ДЕТСТВО ЦИКЛОПА

Золотарев Сергей Феликсович родился в 1973 году в г. Жуковском. Окончил Государственную академию управления им. С. Орджоникидзе. Публиковался в журналах «Арион», «Новая Юность», «Русская Америка» (США), в газете «День литературы». Член Союза писателей России. Автор двух поэтических книг. Лауреат премии «Нового мира» (2015). Живет в Жуковском.

Сергей Золотарев

_*

ДЕТСТВО ЦИКЛОПА

^{Я одинок, как единственный глаз…}

Вл. Маяковский

₁

Я родился в прибрежной черте и видел

свои веки раскрытыми — в створках мидий,

разведенных водой проточной.

Мое зрение было всегда неточным,

ибо все, что Ясон изучал в Колхиде,

я окончил в Крыму заочно.

Там, где выход запасный и молоточек,

что повесил еще Дамокл,

у меня находился мой глаз — источник

всех на свете разбитых стекол.

Я ходил по щекам островов гористых,

где глаза — эти козьи тропы —

были скрыты от взоров простых туристов

и доступны ступням циклопов.

Мое сердце смотрело в четыре глаза

и моргало в четыре такта.

Но при тахикардии сразу

образуется катаракта.

Потому и ослепну я, потому и

охромею в жестокосердье,

что в пещерах дальних мне напрямую

под лопатку загонят жерди.

₂

Нет у меня молока материнского на губах:

все наконец обсохло.

Страшно без этого чувства, облизываюсь —

скоро заветрит их, коркой покроет,

струпьями обметает.

₃

В детстве я видел предметы

на расстоянии вытянутой руки.

Падая, камень света

рождал концентрические круги

целой округи. Свет загонял

тень под надбровные дуги,

как блеющих коз в подвал.

Я починял кимвал

глаза — комочек шерсти

вставив в зияющее отверстье…

Этим и прозревал

то, что во мне — по одной из версий —

скоро ослепнут Гомер, Тиресий…

Глаз мой «чернильницей» в желтой прессе

только ленивый не называл.

₄

Старые горы (как бы помягче сказать) устоялись,

Крым и Кавказ, Балканский хребет — анализ

строгий показывает, что для коры земной древность

плит тектонических значит изжитую ревность

магмы — к огню догоревших светил небесных:

живородящих олив и локальных напитков, местных

карт и обычаев, бычьих зубов на чреслах,

пледов на креслах — к разным нововведеньям,

нововведений — к замершим атавизмам…

Возраст любви как-то связан с земным магнетизмом

и измеряется в теслах.

₅

Господи, какие же сосны красивые,

какие же ели ладные!

После дождя они пахнут псиною,

бегущей на поводке Элладою

вдоль побережья Балтийского.

Сейчас отпущу, вроде жизнь безлюдная, голая.

Роща сосновая всходит дисками

солнца, срезается дискоболами.

Шишки срываются, и сухожильями

рвется без боли звезда Ахилла.

Смерти натягивать вновь — на шилья

звука — грозящие лопнуть жилы.

₆

Я был смотрителем маяка

и маяком, смотрящим

за проходящими — издалека —

оком, глодающим хрящик

света до лучевых костей.

С ящиком козьего молока

я засыпал и не ждал гостей.

₇

Козий сыр дозрел особым

осознанием, что всегда

рос на склонах гор иссопом

и кормил мои стада.

₈

И дали мне вино есмирнисмено,

и умирать моя настала смена.

Глазастую тизанию агриппы

пришпилили — на лацкан супермена

из Итаки — ахейцев архетипы.

₉

Кабы — изгородь из граба,

сетка рабица, хотя бы

стенки каменной уклад.

Но один подвой миндальный

из естественных преград.

В той ограде — гроб хрустальный,

в том гробу — усопший взгляд

вылезает из орбиты.

Ночи с мягкостью графита

принимают звездопад

мелких косточек. И в граппе

не оставивший царапин

красный дикий виноград.

₁₀

Поиск заблудшей овцы с фонарем, где масло

кончилось и кислородная ржа угасла,

труден, тем паче что, целую жизнь просеяв,

знаешь: все жвачные рядятся в одиссеев

хитрозаделанных и кто-то из них (неясно,

кто) обязательно выскользнет первым —

некто в Никто обратясь, в неясыть!

(десять перстов (соколов) на стадо (читай, по нервам)

лебедей выпускал сказитель слепой Гомером,

ижа зареза Редедю)… да бог с ними, знайте меру,

мэр говорил Итаки гостям заезжим…

Стало быть, сыщем овцу и зарежем!

₁₁

Все пронизано сердечниками

тишины — на них нанизаны

звуки острова: кузнечики,

чайки, голуби карнизные.

Звуки острые обернуты

человеком во внимание,

и опять стоит отборная

тишина сухая, горная,

но уже как меломания.

₁₂

Я теперь одинок, как последний звонок.

Я готов к своему выпускному.

Вынул прочных снежинок шурупы из ног,

заглянул со своим звездопадом к зубному.

Что с того, что привязан к земному?

Не смог

переплавить в монету

привязанность эту,

чтобы солнечный диск на глазной позвонок

положили слепому поэту.

₁₃

Пусть воздух коротко острижен,

но небольшой диапазон

свечения я чудом вижу,

своим неистовством спасен.

Я вижу солнечный подшерсток

и нижний мягкий слой огня,

что укрывается под жестким

бараньим излученьем дня.

₁₄

Отвалил желтый камень, расчистил пещеру

и, в чернильницу глаза макая перо,

расписал ее сценами жизни Гомера

расписал, словно вход в подземелье метро

Маяковская.