Чёрный Антон Владимирович родился в 1982 году в Вологде. Учился на филологическом факультете Вологодского университета и в Институте печати (СПб.). Поэт, переводчик, литературный критик. Автор двух поэтических сборников, а также книги переводов из Георга Гейма и других немецких поэтов. В настоящее время живет в США.
Антон Чёрный
*
Я ПЕРЕДАЮ, НО НЕТ ОТВЕТА
* *
*
Никого тут нет в Америке.
Только ветер и песок.
Листья вянут в тихом скверике.
Небосклон высок.
Каждый вечер начинается
У накрытого стола.
Пустота мне улыбается,
Спрашивает: «Как дела?»
Говорю: «Дела неважные,
Дорогая пустота.
Спят дома одноэтажные
И другая красота.
Я смотрел помехи в телике,
И, по данным ВКС,
Нету никакой Америки.
Стало быть, и я исчез».
* *
*
У бабушки в серванте были слоники
И с деревянной спинкою диван.
Смеркается над пляжем Санта-Моники,
И полосами гаснет океан.
Когда-то в недострое поликлиники
Я наступил на битое стекло.
Печально пальмы отряхают финики,
От ветра наклоняясь тяжело.
Всё это существует одновременно:
Тот мальчик и сегодняшний поэт.
И в пустоте, небытием беременной,
Вытаскивает каждый свой билет.
Вчерашний и сегодняшний поместятся
В горсти, в щепотке, как печальный дым.
И кто-то третий в воздухе мерещится,
Любующийся первым и вторым.
Малибу
«Огромная вода тут близко?
Вода, весёлая, как снег?» —
Спросил на ломаном английском
Один нерусский человек.
«Огромная вода тут рядом, —
Я отвечал ему тотчас, —
Вода, напитанная ядом,
И неприятная для глаз».
Ответом огорчён он не был.
Вскричал он радостно тогда:
«Вода, весёлая, как небо!
Большая добрая вода!»
Потом пошёл, как так и надо,
И в набегающей волне
Стоял с жестянкой лимонада,
Добившись своего вполне.
Морская соль смывает сажу.
Рокочет добрый водоём.
Мы с Ваней тут идём по пляжу
И вам привет передаём.
Деревья Калифорнии
«Надо быть по жизни попроворнее», —
Говорили мне ночной порой
Хвойные деревья Калифорнии,
Охристой покрытые корой.
«Да вот как-то всё не получается, —
Отвечал я прямо в темноту, —
Силы и терпение кончаются.
Как узнать последнюю черту?»
Говорило дерево осеннее:
«Повторителя нелёгок путь.
После полосы перерождения
Не забудь направо повернуть:
В золотом саду на склоне лета
Мертвецы покоятся в тени.
Полосою медленного света
Мирно убаюканы они.
Палые плоды лежат в покое,
Воздух электрический дрожит.
Странствователь, видевший такое,
Непременно смерти убежит».
Кроны воздевая в выси горние,
Говорили мне ночной порой
Хвойные деревья Калифорнии,
Охристой покрытые корой.
* *
*
База, база, мы в тени Плутона.
С высоты не видно ничего.
Словно летней ночью у затона,
Вечное во мраке торжество.
Припадаю к тёмному окошку.
Как вы там? Ни тронуть, ни спросить.
Дома не окучена картошка,
И за баней надо обкосить.
База, база, здесь так мало света.
Мчат лучи, как прутики хвои.
Я передаю, но нет ответа.
Где же избы серые твои?
* *
*
На неприветливой планете
Лечу неведомо куда.
Качается в неверном свете
Немилосердная звезда.
Во сне приходят виновато
России верные сыны.
Кричу, захлёбываясь ватой:
«Я здесь! Ребята! Пацаны!»
Но нет ответа. Видно, зря мы
Тянули вместе якоря.
Вы за стеклянными дверями
Там, на пороге сентября.
Искажены улыбкой лица,
Глаза подёрнул вечный лёд.
Мгновение так долго длится,
Что видно, как оно идёт.
* *
*
Если дедушка прекратится
У окна областной больницы,
Если дедушка вдруг умрёт,
Онемеет на ветке птица
И водицу подёрнет лёд.
От последнего издыхания
В белой шапочке набекрень
Выйдет Божие рисование
И цветами раскрасит день.
У Ловца затрепещет леска
С поплавком из небесных тел.
Колыхается занавеска —
Это дедушка полетел.
И гляди, уже гладко-гладко,
Как послушное существо,
Заправляют его кроватку,
Словно не было ничего.
* *
*
Марии Марковой
Грустно будет без старых людей,
Как у высохшего колодца.
Как мы с вами ни молодей,
Их собой заменить придётся.
Оставляют нам старики
Унаследование такое:
Домотканые половики
Доморощенного покоя,
Рукоделие добротой,
Что, над капельницей ночуя,
В поликлинике золотой
Наши немочи уврачует.
Остаёмся мы допоздна,
Чтоб не гасла луча живая.
Остаёмся, как семена,
Погибая, передавая.
С естеством наперегонки,
Равновесия не нарушим.
Будем делаться глубоки
И достойны своих старушек.
А когда мы накоротке
Повстречаемся с неминучей,
Есть завёрнутое в платке
Всё, что надо, на этот случай.
Горловская Мадонна
Скажи, а ты будешь меня любить,
Когда нас начнут бомбить?
Нас долго старались не замечать,
Но могут ведь и начать.
Нечаянно ниспадает тьма
На дремлющие дома,
Тревожно становится и тепло,
И входит большое зло.
Размашисты, смелы его шаги,
Прекрасны его сапоги.
Пожалуйста, в этот день приготовь
Нашу с тобой любовь,
Самую крепкую, на года,
Такую, чтоб навсегда.
Когда темнота достигает дна,
Поможет только она.
* *
*
С невидимого порога
У белого-белого дня
Отмеренная дорога
Закончится для меня.
Зима побежит, петляя
Заброшенной колеёй,
От холода молодая,
Над выстуженной землёй
Неся ледяной крыжовник
По сумеречным местам —
Семёнково и Ежово,
Где-то примерно там,
И дальше, до самой Лежи,
В лесное её нутро,
Где заморозок медвежий
Разбрасывает серебро,
Где капли печальной клюквой
Падают из горсти.
Там мы и встретимся, друг мой.
Надеюсь, тебе по пути.
Зимовье
Вот дом. Но пусто в нём. Лишь пыли скоротечность
В него впадает днём, как в некий водоём.
Естественным путём мы попадаем в вечность
И в будущем живём естественным путём.
И за окном шумит лесная картотека,
Листая имена попавших в этот плен.
Покуда в доме нет и тени человека,
Благословенный свет не покидает стен.
И как мне не нарушить здесь
Своим присутствием
Великое отсутствие?