СЕРИАЛЫ С ИРИНОЙ СВЕТЛОВОЙ

СЕРИАЛЫ С ИРИНОЙ СВЕТЛОВОЙ

_{Memento mori}

Все живое стремится к смерти, но, в отличие от животных и растений, человек осознает это неумолимое движение в никуда, хотя по большей части прячет от самого себя подобные мысли. Однако периодически в нашей жизни происходят события, возвращающие нас к лицезрению собственной конечности: например, уход наших близких. Вне зависимости от степени религиозности и от принадлежности к той или иной конфессии человек испытывает тоску по утраченному, будь то счастливые моменты юности, покинувший нас любимый человек или умиротворяющее ощущение стабильности существования. Нестерпимая боль от потери чего-то ценного заставляет нас искать основания случившегося и за неимением внешних обстоятельств, которые должны были неминуемо привести к катастрофе, человек нередко находит своеобразное утешение в самообвинении, поскольку миф о первородном грехе лежит в основе нашей культуры, а мысль о беспричинном существовании зла в мире и о безразличии Творца к своим созданиям для нас совершенно непереносима.

Эквивалентом изгнания из райского сада для героев сериала «Оставленные» («Leftovers», 2014 — 2017, 3 сезона, 28 эпизодов), снятого по одноименному роману Тома Перротты, стала внезапная и необъяснимая пропажа 2% населения Земли. В абсолютных цифрах это огромное количество, однако ежегодно в результате войн, автокатастроф, эпидемий и убийств на планете погибает лишь в пару раз меньше. Каждый из нас в какой-то момент был кем-то или чем-то оставлен в силу неумолимости самого времени. Таким образом, от трагедий, происходящих каждый день с сотнями тысяч людей, «Внезапное отбытие» отличается только своей пугающей непостижимостью.

Для создателей «Оставленных» Тома Перротты (автора романов «Выскочка» и «Как малые дети») и Дэймона Линделофа (известного зрителю как шоураннер сериала «Остаться в живых», а также сценарист фильмов «Ковбои против пришельцев», «Прометей», «Стартрек: Возмездие» и «Земля будущего») фантастическая ситуация одномоментного исчезновения 140 миллионов человек становится поводом поразмышлять о том, как наши современники, воспитанные в традициях рационального мышления, реагируют на события, смысл которых от них ускользает. Необъяснимая пропажа близких продемонстрировала персонажам «Оставленных», насколько ложным было их ощущение пребывания в понятном, поддающемся логическому анализу, предсказуемом мире. С этого момента никто не может чувствовать себя защищенным от наступающего хаоса и избежать ужаса Эдипа, узнавшего, что реальность совсем не такова, какой он ее полагал. Лишенные возможности понять причины потери своих близких, люди впадают в состояние мощной психологической и эмоциональной дезориентации и утраты онтологического смысла, их охватывает экзистенциальная тревога — переживание угрозы надвигающегося небытия.

Герои сериала — жители небольшого городка Мэйплтон, расположенного неподалеку от Нью-Йорка, воплощающие собой репрезентативный срез всего человечества, по-разному реагируют на обрушившееся на них бедствие. Каждый на свой лад справляется с навалившимся отчаяньем: одни пытаются продолжить существование, вступая в новые отношения, другие противятся этому движению вперед, концентрируясь на постоянном напоминании о «Внезапном отбытии» и требуя того же от окружающих. Но все в равной мере встают перед необходимостью найти некий новый базис, который сможет заменить прежний, обрушившийся фундамент ценностей.

Семья главного героя сериала, шефа местной полиции Кевина Гарви (Джастин Теру), кажется, никого не потеряла — лишь позже мы узнаем, что его жена Лори (Эми Бреннеман) была беременна в момент таинственной пропажи людей. Она хранит секрет этой утраты, однако произошедшее произвело на нее столь угнетающее впечатление, что Лори не смогла продолжать свою обыденную жизнь и примкнула к группе людей, называющих себя «повинными», конфликт с которыми является главной темой первого сезона «Оставленных».

