БЕГУНЬЯ

Катя Капович родилась в Кишиневе. Поэт, прозаик, редактор. В 1990 году переехала в Израиль, а в 1992 году — в США. Печаталась в журналах «Новый мир», «Знамя», «Звезда», «Дружба народов», «Воздух» и др., а также в антологиях и в коллективных сборниках рассказов. Автор девяти поэтических книг на русском языке и двух на английском. Автор книги рассказов «Вдвоем веселее». Вышедшая в «Редакции Елены Шубиной» в 2012 году книга была номинирована на «Русскую премию» и получила второе место. Участник международных литературных фестивалей в Лондоне, Роттердаме, Москве, Осло и др. Книга «Gogol in Rome» на английском языке («Salt Publishing», 2004) — лауреат премии Библиотеки Конгресса США. В 2015 стала лауреатом «Русской премии» в номинации «Поэзия». В 2018 году — медиатор международной конференции славистов (ASEEES) в секции «Проза». Живет в Кембридже (США), работает редактором в американском журнале «Fulcrum», преподает литературу и ведет мастер-классы прозы и поэзии.

Рассказ выходит в книге Кати Капович «Микки и другие звери» (М., «АСТ; Редакция Елены Шубиной», 2018).

Катя Капович

_*

БЕГУНЬЯ

Рассказ

В последний день перед осенними каникулами Зоя шла вдоль стадионной стены, чтобы принять участие в ежегодном городском полумарафоне для девочек. Стадион в верхней части города располагался за высокой каменной оградой и занимал три квартала в длину и два в ширину. Он назывался «Динамо», но все говорили про него «Новый». Был еще старый стадион, прошлого века, а этот построили в конце войны на Немецкой площади; оолитовый известняк для стены и находящихся внутри зданий привезли из карьеров в Криково. Наверное, когда-то камень был белый, в облупившейся штукатурке кое-где проступила исходная кладка в виде фигур выше человеческого роста, похожих на ангелов.

Мальчики отбегали на прошлой неделе, и после подсчета выяснилось, что их школьная команда осталась позади других. Зоя шла медленно. От остановки троллейбуса и до самых ворот она десять раз останавливалась и вглядывалась в желтую пустоту кварталов. Когда она дошла, свободных вешалок в гардеробе не осталось. Переодевшись, Зоя сложила носильные вещи в сумку, и гардеробщица втиснула ее в деревянный шкафчик с отсеками, куда обычно складывалась обувь. Пристроив Зоину сумку, она выдала картонный номерок.

— Только не потеряй, а то не получишь назад.

Внутри стадиона на высоких шестах хлопали флаги, стоял на старте незнакомый тренер в синей ветровке и кричал в сложенные рупором ладони, чтобы посторонние ушли с дорожек. Его никто не слушал: детвора — наверное, младшие из семей соревнующихся — продолжала носиться сломя голову в догонялки. Шилова потянула ее за рукав:

— Ты чего тут стоишь? Идем на старт!

Шилова была из их команды, на рукаве белела цифра «восемь», номер их школы. Футболок на всех не хватило, Зоя вышила свой номер сама. Восьмерка напоминала их беременную соседку — с маленькой головой и большим круглым животом. Зоя высвободила рукав и осталась стоять рядом с выходом, все еще думая, что, может быть, Сережа подойдет.

— А тебе что, нужно особое приглашение? — прикрикнул стартовый тренер, и тут она решилась покинуть свой пост у дверей.

По свистку они построились в несколько рядов у стартовой линии. Грохнул пистолет, и девочки, сорвавшись с места, затрусили вперед. Зоя любила этот звук: казалось, огромный улей вырвался наружу и полетел. Им кричали с трибун, но ветер сдувал фразы, только топот ударяющих в битум подошв стоял в ушах. За восемь лет занятий легкой атлетикой Зоя усвоила, что бег требует особого ритма — равномерного и вдумчивого, — и поэтому, когда несколько девочек пошли на обгон, она осталась в группе. Все вместе они были единым организмом и заряжались энергией друг от друга. И одновременно ей тоже хотелось вырваться и побежать вперед. Она заставила себя оторвать глаза от дорожки. Все было правильно в мире: небо ярко-синим, трава на футбольном поле зеленой, флаги красными. Нужно было победить сегодня, и для этого нужно было быть терпеливой.

Еще позавчера она не собиралась участвовать в соревновании и, когда Сережа подошел к ней на перемене, растерялась. Он был школьным капитаном команды.

