ВЕСЕЛАЯ НАУКА, ИЛИ «ДЛЯ КОГО НЕ СТРАШНЫ УРАГАНЫ…»

*

ВЕСЕЛАЯ НАУКА, ИЛИ «ДЛЯ КОГО НЕ СТРАШНЫ УРАГАНЫ…»

Андрей Некрасов. Приключения капитана Врунгеля. Комментарии Ильи Бернштейна, Романа Лейбова, Олега Лекманова. Статьи И. Бернштейна, Р. Лейбова, О. Лекманова, М. Свердлова, Г. Ельшевской, М. Терещенко. Составление и оформление серии Ильи Бернштейна. М., «Издательский проект „А” и „Б”», 2017, 274 стр.

Не так давно я опубликовал статью о русских вариациях на тему Мюнхгаузена, в которой, к стыду своему, упустил «Капитана Врунгеля» Андрея Некрасова! Замечательная книга, составленная группой известных филологов и выпущенная в серии «Руслит: Литературные памятники ХХ века», помимо ее очевидных достоинств, позволяет загладить допущенную ошибку и поместить легендарного капитана на заслуженное место в галерее советских трикстеров.

Но сначала надо сказать несколько слов о серии, в которой вышла эта книга. В предуведомлении к книге создатель, руководитель и оформитель «Руслита» (а также соавтор комментариев к «Врунгелю...», «Денискиным рассказам» и повестям о Васе Куролесове) Илья Бернштейн называет «Литпамятники» образцом для «Руслита», уточняя при этом: «Мы равняемся по „Литпамятникам”, но с двумя оговорками: а) публикуем только русскую прозу двадцатого века; б) чтобы максимально расширить круг наших читателей, стараемся „разъяснять” тексты, дополнять их важными для понимания текста сведениями в менее „академической” манере — со множеством иллюстраций, интересных „контекстных” историй, привлекая для этого специалистов из смежных (иногда и не очень) с литературоведением областей. При этом в комментаторской работе мы опираемся только на подлинные архивные материалы, мемуары и письма современников». Уже увидели свет выпущенные в рамках этой серии комментированные издания «Денискиных рассказов», повестей Ю. Коваля о Васе Куролесове^[1], «Кондуита» и «Швамбрании» Л. Кассиля, а также комментарии Марии Гельфонд к легендарной книге Александры Бруштейн «Дорога уходит в даль».

Как видно по названиям, серия — во всяком случае, пока что — явно отдает предпочтение книгам, входившим в круг чтения подростков «последнего советского поколения». Контраст между веселыми (по преимуществу) текстами — и серьезным, хотя тоже весело и без академического занудства написанным комментарием, кажется, заложен в концепции этого проекта. Само собой, авторы хотят вернуть прекрасную и незаслуженно подзабытую литературу в круг чтения — не только детского, но и взрослого. Тут также чувствуется нескрываемое желание авторов статей и комментариев еще раз погрузиться в книжку, в детстве перечитанную несчетное количество раз, только теперь чтобы разгадать секрет обаяния, расколдовать магию, увидеть то, что ребенком не замечал. Однако есть еще один — не знаю, сознательно задуманный или сформировавшийся по ходу, но вполне осязаемый смысл в таком издании книг, казалось бы, не предназначенных для литературоведческого анализа. Эти издания позволяют удивительно коротким путем превратить филологический анализ в метод исследования культуры со всем, что в нее входит, — от мелких деталей, словечек, шуток, до невидимых глазу, но мощно присутствующих дискурсивных формаций. Ведь популярные, а особенно детские книги (и фильмы), вошедшие в язык и сформировавшие воображение нескольких поколений, — и есть составляющие культуры, они образуют ее «молекулярную» структуру — невидимую, но неоспоримую. Причем достигается этот эффект экспресс культур-анализа как бы между прочим, почти играючи — хотя понятно, что за этой легкостью стоит великолепная эрудиция и тщательная архивная работа.

«Врунгель…» — на мой взгляд, блестяще подтверждает успех всего проекта «Руслита». Кроме иллюстрированного текста повести Некрасова в редакции 1958 года книга включает пять статей: Ильи Бернштейна, Романа Лейбова и Олега Лекманова о биографии писателя (оказавшейся сложной и полной белых пятен), Михаила Свердлова о поэтике «Врунгеля…»; Галины Ельшевской о карикатуристе Константине Ротове, чьи иллюстрации к «Приключениям» в «Пионере» (1937) были неотъемлемой частью текста и прямо повлияли на него; Марии Терещенко о легендарном и любимом анимационном сериале Давида Черкасского по «Врунгелю…», слившемся в восприятии читателей с первоисточником; выборку из писем Некрасова к исследовательнице его творчества И. Г. Дубровской и наконец — подробнейший на 150 страниц и тоже иллюстрированный комментарий, написанный Бернштейном, Лейбовым и Лекмановым. В комментарии находится место и прототипам героев повести, и интертекстуальным связям с Жюлем Верном и Ильфом и Петровым, и тонкостям морской терминологии, и отсылкам к клише советской пропаганды, и разночтениям с редакциями 1937-го и 1939 годов, и цитате из Шкловского, прославляющей ученого нового типа — «академика Лысенко, заново перерешающего основные вопросы генетики», и даже записанному на слух тексту песни из мультфильма Черкасского «Мы бандито, гангстерито, мы кастето-пистолето (о йес)…»

