Новиченков Артем Николаевич родился в 1991 году в Москве. Окончил факультет журналистики МГУ. Работает в школе преподавателем литературы. Автор романа в ста предложениях «Синаксарион» (М., 2015) и эпического рассказа «Утро вечера мудренее» (М., 2016). Живет в Москве.
В рассказе сохранена авторская пунктуация.
Артем Новиченков
*
ТРИ ПЕЩЕРЫ
Рассказ
По хребту спустился обратно, на равнину. Заходило солнце впереди.
Немнoго времени. Хотел скрыться в больших горах за углом, иссякала надежда. Он дойдет. Слишком длинный путь умирать.
При темноте жив словно до рождения. Где нечто. Он — под ногами великанов. Сошел закат значит уже ищут. И могут здесь. Надо взбираться. Под луной-то дерево в поле. Уперся в посох. Над пролетело птицей мимо.
Теперь вот изменил дорогу.
Ему лишь пещеру. В себе. Всюду гора в рост бледная. Спешить, не оглянешься, хоть без тропы, с верой. Теперь где поздно.
И вот в луне видит он. Три темноты темнот. Одна под иной, третья сильно выше в сторону. И каждая страшнее предыдущей; уводит дальше. Но все равно: позади не он. Впереди мрак зато не свет.
Уже не бег — восхождение. Тишина кругом вместо голоса ему непривычная. А если... — языки прочь косные!
Взобрался к первой. Широкая, манила запахом влагой источали стены. Вгляделся в теплую мглу но сжал веки. Не справиться. Дыханьем пещера ждала его. Как прежде тогда-то, вдали теперь, не внять памяти в сводах тени.
Мать дышала ему. Забрал воздух, глаз остановил волглый пещере в упор. Молчала. Тогда бросил посох — превратился в змея. Змей поднял себя и проник в щель текущий. Пустыней шелестела пещера тягуче пахла. Сырая страда. Дщерь камнетеса. Долго стоял один. Слышал шепоты крики слушал. Небо спину камнем. Что-то новое — ревность что не ждал к старости. Время невзгод.
И вернулся змей сытый в жезл. Запретный запах нес утробный. Не знал хозяин чего ждал всюду. Вошел сам впервые. Стены расширились. Ладонь положил — мокрая. Своды текли сочились. Бездонная, пульсировала звала его, ее. И глубже входил и боялся выйти. И глубже входил и боялся. Нежностью полно каменное лоно, не для входа но выхода. Вот что мужчина, сказал. Ближе чужая жизнь, смерть своя мягкая. А все глубже он где мысль туманнее. Не оглядывайся, не ищи света, тщи движение. Вдруг схватит себя за руку он, кто-то, ибо старый человек. Оторвал себя.
Мужчиною создан: здесь можно жить, нельзя спрятаться, подумал оперек себя, божьего умысла. Легкая пещера, вдомек ищущим, несомненная. Сюда и придут они застанут пощады без. Безвольные, кто они? А он — чего вдруг осознал себя? К чему шел так долго, столько.
Задрожал посох, спиной тени теней.
Вот и горько прощаться, надо. Бег погоня прахом. Страх страхом выбил, все равно: голь продолжения днесь. Глубока ночь, слепая конница. Вспотела холстина.
Вон дурмана, сырой воздух камня, зрачком в стену. Это ли та земля о которой клялся? Я бы мог просить, я так много сделал. Но он…
Так испытанный много поднимался ко второй. Острее камни сорванные мозоли жалеть не жить. И вот — перед ней, она. Уже, еще. Стал в узкий мрак взглядом. Густая ночь земная. Дождь. Еще слаще, еще запретнее. Вставил палец в пустоту и пронзил ее. Этот путь неявный и таит надежду.
Бросил посох в змея. Змей поднялся и проник в дыру тихий внезапный. С минуту вылетели зловонные летучие мыши в лицо и растворились под водой. Скоро вернулся гад о траву утираясь. Ударив кислой сладостью.
В такие не все входят, не всех пускают. И нет жизни нет. Но выучен благом через тернии. И стремится расковыривая пальцем путь не света, но пустоты, и все больше входит, вот и сам он.
Темно тесно в пещере той мало света. Нет сюда не заглянет око, но сам ослепнет. Глупо тому кто обозрел всю землю чего и хочется, о чем мечтается, так спрятаться в одном углу вне зрения чужого, своего.
