О ШИФРОВАННЫХ СТРОФАХ «ЕВГЕНИЯ ОНЕГИНА», проблеме десятой главы и природной аномалии 1824 года

*

О ШИФРОВАННЫХ СТРОФАХ «ЕВГЕНИЯ ОНЕГИНА»,
ПРОБЛЕМЕ ДЕСЯТОЙ ГЛАВЫ И ПРИРОДНОЙ АНОМАЛИИ 1824 ГОДА

В. А. Кожевников. Избранное. Статьи. Переводы. Комментарии. М., «Нестор-История», 2017, 432 стр.

Виктор Кожевников давно известен в литературоведческой среде. Одна из первых его публикаций, обратившая на себя внимание, — «История села Горюхина — история России» вышла в 1989 году в журнале «Москва». И начиная с нее всем выступлениям этого автора в печати всегда были присущи своеобычность мышления и острая наблюдательность, позволяющая выявить в рассматриваемых текстах то, что никому еще не попадалось на глаза.

Книга его избранных работ открывается несколько неожиданно для пушкиниста — статьей, посвященной проблематике «Слова о полку Игореве». И первое слово в ней о замечательном ученом-лингвисте академике А. А. Зализняке, совсем недавно, к нашему общему сожалению, ушедшем из жизни. А. А. Зализняк, по утверждению Виктора Кожевникова, своей книгой об этом памятнике русской литературы, изданной в 2004 году, «поставил точку в затянувшемся споре о подлинности „Cлова”».

Работа Кожевникова по-новому освещает всю проблематику «Слова о полку Игореве» и заслуживает пристального прочтения. Отметим, однако, что выявленные автором новые смыслы и предложенная им новая трактовка «Слова» не отменяет традиционного его толкования как призыва к единению русских перед нашествием монгольских полчищ.

Следующая работа, «„О прелестях кнута” и „подвиге честного человека”», по сути, представляет собой добросовестный обзор всех имеющихся сведений об отношениях Пушкина и Карамзина, а в период времени после смерти Карамзина — обзор всех упоминаний великого предшественника в сочинениях Пушкина. Нельзя не согласиться с утверждением автора о том, что постепенно, по мере созревания своего таланта Пушкин в своих общественно-политических воззрениях все сильнее сближается с позицией Карамзина и в конце концов разделяет ее едва ли не полностью.

Обстоятельно рассмотрен здесь и вопрос о принадлежности или непринадлежности двух известных эпиграмм на Карамзина Пушкину. Вопрос действительно сложный, и его вряд ли можно считать окончательно решенным, хотя одна эпиграмма («Послушайте: я сказку вам начну…») давно уже входит в состав Большого Академического собрания сочинений Пушкина, а теперь включена и в Новое Академическое собрание сочинений.

Весьма обстоятельна и упомянутая уже работа «„История села Горюхина” — история России». По сравнению с давней публикацией она обогащена новыми наблюдениями и сведениями.

Автор считает, что «История села Горюхина» может быть пародийно сопоставлена с историческими трудами Н. М. Карамзина, Н. А. Полевого, «Краткой российской историей» Ф. И. Янковича-де-Мириево и с «Начертаниями истории государства Российского» профессора Царскосельского лицея И. К. Кайданова. Это позволяет Кожевникову рассматривать неоконченную повесть Пушкина как «уникальную (пародийную) историю России», отобразившую «ее ключевые моменты с древнейших („баснословных”) времен по современную Пушкину эпоху».

Далее следует ряд чрезвычайно важных для пушкиноведения работ, посвященных «Евгению Онегину». Эти статьи составляют ядро книги и не должны быть, по нашему мнению, оставлены без внимания при всех новых изданиях «Евгения Онегина» и комментировании его текста.

В названии первой из них пушкинская цитата: «„Смеем уверить, что в нашем романе время расчислено по календарю”^[1] К проблеме внутренней хронологии романа „Евгений Онегин”».