Их белые одеяния, подчеркнутый аскетизм, полумонашеский быт и непротивление агрессии окружающих указывают на их яростную убежденность в том, что они — единственные — понимают и правильно оценивают суть происходящего. Призывая всех жить в постоянном осознании случившегося, «повинные» занимают некое промежуточное положение между ушедшими и оставшимися. Как отсутствующие, они отказываются говорить и участвовать в жизненной рутине: они уходят из семей, бросают работу и живут коммунами, где никто не имеет права на личное имущество. Но им недостаточно самим находиться в постоянном трауре — они стремятся погрузить все человечество в безысходную депрессию. Их укоряющее присутствие на всех городских праздниках постоянно возвращает мысли людей к произошедшей катастрофе, словно замыкая их в тюрьме собственных безысходных воспоминаний, и препятствует заживлению душевных ран. «Повинные» пытаются удержать весь мир в травматическом состоянии обездоленности и душевной пустоты и стимулируют друзей и родственников пропавших испытывать интенсивное чувство вины.

Поначалу община «повинных» может показаться неким островком подлинного стоицизма и философского бесстрашия в противовес малодушию тех, кто игнорирует случившееся. Однако скоро мы обнаруживаем, что смиренные отшельники — отнюдь не безропотные мученики и способны не только на пассивный протест, но и на явные провокации. Они выкупают у города церковь, превращая ее в обычное гражданское здание, тем самым безмолвно констатируя бездуховность жителей, заслуживших, с их точки зрения, постигшее их наказание. Закрашивая окна церкви, они символически демонстрируют отсутствие истинного контакта людей не только со своими семьями, но и с Господом как носителем цели и смысла человеческого существования. Своими акциями «повинные» пытаются убедить всех, что «Великое отбытие» было недвусмысленным указанием на наступление конца света, что ныне исчерпаны и должны быть погребены все иллюзии возможного понимания со стороны другого и наступил тотальный хаос.

Во время рождественского бала «повинные» вторгаются в дома людей, отправившихся на праздник, и крадут у них семейные фотографии, чтобы подчеркнуть безвозвратность утраты. А позже устраивают жуткие инсталляции, нарядив изготовленные по снимкам манекены в одежду пропавших. Неудивительно, что большинство жителей Мэйплтона, травмированных произошедшим, исполнено глубочайшей неприязни к «повинным», усиливающим своими подстрекательствами ощущение абсурдности и без того шаткого мира. Пополняя свои ряды новыми отчаявшимися, «повинные» идут на все более вызывающие акции, создавая добровольных мучеников: в жертву принесена одна из «повинных», Глэдис (Марселин Хьюго); их глава Пэтти Левин (Энн Дауд) перерезает себе горло на глазах Кевина, требуя признать, что и на нем лежит ответственность за воцарившийся ад. Агрессивное вмешательство «повинных» в жизнь простых людей еще усиливается, когда к власти в секте приходит Мэг (Лив Тайлер), поставившая своей целью уничтожить единственное место на планете, откуда не пропал ни один человек, — городок Джарден, прозванный Чудом (Miracle) и ставший местом настоящего паломничества для людей, стремящихся сюда со всего мира в поисках утраченного чувства безопасности. Чтобы доказать, что на свете больше не осталось уголка, где можно было бы укрыться от карающей судьбы, Мэг разрушает мост, изолируя Джарден-Миракль от остального мира, и совершает показательное коллективное самоубийство вместе со своими молодыми послушницами — жительницами городка.

Каковы бы ни были мотивы, приведшие людей в стан «повинных», все они ощущают собственную душевную пустоту и стараются переместить ее в души других, лишив всех радостей жизни и сосредоточив их мысли на отчаянии. Для них очевидно, что произошедшее является некой первичной фазой грядущего вселенского коллапса, и свою роль они видят в том, чтобы подготовить человечество к наступлению следующих этапов конца света. Их разрушительная деятельность служит ярким контрастом попыткам других людей психологически адаптироваться и заложить основы будущего нормального существования.

Другим вариантом реакции на случившееся является религиозное смирение. Именно так предлагают реагировать на внезапное исчезновение людей авторы фильма со схожим сюжетом «Left behind» (режиссер Вик Армстронг, 2014), название которого также переводится на русский язык как «Оставленные».

