ПИСЬМА ИВАРУ ИВАСКУ

Борис Пастернак

_*

ПИСЬМА ИВАРУ ИВАСКУ

Публикация, вступительная статья и комментарии Анны Сергеевой-Клятис

Ивар Видрик Иваск был человеком сложной и одновременно счастливой судьбы. Ему довелось родиться на территории свободной Латвии в Риге в 1927 году. Отец его был эстонцем, мать — латышкой. В семье говорили по-немецки, поэтому немецкий он знал прекрасно с детства, как и Борис Пастернак, родители которого владели этим языком свободно. В 1944 году, когда неизбежность прихода Красной армии стала очевидна, Иваск, как и многие его соотечественники, бежал в Германию. Там после окончания войны поступил в Марбургский университет, где изучал германистику с 1946-го по 1949-й. В 1953 году защитил докторскую диссертацию по творчеству Хуго фон Гофмансталя. Это произошло уже в США, куда И. Иваск перебрался в 1949-м. В 1953 — 1966 годах преподавал немецкий язык и литературу (в 1958 — 1966 годах — заведовал немецким отделением) в Нортфилде (Миннесота), в колледже Святого Олафа (Saint Olaf). В 1967 — 1991 годах был профессором Университета Оклахомы и главным редактором ежеквартального журнала «World Literature Today» (до 1976 года назывался «Books Abroad»). Иваск публиковал исследования о немецкой и испаноязычной литературах и стихи на эстонском, немецком и английском языках. В 1991 году переехал жить в Ирландию, где через год умер в городе Фаунтинстаун.

Как писал сам Иваск, он открыл для себя «пульсирущую, космического охвата поэзию» Пастернака в 1947 году, когда был студентом Марбургского университета и осознал, что Пастернак учился там же за тридцать пять лет до него. Чуть позже в руки Иваска попала «Охранная грамота» с ее описаниями Марбурга и разные редакции одноименного стихотворения (1915, 1928, 1956). Поскольку раздобыть книгу стихов Пастернака в то время было практически невозможно, то Иваск перефотографировал полученный на несколько дней из Гарварда по межбиблиотечному абонементу сборник «Стихотворения в одном томе» (1935): «Долгое время ни один другой русский поэт как прошлого, так и современности не значил для меня так много, как Пастернак»^[1]. Оговоримся, что Иваск русским языком владел, хотя и не настолько хорошо, чтобы профессионально писать на нем.

В 1958 году в Хельсинки в руки Иваска попали стихотворения Юрия Живаго. К нему обратилась с просьбой о помощи в передаче русской метрики переводчица романа на финский язык Хелви Ювонен. «…Моя жена и я внимательно изучали фотокопии стихотворений, которые мы проглотили, буквально не сходя с места, в течение одной незабываемой ночи»^[2], — вспоминал впоследствии Иваск. Тогда же в Хельсинки он купил в академическом книжном магазине «Доктора Живаго» на английском языке и прочитал его во время перелета в США. В том же году он напечатал две критические статьи о романе на эстонском языке, в которых давал «Доктору Живаго» самую высокую оценку. В 1959 году в зимнем выпуске журнала «Books abroad» появилась его англоязычная рецензия на роман. А через несколько месяцев, в августе 1959 года Иваск послал эту рецензию Пастернаку, присовокупив слова горячей благодарности за его поэзию и роман. Для подкрепления своей позиции он ссылался на их общую alma mater — Марбургский университет и даже отважился приложить к письму несколько собственных стихотворений на немецком языке. Известно, что после нобелевского скандала Пастернак на письма иностранных корреспондентов не только охотно отвечал, несмотря на всевозможные запреты и строгие предупреждения со стороны властей, но и придавал им вообще большое значение, о котором даже упоминал в стихах:

По кошачьим следам и по лисьим,

По кошачьим и лисьим следам

Возвращаюсь я с пачкою писем

В дом, где волю я радости дам.

