналистом. Но, к счастью, он не мог.

Однако с каждой бутылкой гвалт за столом становился все громче, хохот все грубее, а шутки — обидней. Витенька начинал хмуриться, недобро щуриться и прикрывать один глаз ладонью, чтобы уточнить число присутствующих и для чего-то их пересчитать.

Я заметил, что Ратмир внимательно, с близкого расстояния осмотрел лицо Витеньки, как рефери осматривает лицо боксера после сильного удара по голове, чтобы решить, способен ли этот человек продолжать адекватные действия, а затем быстро скрылся за ширмой.

— Слышь, ваше величество, дай десятку — песню завести! — обратился к Витеньке Валуев.

И после этих неосторожных слов произошло какое-то необратимое психическое явление, ибо Витенька вновь возомнил себя королем.

— Кто король шатра? — заорал он, выходя из-за стола и рывком разрывая на себе майку.

И дважды рявкнул в виде некой речевки или боевого клича:

— Я король шатра! Я король шатра!

Прежде чем он выкрикнул свой клич в третий раз и предложил сразиться всей Тульской десантной дивизии, из-за угла шатра спокойно вышла Галчонок.

Все было кончено. В ушах стихал звон от голоса Галчонка. Десантники разбрелись и унесли своих павших товарищей, а я помогал Ратмиру занести столы и стулья на место в шатер. Накрапывал дождик, и, подняв взгляд к набегающей тучке, я заметил, что вместо флажка с кентавром на флагштоке плещется мой любимый флаг со львом и единорогом.

— Одного я не могу понять: как это Галчонок всегда появляется именно в тот момент, когда Витенька претендует на корону? — спросил я Ратмира, начиная о чем-то догадываться. — Какой шпион ее вызывает?

— Пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает, — лукаво ответил Ратмир и спустил с флагштока личный штандарт Его Величества.