Он оглянулся — не на жизнь, а смерть — за ним затягивался мрак, еще немного не найти обратный ход. В горячке щель схватил обеими руками (бросил посох змеем выполз) с ревом задыхаясь — старческие жилы на обреченной кости. Раздвинул коварство камня смысл. Гра-ах, сказал он. И пещера выплюнула его.
Без верных сил грудой лежал на холоде бегства своего. Растроенным языком змей лизал старые морщины. Ночь уходила вспять и ливень уже. Старик забылся в отрывках:
…что у тебя в руке? брось на землю… он сказал же, достаточно жеста… ущелья, скалы, овраги… что пастух без посоха?.. всю воду извел…
Очнувшись, вдали свет. Взял змея хвост, поднял тело к отвесам где ветер и тряпки развевает. Ои..! — вдали кличут птицы как имя. Вверх спешит паук с древом за пазухой. Тлетворный рыщет мертвый аквилон — дух алкий гончий. Толкает. Старик отвергаемый камнем, схватил корень поскользнулся стопой. Так и замер над пропастью. А пещера вот она — только себя перейди вброд. Но мало жизни сталось. И руки кости. И снова птицы страшат граем.
Нет: вцепился в камень, ледяное мясо и взвалил себя ношей из пасти выдрал.
На коленях дрожал, пыль в глазах слезы волосы в грязи, чист от страха.
Он встал перед третьей пещерой. Жезл руке. Посмотрел и подумал, что помнил: была та минута, боялся себя-не себя, но бежал своей воли. Сейчас — ею выжил.
Она раскрылась перед ним словно разговору. Заглянул под своды неба, склизкий пол и стены влажные как в первой. Запах человека. Бросил посох змея. Змей самое поднял проник в устье пещерье жадный. Долго был там пожираясь, что заволновался пастырь. Но вернулся.
Внутри было нечто. И старик вошел.
Звуки сначала шепоты чужие крики памяти людей мольбы немые стоны ликованье, он не узнавал себя, шум освещал темноты речью. Здесь незрячий озревал. Шел вглубь где слово, в суть гортани.
У пещеры был язык.
Везде тебе страшно и везде ты хочешь быть, шептала…
Ты смертный бежишь смерти, ты глупый совершаешь глупости, говорила.
Тебе это не по силе, старик, кричала!
Он спросил:
Что ты?
Что язык прочтет, то человек дослушает.
Язык? Ты знаешь, где мне скрыться?
Нигде.
Почему? Что я делаю не так? Я просто хочу жить.
В пещере.
Здесь он меня не найдет.
Ищи пещеру в себе.
Во мне нет мест ему недоступных.
От бога не скроешься, пока он в тебе.
Но он так давно во мне.
Либо он, либо ты.
Иногда мне кажется, я — это и есть он.
Обретать сложнее, чем терять. Ты боишься терять.
Я люблю его.
И бежишь того, кого любишь.
Он желает моей смерти.
Возможно, это лучшее для тебя.
Смерть?
А зачем тебе жизнь.
Не знаю.
Тебя ведет страх, а не желание.
Я хочу выбирать сам.
Ты же знаешь: у тебя нет этой власти. Никогда не было.
За мной шли люди.
Они шли не за тобой.
Ими двигала любовь.
Ими двигал страх.
Я думал, они любили меня.
Тебя никто не любил кроме него.
А мать?
Нет, и она тебя не знала.
Но я был счастлив.
Ты никогда не был счастлив.
Но почему?
Ошибся с выбором.
О чем ты?
Все мужчины в твоем роду знали женщин. Все, кроме тебя.
Разве это важно?
Для тебя — да.
Почему?
Хочешь везде. И боишься везде.
Господи, что ты говоришь?
Хочешь везде. И везде боишься.
Но я человек.
И мужчина.
Что ты говоришь… Зачем? Я же ничего не могу.
Уже ничего не исправить.
Но как же мне быть?
Сдавайся. И трепещи.
Пещера поплыла и вытолкнула на свет под око.
Вспомнил молодую темноволосую с кувшином, с которой в пустыне — последняя минута силы, предал. На коленях. Тихо на солнце. Голова в руках. Кинул посох. И упал змей, издох. Больше не встать никогда.
Затрясся, отдавая,
но никто не брал его. И где исчез он,
говорят, одна из трех, все разом.