Сережа достал из кармана яблоко и протянул ей, чтобы она укусила первой.

— Маслакова заболела и не побежит. Можешь заменить?

— Я не знаю…

— Пожа-алуйста! — Притронувшись к ее руке, он заглянул в глаза и повторил: — Пожалуйста.

Он никогда не просил ее ни о чем, и она согласилась.

Они продолжали стоять, хотя прозвенел звонок с перемены. В окне виднелся школьный палисадник с яблонями. Небольшие зеленые яблоки лежали под деревьями. У Сережи был такой вид, будто он собирается еще что-то сказать или спросить. На его щеках появилась краска: такое бывало, когда он волновался. Их окликнул учитель, Сережа поднял голову и кивнул ей, мол, пора идти в класс.

Зое в июле исполнилось шестнадцать лет. Для бегуньи она была слишком высокой и тонкой. Куда компактней была сложена Ира Абрамова, татарская девочка из бывшей школы. Пару раз во время бега Зоя замечала на себе взгляд ее черных глаз. У Иры сзади болталась тугая коса и, как хлыст, била по спине. Маленькая, смуглая Ира могла запросто победить сегодня, в начальных классах она всегда выигрывала у Зои. Может быть, это происходило от того, что Зоя ее боялась. Ира была злой, могла больно ударить за невинную шутку. Чтобы задобрить Иру, Зоя однажды пригласила ее на день рождения. Тогда еще пришла Наташа Милецкая, самая красивая девочка в школе. Мальчиков не звали, только младший брат Раи Коган присутствовал на девичнике. Женька. Рая попросила разрешения привезти его, потому что мать работала в «скорой» и Женьку не с кем было оставить. Раю она однажды защитила, когда мальчики из другой школы кормили ее снегом. Рая была тихая, болезненная девочка с длинными носом и красивыми синими глазами под черными ресницами. Подруг у нее не было, но с Зоей они с того случая дружили. Им устроили стол в Зоиной комнате, нарезали «Киевский» торт, открыли бутылки с крем-содой. В соседней комнате родители с друзьями пили вино, закусывали бутербродами и разговаривали. Отец ставил на магнитофоне польский джаз, звучал смех. После еды и торта все вышли на балкон, ели черешню и соревновались в стрельбе косточками по новому транспаранту над дорогой. Наташа вздохнула: «Ох, Зойка, как бы я хотела быть тобой!» И, когда она это сказала, Ира стиснула зубы и до конца дня рождения молчала.

Зоя ощутила, что любит его, два года назад, когда всем классом ходили на озеро. В сентябре вода согревалась настолько, что разница между ней и теплым воздухом почти не ощущалась. После купания Зоя лежала на полотенце. Она заснула и когда открыла глаза, то увидела его. Концы коротко остриженных волос горели на солнце. Зоя смотрела на загорелые лопатки и худую шею с выемкой. Почувствовав взгляд, он обернулся. Она быстро опустила голову и притворилась спящей. С тех пор она все время думала о нем. В школе она высматривала его. Он сидел за первой партой у двери, отделенный еще одним рядом от того места, где она сидела, не слушая урок. Иногда он, как тогда на озере, оглядывался. Однажды Широков принес в школу фотоаппарат и потихоньку от учителей снял одноклассников. На одном из снимков Сережа смотрел в ее сторону. За эти два года он очень изменился: стал высоким и над губой появились усики. Однажды она случайно увидела, как сотрудник целует маму. Они стояла посреди комнаты, мама повернулась, что-то сказала, тот положил руку ей на грудь и поцеловал в губы. Вечерами, мечтая о любви, она клала руку себе на грудь и представляла, что это Сережина рука.

Было холодно и жарко одновременно, хотелось пить, и Зоя обрадовалась, когда у питьевого фонтана родители бегуний стали протягивать стаканчики с водой. Она отхлебнула большой глоток и с фырканьем отбежала, уступая место другим. Так полагалось, и так сделали и другие девочки. Даже зимой они иногда тут бегали. Вон показалось справа подсобное помещение, где хранили маты для прыжков в высоту и разное другое снаряжение. Оттуда же притаскивали деревянные лопаты для чистки снега и продолжали тренироваться до середины декабря. Она, Наташа Паненко и Ира Маслакова бегали барьеры. Ноги так привыкали к холоду, что даже не покрывались пупырышками. Всегда после разминки и пробежек становилось тепло, и вообще... Шерстяные носки под шиповки — все, что было нужно, чтобы не мерзнуть.

