ПОЛИТИКА

Тяжев Михаил Павлович родился в 1974 году в г. Горьком. Выпускник Литературного института им. А. М. Горького. Прозаик. В 2017 году стал победителем конкурса короткого рассказа им. О. Генри. Живет в Москве. Постоянный автор «Нового мира».

Михаил Тяжев

_*

Политика

Рассказы

Сентиментальная история

Когда Саня Кобриков брал гулять свою мать, она частенько и подолгу задерживалась в аптеке, где рассказывала провизору о своих заболеваниях. Санек Кобриков сорока шести лет в тот день ждал мать на улице. Ждал и курил. Он видел ее спину через стеклянную дверь. Затем глянул на часы, надо бы еще пройтись, голубей покормить. Его мать любила кормить птиц, и голубей, и уток на речке. С самого детства, как помнил он себя, его мать всегда кормила птиц.

Саня заглянул в аптеку.

— Ма!.. — протянул он. — Ты долго?

Но услышал, что она разговаривает с провизором о нем, и напрягся. Прислушался — мать рассказывала, что Саня в детстве болел энурезом.

— Ма!.. Время! — крикнул он.

Она не слышала его, калякала с провизоршей всласть, давно не говорила с новым человеком.

— Саша даже в армии не был. Вот мой муж, да, тот был военный! Две большие звезды на погонах.

— Генерал? — удивлялась провизорша.

— Подполковник!

Саня подошел к матери и взял ее за руку, отвел от прилавка.

— Э-э! А лекарства? Забыли? — бросила им вдогонку провизорша и подмигнула Сане.

Он схватил с прилавка пакетик с лекарствами и вышел с матерью на улицу. Там он сунул сигарету в рот и начал искать зажигалку.

— Ты много куришь, — сказала его мать.

— Курю и курю, мам! Что из этого?! Я уже двадцать пять лет курю.

— Я хочу, чтобы ты меня хоронил, а не наоборот. — Она вынула из его рта сигарету и выбросила.

Было лето. Тепло. В тени деревьев, раскинувшихся на бульваре, прогуливались люди. Саня и его мама сели за столик уличного кафе. Он заказал мороженое. Официант принес заказ быстро. Санина мать вытащила из широкого кармана вязаной кофты целлофановый пакетик, в котором лежали корки хлеба, обломанные куски печенья, какие-то баранки и начала раскидывать их вокруг столика. Птицы слетались, садились на столики и стулья, били крыльями — Санина мать была довольна.

— Скажи, мам… — начал Саня. — Тебе доставляет удовольствие говорить всем обо мне?

— Конечно. Ты же мой сын. Сиди прямо. Не горбись!

— Мам, я взрослый. Хватит! Ты позоришь меня! Ты понимаешь? Зачем ты начала про энурез?

— Она очень хороший специалист.

— Как ты это определила?

— По ее глазам. Если бы не ты, она была бы готова помочь. Доброты сейчас так не хватает в нашем обществе.

— Гуля! Гуля!.. — привстала с места Санина мать и протянула птицам свою сморщенную ладонь.

Голуби вились вокруг нее. Они облепили ее. Воробьи не поспевали за ними, хватали крошки и еле отскакивали, когда голуби тяжелыми тушками налетали на них, стараясь сбить грудью.

Саня думал о своей маме, как ему быть дальше? Она исчезла под птицами, они сидели у нее на руках, голове. Из-под перьев и шелеста слышалось:

— Ах вы, мои хорошие! Гули! Гули!

Саня вздохнул, он не мог не поступить так, как он поступил, отдав ее в интернат. Он жил один, работал на бензовозе четыре дня через четыре, возвращался поздно. А за ней нужно было присматривать. У нее начиналось слабоумие.

— Извините! — услышал он откуда-то со стороны, и к нему подошел идеально выбритый, вычищенный и какой-то безбровый молодой человек в приталенном костюме. — Я администратор этого кафе, — начал он. — У нас не приветствуется подобное. — И он показал глазами на Санину мать и птиц, которых она кормила.

— А чем она мешает вам? — Саня испытал к нему неприязненное чувство.

— Она — нет! А вот мерзкие птицы — да! Засрали всю площадку. Люди к нам из-за этого не идут.

— Гули! Гули! — продолжала кормить птиц Санина мать.

— Разве вы не понимаете? — умоляюще и тихо произнес администратор.

— Ты кто? — Саня глядел на него в упор, и ему хотелось скандала.

— Как кто? Я же сказал!.. — Администратор огляделся и добавил: — Мужик, ты чего, не вкуриваешь?.. Забрал быстро тетку и вышел!

Саня вскочил с места, готовый уже дать этому хаму в морду.

— Саша! — произнесла его мама и вывернула пакет, вытряхнула последние крошки. Подошла к сыну и ласково улыбнулась администратору. Он улыбнулся ей в ответ.

Кобриков расплатился за мороженое и вышел. Они снова шли по бульвару. Его мама держала его под руку.

— Кто это был?

— Так.

— Мне не понравилось, как он разговаривал с тобой.

— Все нормально.

— Что он хотел?

— Да ничего, мам! Мы вроде как юбилейные посетители, килограмм мороженого хотел нам всучить, — соврал Саня.