Все это богатство материалов создает поистине полифонический эффект — осязаемо опровергающий любые плоские представления о советской культуре. Но нигде, ни в статьях, ни в комментариях, не чувствуется здесь ностальгии по советскому, ни в чем не отзывается даже эхо той подлой интонации, с какой нам сегодня рассказывают про утраченный расцвет культуры под чутким присмотром цензоров. Как следует из комментария к «Врунгелю…», цензура методично гадила и портила книгу, автор всю жизнь сопротивлялся поправкам, в разные периоды по-разному уродовавшим его текст. Комментарий добросовестно отмечает все уступки Некрасова пропагандистским клише, все конъюнктурные изменения — и авторы не пытаются сделать вид, будто от них книга стала лучше. Не стала. Но таланта и изобретательности в ней было достаточно для того, чтобы не превратиться в конвейерную штамповку.

Здесь не действует старинная (советская) оппозиция «благодаря или вопреки». Благодаря или вопреки советской идеологии и цензуре появился «Врунгель…»? Попробуйте приложить этот вопрос к «Козлиной песне» или «Золотому теленку», «Мастеру и Маргарите» или «Клубу убийц букв», и ответ будет сходным. Мог бы «Врунгель...» быть написан вне советской культуры? Безусловно, да! Легко представить себе книгу о морских небылицах без японского адмирала Кусаки, козней «японских бояр» и обличений язв капитализма. Но это была бы другая книга. И причина здесь в том, что советское обнаруживается не только на уровне мелких сюжетных виньеток, но и в самой внутренней логике текста. Только «советское» в этой ситуации не сводимо ни к идеологическим догмам, ни к прямому политическому сопротивлению. Здесь действует принцип, который лучше всего определяется английским словом subversion и на русский переводится с трудом — что-то вроде культурной или интеллектуальной подрывной деятельности. Проблема, однако, в том, что эта субверсивность является неотъемлемой и важнейшей чертой советской культуры, о чем, собственно, и свидетельствует огромная популярность книг и фильмов о советских трикстерах — плутах, обманщиках, шутах и самозванцах.

Христофор Бонифатьевич Врунгель — безусловно, один из великих трикстеров советской эпохи. Его место рядом с Буратино, булгаковскими трикстерами (от Шарикова до Воланда), Беней Криком Бабеля, «Северным Мюнхгаузеном» Степана Писахова и, конечно, рядом с Остапом Бендером — не зря комментаторы замечают такое большое количество сюжетных перекличек «Врунгеля...» с «Двенадцатью стульями» и «Золотым теленком». Михаил Свердлов в своей статье, включенной в книгу, обсуждает сходства и различия Врунгеля с другими великими трикстерами — и прежде всего Мюнхгаузеном. По мысли исследователя, Врунгеля отличает «нелинейность вранья» — «отказ от его прямой, полезной направленности». Мне кажется, что это как раз то, что его сближает с Мюнхгаузеном (да и Хлестаковым) — они ведь тоже врут без всякой прагматической и даже сатирической цели, их вранье сродни поэзии, раздвигающей пределы возможного и воображаемого. Это, впрочем, черта многих трикстеров — от часто поминаемого в книге Остапа Бендера до Венички Ерофеева (также всплывающего в комментариях) с его рассказом о поездке по Европе.

Более точной мне представляется следующая характеристика Врунгеля из статьи М. Свердлова: «…в „Приключениях капитана Врунгеля” и в помине нет ни обесценивания, ни издевательского отрицания; не слишком злоупотребляет Некрасов и снижением высоких смыслов. Смелость повести в другом: попадая во врунгелевский завиральный круг, ценности облегчаются до предела, лишаются всякой серьезной „нагрузки” — и так превращаются в смеховые ценности, в ценности-понарошку, которыми можно забавляться, жонглировать так и сяк... <…> Если одни ценности „Приключений” втянуты в фабульный центр врунгелевского мира, в пучину чистого вранья, то другие ценности отброшены на сюжетную периферию — в область риторических оборотов, описательных штампов, эмоциональных формул и глубокомысленных максим. Вроде бы на этих уровнях уже нет почвы для баек и переиначивания вещей, но не тут-то было: подхваченная завиральной волной, любая ценностная фигура или виньетка становится — врущей»^[2].