В ней Кожевников убедительно доказывает безусловную правоту утверждения Пушкина, вопреки принятому в начале ХХ века «календарю» романа, составленному Ивановым-Разумником. В упомянутом календаре, до сих пор являющемся своеобразным хронологическим ориентиром для исследователей пушкинского романа в стихах, с самого момента его возникновения начали обнаруживаться несоответствия с действительной хронологией романа. Эти несоответствия до последнего времени принято было оправдывать предположениями о «поэтической вольности» и «ошибках» Пушкина. Однако Кожевников вполне убедительно показывает, что это не так.

Отсчет романного времени он начинает от пушкинского утверждения, содержавшегося в предисловии к отдельному изданию его первой главы, а именно: «Она в себе заключает описание светской жизни петербургского молодого человека в конце 1819 года…»

Далее, опираясь, с одной стороны на текст романа, а с другой — на разнообразные исторические сведения о первой трети ХIХ века, в том числе касающиеся быта эпохи, автор книги устанавливает, что Онегин, фактический ровесник Пушкина, в свете появился в 1815 году (а не в 1812, как ошибочно считалось до этого); в деревню приезжает в 1823 году (а не в 1821-м) — этим временем и определяется время действия второй и третьей глав романа; летом 1823 года — первыми днями (до 3 января) 1824 года определяется время действия четвертой главы; ночь со 2 на 3 января 1824 — 12 января 1824 года — время действия пятой главы; 13 января 1824 года — весна 1824 года — время действия шестой главы; весна 1824 — начало 1825 года — время действия седьмой главы; лето 1825 — осень 1830 года — время действия пропущенной главы романа «Путешествие Онегина»; осень 1830 — весна 1831 года — время действия последней, восьмой главы.

Весь этот календарь романа, составленный Кожевниковым, подтверждается им в каждом пункте сильными аргументами. Так, например, упоминание в начале пятой главы о том, что снег выпал только в январе, «на третье в ночь», позволило Кожевникову на основании публикации в «Санкт-Петербургских ведомостях» и воспоминаний современников об этой природной аномалии установить год: 1824! И тем самым установить точное время действия пятой главы: ночь со 2 на 3 января по 12 января 1824 года, где 12 января — Татьянин день (по старому стилю), празднованием которого и завершается эта глава.

Столь же убедительными выглядят и обоснования Кожевниковым времени действия других глав пушкинского романа.

Вторая из «онегинских» статей книги посвящена главе восьмой, в ней рассматривается вопрос не хронологии, но датировок. Кожевников показывает, что принятая в настоящее время дата окончания главы и, значит, всего романа — 25 сентября 1830 года — не верна. Хотя датировка эта была взята из пушкинского автографа восьмой главы, завершенной им в знаменитую Болдинскую осень. На самом деле работа над главой продолжалась еще и после того, как Пушкин посчитал ее законченной.

Для доказательства этого в книге сопоставлены две редакции восьмой главы: болдинская и опубликованная в 1831 году окончательная редакция.

В результате сопоставления выявлено, что помимо внушительного количества правок, внесенных в болдинскую редакцию, в нее еще было включено до 20% нового текста, в частности, письмо Онегина Татьяне, окончание работы над которым Пушкин датировал в автографе 5 октября 1831 года и указал место: Царское Село.

Эта дата окончания восьмой главы и всего романа в целом представляется вполне обоснованной.

Следующая «онегинская» статья посвящена проблеме десятой главы «Евгения Онегина» и шифрованным строфам.

То, что названо десятой главой и находится под таким названием в Академическом собрании сочинений (и в других собраниях сочинений) поэта, — это 14 фрагментов зашифрованных Пушкиным строф, расшифрованных в 1910 году П. О. Морозовым, а также еще три черновые строфы. Все они находились в коллекции Л. Н. Майкова и после его смерти в 1904 году были переданы его женой в библиотеку Академии наук.

Но, как справедливо замечает Кожевников, нет никаких доказательств того, что они входили именно в десятую главу, сожженную Пушкиным 19 октября 1830 года. Факт ее сожжения, как известно, зафиксирован Пушкиным пометой на полях автографа повести «Метель»: «19 окт<ября> сожж<ена> Х песнь» (XVII, 284).