Теперь он шел и думал о Марине — жене своего сменщика по машине, которого звали Славка. Как ему с ней расстаться? Почему так трудно сказать ей: все, дорогуша, все — баста, карапузики, кончились танцы! Но каждый раз не хватало духу. Она приходила, и он открывал ей дверь. Марина нравилась ему, а может, не она ему нравилась? А нравилось то, как Славка живет, окруженный заботой. Но ведь не он первый начал. Она сама пришла. Да, конечно! Не просто же так пришла! Придет и все время: муж у меня ничем не интересуется. Сидит, смотрит свои новости. А тут еще наблатыкался, положит себе тарелку с вермишелью и котлетой на грудь и смотрит телевизор. Политику любит смотреть. «А я что другой?» — спрашивал ее Саня. «Ты другой. Ты — сильный».

И Саня втягивался, влюблялся в Марину. И уже боялся расстаться с ней.

— Килограмм мороженого! Бесплатно?! И ты отказался?! — услышал Кобриков и очнулся.

— Что, мам?

— Ты меня совсем не слушаешь?

— Да нет, слушаю, мам!

Она замолчала.

— Мам, ну что ты?! — Саня прижимал мать к себе. — Ты обиделась? Я слушаю тебя, честно, просто задумался.

— О чем ты задумался?

— О работе.

— Ой, не нравится мне твоя работа. Все время бензин. А он отравляет! У нас один химик лежит. Ему лет девяносто. Он лежит и все рассказывает нам о химических соединениях. Послушаешь его, так жить не хочется! Мы и закрываем ему рот, тряпочкой. Он и засыпает… Надо было взять мороженое, чего оставлять! — сказала она, и он почувствовал, как она сильнее сжала его руку.

— Да я куплю тебе, — сказал он.

Они сели на скамейку, кругом гудели машины, лето было в самом разгаре, людей было мало, у фонтана мочили ноги десантники. Влюбленные лежали на траве в обнимку. Санина мать положила сыну голову на грудь и слушала, как стучит его сердце.

— Тук! Тук! — повторяла она. — Тук-тук! ты у меня самый лучший сын на свете. К другим раз в месяц приезжают. А ты каждую неделю. Тук-тук!..

Через час он отвез мать в интернат, там ее встретили старушки, сидевшие под изогнутым американским кленом в тени акаций и кустов барбариса. «Конечно, ей здесь лучше! — успокаивал себя Саня. — А дома мало ли что случится!»

Саня вернулся домой в микрорайон, в котором все дома были похожи один на другой. У подъезда его поджидал капитан полиции Преображенов. Он поздоровался с Саней.

— Слушай, Санек! Я к матери тут ездил в деревню, все потратил. У тебя нет еще?

Они съездили к Саниному гаражу, он вытащил из багажника своей старой со спущенными колесами «семерки» две пластиковые канистры с бензином. Преображенов отсчитал ему деньги. Затем Саня отвез его обратно к подъезду. По дороге капитан рассказывал про свою мать, что она совсем завозилась на огороде.

— Все овощи выращивает, как будто их нет в «Магните», — сказал капитан.

— Так в огороде свое, — произнес Кобриков и вспомнил свою мать.

— У нее спина. Она эти рохли на рыбном заводе тягала. Я ей: давай, на нашу дачу переезжай. А этот дом продадим. Она ни в какую. У нее там детство прошло. — У подъезда Преображенов перекинул наполненные бензином канистры в багажник своего внедорожника. Сане вернул пустые, глянул на него и сузил свои чуть раскосые глаза: — У тебя все нормально? — спросил он.

— Да. А че?

— Может, ты заболел?

— Да нет, нормально все. Устал немного.

Темнело. От домов потянулись тени. Длинная, на вытянутых ногах, тень капитана закрыла за собой дверь внедорожника и уехала.

У Сани прозвонил телефон. Он взял трубку. Это была Марина.

— Да, — произнес он отрывисто и грубо. Он решил, что сейчас скажет.

— Слава у тебя?

— Нет.

— Он пропал.

— Как пропал? Где он?

— В Вологде-где! Я думала, вы вместе, пьете!

— Какое пить? У меня завтра рейс!

— Саш, заедь, пожалуйста.

Он выехал со двора и минут через пять застрял на железнодорожном переезде. Шел товарный. Затем электричка с дачниками, которые возвращались в город к понедельнику.

— Ты что как долго? — снова позвонила по телефону Марины. В ее голосе был упрек.

— Я на переезде, — выругался Саня. — Тут электричка.

Он остановился у пятиэтажки Марины. Поднялся на четвертый этаж. Дома у нее повсюду были разбросаны перья и пух. А на трельяжном столике валялись общипанные тушки птиц.

— Я боюсь! — говорила Марина. Она не находила себе места, была сильно взволнованна. — Я ребенка отправила к матери. Слава как бешеный. Я что ему сделала? А он притащил этих птиц… — Слезы наворачивались у Марины на глазах. Она хотела, чтобы Саня поддержал ее, обнял и успокоил. — И начал откручивать им головы! А потом рвал их и бросал перья вверх.

— Где он сейчас?

— Я знаю?! Я думала, он с тобой.

— Ты ему ничего не говорила?