Иными словами, в отличие от прочих трикстеров, Врунгель не подрывает основы (как эренбурговский Хулио Хуренито или Иван Бабичев из «Зависти» Олеши), не блистает артистическим цинизмом (как Беня Крик или Остап Бендер) и не создает ироническую философию (как Мюнхгаузен из повести Кржижановского или тот же Веничка Ерофеев). Он берет другим: легкостью, с которой вранье — оно же творчество — освобождает от давления среды, которую можно понимать буквально (как море, стихию и т. п.), а можно и расширительно — как идеологию и политику. Развивая мысль М. Свердлова, можно сказать, что капиталистические злодеи в повести Некрасова ничем не лучше (но и не хуже) моста из белок или каравана селедок, кита, которого Врунгель лечит от гриппа аспирином, и Фукса, ползающего по снастям, размеченным игральными картами. Отсюда великолепный заразительный оптимизм «Врунгеля...»: в 1937 году он — вместе с гениальным Ротовым — создает живую, зримую и пластичную картину мира, в котором весело путешествовать и который подчиняется только власти свободного воображения. Само собой, этот атлас, несмотря на внешнее соответствие географии, наполовину выдуман — что тщательно отмечено комментаторами, — но выдумка здесь опирается на презумпцию читательского невежества, а вернее, на невозможность проверить, чем голландская селедка отличается от любой другой. Тут не только «грустная констатация ограниченных возможностей» путешествовать, как деликатно выражаются комментаторы, — тут открыто обыгрывается невозможность для читателя «Врунгеля» покинуть пределы Союза и необходимость верить на слово бывалому капитану, якобы объехавшему весь свет. Иными словами, раз мир заперт на замок, его можно сочинить таким, чтоб в нем можно было жить и путешествовать!

Еще одна, очень важная и очень трикстерская черта повести Некрасова — ее неопределенность. Комментаторы методично отмечают «белые пятна», или моменты амбивалентности, которые оказываются вписаны в структуру повествования. Нам так и неизвестно, действительно ли интеллигентный профессор избороздил моря и океаны? Почему он надевает капитанский мундир и предается воспоминаниям, только разболевшись? Уже не болезненный ли это бред? Точно так же неясно, то ли Врунгель пародирует штампы литературы о путешествиях, то ли искренне их воспроизводит, что выдает книжное происхождение его фантазий. Аналогичный вопрос возникает и по поводу самого Некрасова — он пародирует штампы пропагандистской риторики или воспроизводит их с положенным пылом?

Ответы на эти вопросы не нужны, потому что зона амбивалентности и неопределенности — это тот хронотоп, который создает вокруг себя и для всех, кто его окружает, любой подлинный трикстер (все ситуации, создаваемые Остапом Бендером, крайне показательны в этом отношении). Но оказывается, эта черта проникает и в поэтику трикстерских текстов. Именно она обеспечивает их не только «проходимостью» (хотя всегда со сложностями) в советской культуре, но и поразительной долговечностью — вплоть до сегодняшнего дня. Эти тексты не впечатаны намертво во время, они скользят по нему, даруя своим читателям ироническую иллюзию независимости от социальных обстоятельств.

Ведь несмотря на то, что автор с каждой новой редакцией добавляет в «Приключения...» новые «актуальные» детали, при этом он неизменно «забывает» о Гитлере и нацизме (комментаторы обнаруживают только глухую ссылку на расовую теорию). Комментаторы считают, что Некрасова сдерживал художественный такт — не место страшному в смешной книжке. Но, надо сказать, и от СССР в этой веселой книжке осталось немного следов — просто по пальцам перечесть, ни о коммунизме, ни о Ленине-Сталине, ни о пятилетках, ни о доблестных чекистах в ней нет ни слова. Похоже, тут сознательная редукция: перед нами мир, созданный трикстерской фантазией, мир, который лишь притворяется реальным и в который Врунгель вместе со своими читателями уплывает из «страны счастливых детей» (как писал в те же годы автор другой великой трикстерской книги — «Золотого ключика»).

А как насчет авторов? Насколько они были независимы от социальных обстоятельств советского режима? Некрасова арестовывали дважды: первый раз до «Врунгеля...», в 1927-м, когда ему было 20 лет, — за неосторожный политический разговор он заплатил тремя годами ссылки. А в 1943-м, во время войны его, фронтовика и офицера, арестовывают еще раз и осуждают на три года за попытку добыть пропитание для своих подчиненных. Судьба Ротова была еще более трагичной — 8 лет лагерей и 6 лет ссылки на самом пике его творческой карьеры, в 1940 году.

Истории жизни создателей «Врунгеля...» заставляют по-иному взглянуть на веселые выдумки их отважного капитана. Они и впрямь всю жизнь плыли на яхте «Беда», не теряя при этом ни чувства юмора, ни силы воображения. Смешной интеллигент на службе, а дома — гумилевский капитан, «для кого не страшны ураганы», Врунгель преодолевает любую трудность в буквальном смысле играючи — силой фантазии, игрой ума. Это ли не ироническая утопия советского интеллигента, не то недавно вышедшего из ссылки, не то ожидающего новой посадки? Утопия, которая помогает ее творцу сохранить силу и бодрость духа, юмор, самоиронию и достоинство. Все эти качества нужны для того, чтобы пережить все травмы и трагедии, которые уже произошли и которым только предстоит произойти. Пережить и выйти победителем из катастрофического плавания на яхте «Беда».

Эта веселая и мудрая наука скрыта в «Приключениях капитана Врунгеля», и ее смысл — без всякой назидательности, умно и весело — раскрывает книга, вышедшая в серии «Руслит».

Марк ЛИПОВЕЦКИЙ