Начавшийся на стадионе бег вылился за ворота в переулок. Утренний ветер здесь дул, как в большой трубе, мостовая качалась влево-вправо. Дальше дорога брала вверх, и Зоя перестроилась в правый ряд. От мамы Зоя слышала, что до войны на месте стадиона было спортивное поле, обнесенное деревянным забором; трибун тогда не было, в правом конце стояло несколько длинных скамеек. В первые же дни войны, когда горели соседние дома и лавки, все это тоже сгорело. Зоина бабушка, школьная учительница, весь июнь и начало июля вместе с другими женщинами тушила пожары. Но шестнадцатое июля стало днем эвакуации, потому что город сдали. При известии о приближении немецких танков бабушка поспешила в школу, чтобы узнать, будут ли автобусы. Автобусов не было. Их сосед балагула посадил детей и женщин на телегу, запряженную лошадью, и они двинулись в путь. Маме тогда было шесть лет, и она скоро должна была идти в первый класс. Они собирались шить маме форму, была назначена примерка у знакомой портнихи. Но вместо этого пришлось убегать. На маме было в то утро красное платье и красные туфли — надели, чтобы легче было ее отыскать, если потеряется. Девочка в красном с белыми волосами. К мосту вели две дороги, их отделял друг от друга пролесок. По параллельной дороге уже шли румынские солдаты и стреляли в бегущих людей. Те бесшумно падали на дорогу. Балагула только успел провести телегу по мосту, как налетели самолеты и стали кружить над колонной беженцев. Потом раздался взрыв, и когда мама оглянулась, то увидела, что остатки моста висят на сваях. И много еще чего было. Первый их поезд разбомбили, пришлось бежать к лесу. Женщина в овраге, где они прятались, отталкивала ее и говорила: «Уходи, а то меня из-за твоего красного платья заметят и убьют!»

Нет сил? Нет, если честно, отвечал Зое внутренний голос. Но если нет сил, то и ладно! Беги без сил. Прикрой глаза от солнца и беги. И выше, выше, выше коленки, ободранные на этом подъеме три месяца назад. Тогда Зоя на спор съехала на велосипеде с каскадной лестницы у озера. А вон вдали показалась деревянная эстрада. Когда-то, когда Зое было шесть лет, ее взяли на выступление одного певца. Он пел под гитару, у него был хриплый голос. Песни она слышала дома, папа крутил их на магнитофоне — Зоя запомнила. Особенно песни про войну и тюрьму. Они с родителями сидели в первом ряду, и она тихонько подпевала. Ей было жалко человека в песне. Певец заметил, что она поет, и вытащил ее на сцену. Не понимая до конца смысла песни, она пела с ним, сидя у него на руках. От него хорошо пахло сигаретами. Мама уже дома попросила никому не рассказывать про выступление. Зоя никому не рассказывала.

Зоина мама была высокого роста, красивой и модно одетой. Длинные волосы она иногда подстригала и накручивала. Ходила для этого в парикмахерскую. Зоя шла с ней. Парикмахер сверкала ножницами, состриженные белые пряди падали на сине-зеленый линолеумный пол. Потом парикмахер накручивала волосы на бигуди, укладывала в прическу при помощи шпилек и сажала маму под фен рядом с другими женщинами. Они сидели под гудящими колпаками, отраженные в длинном зеркале. Через полчаса они вставали, расчесывались, после чего превращались в одинаковых женщин, каких было много на улицах, и только мама была другой из-за волос.

Стоящее высоко солнце пекло голову и плечи. Они теперь бежали парком по грунтовой тропинке, вытянувшись в линию. Дорога шла в несколько ярусов. На вираже Зоя снова увидела Иру Абрамову. В тот год, когда Зоя ушла из первой школы, у Иры умерла мама. Бывшие одноклассницы рассказывали, что мама Иры, которая работала на почте, выпала из окна. Зоя думала о своей маме. Та часто становилась на подоконник, когда мыла окна. Играло радио, вода светилась на стеклах, внизу шли люди и улыбались, кто-то из них окликал Зоину маму, и она махала рукой. После мытья она вытирала стекла скомканными газетными листами. Никогда никто не умирал. Только в газетах Зоя видела сообщения о смерти. Про маму Иры Абрамовой в газетах ничего не написали. Она спросила у мамы, умер ли кто-то у них в семье. В ответ на ее вопрос мама достала альбом с семейными фотографиями. Она показала пальцем: «Вот этот, этот, эта…» Они сидели в гостиной на диване, и мама называла имена Зоиных двоюродных дедушек и бабушек. Тогда в первый раз Зоя услышала про то, что многих убили. «Вот этот выжил и живет в Америке!» — с грустной улыбкой добавила мама, указав на портрет мужчины в шляпе. И она повторила просьбу никому не передавать их разговор.