— Нет, конечно. — Она глянула на него и увидела его какими-то другими глазами, он стал ей противен. — Сделай что-нибудь! — воскликнула она.

— Успокойся! — остановил он ее и подошел, обнял.

Она прижалась к нему. И он почувствовал, как Марина потянула его в комнату. Он отстранился:

— Я найду его, — сказал он и пошел к выходу.

— Саша, — остановила она его. — Мне кажется, он сошел с ума. Может, мне в полицию заявить?

Сане нравилось, что она такая слабая и беззащитная. В этой ее беззащитности она была необычайно сексуальна.

— Не надо никуда заявлять, — сказал он. — Убери тут.

Он спустился вниз. Он знал, где сейчас Славка. На автостоянке.

Кобриков примчался к бетонному глухому забору стоянки, который кое-где был проломан. За забором вовсю играл шансон. За воротами главных ворот у будки охранника стоял по пояс голый и с шампуром в руке Славка. Он пританцовывал и орал: «Танцуем! сегодня мы с тобой танцуем!» Музыка звучала из салона его «Форда Мондео».

У будки горел костер, за пламенем которого сидел молчаливый охранник.

— Ницше любил смотреть на огонь, — произнес он мрачно. И добавил: — «Негодует пламя, когда они свои отсыревшие сердца кладут на огонь».

Тут же, утопая в рваном кресле, сидела девушка лет двадцати. Это была Верушка.

На груди Славки болтался золотой крест, в центре которого, пригибая колени, висел Спаситель.

— Санек! Сантуся! Ты как здесь? — заорал Славка. — Давай к нам! «Танцуем! Сегодня мы с тобой танцуем!..» — снова пропел он своим хриплым баском и снял с мангала шампур с мясом, протянул Кобрикову. — Давай! Лучший кусок другу!

Верушка зевала, и, кажется, ее знобило.

— Верушка! — подскочил к ней Славка и ударил ладонью по заду. — Давай, танцуй! Танцуй, сука! — Она поднялась и начала нехотя двигаться. — Попой, как ты умеешь! — подбадривал он ее. Верушка начала улыбаться и двигать задом. — Быстрее! — ударил ее Славка. Она начала двигаться еще быстрее, показывая телом вовлеченность, голову же отвернула в сторону.

Славка расходился и колотил ее, как будто в ее лице пытался отомстить кому-то.

— Хорош, а! — останавливал его Саня и выключил музыку. — Хватит, говорю! — Охранник все так же сидел у костра и бубнил что-то про себя. — Да, хватит! — Кобриков оттолкнул Славку.

Тот отлетел в сторону. Поднялся. Начал ходить из стороны в сторону. Схватил шампур и метнул его в дверь будки.

— А вот этого делать не надо! — сказал охранник.

— А то чё? — Славка не находил себе места. Ему хотелось сломать что-то, сокрушить. Как вдруг он разбежался и перепрыгнул через костер. Перелететь у него получилось красиво, а вот приземлиться не очень. Он упал, весь перепачкался. Верушка засмеялась. Саня глянул на нее, она замолчала.

Потрескивал костер. Под колесами машины лежала собака и грызла кость. Повисла пауза. Саня не знал, что ему делать дальше со Славкой. Славка же, растянувшись на земле, смотрел в небо и морщился.

— Мент родился, — сказал охранник, имея в виду устойчивое выражение, которое подразумевало, что в паузу или тишину «рождался мент».

— Я, когда еще пацаном был, ходил с дедом ловить певчих птиц, — заговорил Славка. Голос его изменился, был теперь какой-то по-юношески звонкий и высокий. — Птички эти маленькие такие. В руках их держишь, а они дрожат. Мы их на кладбище ловили. Там есть кресты из железных труб. Как-то дед вытащил одну и подвернул ей крыло. Бросил на землю. А я подобрал, жалко мне ее стало. А дед: «Нечего через нее мир жалеть. Тебя никто не пожалеет». Вырвал у меня ее и об дерево.

— Ладно, поехали домой. Нечего сказки рассказывать. — Саня протянул Славке руку. Поднял его.

Славка накинул рубашку, выпил водки и сел к Сане в машину. Приспустил боковое стекло и крикнул охраннику:

— Дарю, Андреич! Только не обижай Верушку!

— Э!.. А меня?! Я здесь не останусь! — Верушка бежала за машиной и кричала: — Козел! Ты козел!..

Санек вез Славку домой. Тот сказал:

— Может, Сань, рыльник кому-нить нарежем?!

— Зачем?

— Да хочется! Понимаешь, хочется!

— Ты же завязал пить? На фига снова начал?

— Я-то завязал, да узелок развязался! — ответил Славка и отвернулся к окну. Он смотрел на черную дорогу, которую, словно молния-застежка, разрезал свет автомобильных фар, и произнес: — Она мне изменяет. Мне-е-е! — голос его сорвался, и он пустил слюни. Рассиропился, заплакал.

— Ну, хорош! Хорош! — постучал его Саня по спине. — Хватит. Ладно ты! Ты точно это знаешь?

— Да-а-а! — продолжал реветь Славка.

Саня подумал, знает он, или не знает? А вслух произнес:

— Ты точно уверен, что изменяет?

А Славка как будто ждал этого вопроса. Его словно прорвало, и он заговорил быстро, почти скороговоркой.