В сериале «Leftovers» священник Мэтт Джемисон (Кристофер Экклстон) рассказывает своей пастве истории внезапных болезней, вопрошая, считать ли случившееся наказанием или же наградой, злиться ли из-за всех страданий, которые выпали человеку, или быть благодарным, потому что этот опыт изменил его? Сам Мэтт безропотно выхаживает свою жену Мэри, впавшую в кому, считая, что своей кротостью он укрепляет дух, и ассоциируя себя с многострадальным Иовом, чью веру Господь испытывал на спор с нечистым. Своего сына он называет Ноем, воплощая в этом имени свои упования на возможность благополучно пережить очередную ниспосланную Всевышним катастрофу. Мэтт демонстрирует чудеса терпения, выгораживая «повинных», которые своими диверсиями вызывают все большее негодование жителей Мэйплтона. Для него очевидно, что «Великое исчезновение» — это божественное испытание, некий высший духовный экзамен, который он изо всех сил старается достойно пройти, покорно неся свой жизненный крест, неизменно заступаясь за обиженных и помогая кому только может. Однако этот путь оказывается таким же тупиком, как и апокалиптическая проповедь «повинных». Мэтт теряет церковь, некогда принадлежавшую его родителям, его попытка обожествить Кевина выглядит фарсом, его покидает Мэри, утомленная его фанатизмом. В конце жизни, умирая от рака, в котором он тоже подозревает кару Господню, Мэтт видит перед собой лишь холодный лик той же равнодушной, ничего не обещавшей человеку безответной Вселенной, о которой Кевин говорит на дне рождения своего отца накануне катастрофы.

Столь же сомнительными представлены в сериале и альтернативные христианству мистические практики: иудейский обряд изгнания козла отпущения, ритуалы австралийских шаманов или методы новоявленных спасителей типа «святого» Уэйна (Джозеф Паттерсон), утверждающего, что может забрать у человека его боль, или Джона Мерфи (Кевин Кэролл), экстрасенсорные способности которого оказываются обычным мошенничеством. Очень четко объясняет это тяготение людей к разного рода медиумам Лори, прожившая почти год среди «повинных» и ушедшая из секты, увидев, насколько агрессивны их действия. Психотерапевт по профессии, Лори говорит запутавшемуся в своих видениях и переставшему отличать галлюцинации от реальности Кевину, что в состоянии стресса человек цепляется за все, от чего ему легче. «Мы все стали уязвимы для ложных верований. Нами легко стало пользоваться. Разуму легче признать магию, чем чувство страха, вины, брошенности. Мы все хотим найти кого-то, кто это просто выключит», — печально констатирует Лори, которая сама спекулирует на этом защитном свойстве человеческой психики, заставляя своего сына Тома (Крис Зилка) изображать, что он имеет сверхъестественные способности и может забирать чужую боль.

Другие персонажи сериала пытаются сохранить здравое суждение и выявить закономерности исчезновения людей, ведь стремление к рационализации является базовым качеством человеческого сознания. Мы чувствуем себя значительно увереннее в мире, который мы понимаем и можем описать в привычных терминах. Образ Адама, который дает имена всему, что видит вокруг себя в Раю, воплощает нашу фундаментальную потребность в структурировании мироздания. Одним из самых почитаемых богов Древней Греции был Аполлон, олицетворявший идею света и разума. Любые беды и горести кажутся переносимы, если мы осознаем их причины и надеемся предотвратить их в будущем.

Воплощением рационального подхода представляется Нора Дерст (Керри Кун, исполнительница одной из главных ролей в третьем сезоне «Фарго»), которую возмущает все нелогичное и неправильное, будь то сломавшийся парковочный аппарат или попытки одурачивания людей посредством создания новых религиозных культов. Она работает в Департаменте Отбытия и по долгу службы разоблачает тех, кто пытается злоупотребить государственными программами помощи родственникам пропавших. С этой целью Нора задает тысячам людей одни и те же 150 вопросов, призванные не только разоблачить обманщиков, но и обнаружить принцип выбора исчезнувших людей. Однако и разум как основной принцип для обретения уверенности оказывается ненадежен. Нора сама прекрасно чувствует, насколько абсурдна ее анкета, когда вопрос о суицидальных наклонностях задается отцу, мало интересовавшемуся своим пропавшим ребенком, или если о количестве сексуальных партнеров сына должны говорить родители дауна. Надежда выработать новый категориальный аппарат и создать работающую модель происшедшего оказывается столь же иллюзорна, как и наивная вера в сверхъестественный смысл исчезновения. Опрос служит скорее психологическому дистанцированию «оставленных» от ушедших, которые воспринимаются теперь в качестве объектов социологического исследования, а не настоящих людей, память которых можно чтить.