Не стали исключением и письма неизвестного Пастернаку, но очевидно компетентного и хорошо образованного его почитателя из Соединенных Штатов, тем более связанного с поэтом общностью личной истории. На письмо, отправленное Иваском 31 августа, он ответил 16 сентября 1959 года. И в течение следующих четырех месяцев послал своему американскому корреспонденту еще три письма. Писал Пастернак по-немецки — на том же языке, на котором обратился к нему Иваск. Все четыре документа были впервые опубликованы в английском переводе с небольшими купюрами в 1970 году, в юбилейном пастернаковском выпуске журнала «Books abroad»^[3] и сопровождались вступительной статьей И. Иваска, фрагменты которой мы здесь цитируем и комментируем. Переводы этих писем на русский язык никогда до сих пор не осуществлялись, полные тексты писем не печатались.

Перевод писем Пастернака с немецкого и англоязычных сопроводительных материалов Иваска осуществлен автором публикации. За предоставление полных текстов писем благодарю Елену Владимировну Пастернак.

_I

Переделкино, 16 сентября 1959 г.

Мой дорогой, чрезвычайно дорогой господин Иваск!

Будет настоящим горем для меня сейчас же не ответить на Ваше письмо (из-за реальной, не придуманной нехватки времени), учитывая, что каждая из трех частей Вашего послания: письмо, статья и стихи — заслуживают внимания. И Вы благородно простите мне краткость моей благодарности и скудные доказательства моего восхищения.

И прежде всего — кто Вам профессор Иваск^[4], с которым переписывалась Марина Цветаева? Он Ваш отец или родственник? Передайте ему, пожалуйста, уверения в моем глубочайшем почтении.

Мне хочется сказать, что Ваши стихи действительно очень хороши, полны самостоятельного опыта, своеобразно воспринятого и пережитого. Мне приходит много писем от современных поэтов из Франции, Германии и Америки. И по большей части мне становится стыдно за неестественность и афористический произвол их верлибров. И когда я попадаю из этой бесформенности сомнительного содержания в иную стихию, пусть только внешне организованную метром и рифмой, я вздыхаю с облегчением. По крайней мере здесь я могу, почти не кривя душой перед автором и нисколько не преувеличивая, что-то понять и выбрать — и только благодаря наличию формы.

Однако в Вашем случае вопрос стихотворной формы второстепенный. Я не замечаю, написано ли стихотворение с рифмой или без, хотя я чувствую риторическое напряжение стиля — необычное в свободном стихе даже у классиков, даже у Гёльдерлина и Гёте. Ваша поэтичность, господин Иваск, целиком в содержании.

[Schwarze Scham — ein Hemd bekam; —

Der Schnee schlaft sich am Berge aus,

Ein Falke fallt schon stunden lang…

Erleichtert atmen winde auf:

Die Schwerkraft reisst sie erdwarts mit…

Abseits ist niemand, ja selbst nicht die Toten

Die Trauben regnen Staubig auf die Erde.

Weil Fledermause dunkle Riten…

Die entblatterte Stadt]^[5] и т. д и т. д.

Все это правдиво, ощутимо, узнаваемо. Для меня было радостью узнать Вас как поэта. В заключение позвольте поблагодарить Вас за прекрасную рецензию. Это тоже пример экономного, богатого, энергичного письма, к которому я стремился в своих (так и не напечатанных) предисловиях или в разработке статей, например, о переводах из Шекспира или в двух-трех страницах о Шопене — не уверен, что они выходили за границей и могли попасться Вам на глаза^[6].

Огромное спасибо, наконец, за обещанные Вами книги. Вы не должны этого делать. Обременять себя еще и подарками! С наилучшими пожеланиями в настоящем и будущем.

Ваш Пастернак.

_II

_{16 ноября 1959 года}

Дорогой господин Иваск!

Большое спасибо за все, что Вы мне подарили и написали; я недавно все получил. Не ждите от меня до весны ничего заслуживающего внимания. С каждым днем я работаю все больше и интенсивнее, так что мое свободное время ограничено теперь совсем узким кругом. Но ничего не поделать с моей преданностью Вам, которую Вы по многим причинам должны ощущать.

Ваш Пастернак.