— Я ей позвонил… сегодня. Еще в рейсе был. Орловские дворики проезжал. Думал, нормалек, пораньше освобожусь, погуляем. Подарок ей сделал. Канареек купил. А она мне: «Я в парикмахерской». Ну, я туда. А ее там нет!

Саня задумался. Он сегодня был целый день с матерью. «Значит, Марина была с кем-то другим…» — внутри него похолодело. Сделалось неприятно. Он плотно сжал губы и почувствовал, что его обманули. Да так подло!

Славка еще что-то рассказывал, долго и сбивчиво. Саня не слушал его. Он думал о Марине. И она теперь ему казалась верхом подлости и коварства.

— Ты поможешь найти мне эту падлу? — сказал Славка.

— Да. Конечно, помогу! — подтвердил Кобриков и добавил: — Ты домой сейчас? Или куда?

— К матери. Не хочу эту заразу видеть.

Саня свернул на улицу Фильченкова, остановился у кирпичной пятиэтажки. Славка долго не мог уйти, все лез обниматься, а на прощание сказал:

— Никогда не женись. Женишься, и все — пропал!

Саня уехал. По дороге ему позвонила Марина. Он не стал с ней говорить, скинул звонок. Тогда она позвонила снова. Он снова скинул звонок. «Что случилось?» — пришла от нее эсэмэска. Саня ее также проигнорировал. Он мстил Марине, и ему нравилась его месть, и оттого, что он мстил, ему стало необычайно легко. Он впервые испытывал это чувство, ведь он никогда никого не любил.

Через два часа, когда он уже был дома и спал, Марина позвонила в дверь. Звонила она долго. Он не слышал. А когда открыл, она решительно вошла к нему.

— Что он тебе сказал? — начала с ходу Марина.

— Ничего.

— Тогда почему ты не берешь трубку. Я звоню. Так нельзя!

— Марин, — начал Саня и запнулся.

— Я пришла сказать, — прижалась она к нему, — что эта скотина только что выбивала топором дверь. Я думала, он убьет меня!

— Марина… — снова начал Саня и снова запнулся. Он посмотрел в ее лицо и подумал, как она может так нагло врать? Изменяет, а потом приходит к нему. — Нет, Марин! Нет! — Отстранил он ее. По ее глазам он понял, что она хочет остаться.

— Нет? — сказала Марина. — Нет? И это говоришь мне ты, ради которого я пожертвовала собой! — Она вышла на площадку и побежала по лестнице. Там внизу она крикнула: — Ты еще пожалеешь об этом.

На следующий день рано утром он был уже на стоянке. Охранник сидел у окна и пил чай. День обещался быть теплым. Санин бензовоз стоял в самом конце. Двери его красной Scania блестели на солнце ярким белым пятном. У машины его окликнула Верушка.

— Ты чего тут? — сказал он ей.

— Тсс! Я этого боюсь. Охранника.

— Садись. — Саня открыл дверь машины.

Верушка прошмыгнула в кабину. Он завел машину и выехал. Проехал мимо ЗКПД. Одной рукой раскрыл спортивную сумку, вытащил стальной термос и боксик с хлебом и сыром.

— На, ешь, — протянул он ей бутерброд.

Она налила кофе из термоса и принялась завтракать.

— Этот кретин вчера так напился, что берега попутал. Бегал за мной и читал мне стихи.

— Андреич в Литературном институте учился, — сказал Саня.

— Если он такой умный, что тогда в охране делает? — Кобриков заметил, что у Верушки волосы зеленого цвета. — Он меня хотел изнасиловать. Я еле убежала от него.

Она говорила это просто. Как будто ей всегда приходилось убегать от насильников.

— Я тебя высажу на повороте, — сказал Саня. — Нам по инструкции нельзя.

Он остановился.

— Может, увидимся, если что? — сказала Верушка.

— Иди домой лучше.

— А сигаретку не дашь? — Саня протянул ей пачку Bond. Она вытянула одну сигарету, затем вторую, третью. «Бог троицу любит!» — заулыбалась Верушка, и на ее щеках показались ямочки. Взяла еще две сигареты. — А это ангелочек пяточек!

Саня весь день работал. Вымотался. Гонял на нефтеперерабатывающий в Ярославль. Оттуда развозил топливо по заправочным станциям. Часов в шесть вечера, когда он обедал в придорожном кафе, ему позвонил капитан Преображенов.

— Да, куда приехать? — сказал Кобриков. Он не сразу врубился, о чем ему сообщили, думал сначала — розыгрыш. Но дело было серьезное и касалось Саниной матери. Он расплатился и вышел из кафе. Сел в машину и поехал в сторону города.

По дороге ему позвонил Славка.

— Старик, я был неправ. Марина самая лучшая женщина на свете. Она не изменяла.

— Я знаю, — только и сказал Саня.

— Я дурак, — продолжал Славка. — Она к гинекологу ходила. Поэтому ее не было в парикмахерской. А сейчас в больничке лежит, аборт сделала. Много крови потеряла. За ней уход теперь нужен. Так что ты пока один поработай без меня…

Повисла пауза.

— Але, Сань! А ты не хочешь вместе со мной к Марине заскочить? А то я один боюсь чего-то!

— Слав, знаешь что?