Для Норы эта деятельность, видимо, является не столько научным инструментом, сколько законным поводом бесконечно бередить свои раны и средством преодоления внутреннего хаоса — ведь она потеряла мужа и двоих детей во время «Внезапного отбытия». Постоянно находясь в состоянии мрачных предчувствий, Нора становится олицетворением душевного смятения. В каждое интервью она вкладывает всю себя, влияя тем самым на опрашиваемых, которые единодушно отвечают «Да» на вопрос: «Считаете ли вы, что отбывшие находятся в лучшем месте?», но лишь до тех пор, пока Нора сама убеждена в этом. Как только рушатся защитные механизмы ее психики, позволяющие ей скрывать, насколько искусственно ее показное жизнелюбие и насколько ей на самом деле не удается справиться со своей болью, Нора тут же получает отрицательный ответ на этот злополучный пункт.

Так же, как и все остальные, Нора лишилась не только родных, но и ощущения целостности и безопасности мира, в котором живет. Отныне их всех — рационалистов и мистиков — преследует тревога, что их существование может быть разрушено в любой момент, — чувство, затронувшее самое ядро личности, поскольку оно не только отнимает прошлое и искажает настоящее, но и вычеркивает будущее, в котором уже нельзя быть уверенным. Если в первых эпизодах сериала все со страхом и трепетом ждут третью годовщину «Внезапного отбытия», то в завершающем сезоне герои абсолютно уверены, что его седьмая годовщина станет финальным эпизодом человеческой истории. Видение Кевина, в котором он пытается предотвратить попытку захвативших власть «повинных» применить ядерное оружие, воплощает наихудшие людские опасения.

Эта постоянная тревога, воспринимаемая как угроза самому бытию, настолько невыносима, что многие пытаются заглушить ее, причиняя себе сильную физическую боль: Нора нанимает людей, чтобы они стреляли в нее, дочь Кевина Джилл (Маргарет Куэлли) запирается на спор в холодильнике, а сам Кевин прибегает к самоудушению, что очень символично, потому что этимологический источник слова «тревога» трактуется как «боль при схватках», «удушение», через которые проходит новорожденный.

Нора, как и Кевин, не из тех, на кого может подействовать проповедь «повинных», но она не в состоянии забыть, как злилась на свою маленькую дочку, пролившую сок на ее мобильник в тот самый момент, когда раздался звонок, связанный с ее приемом на работу; она отлично помнит, как сказала нанимающей ее кандидатке на пост мэра города: «Считайте, что в ближайший месяц у меня нет семьи!» Лори за минуту до исчезновения ее неродившегося ребенка размышляла об аборте. Кевин по мелочам врал жене и изменил ей со случайной встречной, даже не узнав ее имени. Поэтому Нора, Кевин, Лори и многие другие не могут отделаться от мучительного ощущения, что в претензиях «повинных» есть доля правды и исчезновение близких стало наказанием за недостаток любви и внимания, за то, что сама идея семьи исчерпала себя в современном обществе, несмотря на лицемерные попытки сохранить ее видимость.

Здравомыслящая Нора с возмущением отвергает выдвинутую учеными гипотезу «линзы», согласно которой отдельные люди — например, она сама — могут обладать некими неизученными пока свойствами, увеличивающими вероятность исчезновения людей в их окружении. Для потерявшей всю семью Норы такая версия событий кажется несправедливым и неприемлемым жестоким обвинением, подрывающим ее чувство самоидентичности. Будучи реалистом, она согласна признать, что в мире происходят страшные вещи, но все ее существо противится перспективе лишиться единственного утешения, что в этом нет ее вины. Однако в глубине души она не может быть уверена, что не «проклята», как однажды в газете переврали ее фамилию (Durst — Cursed). Потому Нору так возмущают любые попытки исследовать ее дом или ее саму на предмет выявления хоть каких-то закономерностей пропажи людей. Парализующее подозрение, что она слепа и от нее почему-то скрыты истинные причины происшедшего, заставляет ее испытывать нестерпимый стыд, словно в ней обнаружился какой-то неизвестный доселе изъян и, осознай она его вовремя и поведи себя как-нибудь иначе, ее дети и муж могли бы остаться с ней.