Рассматривая историю вопроса, Кожевников останавливает внимание и на свидетельствах современников, подтверждающих существование десятой главы.

Так, в дневниковой записи Вяземского от 19 декабря 1830 года имеется упоминание о том, что Пушкин читал ему строфы о 1812 годе из предполагаемой 10-й главы.

Важное свидетельство существования десятой главы принадлежит А. О. Смирновой-Россет, через нее Пушкин передавал неизвестную нам десятую главу на прочтение императору Николаю I. В подтверждение этого факта в конце 1950-х годов в Пушкинском Доме был обнаружен конверт с ее пометой о том, что именно в нем была возвращена от Николая I десятая глава.

Вместе с тем в письме А. И. Тургенева брату Николаю от 11 августа 1832 года приводится часть строфы XV, входящей ныне в десятую главу, как отрывок из «Путешествия Онегина»: «Александр Пушкин не мог издать одной части своего Онегина, где он описывает путешествие его по России, возмущение 1825 года и упоминает, между прочим, о тебе:

Одну Россию в мире видя,

Преследуя свой идеал,

Хромой Тургенев им внимал,

И цепи рабства ненавидя,

Предвидел в сей толпе дворян

Освободителей крестьян».

В связи с этим Кожевников справедливо указывает на то, что нет ясности: относились ли зашифрованные строфы к десятой главе или к главе «Путешествие Онегина»? И действительно, рассмотрев все представленные свидетельства, мы приходим к выводу, что у нас нет никаких оснований полагать, что именно шифрованные строфы входили некогда в десятую главу.

В связи с этим Кожевников делает гипотетическое предположение о том, что шифрованные строфы были взяты Пушкиным из разных глав романа: «…анализ „шифрованных строф” позволяет сделать вывод об их хронологической непоследовательности, разном времени написания и, как следствие, их принадлежности к разным главам романа».

Эта мысль Кожевникова заслуживает пристального внимания.

Завершает «онегинскую» тему статья «Шифрованные строфы „Евгения Онегина”».

Все они в свое время уже были прокомментированы Ю. М. Лотманом в его книге «Роман Пушкина „Евгений Онегин”. Комментарии», но следует отметить, что комментарии Кожевникова, созданные в постсоветское время, являются и более развернутыми, и более полными.

В процессе комментирования Кожевников снова подчеркивает «хронологическую непоследовательность событий, отображенных в шифрованных строфах», несоответствие их «политическим взглядам Пушкина Болдинской осени 1830 года», разное время изготовления листов бумаги (водяные знаки 1823 и 1829 годов), на которых они записаны Пушкиным. Все это в соединении с высказанными ранее предположениями позволяет автору сделать заключительный вывод: печатать их следует под названием «Шифрованные строфы „Евгения Онегина”», а не под «общепринятым теперь, но неточным, а, по сути, ошибочным редакторским названием „Десятая глава”». С этим выводом трудно не согласиться.

В статье «„Ура, наш царь! так! выпьем за царя” Пушкин и Александр I» Кожевников пытается опровергнуть принятое до сих пор утверждение Б. Л. Модзалевского, что «полупрезрительное, неблагожелательное отношение к Александру I, как человеку, сохранилось в Пушкине навсегда».

Кожевников ссылается при этом на стихотворения Пушкина «19 октября» 1825 года и «Была пора, наш праздник молодой…» 1836 года, где Пушкин благодарит царя за открытие Царскосельского лицея и восхищается им как победителем Наполеона и покорителем Парижа. Кожевников приводит еще ряд примеров, свидетельствующих будто бы о том, что с 1825 года, незадолго до смерти императора, отношение к нему Пушкина становится лояльным и даже благожелательным. Но в эту схему никак не вписывается эпиграмматическое стихотворение 1829 года «К бюсту завоевателя». Да и в Дневнике 1833 — 1835 годов встречаются не очень лестные для покойного императора эпизоды и утверждения, например, 17 марта 1834 года Пушкин записывает важное для него соображение, отмеченное значком нота-бене: «Но покойный государь окружен был убийцами его отца. Вот причина, почему при жизни его никогда не было бы суда над молодыми заговорщиками, погибшими 14 декабря. Он услышал бы слишком жестокие истины. NB государь, ныне царствующий, первый у нас имел право и возможность казнить цареубийц или помышления о цареубийстве; его предшественники принуждены были терпеть и прощать» (XII, 322).