— Ну!

— Давай без меня. — Саня убрал телефон. Ехал и молчал.

Красная Scania остановилась у желтого давно некрашеного здания ОВД.

Капитан ждал в кабинете. Перед ним на стуле сидел какой-то малый, показавшийся Сане знакомым. Лицо этого парня было заклеено белым пластырем. Преображенов отвел Саню к окну.

— Сань, я не понял. У тебя чего, мать в интернате живет?

— Да. Где она?

— Внизу, в комнате отдыха. Этот урод, — понизил он голос и кивнул на парня, — заяву на нее накатал, вроде как она кафе ограбила.

— Не понял? Какое кафе? — И тут Саня вспомнил, откуда он видел этого заклеенного. Это был администратор из уличного кафе.

— Требовала килограмм мороженого, — продолжал капитан. — А этот ей не давал. Тогда она схватила с прилавка коробку и побежала.

— Что ей теперь будет?

— Дело серьезное, — состроил умное лицо капитан. — Все-таки ограбление. — Он вернулся за стол, достал из ящика личное дело администратора кафе. — Так говоришь, ограбление было?

— Как пить дать, командир! Вот и улика: синяк у меня.

Капитан листал личное дело парня.

— А что это у тебя за эпизод был лет десять назад?

— Не понял? Какой эпизод?! — Парень изменился в лице, глазки его забегали, он заерзал на стуле.

— Не знаю. Это у тебя спросить надо. — Капитан поставил локти на стол и пристально посмотрел на парня. — Что за наркотики были?

— Ладно, капитан. Давай, диктуй, что мне делать.

Парень забрал заявление и подписал что надо. Преображенов проводил Саню. У выхода сказал:

— А ты говорил, что все нормально. Вот теперь нормально. А тогда было не нормально!

— Я твой должник, — сказал Саня.

— Конечно. Будешь теперь меня топливом всю оставшуюся жизнь заправлять.

— Без базара, — согласился Кобриков.

Санина мать ждала в комнате отдыха, в это время она там пришивала молоденькому сержанту пуговицу к кителю.

— Для офицера внешний вид — первое дело, — говорила она.

— Так я не офицер еще.

— Будешь. Это я тебе как бывшая жена офицера говорю.

Саня забрал мать.

Они сели в машину, и он повез ее обратно к интернату. Она сидела рядом с ним на гидравлическом кресле и мягко покачивалась.

— Что мне теперь будет? — спросила она сына.

— Срок, мам, большой тебе дадут. Будут тебя пожизненно кормить мороженым.

— Ты же сам сказал, он нам хотел дать килограмм мороженого.

— Когда я такое сказал?

— Когда мы с тобой на бульваре сидели. В кафе. Я еще птиц кормила. Не помнишь? И кто из нас теряет память, я или ты?

Саня помнил, конечно, он помнил. А вспомнив, засмеялся. Его мама тоже засмеялась.

Политика

Дядя Леша — краснолицый, маленького роста с крепким стриженым затылком мужичок стоял у подъезда и курил. Он уже вмазал сто пятьдесят водки и, встретив Витьку Бадина, соседа со второго этажа, доложил ему, что сейчас еще догонится соткой и пойдет смотреть «про политику».

— Чего смотреть? — переспросил Витька Бадин.

— Политику! Ты чего, ток-шоу не смотришь? — дядя Леша удивился.

— Нет. Не смотрю. Времени не хватает. Работы много.

Витька сегодня пострадал из-за политики. Вот как это случилось. Он работал на рыбном заводе, на погрузчике, и поцапался с одним из менеджеров, когда отгружал в холодильник ванну с засоленной горбушей. Он поставил ванну в проем и забаррикадировал одного из менеджеров, который в это время вел там учет. Тот потом примчался и давай качать права. Менеджер был человеком новым на заводе и приходился каким-то близким родственником генеральному. Витька этого не знал, поэтому со свойственной ему искренностью и простотой послал этого менеджера куда подальше.Тот оскорбился, ударил Витьку. Витька — его. Потом они закурили. Вроде как помирились и начали говорить за футбол.

Менеджер любил футбол и болел за «Челси».

— Потому что Абрамовича команда!

— И что? — возражал ему Витька.

— Как что? Абрамович, он же наш?

— Я за «Локомотив» болею. Там Палыч.

— Что твой Палыч!

— А что твой Абрамович!

— Я англичан вообще не уважаю, — воскликнул Витька.

— У них футбол! У них королева!

— А у нас Палыч! Он выйдет в своей шапочке-«петушок», и его команда сразу всех побеждает.

— Зато у них фунт стерлинга, Стинг и «Роллс-Ройс».

— А у нас подлодки сильные.

Витька горячился. Менеджер тоже. Снова закусились и начали толкаться. Этим все и закончилось. И только после, когда Витька ставил погрузчик в гараж, к нему подвалил бригадир, лысый и пузатый мужчина лет пятидесяти шести. Он предупредил:

— Короче, попал ты, Витюня! По полной попал. Пиши по собственному.

— Как так?

— На фига ты его толкал?! Он же племянник генерального.

— А я знал. Мы с ним за футбол спорили.

— Ну вот и доигрался.

— И что теперь? Ничего нельзя сделать? — Витька боялся остаться без работы. Работу было найти трудно.