Как и Нора, не уверен в самом себе и Кевин Гарви — центральная и самая сложная фигура сериала. Будучи очень земным и практичным человеком, он не ищет слишком сложных объяснений и не робеет перед непонятным. Его смешат попытки Мэтта и Джона создать из него нового идола, и ему ближе трезвые суждения Лори, видящей психологическую подоплеку происходящего, однако на долю его рассудка выпадают нелегкие для материалиста испытания. Кевин подвержен приступам лунатизма, в течении которых он совершает абсолютно несвойственные ему поступки, словно в это время наружу вырывается какое-то другое, неподвластное бодрствующему Кевину злобное существо, способное на немотивированное насилие. В таком состоянии он похищает и избивает главу «повинных» Пэтти Левин, хотя в ясном уме относится к ней вполне сдержанно, несмотря на то, что ее провокации очень осложняют его работу полицейского. А позже ему приходится отправиться по ту сторону дневного сознания, чтобы побороть преследующий его призрак Пэтти, хотя она еще не однажды в разных обличьях появится в его видениях. Землетрясение уничтожает озеро в тот самый момент, когда Кевин пытался в нем утопиться, и выстрел в упор не наносит ему большого вреда. Мэтт объясняет неуязвимость Кевина уникальными свойствами городка Миракль, которого не коснулось исчезновение, и многие воспринимают его историю как прямое вторжение сверхъестественного. Лишенные возможности определить границы того, что вызывает их тревогу, люди соглашаются поверить в самое невероятное, лишь бы им от этого полегчало.

Под страхом конкретных бедствий — повторного исчезновения людей, враждебности окружающих — обнаруживается сковывающее недоверие к реальному миру, отказавшемуся вписываться в рациональное представление о нем. Не в состоянии выявить причинно-следственную связь событий, люди начинают ждать опасность отовсюду, их действия становятся все менее последовательными и предсказуемыми. Они больше не могут доверять не только нарушившимся законам природы, но и самим себе. Тревога, которой они все в разной мере подвержены, свидетельствует о том, что между каждым из них и миром, в котором они живут, произошел трагический разрыв: безумие оказывается чуть не самой адекватной реакцией на нелепость происходящего.

Кевин видит призраков, его отец, Гарви-старший (Скотт Гленн), полагает, что способен предотвратить светопреставление, собрав все до единой ритуальные песни австралийских аборигенов; странноватый Дин (Майкл Гастон), теневая сторона Кевина, методично отстреливает собак, потерявших своих хозяев, утверждая, что они начинают принимать человеческий облик и захватывают власть в стране. Помешательством попахивает и от маниакальной веры Мэтта в то, что законы природы приостановили свое действие в Миракле и здесь возможны любые сверхъестественные события. Насколько сильно пошатнулась его психика, становится ясно, когда он встречает Дэвида Бёртона (Билл Камп), называющего себя Богом, и страстно обращает к нему все свои накопившиеся претензии к отсутствующему и безмолвному Всевышнему. Под категорию сумасшествия вполне подпадают и безжалостная тактика «повинных», стремящихся любой ценой уничтожить существующий порядок вещей. Даже рационализм Норы в какой-то момент оказывается сломлен, и она обреченно соглашается отправиться туда, где пребывают ее исчезнувшие дети.

Авторы нигде не утверждают, что Кевин действительно побывал в загробном мире или Нора на самом деле навестила то ответвление реальности, где оказались пропавшие. Эти и подобные им видения можно при желании объяснить вполне материальными причинами. Например, тем, что Верджил (Стивен Уильямс) дал Кевину не смертельный яд, а сильный галлюциноген, который и увлек его в причудливое странствие по волнам бессознательного. (Восьмой эпизод второго сезона «Международный убийца», рассказывающий об этом своеобразном путешествии в царство мертвых, эффектно и иронично поставлен Крейгом Зобелом, одним из режиссеров «Американских богов»). Нора также могла оказаться под воздействием каких-то подхлестывающих воображение медикаментов, что и позволило ей ярко визуализировать свои отчаянные, не покидающие ее несмотря на всю ее рассудочность надежды, что ее близкие вместе со всеми ушедшими были восхищены высшими силами из земного ада в прекрасный иной мир, где они пребывают в счастье и радости, — ведь она с самого начала была в этом настолько сильно убеждена, что эта ее уверенность даже передавалась ее анкетируемым.