Здесь среди предшественников в первую очередь имеется в виду, конечно, Александр I, который был осведомлен о заговоре против своего отца Павла I, заговоре, в результате которого в 1801 году он оказался на русском троне.

Так что нужно признать, что утверждение Кожевникова о кардинальной перемене в 1825 году отношения Пушкина к Александру I, «как человеку», небесспорно.

Статья «Когда окривела тетушка Настасья Герасимовна. К проблеме внутренней хронологии повести А. С. Пушкина „Капитанская дочка”» содержит интересный экскурс в историю России первой половины XVIII века.

Начинается он с вопроса Андрея Петровича Гринева к супруге Авдотье Васильевне, сколько лет Петруше, и с ее ответа: «Петруша родился в тот самый год, как окривела тетушка Настасья Герасимовна, и когда еще…» (VIII, 281).

Путем несложного вычисления (вычитания возраста Петруши Гринева из 1772 года, начала времени действия повести) автор получает дату — 1756 год. Тогда все ожидали смерти императрицы Елизаветы Петровны, но она выжила. К 1756 году относится и заговор великой княгини Екатерины Алексеевны, будущей императрицы Екатерины II, направленный против возможного объявления наследником ее двухлетнего сына Павла.

Автор делает вполне вероятное предположение о том, что Андрей Петрович Гринев и его друг Андрей Карлович Р. попали в опалу после падения их начальника Миниха в 1741 году с восшествием на престол Елизаветы Петровны. Андрей Петрович вышел в отставку, а Андрей Карлович хотя и дослужился до генеральского чина, но жил небогато, что и стало «отчасти причиною поспешного удаления» (VIII, 293) Петра Гринева из Оренбурга в Белогорскую крепость.

Эти не лишенные интереса размышления Кожевников завершает таблицей внутренней хронологии повести от 1733 года — времени участия в Прусском походе Миниха Андрея Петровича Гринева и Андрея Карловича Р. до 10 января 1775 года — казни Пугачева.

Статья, посвященная поэме Александра Блока «Двенадцать», последняя в книге избранного, резко выбивается из литературоведческого жанра предыдущих работ Кожевникова, рассмотренных нами. Эту статью следовало бы отнести к разряду литературно-критических, а точнее сказать, к разряду христианской литературной критики. Ибо поэма Блока рассматривается Кожевниковым с Евангелием в руках и ей во всех ее частях и смыслах сурово противопоставляются цитаты из Евангелия или суждения, основанные на евангельских текстах. Все это, безусловно, сужает диапазон разговора о поэме и обедняет его.

В книге имеются приложения, содержащие памятники русской литературы: Лаврентьевскую летопись о походе князя Игоря на половцев, Ипатьевскую летопись о походе князя Игоря на половцев и «Слово о полку Игореве, Игоря Святославича, внука Олегова» (Екатерининская рукопись). Приложения напечатаны в виде билингвы: тексты литературных памятников сопровождаются параллельным переводом на современный русский язык, выполненным Виктором Кожевниковым. К сожалению, нам сложно оценить качество кожевниковских переводов, что уместнее будет сделать специалистам по древнерусской литературе. Но сама идея такой публикации представляется плодотворной.

В целом книга Виктора Кожевникова, в которой предлагаются новые решения некоторых насущных проблем пушкиноведения, относящихся, в частности, к «Евгению Онегину» и его десятой главе, представляет несомненный научный интерес.

Виктор ЕСИПОВ