— К начальнику гаража надо идти. У него жена работает в бухгалтерии.

Они сходили к начальнику гаража, тот был подшофе: уходил в самом начале лета в отпуск и проставлялся.

Бригадир сел к столу, выпил. Витька стоял и ждал у пожарного щита, на котором висели выкрашенные в красный цвет багор, ведро, топор и лом. Бригадир вернулся, сильно выпивши.

— Короче, он все уладит. Его жена там со всеми вась-вась.

— Спасибо. Магарыч с меня.

— Я водку не пью. Ты, если что, коньяк мне. Армянский только.

— Ладно. Мне выходить завтра или нет? — решил уточнить Витька.

— Вечерком сегодня звякни. Я узнаю. Может, день-другой нужно будет переждать. Главное, начальник гаража в курсе. У него сегодня хорошее настроение. А хорошее настроение — это признак решенного дела.

Витька обрадовался. Они стали выходить через проходную. Бригадир усмехнулся:

— Ты вообще это правильно замутил, — сказал он. — Достало это все. Одни свои да наши. Я сына хотел своего сюда к нам пристроить. Он институт закончил. Умный парень. Физик. Не берут — мест, говорят, нет. А этого взяли… Позвони мне часов в девять.

Витька доехал на автобусе до дома и встретил у подъезда дядю Лешу. Было часов восемь.

Света — жена Витьки наварила кастрюлю борща. Витька отказался от ужина. Вышел на балкон и закурил, глядя на темнеющий город.

— Остынет же! — заглянула на балкон Света.

— Потом.

— Случилось что?

— Времени сколько?

— Половина.

— Половина чего?

— Девятого. Так ты есть будешь? Я два раза подогревать не стану.

Витька дождался девяти часов и позвонил через пять минут. Телефон бригадира временно не обслуживался. Витька звонил еще несколько раз. Но телефон у того был отключен.

На балкон снова заглянула Света.

— Закрой дверь! — прикрикнул на нее Витька. Подумал и позвонил на охрану, узнал у них номер телефона начальника гаража. Перед тем как позвонить ему, волновался. Ушел с балкона на кухню, съел тарелку борща с густо намешанным майонезом.

Света сидела напротив мужа.

— Ты скажешь наконец-то, что случилось или нет?

— Увольняют меня.

— За рыбу? Ты же ее не брал больше?!

— Дура! При чем тут рыба. Поцапался там с одним. Он племянником генерального оказался.

— А не мог не поцапаться?

— Не мог. Он за «Челси» болеет. А я за «Локомотив», и подлодки наши лучше.

— Какие подлодки?

— Наши. — Витька решился, набрал номер телефона начальника гаража. Мужской властный голос ответил:

— Да. Кто это?

— Это я, Владимир Сергеевич, Витя Бадин.

— Ну.

— Я на погрузчике работаю.

— Ну.

— Вы, наверное, знаете, к вам походил наш бригадир.

— Ну.

— Вы вроде обещали ему, что поможете мне…

— В чем?

— Ну, сегодня же вроде…

— Слушайте, как вас?

— Витя Бадин.

— Витя… Виктор! Я никому ничего не обещал. Я еду в поезде. У меня отпуск.

Телефонный разговор прервался.

— Может, и не уволят? — высказалась Света.

Витька хотел сорваться на нее, но, увидев ее преданное лицо и дрожащие губы, сдержал себя. Он был женат всего год как. Сразу после армии женился на Свете, с которой познакомился в парикмахерской. Она работала там.

«Можно было, конечно, подождать какое-то время, деньги были в загашнике. Но кредиты! — думал Витька, оглядывая стены, мебель, потолок — весь этот евроремонт, пропади он пропадом. — А еще машина, и тоже в кредит».

— Как же быть? — пролепетала Света.

Витька обнял ее.

— Ничего, все нормально будет. Придумаю чего-нибудь. За кредиты не волнуйся.

— Я не волнуюсь. Я за тебя боюсь. Вон у одной муж тоже уволился и теперь второй год пьет.

— Все будет хорошо, — высказался Витька неопределенно и накинул куртку. Хотелось пройтись, развеяться.

— Ты куда?

— У подъезда постою.

— Может, попросить у него прощения, у этого племянника? — сказала Света.

— За что? Он меня тоже толкнул. Вот ты интересуешься политикой?

— Нет.

— Вот и я не интересуюсь. И он не интересуется. А она — есть.

— Все равно, зачем было драться?

— Что я должен был, вторую щеку ему подставить?! Что ты вообще понимаешь? Ты как глупая! — Он спустился вниз и вышел на улицу.

На улице было светло, хотя и вечер. Витька хотел с кем-нибудь подраться, чтобы только погасить злость. В палисаднике какой-то выпивоха рвал сирень. Витька перешагнул через забор, взял этого мужика за грудки и тряхнул. Тот заулыбался ему идиотской улыбкой. Витька бросил его и направился к магазину.

У его дома на маленьком пятачке, заставленном легковушками, пытался вывернуть прицеп, чтобы подъехать на разгрузку, грузовик. Витька постучался к водителю. Тот открыл дверь.

— Чего тебе?

— Хорош ездить! — сказал ему Витька.