Поставив своих персонажей в фантастическую ситуацию, для разрешения которой бесполезны все накопленные человечеством стратегии, авторы сериала отстраненно и безоценочно наблюдают за бесплодными усилиями людей справиться с парализующей их экзистенциальной тревогой. Пытаясь внешне сохранять привычный образ жизни, каждый из них по-своему выплескивает свою ярость. Дочь Кевина Джилл, потрясенная не только «Внезапным отбытием», но и уходом матери, покинувшей семью ради того, чтобы присоединиться к «повинным», жестоко срывается на своих подругах, грубит отцу и даже выкрадывает из рождественских яслей фигурку младенца Христа, чтобы доказать себе и окружающим, что не осталось такого святотатства, которое нельзя было бы совершить безнаказанно. «Повинные» одурманивают себя постоянным курением. Джон Мерфи набрасывается с кулаками на не потрафивших ему людей. Из всех персонажей сериала, пожалуй, только Эмми (Эмили Миде), подруга Джилл, равнодушно и с известной долей здорового цинизма относится к исчезновению людей. Даже в душе богобоязненного Мэтта бушуют страсти, и он собирает и распространяет информацию о дурных и неблаговидных поступках пропавших, чтобы помешать их абсурдной героизации. Отрицая принципиальную необъяснимость случившегося, люди пытаются поддерживать иллюзию пребывания в понятном, постижимом разумом мире, все проявления которого могут быть логично проанализированы.

В песнях, сопровождающих действие, под сурдинку проговариваются те же мотивы тревоги и вины, разума и веры в магию. Часто герои говорят друг другу что-то в песнях или стихах, как Пэтти, которая перед смертью цитирует Йейтса: «О, суета Желаний, Снов, Надежд и Грез!» Лейтмотивом нескольких эпизодов второго сезона является композиция «Where is my mind» из альбома «Surfer Rosa» американской рок-группы «Пиксиз», ассоциирующаяся с фильмом «Бойцовский клуб», также обращающимся к проблеме границ реального. И даже с того света Кевин возвращается благодаря песне «Домой!» («Homeward Bound») музыкального дуэта «Simon & Garfunkel». Это музыкальное цитирование наводит на мысль, что основным содержанием сериала, невзирая на всю экзотичность интриги, оказывается наша трагическая неуверенность в стабильности бытия.

Со времен принца Гамлета человечество живет с более или менее смутным ощущением, что «прогнило что-то в Датском королевстве». А возможно, это мучительное сомнение в целесообразности мира присуще всему нашему виду, просто для кого-то оно невыносимо, а кому-то удается его благополучно игнорировать. Соединение узнаваемой повседневности с фантастической психологической ситуацией позволяет увидеть во «Внезапном отбытии» метафору всех тех страхов, которыми чревато существование современного человека. Подобно фильмам «Куб» или «Бегущий в лабиринте», сериал «Оставленные» предлагает поразмышлять над тем, как легко люди ловятся на мечты, будто граница между бытием и небытием оказывается проницаемой и можно пересечь порог смерти и вернуться обратно.

Поэтический финал не дает нам никакого ориентира в прихотливых иносказаниях поведанной истории: зритель сам должен решить, какой вариант трактовки событий — мистический или реалистический — ему кажется более уместным. Голуби, которых осевшая в Австралии, постаревшая Нора выращивает, чтобы разнообразить местные праздники, возвращаются к ее дому, где ее после долгих лет поисков находит Кевин. Птицы и раньше появлялись в ткани повествования: иногда они намекали на Божественное покровительство, как, например, в третьем эпизоде первого сезона, когда три голубя, сидящих на светофоре, словно обещают Мэтту, что три последовательные ставки в казино принесут ему сумму, необходимую для сохранения церкви. Для Эрики Мерфи (Регина Кинг), матери пропавшей Иви, птички, которых она закапывает на три дня, повинуясь детскому поверью, воплощают отчаянную, но тщетную потребность в чуде. В загробном мире, который представляется Кевину фешенебельной гостиницей, мечущаяся под потолком птичка кажется хрупкой человеческой душой, бьющейся в оковах небытия. Ручные голуби, возвращающиеся к хозяйке с привязанными к лапкам пожеланиями любви и счастья, заставляют вспомнить библейского голубя с оливковой ветвью в клюве, который является в нашей культуре одним из самых ярких символов надежды.