Она думала о тех людях с фотографий. Им пришлось проделать длинный путь. Дедушка Исаак и двоюродный дедушка Борис, который не вернулся. Бабушка Зоя, в честь которой ее назвали. Их письма хранили в коробке из-под обуви. И снова была тайна: коробку прятали в кладовой с бельем. Двоюродный дедушка прислал несколько писем с дороги. Они тоже были в коробке — желтые, с хрупкими краями, они переполняли конверты, как будто хотели вылезти наружу. Еще там лежали письма от дедушки Наума. Мама рассказывала, как разбомбили посреди степи поезд и им пришлось долго бежать в сторону леса, чтобы там спрятаться от кружившего истребителя. Мама только один раз взглянула вверх и увидела лицо летчика в шлеме.

После войны семья жила в нижней части города, в бедном районе. Там было много детей. Зоя видела фотографию: все девочки были темноволосыми и только у одной развевались на плечах белые волосы. Не зря бабушка отказывалась их стричь. Однажды ночью их разбудил стук в дверь. Какие-то люди искали деда. Он вышел к ним. Люди сказали ему, что он должен пойти с ними. «Куда?» Недалеко, всего пару кварталов отсюда, сказали они.

Его отвели в тюрьму.

— Ты шпион?

— Нет.

— Вчера в городе задержали румынского шпиона. Он сказал, что шел к тебе.

— Кто такое сказал? Не может быть!

Привели в комнату мужчину.

— Вот он.

Мужчина покивал.

— Неправда! Я его не знаю, — сказал дедушка по-русски. Напрямую говорить со шпионом по-румынски он не хотел. — Спросите его, есть ли у меня дети? — попросил он снова по-русски.

Тому перевели.

— Есть один ребенок!

— Он говорит, что есть ребенок.

— Спросите его, какого пола?

— Девочка!

— Пусть он ее опишет!

— Подросток.

— Пусть еще опишет точнее! Какие у девочки волосы?

— Короткие, темные!

— Да? Ну пойдемте со мной!

…Они пошли, ведь было недалеко. Дедушка зашел в дом, разбудил пятнадцатилетнюю дочь и вывел ее к людям. Он развязал на ней косынку, и из-под косынки на плечи и спину упали длинные белые волосы.

Вперед и вперед… Земля под ногами была неровной, следовало все время напрягать глаза, чтобы не споткнуться. У Зои была с детства дальнозоркость. С тех пор, как она полюбила, она прятала очки в портфель. Ей хотелось выглядеть хорошо. Она иногда подолгу смотрела в зеркало. На зеркальном столике стояли два стеклянных оленя. У одного сломанную ногу склеили клеем. «Что есть любовь? — думала она. — Что-то такое, ради чего можно долго бежать по занесенной листьями дороге». Ей хотелось пить, и она сорвала на бегу сосновую иголку и пожевала. Терпкая кислота на пару секунду свела горло, но зато жажда прошла.

Она знала место неподалеку: можно было свернуть и спуститься на следующий уровень, обогнав других. Высокие кусты вдоль дороги стояли плотными рядами, так что Зою никто бы не увидел. Нужно было решиться. Сзади бежали, но где-то далеко. Те, что впереди, тоже оторвались на приличный кусок. Она мучилась. Вот сейчас будет этот участок, как раз между теми и другими. Она мучилась неясной мыслью, которую сама не могла понять. Вспомнила про Иру Абрамову и почему-то не свернула, а наоборот — выдохнула из себя все и вдохнула встречный ветер. Он дул с новой силой, и листья быстро падали под ноги. Они падали впереди и по обе стороны дороги. Они падали над всем верхним городом и, наверное, над нижним тоже. Последние листья ноября…

Озеро, то самое, где она полюбила его в прошлом сентябре, блестело внизу. Ей придало сил, что он уж точно будет стоять на финише. Она издалека узнает его в толпе. Ради него она и бежала. Осталось совсем немного. Она же спринтер! Сейчас она выйдет на финишную прямую и разовьет скорость. Зоя не знала, что ей делать со всеми теми вещами, которые мама ей рассказывала. Пробегая мимо старой деревянной эстрады, Зоя подумала, что расскажет это Сереже, когда они снова разговорятся.