— Пошел ты! — спокойно ответил ему водитель и закрыл дверь. Его грузовик снова начал пятиться назад.

Тогда Витька рванул дверцу на себя.

— Ты чего, не понял? У меня тут машина стоит. Заденешь ее.

— Я ее задевал раньше? — сказал водитель фуры все так же спокойно.

— Нет.

— Тогда в чем проблемы?

Витьке нужен был повод.

— А чего ты с прицепом приезжаешь? Мог бы без него, проще было бы! — сказал он.

— Слушай, мужик, тебе работа нужна? Иди устраивайся к нам в логистику. Я посмотрю, как ты будешь выкручиваться! — Водитель закрыл дверь и уставился в боковое зеркало, чтобы довершить свой маневр.

Витька остыл, ему было досадно, он сунул руки в карманы и зашел в магазин. Там было тихо и пусто, шумел холодильник, и кассирша рассказывала уборщице, как недавно ездила к ворожее.

— К колдунье, что ли? — переспросила уборщица.

— Нет, к ворожее. Я ж православная. К колдунье бы ни за что не пошла.

Витька взял пиво.

— Не продаем, — сказала ему кассирша. — Уже время.

— Так на моих без двух.

— А на моих ровно, — произнесла она равнодушно, как будто его и не было здесь.

— Ну хорошо. — Витька сдерживал себя. — На ваших столько. На моих столько. Но ведь вы меня часто видите, я здесь живу в соседнем доме.

— Вы законы читать умеете?

— Причем тут это!

— А потом меня по шапке.

— Да что же вы за люди! — воскликнул Витька. — Тоже через родственников устроились? — Он оставил бутылку и вышел на улицу.

Начиналось лето. Июнь месяц. Закончились майские грозы и дожди. Вечером дышалось хорошо. Он вспомнил, что в такую погоду любил с ребятами бегать на озеро и купаться там ночью. У магазина его окликнул дядя Леша.

— А я тебя ищу.

— Что тебе?

— Света приходила к моей дочери. Тебя увольняют, что ли?

— Тебе какое дело!

— Я Батона знаю. А он знает всех.

— Какого Батона?

— Авторитета. Он район держит. — Дядя Леша уловил в лице Витьки недоверие и добавил: — Я уже договорился о встрече! Идешь или нет? Будешь работу искать?

Авторитет Батон когда-то отбывал срок на «пятерке» — зоне в черте города. А дядя Леша был начальником его отряда. Потом дядя Леша вышел на пенсию и занялся плотницким делом. И вот как-то наняли его сделать у одного бизнесмена беседку в доме. Дом этот или, лучше сказать, коттедж принадлежал Батону. Фамилия Батона была Сухарев. Так они снова встретились и на почве любви к песням Фрэнка Синатры сошлись.

Батон ждал их на улице. Одет он был по-домашнему: в трениках, шлепанцах и сиреневой майке с английской надписью «Messi». Лицо его с выпученными глазами было похоже на морду бульдога.

— Чего на сухую калякать? — сказал он. — Пойдем, посидим, смажем горло.

Они направились в ресторан «Фрегат». Батон по дороге сорвал ветку сирени. У входа охранник остановил их.

— Ирина Денисовна строго настрого запретила в спортивных штанах пускать.

Батон поднялся к ней в кабинет. Ирина Денисовна была сорокалетней блондинкой, которая молодилась и для своей дочери, точно такой же блондинки, только двадцати одного года, была как подружка. Батон преподнес ей веточку сирени. Ирина Денисовна застеснялась и поставила сирень в вазу. Потом она сделала лицо строгим и сказала, что не потерпит в своем ресторане спортивную одежду.

— Это не стадион!

— Согласен. Но только я сюда как домой прихожу. Здесь уютно. — Батон был галантен.

Дядя Леша и Витька томились у входа. Витька рассматривал себя в нескольких больших зеркалах, развешанных по стенам. В каждом из них он искажался.

— А он точно решит? — спросил Витька.

— Батон? Батон — политик. На зоне бунт успокоил.

Ирина Денисовна и не хотела запрещать Батону приходить в ее ресторан в спортивных штанах, она просто хотела немножко показать себя, покапризничать. Ей нравился этот немногословный, похожий на собаку мужчина.

Мужики вошли в зал, где играла музыка. Батон шаркал в шлепанцах, обутых на голую ногу, и по-свойски, с легким пренебрежением рассматривал присутствующую публику и со всеми здоровался, его приветствовали в ответ, над столами поднимались руки.

Администратор усадил их за дальний столик у окна с видом на озеро. Это было лучшее место. Подошел официант и склонился.

— Нам, значит, графинчик водочки и че-нить мясного, — распорядился Батон.

Официант кивнул и ушел. Батон улыбнулся Витьке, глянув на него своими ледяными глазами. Витька отвел взгляд.

— Голова болит, — сказал дядя Леша.

— Может, у тебя червь вокруг мозга завелся? — предположил Батон.

— Как это? — сделал испуганный вид дядя Леша.