_III

30 ноября 1959 года

Мой дорогой Иваск!

Не нахожу слов, чтобы в достаточной мере выразить свою благодарность за бесчисленное множество интересных книг, которые Вы мне послали в подарок, и самый умный, самый точный выбор. Лоуренс, Тиллих, о развитии нового романа — все это то, чего мне не хватает, в чем я нуждаюсь, что заполняет мои пробелы в знаниях, и все это я проглочу, как только вздохну.

Русский «Фауст» послан Вам^[7]. Напишите мне про него (два слова — не больше, чем полстраницы), когда Вы прочитаете перевод и если у Вас будет время для ответа. Напишите еще мне (только искренне) о книге Кайдена (я увидел ее только вчера), по поводу ее изуродованной обложки с (для какой цели?) отвратительно искаженной гримасой, и о переводах, вялых по воздействию и форме, а иногда и водянистых^[8]. Напишите мне правду об этих досадных вещах — полагаю, что Вы, как и все остальные мои, от этой поэзии не оторваны и не изолированы?

Один господин Риц^[9] из Бостона (я поблагодарил его письмом) прислал мне монографию о Рильке^[10] Ханса Эгона Хольтузена (в серии издательства «Ровольт»)^[11]. Знаете ли Вы эту книжечку? Я первый раз в жизни читаю о Рильке именно то, что о нем должно быть написано. Все, в том числе и Андреас-Саломе^[12], все, на кого падал мой взгляд, видели свою цель в том, чтобы представить его как предмет психологического анализа, как чувствительного, романтичного, таинственного, не от мира сего. Так часто бывает с посредственностью, которая поверхностно затрагивает элементы и узлы отношений в обратном, все искажающем направлении. Что же на самом деле делали эти биографы? Вместо того чтобы определить неопределяемое, они делали его, в том числе и для себя, еще более неопределяемым, расплывчатым и ординарным.

Х. Э. Хольтузен, по счастью, понял, что писать о Рильке — это делать надрез по натянутой материи недавнего опыта нашей общей юности, живой реальности начала века, джунглей крупных городов, путешествий, железных дорог, общественных сдвигов и т. д. и т. д.

Если это что-то может для него значить и у Вас есть желание и возможность сделать это, пожалуйста, напишите в издательство «Ровольт», по адресу Гамбург, 13, не будут ли они (эти господа) так любезны передать от моего имени благодарность и восхищение господину Хольтузену.

Простите меня, пожалуйста, за ошибки и беспорядочность моего письма.

Ваш Б. Пастернак

_IV

18 февраля 1960 года

Благодарю Вас, мой дорогой господин Ивар Иваск, и дорогую госпожу Астрид^[13] за Ваше поздравление, за бесчисленные прекрасные книги, которыми Вы засыпали меня. Только из Вашего упоминания я понял, что статья о Шопене была напечатана в Германии. Уже потом я увидел перевод. Здесь нет вины господина Кайля, замечательного переводчика поэзии, его чудесные переводы моих последних стихотворений Вы скоро увидите^[14], — нет его вины в том, что все ноты Шопена искажены в печати до неузнаваемости.

Я раздосадован и изумлен, что Вы до сих пор не получили русского «Фауста». Насколько я сейчас могу вспомнить, он был послан Вам два месяца назад. Мог ли он на самом деле потеряться в дороге?

Ваши стихи, как всегда, полны настроения. Прекрасное стихотворение «Греческий вид». И повсюду счастливые, жизнерадостные находки, как, например, в строках:

«Wie Krabben am Meer oder Nasse

Im Laub»^[15]

Или:

«Verwundete Astern ertrinken im Gras»^[16]

Спасибо Вам за все. За длинное, содержательное письмо, за прекрасную, захватывающую статью о Додерере^[17]. Как ошеломительно индивидуален Курциус^[18]! Он еще жив? Не ругал ли он Живаго? Почему мне его имя… так свежо и глубоко знакомо? Как будто из всего прочтенного он лично меня касается.

Всего Вам хорошего и успеха.

Ваш Б. Пастернак.