— В Советском Союзе, — начал рассказывать Батон, — у одной старушки тоже болела голова. Мигрень не мигрень, а болит и все тут. Пришла она к врачу, тот назначил ей операцию. Вскрыли старушке черепушку, а там змей сидит и на всех удивленно смотрит, вроде как, братцы, вы чего-то попутали! Я тут живу, а вы меня с жилплощади выселяете. — Дядя Леша усмехнулся и потрогал голову, нет ли у него там змея. — Батон продолжил и сказал Витьке: — Ты его убить хочешь?

— Кого?

— Менеджера.

Официант принес на подносе шашлык и водку.

— Что-то еще будете заказывать? — спросил он.

— Иди, родной. Если надо будет, я позову. — Официант ушел. — Это тебе дорого станет, — продолжил свой разговор с Витькой Батон. — У тебя деньги есть, заказ ведь дорого стоит?

— Я не хочу его убивать. Я только хочу, чтобы…

— Ноги ему обломать? — перебил его Батон и коварно ухмыльнулся. — Понимаю! Это будет стоить дешевле. Хорошая месть! Ты приходишь к нему в больницу и приносишь мандарины. Ты здоровый, а он больной! Отлично!

— С чего вы взяли, что я хочу его покалечить?

Батон утратил интерес к Витьке и отвернулся, начал снова рассматривать зал. Дядя Леша наливал себе водки, макнул кусок мяса в томатный соус, крякнул, выпил и начал закусывать.

— Так твоя же жена приходила ко мне и сказала, что тебя увольняют и нужно решить эту проблему? — говорил он с набитым ртом. Дядя Леша искренне не понимал, чего Витька боится и почему артачится.

— Ты Макбета читал? — спросил Батон Витьку.

— Нет. А кто это? — Витька когда-то слышал это слово, но не помнил и не знал, кто это или что.

— Макбет — это Макбет. Мужик один, шотландец. Всех порезал и убил. Ты тоже так хочешь? Вижу, что хочешь, только боишься. Никогда не надо бояться. Мир очень простой. Есть менты, а есть не менты. Есть зона, а есть воля. Я волю люблю. А если сижу там, то я знаю, что это временно, потому как воля — больше зоны. Диалектика. Меньшее не может быть большего. И вообще, красота спасет мир.

— И политика, — добавил дядя Леша.

— Нет, дядя Леш, не политика. А Фрэнк Синатра, — и Батон пропел вполголоса, произнося и коверкая как-то по-своему: — «Стрендзи оф ту найт! Экстендзи лайти!» — Голос у Батона был красивый. Баритон.

— А что со старушкой стало, у которой змей вокруг мозга обвился? — спросил Витька.

— Умерла старушка. Змея не стало, и ее не стало.

К их столу подвалил какой-то кривоногий малый.

— Батоно! — воскликнул он и развел руки.

Батон приподнялся, и мужчины начали обниматься. Кривоногий малый лобызал его, целовал ему чуть ли не руки и называл отцом-спасителем! И пригласил его за свой столик. Батон ушел с ним.

— Я те про Батона так скажу, — тронул Витьку дядя Леша. — Он на Бору сидел, так его работать заставляли. Как мужика. Так он знаешь, что сделал, чтобы не работать?

— Что он сделал? — сказал Витька. Ему все уже здесь стало надоедать.

— Он себе дырочку в животе проковырял. — Дядя Леша показал на свой живот. — Вот здесь. И кишок вынул. Нате, говорит, тронете меня еще, я эти кишки на руку намотаю. И вас всех уволят. После этого начальство перевело его на другую зону. — Дядя Леша рыгнул и отодвинулся от стола. Он был сыт, и ему было хорошо.

«Как все погано! — подумал Витька и глянул на графинчик водки. — А не вмазать ли и не забыться?» — но вспомнил слова Светы и остановился.

Дядя Леша вытащил из кармана целлофановый пакет и начал скидывать туда куски мяса.

Батон переходил от одного столика к другому, ко всем присаживался. Громко смеялся и много говорил. Все его знали и любили. Он был здесь свой. За каждым столиком он выпивал и ел.

Витька спустился в туалет, а когда вернулся, дяди Леши за столом уже не было. Витька глянул в зал, Батон тоже ушел. Тогда он направился к выходу. У входа ему перекрыл дорогу охранник. «А платить?»

— Так я не заказывал. Меня самого пригласили! — сказал Витька.

— Ничего не знаем, платите! — подошел к Витьке администратор

— А еще он и три бутылки водки заказал и унес с собой, — сказал официант, обслуживавший их столик.

— Я в туалете был!

— Не он, а тот мужик старый, который с ним был! Он сказал, вы башляете за все!

Делать было нечего. Витька вытащил кредитную карту и расплатился.

Он возвращался понурый домой и еще издали заметил темный двойной силуэт грузовика, который стоял все там же на маленьком пятачке у дома. Когда подошел ближе, то увидел, что это та же машина и в ней тот же водитель. Только теперь он никуда не маневрировал, а сидел в кабине. А сам прицеп аккуратненько прижимал к дереву «Тойоту Камри», за рулем которой была женщина.

— Здорово, — сказал Витька, когда подошел к нему.

— Здорово.

— Как ты так?

— Да вот так. Теперь ни работы, ни денег.

Витька почувствовал в этот момент сопричастность к водителю. Ему стало его нестерпимо жалко. И он понял, что его, Витькина, беда — это маленькая беда. А вот беда водителя грузовика — это беда настоящая.